Правдивые сведения о Карабахе в Москву в шифрованном виде

Офицеры группы по приказу полковника В. С. Гудкова кроме проведения розыскных и следственных мероприятий, участия в оперативно-войсковых операциях, дежурства на фильтропункте и в изоляторах временного содержания активно работали над сбором информации, которая позволяла бы предотвращать противоправные действия конфликтных сторон. Мне и полковнику милиции Николаю Федоровичу Боровскому было поручено систематизировать полученное и вырабатывать на этой основе адекватные предложения и мероприятия группы.

Информация, полученная от Роберта Кочаряна в подробно описанный мной банный вечер, привлекла особое внимание руководства нашей группы. Она дополняла уже имеющиеся у нас данные об участившихся противоправных действиях неофициальных азербайджанских омоновских групп. Кстати сказать, новости о подпольном ОМОНе мы имели из разных каналов. Например, на аналогичные сведения не раз в разговорах ссылался начальник УВД НКАО генерал Ковалев. К нему, как он рассказывал, стали поступать странные жалобы не только от гражданского населения, но даже от азербайджанских милиционеров. Люди жаловались, что на территории автономной области и возле нее просто бесчинствуют какие-то новые омоновские группы, официально не зарегистрированные ни в местных органах внутренних дел, ни в районных военных комендатурах.

Имеющуюся информацию об этих формированиях мы по телефону «ВЧ» передавали своим руководителям в Москву, доводили до Коменданта РЧП генерала Сафонова, до руководства Оргкомитета по НКАО. На наши запросы в Баку мы всегда получали отрицательные ответы: никаких дополнительных формирований, не санкционированных Москвой, на территории республики нет. Все эти сообщения — очередная провокация армян. Генерал Сафонов и Поляничко подвергали наши сведения саркастическому сомнению: вам, мол, армяне лапшу на уши вешают. Да и что с вас взять, за такое короткое время еще не успели в обстановке разобраться.

В штабе Комендатуры РЧП, по негласному указанию генерала Сафонова, такие данные официально не подтверждали. Но из разговоров с заместителем начальника штаба полковником Шевелевым я понял, что в штабе знают о многочисленных бесчинствах новоявленных омоновцев. Более того, как Шевелев сказал, эти летучие омоновцы войсковиков уже изрядно достали и, если бандитов не уберут, произойдет неминуемая стычка.

— Почему Комендатура не пресекает действия незаконных азербайджанских формирований на территории района чрезвычайного положения? — спросил я полковника Шевелева.

Последовал многозначительный кивок в сторону кабинета генерала Сафонова.

Мы с Гудковым поняли, что, кроме нас, разрешить сложившуюся ситуацию с омоновцами некому. Провели совещание руководства группы. На нем кроме полковника Гудкова и меня присутствовали три заместителя руководителя СОГ МВД СССР: по розыскной работе — полковник Ткач, по следствию — полковник Пашков, по политической работе — подполковник Журавлев. Решили проверить действия омоновских групп собственными силами непосредственно на местах. Для чего надо было через территориальные органы внутренних дел войти в контакты с этими группами, полнее установить численность, принципы формирования, поставленные задачи и т. д. И, конечно, следовало провести рейд по районам, прилегающим к границам НКАО.

Организовать и возглавить рейд вызвался полковник Ткач. Гудков сразу с этим согласился. Долгие годы они служили вместе в Главном управлении уголовного розыска МВД СССР, участвовали в расследовании многих преступлений, в том числе и недавних погромов в Сумгаите и Баку. Об этом храбром сыщике, удивительно мужественном человеке, которому довелось побывать под бандитскими ножами и пулями, ходили легенды. Помощников для этого рейда Василий Семенович отбирал сам из добровольцев: знал, что направляются не в обычную командировку. В группу Ткача вошли: старший уполномоченный Восьмого управления МВД СССР, майор милиции Вячеслав Леонидович Блохин и водитель нашей центральной автобазы младший сержант милиции Валентин Коноваленко. Выехали они на автомашине УАЗ-469 с воронежскими номерными знаками, талонами на бензин и командировочными деньгами из расчета 2 рубля 60 копеек в сутки.

Нашей рейдовой группе потребовалось несколько дней, чтобы объехать намеченные районы вдоль границы НКАО. Их командировка была негласной и потому оказалась полна неожиданностей, приключений, нередко самых опасных. Мы не могли, как это следовало бы, информировать ни МВД Азербайджана, ни даже районные и городские отделы милиции о направлении наших сотрудников в зоны их полномочий, тем более — согласовать программу взаимодействия с ними. Не попросили разрешения на эти действия и у своего московского руководства. Весь риск за проведение операции брал на себя руководитель СОГ полковник Гудков. Прикрытием для группы было, якобы, поручение о сборе дополнительных материалов по расследованию ранее совершенных преступлений. Нашим сотрудникам приходилось разными путями и средствами получать сведения об опасных нелегалах, выслеживать их и под разными предлогами вступать в контакт, действовать смело и изобретательно. В одном из районов омоновцы, несмотря на высокие чины представителей МВД СССР, пытались разоружить группу, завладеть автоматами Калашникова и пистолетами Макарова. В другом — пришлось ночью бежать от задержавших их омоновцев, применяя оружие.

Как показал конспиративный рейд нашей группы, в Азербайджанской ССР действовало несколько десятков незаконных, вооруженных автоматами омоновских групп. Днем они отсыпались в специальных базах-лагерях на территории азербайджанских населенных пунктов, а ночью нападали на армянские села, животноводческие фермы, бесчинствовали на дорогах, убивали, грабили. Были случаи, когда убивали и грабили и азербайджанских жителей.

Сведения, собранные нашими товарищами, оказались просто ошеломляющими. Они не только подтвердили известные ранее факты, но и практически раскрыли незаконные действия МВД Азербайджана, а значит, руководства республики по использованию преступных вооруженных формирований против армянского населения Карабаха. Своими террористическими вылазками, убийствами, поджогами, угоном скота эти бандиты создавали для армян нетерпимые условия, обостряли межнациональный конфликт.

Полковник Ткач сообщил Гудкову и мне о существовании утвержденного Муталибовым секретного плана депортации армянского населения из бывшего Шаумяновского района. Чуть позже он негласно передаст мне две фотокопии этого плана, добытого из сейфа одного высокопоставн ленного уполномоченного МВД республики. Эти и многие другие факты следовало немедленно довести до сведения руководства МВД СССР. Задача, при всей кажущейся простоте, была совсем не легкой. Наша СОГ, несмотря на самостоятельность и независимость от республиканского Оргкомитета и командования РЧП, не имела собственных средств связи с Москвой. При направлении в Центр любой информации мы прибегали, как правило, к услугам связи УВД НКАО или Комендатуры РЧП. А это означало, что любая мало-мальски важная информация могла быть отправлена в Москву только с согласия их руководства.

Данные, которыми мы теперь располагали, конечно же, позволили по-новому увидеть проводимую азербайджанским руководством межнациональную политику в НКАО и высветить одностороннюю проазербайджанскую позицию Оргкомитета по НКАО. Факты откровенно свидетельствовали и о потворнических действиях генерала Сафонова как Коменданта РЧП, широко использующего внутренние войска против армянского населения. Несомненно, полученные данные полностью меняли картину, рисуемую для Москвы каждодневными сводками. Раскрыть союзному руководству истинное положение дел в Карабахе было просто необходимо, и делать это полагалось как можно скорее.

Добросовестно поломав голову, мы решили использовать помощь генерала Ковалева. Предлог был найден достаточно подходящий. В эти дни истекал срок моей работы над поручением начальника моего Управления генерала Воронова по проверке фактов, указанных в правительственной телеграмме народных депутатов СССР от НКАО Зория Балаяна, Валерия Григоряна и Бориса Дадамяна об отсутствии в НКАО конституционной власти, блокаде автодорог, вооруженных ограблениях армянских сел и т. д.

Служебную записку в Москву в связи с телеграммой народных депутатов, подготовленную и отпечатанную мной собственноручно, чтобы избежать возможной утечки информации, формально, как требовалось тогда, по субординации должен был подписать начальник УВД области генерал Ковалев. Отношения с генералом Ковалевым у меня сложились хорошие, даже с неформальным уклоном. Ковалев давно знал Гудкова и очень доверял ему. В Степанакерте они жили в одном коттедже. Нередко по вечерам, когда в коридорах здания УВД наступала тишина, генерал приходил из своего кабинета в нашу штабную комнату поговорить по душам: о Москве, общих друзьях и знакомых, о новых книгах, — или приглашал Гудкова и меня к себе на чай, а то и на рюмку коньяка. Мне было всегда приятно присутствовать на таких встречах, слушать этих двух умудренных жизнью людей.

Владимир Владимирович Ковалев, чем-то был похож на полковника Гудкова. Скорее всего, вдумчивым и разумным отношением к жизни. Его интеллигентность подкупала, как и твердость характера. Ему было очень трудно в Карабахе. Он по приказу Москвы сменил на посту начальника УВД НКАО местного милиционера полковника Исагулова. Отвечал за всю НКАО, а работал практически, как и мы, только в пределах армянских населенных пунктов. Состав сотрудников был чисто армянским, хотя ряд должностей занимали азербайджанцы. Но по известным причинам безопасности они не могли работать даже в Степанакерте, не то, что в армянских селах. Водитель у Ковалева был армянин, а когда приходилось ехать через азербайджанские села, то он сам садился за руль своей красной «Нивы». За все недостатки в оперативной обстановке области приходилось отвечать ему. Будь на его месте кто-то другой, не известно как бы развивались события в Карабахе. То, что он не навредил карабахскому движению, не злоупотреблял властью в интересах Азербайджана, я точно знаю. Но делал это он осторожно, корректно. Не жаловали его ни Поляничко, ни генерал Сафонов. Да он, как я понимал, и не стремился в их политкомпанию. Нередко принятые репрессивные меры МВД республики против армянских милиционеров и населения азербайджанскими руководителями выдавались за инициативу генерала Ковалева. Он стойко переносил провокации и подозрительность к нему азербайджанского руководства, недоверчивость армянских коллег и тем более руководителей карабахского подполья. Против него неоднократно организовывались террористические акты. Но словно ангел-хранитель не раз отводил от него пули и снаряды гранатометов. И только после настойчивых моих разговоров с Зорием Балаяном, Робертом Кочаряном, Сержем Саркисяном отношение армянской стороны к генералу Ковалеву изменилось. Определенную роль сыграл здесь и Маврен Григорян, с которым мне удалось сблизить генерала Ковалева.

Утром, когда я положил на стол генералу Ковалеву наш ответ на телеграмму группы народных депутатов СССР, он спросил о сроках отправления. Я сказал, что, как обычно, это надо было сделать вчера. Он пообещал к обеду посмотреть материал и, если не будет вопросов, подписать и отправить телетайпом. Часа в три начальник УВД позвонил и попросил зайти к нему. Когда я появился в генеральском кабинете, Ковалев посмотрел так, словно увидел меня в первый раз.

— Прежде всего, — сказал Владимир Владимирович, — записка велика по объему, ее надо обязательно ужать. Хотелось бы знать, где вы взяли такие данные? Многие факты трактуются очень уж нетрадиционно. Возьмите, проверьте еще разок, сократите, а вечером посмотрим снова.

Оставшаяся часть дня прошла в мучительном труде над косметическим усовершенствованием документа, ибо ни один факт, приведенный в записке, не мог быть выброшен. В Москве перед руководством должна предстать объективная картина трагически сложившейся обстановки в Карабахе. Непринятие должных и своевременных мер может привести к катастрофе.

Новый вариант телеграммы генерал Ковалев перечитывал долго и сосредоточенно. Чтобы нарушить гнетущую тишину, я пытался было комментировать те части текста, где останавливался генеральский взгляд, но потом понял бессмысленность этой затеи. Ковалев меня не слышал. На тексте в полторы страницы не было ни единой его пометки. Значит, беспокоят не отдельные факты и не правописание. Скорее всего, генерал просчитывал различные варианты. Как ему поступить с текстом? С самим майором? Сказать прямо, чтобы не высовывался с полковником Гудковым, или пусть отправляют в Москву эту бумагу как хотят? Например, через Комендатуру РЧП, тем более что немалая часть сведений относится к характеристике азербайджанских районов, не входящих в НКАО, а значит — это не в его компетенции.

— Стало быть, сокращать нечего? Это, по вашему мнению, окончательный вариант? — наконец спросил меня генерал.

Я согласно кивнул головой.

— Ладно, оставляйте до утра. Утро вечера мудренее. Завтра посмотрим свежим взглядом еще разок.

На этом мы с генералом Ковалевым и распрощались.

Гудков под бокал прекрасного карабахского красного сухого вина «Хиндагны» как будто специально весь вечер играл в шахматы с Николаем Журавлевым в нашем 412-м гостиничном номере. О главном, о записке, старались не говорить. Обсуждали всякие рабочие мелочи. Уехал Виктор Семенович ночевать к себе в коттедж поздно, видимо, не хотел в этот вечер встречаться с генералом Ковалевым и всячески постарался не мешать ему принимать лично ответственное решение.

Следующее утро в штабе группы началось с традиционного оперативного совещания, с доклада дежурного по штабу СОГ, со сводок об оперативной обстановке в НКАО за прошедшие сутки, разбора текущих проблем, с новых поручений из Москвы. Все мои мысли были только о записке. Я не мог отвести глаз от красного телефона прямой связи с генералом Ковалевым, хотя знал, что в это время генерал занимается теми же делами, что и мы. Принимает доклады своих служб, начальников городских и районных ОВД, сам докладывает в Баку и Москву, согласует действия милиции и внутренних войск. А может, сославшись на чрезмерную занятость, уедет по области, причем не на один день. Или того хуже. Записка побывала в руках Поляничко и Сафонова. Тогда надо готовиться не только к чрезвычайному разговору на самим же заданную тему, но к вполне предсказуемым мерам, которые будут, без сомнения, приняты в отношении и руководства группы, и конкретных личностей.

Все-таки, когда есть работа, а рядом люди, теребящие тебя разными, может, и не самыми серьезными вопросами, особенно в сравнении с теми, которые решает сейчас генерал Ковалев, время бежит быстрее. Я отвлекся на документы и звонок красного телефона прямой связи с начальником УВД заставил меня вздрогнуть. Гудков тоже понял, что последовало приглашение Ковалева, и сказал, чтобы я шел, а он решит все оставшиеся рабочие вопросы без меня. Генерал Ковалев усадил меня за стол и, держа в руке мою записку, по переговорному устройству местной оперативной связи пригласил зайти к нему начальника спецсвязи УВД НКАО. Я приготовился к разговору, но, к великому моему удивлению, Владимир Владимирович сказал:

— Перед тем как отдать записку для подготовки из нее шифровки в полном объеме, мы должны условиться, что подпишем ее вдвоем. С полковником Гудковым вопрос согласован. Это важно, потому, что большая часть фактов, направляемых в Москву, собрана и обобщена непосредственно силами вашей группы, в том числе в результате ряда оперативных мероприятий, проведенных вами и за пределами Нагорно-Карабахской области. Сообщение носит не только чрезвычайно важный характер, но впервые достоверно отражает конфликтную обстановку последнего времени. И хотя в таком виде сведения во многом противоречат официальной информации, представляемой в Москву руководством Азербайджана и комендантом Сафоновым, я разделяю вашу точку зрения, поэтому готов подписаться под ними. Правда, подпишу только ту часть сведений, которая характеризует ситуацию в НКАО, а данные о бесчинствах незаконных омоновских формирований, дислоцирующихся за пределами области, должны подписать только вы. На этих условиях, а также с учетом степени важности и секретности данных, записка уйдет немедленно, то есть, как только ее подготовит шифровальщик.

Мое согласие могло не произноситься, все отразилось на моем лице. Ковалев указал место на второй странице, где, по его предложению, должна пройти разделительная черта. Я не возражал. Он тут же поставил свою подпись. После него мне пришлось расписаться дважды. Первую подпись поставил вслед за генеральской, вторую — в одиночестве в завершающей части секретного документа, которая раскрывала факты применения в Азербайджане против армянского населения незаконных вооруженных формирований ОМОНа.

Вошедшему в кабинет начальнику спецсвязи лейтенанту внутренней службы Григорию Арутюняну генерал поставил задачу: в первоочередном порядке подготовить в МВД СССР шифровку. Если в целях ускорения ему будет нужна помощь, ее окажет начштаба СОГ МВД СССР Кривопусков. Предложение о помощи, видимо, удивило лейтенанта, но он произнес лишь одно слово:

— Хорошо.

Ковалев, обращаясь ко мне, сказал, что как только шифровка отправится в Москву, он уедет в Аскеран и будет до вечера участвовать в проверке работы местного райотдела милиции.

Григорий Арутюнян со мной был немногословен и предельно корректен, что, как правило, присуще людям его профессии, переводящим обычные слова на язык кодированных символов. И все-таки я почувствовал его взвинченность. Было неудобно спрашивать, что случилось? Неприятности то и дело происходили в каждом карабахском доме. Но постепенно я понял, что причина нервозности просто в самом содержании текста. Лейтенант радовался, что через его руки в Москву уйдет информация, отражающая правду о событиях, происходящих в его родном Карабахе, что в Москве услышат крик души каждого армянского жителя НКАО. Когда шифровка была готова, он неожиданно спросил:

— Неужели именно в таком виде она отправится в Москву? Я тоже задал ему вопрос:

— А что, разве Ковалев меняет свои решения?

Лейтенант промолчал и понес документ генералу на резолюцию, разрешающую отправку шифровки. Через несколько минут я узнал, что шифровка уже в Москве, а генерал Ковалев за рулем своей «Нивы» на пути в Аскеран. Вечером, около 9 часов, в нашу штабную комнату робко заглянул лейтенант Арутюнян и попросил меня зайти на минуту к нему в кабинет. К моему удивлению, на рабочем столе шифровальщика стояли два стакана с тутовой водкой, а на блюдце лежали бутерброды. Мы поняли друг друга без слов, и выпили за удачу.

В моем блокноте содержатся основные сведения из той шифровки.

За 1990 год на территории НКАО проведено 160 оперативно-войсковых операций по проверке соблюдения гражданами паспортного режима, 156 из них Осуществлено в городах и селах исключительно с армянским населением. Во многих случаях, при попустительстве командования внутренних войск, они сопровождались погромами в жилищах, мародерством и грабежами личных вещей, домашнего скота и птицы у жителей проверяемых населенных пунктов. При патрулировании улиц городов и сел допускаются необоснованные задержания, побои и унижения достоинства граждан.

Со стороны азербайджанцев резко увеличились факты краж личного и общественного скота из армянских сел. В 1988 и 1989 годах у армян угнано 682 коровы и 990 овец, разбои были единичными. За 10 месяцев 1990 года похищено 1252 головы крупного рогатого скота и 2150 голов овец и коз. Зарегистрировано 23 случая вооруженного нападения на армянские населенные пункты, большое количество обстрелов армянских домов. Среди нападавших азербайджанцев были люди в милицейской и омоновской форме, с автоматами. Эти факты отмечались 26.10.1990 при нападении на армянское село Джанятаг, 02.11.1990 — в лесном массиве села Казанчи на группу работавших там армян.

В то же время личный состав милиции из лиц армянской национальности не имеет фактически сил и средств предотвращать преступления, противостоять случаям вооруженных разбоев и угона скота. Как известно, по указанию МВД СССР, осуществленному по предложению МВД республики Азербайджан, с осени 1989 года в НКАО у армянских милиционеров изъяты все автоматы.

Особую напряженность, по многочисленным данным, в том числе по итогам оперативного рейда-проверки, проведенного личным составом СОГ МВД СССР, создают пребывающие на территории НКАО и прилегающих к ней районах дополнительные подразделения ОМОНа республиканского подчинения, не предусмотренные штатным расписанием. В Азербайджанской республике наблюдаются попытки создать и узаконить новые, не согласованные с МВД СССР военизированные формирования, которые впоследствии направляются в НКАО якобы для охраны общественного порядка и безопасности населения. На самом деле они своими действиями создают еще большую напряженность, что вызывает законное возмущение местного населения. По решению Совета Министров республики дополнительно увеличен штат милиции НКАО на 460 человек, из них создано 12 отделений милиции с дислокацией в азербайджанских населенных пунктах.

Проверкой установлено, что в Азербайджане, без согласования с МВД СССР, ведется формирование сверхштатных подразделений ОМОНа. Эти незаконные формирования дислоцируются неофициально, без регистрации в местных отделах внутренних дел и комендатурах района чрезвычайного положения, как правило, вблизи армянских населенных пунктов. Набор личного состава ведется из числа лиц азербайджанской национальности, в основном это беженцы из Армении, отмечается отсутствие у них должного образования и соблюдения специальных требований, подготовка сведена к 20-дневному обучению, в основном — к умению владеть оружием.

Представители азербайджанского ОМОНа многократно задерживались войсковыми нарядами без удостоверения личности, документов на право владения автоматическим оружием, автотранспортом, нередко используемым без госномеров. Подразделения ОМОНа, по указанию республиканского МВД, не взаимодействуют с местными органами внутренних дел, комендатурами участков района чрезвычайного положения и командованием внутренних войск, отмечаются случаи, когда они вступают в конфликты с воинскими подразделениями.

Дальнейшее пребывание подразделений республиканского ОМОНа в населенных пунктах НКАО и прилегающих к ней районах ведет к непредсказуемым последствиям, к дискриминации внутренних войск, правоохранительных органов страны, Закона Союза ССР «О чрезвычайном положении в НКАО и прилегающих районах Азербайджанской ССР».

Ушедшая в Москву шифровка вызвала серьезные испытания для нашей группы, особенно для нас с Виктором Семеновичем Гудковым и генерала Ковалева, но главное, она открыла дорогу многим здоровым силам и идеям не только в нашей СОГ, но и комендатуре РЧП, в офицерском корпусе и командовании внутренних войск. Можно было работать, честно соблюдая законы и принципы, много лет провозглашаемые в национальной политике нашей страны.

Жанна Галстян

С одним из персонажей моих дневниковых записей я не встречался никогда. Хотя, если бы приехал в Степанакерт до карабахских событий, обязательно знал бы ее в лицо. Дело в том, что Жанна Галстян была примой Степанакертского драматического театра. Ее нельзя было не знать уже потому, что имя этой красивой молодой женщины было крупно напечатано на всех театральных афишах города, а ее низкий, грудной голос можно было часто слышать по местному радио. Однако в Степанакерте во время чрезвычайного положения театр не работал, афиши были давно сорваны, а местное радио передавало только строго официальные сообщения. Увидеть фотографии Жанны Галстян мне не пришлось. Зато ее имя попало в мой дневник буквально впервые же дни пребывания в Карабахе. И упоминалась она в числе самых ярых армянских национал-экстремистов, о которых с негодованием в то время говорили и Горбачев, и руководители Азербайджана. Эта карабахская женщина ничуть не скрывала своего отношения к происходящему и всегда оказывалась в самых горячих точках, открыто отстаивая гражданские права армянского населения НКАО.

В начале нашей командировки на одном из совещаний офицерского корпуса Района чрезвычайного положения, где собралось около 200 человек, председатель Оргкомитета по НКАО Поляничко зачитал перехваченное азербайджанскими спецслужбами письмо, направленное какой-то женщиной из села Киров Шушинского района исполняющему обязанности председателя Облисполкома НКАО Семену Амаяковичу Бабаяну. Письмо это содержало (как отмечено у меня в дневнике) просьбу о срочной поддержке продовольствием и медикаментами населения сел, расположенных в армянском подрайоне. Эти населенные пункты — между Шушой и Лачином — по вполне понятным обстоятельствам оказались отрезанными от внешнего мира, ибо были полностью окружены азербайджанскими селами. А еще она просила прислать хотя бы три телевизора, так как после очередной проверки паспортного режима в трех селах таковые были конфискованы, и жители оказались в полной информационной блокаде. А еще автор письма утверждала, что, несмотря на постоянные обстрелы этих сел, убийства людей, кражу скота, попытки азербайджанских властей создать совершенно нестерпимые условия жизни, люди противостоят беспределу и ни за что не покинут свою родину, не отдадут на поругание могилы предков. Женщина просила еще об одном: не допустить вывод из этих сел блок-постов внутренних войск, которые были хотя и малочисленны, но худо-бедно обеспечивали защиту населения от прямой азербайджанской агрессии.

Чтение письма Виктор Петрович Поляничко сопровождал на редкость откровенными издевательскими комментариями. Мол, раз пошли такие письма, тем более — от известной артисточки — провокаторши Жанны Галстян, значит, делишки у армян действительно плохи. И если они не прекратят свои бессмысленные националистические провокации, им будет еще хуже. А Жанне, коли она добровольно не прекратит провокационную деятельность в этих селах и не вернется домой, они помогут это сделать. Тем более что по ней давно уже скучает тюремная камера. Так я узнал о Жанне Галстян.

Конечно же, армянские села: Енгибар, Таседерст, Бердадзор, Мецшен и Киров в Шушинском районе — для Баку были словно кость в горле. На небольшом пятидесятикилометровом отрезке между Шушой и Лачином они расположились на редкость неудобно для Азербайджана — как раз в самом центре. Горная дорога пролегает здесь по узкому ущелью. И объехать эти села просто невозможно. И хотя армян тут живет немногим более пятисот человек, хлопоты официальным властям этот малочисленный анклав доставлял немалые. Можно не сомневаться, что каждый из этих армян практически является скрытым сопротивленцем. Не без оснований вызывало беспокойство присутствие в этих селах вахтовых армянских групп охраны, которые мешали ночным нападениям азербайджанских омоновцев развернуться на полную мощь. Тем не менее, силы, конечно, были слишком не равными. От обстрелов азербайджанцев в армянских селах гибли люди, угонялся скот, от поджогов горели дома, посевы, стога.

Внутренним войскам под постоянным нажимом Баку тоже приходилось проявлять активность. Практически каждую неделю население армянских сел допекали назойливыми проверками паспортного режима. Хотя результаты оперативно-войсковых операций практически всегда оказывались нулевыми. И не мудрено. В какое бы время суток ни выдвигалась военная колонна на операцию, гул в горах от двигающейся техники разносится слишком быстро и далеко. К тому же села здесь находятся, как правило, выше дороги. Люди задолго до того, как колонна техники приблизится к селу, узнают о надвигающейся опасности. Да и связь между селами явно была отработана четко. Так что ни армянских боевиков, ни оружия оттуда к нам на фильтропункт привозить не удавалось. Это откровенно злило азербайджанское руководство. Оно обвиняло внутренние войска в бездействии. И войсковиков, надо признать, ситуация тоже раздражала. Им надоели ночные прогулки по крутой извилистой горной дороге, к тому же не безопасной. Но зато в армянских селах российские солдаты стали практически своими, каждая старушка была знакома и норовила чаем угостить, хотя самим еды не всегда хватало.

Вторая запись о Жанне Галстян была сделана в моем блокноте после обсуждения с начальником штаба Комендатуры района ЧП полковником Овчинниковым итогов проведения очередной проверки паспортного режима в этих селах. Он лично ее возглавил, но она вновь оказалась безрезультатной. Я всегда охотно встречался с этим заместителем генерала Сафонова, умеющим невзирая на звания и чины откровенно сказать правду в глаза, отстоять свое обоснованное мнение. По тону разговора с Вячеславом Викторовичем невооруженным глазом видно было, что храброму, грамотному и порядочному офицеру не по душе пришлись постоянные и бессмысленные призывы Баку изловить именно там армянских боевиков.

— Какие боевики, какое оружие? Да только мы из Степанакерта выдвигаемся, как половина Карабаха уже знает, что мы идем паспорта проверять. А пока доедем, боевики вместе с оружием, если они там были, горными тропами куда угодно уйти успеют. Да и, честно говоря, жаль жителей, чем они только там живут, на что надеются? Окружены наглухо. Азербайджанцы ни днем, ни ночью покоя не дают. Наши блок-посты и патрульные группы малочисленны, размещены практически лишь для отвода глаз. Прямо над этими селами нависают азербайджанские селения. Бьют сверху или просто проказничают — никто не накажет. Даже по отношению к нашим постам провокации не боятся устраивать. А предъявляем претензии — жалуются, что это армяне по ним стреляют.

А дальше полковник Овчинников с неподдельным восхищением продолжал:

— Может, и сдались бы армяне, но уж очень здорово поддерживает их дух один человек. Артистка из Степанакерта. Жанна Галстян. Да, да, та самая, о которой Поляничко на совещании говорил. Смелая, умная и на язык остра. Авторитет у населения непререкаемый. Говорит, приехала в эти места ухаживать за своей родственницей — девяностодвухлетней старушкой, живущей в селе Киров. Но, похоже, туда ее специально карабахский комитет послал. Очень толково показала мне позиции, с которых азербайджанцы накануне обстреляли наш патруль. Она перед нашими бойцами постоянно выступает. Стихи, рассказы им разные читает. О долге и чести любит поговорить, а также про историю, патриотизм и на лирические темы разные. Азербайджанцы считают, что она своими разговорами разлагает солдат и требуют убрать ее оттуда. Командир полка признался, что солдаты теперь в наряд сами напрашиваются. График особый составили, чтобы больше трех дней никто в наряде в этом селе не оказывался.

Очередная проверка паспортного режима в армянском подрайоне началась в ночь на 16 декабря 1990 года. Ничего особенного она не предвещала. Войсковая группа дивизии «Дон» внутренних войск ушла в штатном порядке. В этот раз даже офицеров нашей группы не стали брать, мол, если понадобятся, то по рации сообщим — подошлете. Однако часов около трех дня по аппарату «ВЧ» из Москвы мне позвонил Зорий Балаян и без обычных предисловий спросил с тревогой:

— Где Жанна?

— Какая Жанна? — не понял я.

— Наша Жанна. Жанна Галстян. Ты что, не в курсе? Ее еще утром взяли внутренние войска при проверке паспортов в селе Киров.

— Проверка сегодня проводилась во всех армянских селах, это я знаю. Но оттуда никого на фильтропункт не доставляли. Может, это ошибка? Миновать фильтропункт, не оформив задержанных, никто из войсковиков не посмеет. Скорее всего, у вас неправильная информация. Откуда она у вас?

— Бывает, но ты все-таки проверь по своим каналам: не забрал ли кто-нибудь во время проверки паспортов из села Жанну? Тебе сейчас позвонят, сообщат детали происшедшего. Тут что главное? Жанна не могла дать повода для ареста и ни в коем случае не должна попасть в руки азербайджанцев. Они за ней давно охотятся. Может, кто-то из военных помог им. Пойми, большая беда случиться может. Ее арест слишком уж на руку азербайджанскому руководству. Обстановка сразу дестабилизируется, а карабахцы не простят никому, если с Жанной что случится.

Я пообещал Балаяну выяснить, что к чему, в случае необходимости принять соответствующие меры. О звонке я сразу доложил полковнику Гудкову. Тот тоже ничего не знал и был удивлен этим сообщением. Он согласился со мной, видимо, произошло что-то неожиданное, и мне стоит немедленно выяснить ситуацию. Если Балаян развернет обычную бурную деятельность, то очень скоро к нам из Москвы придет срочное поручение разобраться в случившемся. А так как в этой проверке паспортного режима наши сотрудники не участвовали, то разобраться будет не очень-то просто. Пришлось тут же позвонить в штаб Комендатуры. Коменданта — полковника Шевелева — на месте не оказалось, его заместитель по политчасти ничего внятного сказать не мог. Группировка еще в пути, никаких данных о задержанных не поступало. Я попросил связаться с руководителем оперативно-войсковой операции и уточнить, привезут ли людей для оформления на фильтропункт. Но пока я ждал сведений из Комендатуры, позвонил Роберт Кочарян из здания Облисполкома. Он утверждал, что Жанну Галстян и еще одну девушку после обеда забрали в селе Киров Шушинского района, посадили в БТР и повезли в сторону Шуши или Степанакерта. Куда конкретно — никто не знает. Теперь надо было искать не только Жанну, но и еще какую-то девушку. Задача усложнялась.

Дежурный офицер нашей группы лейтенант внутренней службы Сергей Молчанов принялся наводить справки о том, кто участвовал в проверке паспортного режима в селе Киров. Я же стал звонить командиру дивизии «Дон» полковнику Лабунцу Михаилу Ивановичу, чтобы тоже уточнить: какие именно подразделения дивизии находятся на операции и какие от них получены сообщения? Каково же было мое удивление, когда я узнал, что комдив сам участвует в этой проверке. Дело действительно принимало серьезный оборот. Боевой комдив, прошедший Афганистан, как мне рассказывали, не только храбр, но и осторожен. Выходит, в сегодняшней операции есть что-то особенное, из-за чего он решил участвовать в ней сам. Страхует подчиненных? Почему? Неужели провокация из-за женщин? Надо быть готовым ко всему. Жаль, нет на месте коменданта Шевелева. Он бы обязательно был в курсе. Может, кто-то как раз и пользуется его отсутствием? Теперь надо ждать возвращения войсковой колонны, которая, по прикидкам, должна вернуться в Степанакерт к вечеру.

Звонки от Зория Балаяна раздавались каждые 15–20 минут. Звонили Роберт Кочарян и Серж Саркисян. Они уточняли детали ареста Жанны и девушки, которую, как, оказалось, звали Гаянэ. Она — работник почтового отделения села Киров. Серж и Роберт по очереди добавляли новые данные, полученные явно по «цыганской почте». Жанну задержал сразу командир полка дивизии «Дон», расквартированного в Степанакерте в районе завода «Сельмаш», подполковник Калиберденко со своими подчиненными. Он приказал ей собираться, так как они должны доставить ее в Степанакерт. На вопрос: «На каком основании?» — подполковник ответил, что это — приказ и они обязаны его выполнить. Не советовал пытаться бежать. Село окружено войсками. К лицам, нарушающим порядок проверки паспортов, будет применяться оружие.

Жанну увозили с единственной в селе Киров небольшой площади, где собрались все его жители. Старушки вставали на колени, умоляя отпустить Жанну. Тут же были старшие нарядов блок-постов и патрульных групп. Они тоже переживали за Жанну и даже делали попытки переговорить с подполковником. Но подполковник был неумолим. Неподалеку за тем, как Жанну сажали в БТР, наблюдал комдив Лабунец, на голове которого почему-то красовался танкистский шлем. Один из офицеров, из тех, кто ранее часто бывал в селе, подошел к Жанне и передал ей кусок вареной курицы с хлебом. Когда Жанна уже сидела в Б