Эйген отт становится хозяином положения

Когда Бранко спрашивал у Зорге, как тот успевает писать статьи для многочисленных немецких газет и жур­налов, Рихард, смеясь, отвечал: «Я их стряпаю по рецепту Лессинга: половиной головы». Вся токийская ассоциация брала на вооружение афоризмы Зорге, проникали они и в немецкую колонию, в посольство. Слава его росла. В са­мой Германии он считался не только модным, но и самым солидным журналистом. Теперь какой-нибудь посланник, приезжая из Берлина, стремился засвидетельствовать свое почтение «тонкому знатоку Востока». Считалось само со­бой разумеющимся, что всякий вновь прибывший обязан проконсультироваться по всем вопросам внутренней поли­тики страны у корреспондента. Во всяком случае, так рекомендовали Дирксен и Отт. Советский разведчик обра­стал знакомствами, иногда бесполезными, но чаще полез­ными. В числе его друзей теперь числились кроме посла и военного атташе начальник экономического отдела не­мецкого генштаба генерал-майор Томас, уже известные нам посланники Шмиден и Хаак, специальные послан­ники Херферх, Улах, полковник вермахта Нидамейер, советник германского посольства в Токио Нобель, заме­ститель Отта майор Шолл и многие другие. Военно-мор­ской атташе Венеккер завидовал успехам Отта и, зная, откуда военный атташе черпает свою «эрудицию», недолюбливал Зорге. Но правилом разведчика было не нажи­вать врагов, а потому он старался приручить и Венеккера и даже занялся военно-морским делом, чтобы быть более квалифицированным советчиком. Военному разведчику Зорге всегда приходилось уделять много внимания кон­кретным военным вопросам, касающимся структуры и во­оружения капиталистических армий, а сейчас ему надле­жало быть специалистом высокого класса в этой области – он консультировал военных атташе.

Поскольку Макс Клаузен мог вести передачу лишь из трех квартир и со своей дачи в Тигасаки, Зорге решил подыскать еще одну конспиративную квартиру. Дерзать в поступках было свойством его характера. Всегда он дей­ствовал дерзко, смело, умел подчинять людей своему авто­ритету. Он чувствовал себя хозяином положения даже в окружении сотен врагов.

Он завел тесную дружбу с английским журналистом Гюнтером Штейном, корреспондентом журнала «Бритиш файнаншил ньюс», и его подругой швейцарской коррес­понденткой Маргарет Гаттенберг. Эти двое часто выска­зывали свободные взгляды, Штейн резко критиковал при­способленческую политику Англии, не раз восхищался Советским Союзом, где «чистый воздух и нет капитали­стической дряни». Он словно старался переманить Ри­харда в «свою веру», признался, что изучает русский язык. Все это могло быть провокационной болтовней. Штейна следовало проверить, испытать в трудном деле. Заручившись согласием Центра, Рихард приступил к экс­перименту. Удалось выяснить, что Штейн бежал из фашистской Германии и принял английское подданство. Он люто ненавидел наци и вначале, по-видимому, просто решил изводить своими антифашистскими выпадами Зор­ге, которого считал стопроцентным «коричневым». Но все обернулось не так, как предполагал Штейн. Зорге заявил, что он тоже убежденный антифашист, хотя по условиям работы и вынужден молчать об этом. Для начала Штейн должен был отправиться в Гонконг в качестве курьера. Журналист с радостью согласился и блестяще выполнил поручение. Тогда Макс перетащил радиостанцию в уеди­ненный дом Гюнтера и стал вести оттуда передачу. Вско­ре Гюнтер при очередной поездке в Гонконг вступил там в брак с Маргарет Гаттенберг. По возвращении их в Япо­нию шумно отпраздновали свадьбу. Какую роль играла Маргарет в организации? «Так как она была другом Штейна, мы помогали ей, а она, в свою очередь, содей­ствовала нашей работе», – вспоминал Зорге. О существо­вании организации Маргарет не знала. Просто она добы­вала информацию для своего друга Гюнтера, а Гюнтер передавал эту информацию Зорге.

Штейна и Маргарет можно считать эпизодическими фигурами в том большом деле, которое вел советский раз­ведчик. Они сотрудничали с Зорге всего лишь два года. Штейн считался специалистом по финансовым и эконо­мическим вопросам, хорошо знал экономику Германии и приносил пользу организации. Но когда Гюнтера в 1938 году перевели по службе в Китай, Зорге решил не поддерживать с ним связи, так как установил, что англий­ский журналист – человек не храброго десятка. Макс Клаузен свидетельствует: «По возвращении в Токио я пришел к Рихарду, у которого встретил Гюнтера Штейна и его жену Марго. Оба были журналисты. Марго представ­ляла одну швейцарскую газету. Гюнтер Штейн был интеллигентным, спокойным и приветливым человеком, но мне казалось, что он был трусливым, ибо не очень охотно отно­сился к предложению Рихарда о том, чтобы я иногда вел передачи также у него на квартире. У него были разные сомнения. Но тем не менее я несколько раз работал у него на квартире, что было очень важно в целях прикры­тия, поскольку я переходил на новое место».

Объектом пристального внимания организации Зорге теперь стали «группа завтрака» премьер-министра Коноэ, токийская ассоциация корреспондентов и французское агентство Гавас, членом которого сделался Бранко Вукелич, английское агентство Рейтер, которое в лице своего представителя Джемса М. Кокса выбалтывало все секреты Вукеличу, английское, американское, французское по­сольства и датская миссия и, наконец, германское посоль­ство. Каждая из этих организаций вносила, сама того не подозревая, щедрую лепту в информационную копилку Зорге. Он получил доступ ко всем международным и государственным тайнам, поднялся туда, куда до него не под­нимался никто. Он стал исключительно осведомленным человеком во всей мировой политике и незримо лелеял свое царство; все это сложное хозяйство требовало бди­тельной заботы, беспрестанного участия в общем процессе.

Но больше всего времени у Зорге отнимало германское посольство, где он утвердился основательно. Ему даже от­вели здесь кабинет, где он мог работать и принимать по­сетителей. Ведь он уже стал неофициальным советником посла и военного атташе.

Эйген Отт слепо доверял Рихарду, Рихард сознательно помогал Отту делать карьеру, разжигал в нем алчность, стремился посадить его на место посла фон Дирксена. Когда Отт станет хозяином положения... хозяином поло­жения станет советский разведчик Рихард Зорге! Он приберет к рукам нацистское посольство, заставит всех рабо­тать на себя... Тут была старая игра в «коня и всадника», причем Отт, конечно же, воображал себя ловким «всад­ником», а Зорге думал несколько по-иному.

Приходится лишь удивляться дерзости и бесстрашию Зорге: он задумал привлечь на свою сторону морского атташе Венеккера. Венеккер строил из себя антифаши­ста, пытался «воспитать» в этом духе и Рихарда. Морской атташе благодаря усилиям Зорге постепенно проникся к нему доверием и всякий раз отводил с ним душу, ругая наци грязными скотами и мародерами. Однажды он заявил: «Остерегайся Лилли Абек. Это фашистская га­дина. Ей поручено шпионить за тобой. Я честный человек и всегда готов послужить тебе». «А я готов всегда помочь тебе», – отозвался Зорге.

Вскоре Зорге убедился, что предупреждение Венекке­ра не лишено основания. Лилли Абек – корреспондентка «Франкфуртер цейтунг», аккредитованная в Китае, пере­бралась в Токио и здесь буквально по пятам ходила за Рихардом. Уж не пронюхали ли там, в Берлине, о чем-нибудь? Ведь и Зорге, и Абек являлись корреспондентами одной газеты. Лилли была фанатичной нацисткой. (Ей суждено было закончить путь на скамье подсудимых военных преступников.) Исступленная, завистливая, она пыталась очернить Зорге в глазах посла, строчила кляузы в Берлин. Но так как в ее доносах сквозила неприкрытая зависть к талантливому журналисту, их никто не прини­мал к сведению. Посол грудью встал на защиту своего любимца, и общими усилиями атаки Лилли Абек были отбиты.

Этот случай помог Зорге укрепить дружбу с Венеккером.

«А почему бы тебе не поработать на «Франкфуртер цейтунг»? – предложил Зорге морскому атташе. – Мне – слава, тебе – деньги». «Я и так должен тебе приличную сумму, – отвечал Венеккер смеясь. – Не терплю деловых отношений, не хочу запутываться вместе с корреспонден­том этой газеты. А что касается интересных сведений, ты всегда можешь рассчитывать на меня».

Зорге понял и не настаивал. Венеккер в самом деле щедро снабжал его сведениями о германском флоте. На антифашистские темы они больше не заговаривали. Рихард неоднократно убеждался в искренней дружбе этого человека, но до конца не доверял ему никогда. У Венекке­ра была слабость: он, как и Отт, мечтал о блестящей карьере, люто ненавидел Отта, надеялся со временем за­менить Дирксена, и Рихарду приходилось лавировать, быть «другом всем». А это нелегкое дело. Все, что мог сделать Зорге для морского атташе, – это снабжать его информацией и составлять за него отчеты.

В январе 1938 года военный атташе получил секретное задание от германского генштаба: срочно выяснить, на­мерена ли Япония немедленно после окончания войны в Китае начать войну против Советского Союза? Генерал Хомма из японского генштаба дал уклончивый ответ. Он, Хомма, понимает, что всякая оттяжка времени идет на пользу СССР, но немцы должны войти в положение Япо­нии: оккупационная армия измотана в Китае, она сильно поредела, требуются деньги, деньги. Короче говоря, подго­товка к большой войне потребует не менее двух лет. В до­кладе, написанном не без участия Зорге, Отт уведомлял германский генштаб о том, что японцы всячески пытаются оттянуть большую войну. Военный атташе разражался бранью в адрес японцев, называя их лицемерными азиа­тами, которым нет никакого дела до германского государ­ства и до обязательств, закрепленных в «антикоминтерновском пакте». Отт намекал, что фон Дирксен ведет вялую политику, не оказывает давления на японское пра­вительство. Этот доклад, изобилующий сильными выраже­ниями, напоминал не дипломатический документ, а поли­тический донос на посла. «Если после этой бумаги тебя не назначат послом, я уезжаю в Германию!» – сказал Зорге Отту.

Герберт фон Дирксен пока не догадывался, что его пе­сенка уже спета. Вместо Нейрата министром иностранных дел стал бывший посол в Англии Риббентроп. В свое время Дирксен имел неосторожность повсюду в дипломатических кругах издеваться над Риббентропом, называть его гряз­ным коммивояжером. Риббентроп обладал хорошей па­мятью. Став министром иностранных дел, он вспомнит Дирксена. Доклад Отта подоспел вовремя – Риббентроп показал доклад Гитлеру. Участь Дирксена была решена: пусть едет в Англию на место Риббентропа! В таком на­значении крылся юмор висельников: Гитлер, задумав раз­вязать войну с Англией, хладнокровно толкал неугодного дипломата в самое пекло. Ну, а в Токио пусть представ­ляет Германию энергичный, способный, не брезгующий ничем солдат Эйген Отт, ярый сторонник войны с Совет­ским Союзом. Кто он по званию? Присвоить генерал-майора!

Гитлер предпринимал все возможное для того, чтобы Япония поскорее развязалась с Китаем и начала войну против Советского Союза. Тут, по его мнению, большая роль принадлежала дипломатам. Дирксен в одном из своих докладов, очень пессимистичном по тону, вскрывал истинные неудачи германской политики в Японии и Ки­тае. «Япония ни при каких условиях, даже рискуя поте­рять дружбу Германии, не уйдет с тихоокеанских остро­вов», – писал Дирксен. Такая категоричность не понра­вилась Гитлеру. Посол явно заражен скепсисом.

Отт пока не стал послом, а Зорге не был его официаль­ным советником, но военный атташе уже настолько при­вык видеть рядом Рихарда, что больше не мыслил ни одного дела без его участия. Теперь он разговаривал так: «Получен приказ из Берлина: завтра мы с тобой выез­жаем в Гонконг на совещание с главным советником Фалькенгаузеном! Прихватим этого дурака Шолла...» Ри­хард укладывал чемодан, набивал карманы микропленка­ми и на самолете под приветствия японских генералов и полицейских отправлялся в Гонконг. «Значит, мы будем совещаться с генералом Фалькенгаузеном? Мы скажем ему следующее... А если он станет упираться, мы приве­дем цитатку из приказа генштаба...» На долю майора Шолла выпадало таскать чемоданы своего начальника и его советника-корреспондента. Это все-таки легче, нежели вести переговоры.

Сначала отозвали в Германию фон Дирксена. Все га­дали: кого пришлют взамен? Перебирали кандидатуры. Отт в списке не фигурировал. Да и кто бы мог подумать, что этот Эйген... Военно-морской атташе Венеккер изобра­жал на своем лице таинственность: он давно метил на ме­сто посла и не сомневался...

И вдруг в марте 1938 года, подобно взрыву бомбы, те­леграмма из Берлина: послом в Токио назначается гене­рал-майор Эйген Отт!.. Генерал-майор... Венеккер не ве­рил собственным ушам. Он сразу же помчался в немецкий клуб и напился. «Как видишь, тебе незачем уезжать в Гер­манию, – самодовольно сказал Отт советскому разведчику. – Какие у нас там планы на завтра?..» Зорге усмех­нулся. «Мы стали послом», – сказал он Максу Клаузену. «А я сделался капиталистом!» – отвечал Макс. Вот как сам Клаузен рассказывает об этом: «Один коммивояжер имел мастерскую по копированию с помощью светящихся красок. Он опрыскивал краской пластинки из стекла, а затем копировал книги. Это получалось у него хорошо. Я пригласил его к себе домой, и он показал мне, как это делается... Коммивояжер уехал потом, и я купил у него мастерскую, забрав свой вклад у Фёрстера. Это было в 1938 году. Я нашел одного японца, который очень заинте­ресовался этим делом. Он демонстрировал мои пластинки перед профессорами в университетах, показывал, как ко­пировать старые книги, и т. д. Мы очень хорошо зараба­тывали на этом деле. Спрос на пластинки все возрастал. Мне пришлось увеличить штат сотрудников, и уже в 1939 году мы снимали три комнаты. Эти пластинки мы продавали предприятиям и даже воинским частям. Число сотрудников увеличилось до 14 человек.

Какую пользу имело копировальное дело для разве­дывательной работы? То, что утверждается в этой связи, неверно. Было бы очень хорошо, если бы мы могли полу­чать интересные материалы, но японцы не так глупы, чтобы давать их нам. Благодаря этому занятию я имел лишь хорошее прикрытие для своей работы, поскольку внешне это было процветающее предприятие, дававшее мне возможность больше общаться с японцами, чем с не­мецким клубом...»

Зорге окончательно перебрался в посольство. Он имел возможность часами работать над совершенно секретными документами, закрывшись в своем кабинете. Тут же, в сейфе, хранились микропленки, приготовленные для Цен­тра, деньги, информация всех видов, поступающая от членов организации. Сейф имел сложный шифр, а ключ Рихард всегда носил в потайном карманчике.

Эйген Отт рьяно принялся за исполнение возложен­ной на него миссии: натравливать Японию на Советский Союз. Он начал переговоры с министром иностранных дел Хиротой и представителями японского генерального шта­ба, снова в сопровождении Зорге вылетал в Гонконг для беседы с германским послом в Китае Траутманом. Вся эта возня начинала не нравиться советскому разведчику.

Он понимал, что Япония находится в состоянии поли­тического и финансового кризиса. Не так давно полиция расстреляла в Кобе антивоенную демонстрацию. Усили­лось брожение в армии, дисциплина японских войск в Китае катастрофически падала. В кабинете Коноэ начались раздоры: одна группа, во главе с военным мини­стром Сугиямой, предлагала ограничить военные действия в Китае, с тем чтобы в будущем, когда Япония оправится от потрясений, напасть на Советский Союз; премьер Коноэ и его сторонники настаивали на продолжении войны в Китае. Победил Коноэ. Дело дошло до реорганизации кабинета. Война против СССР как будто бы снова отодви­галась на неопределенный срок.

Но Зорге ни на минуту не забывал следить за разви­тием германо-японских отношений. Что-то там, в Берлине, опять затевается: Риббентроп якобы ведет переговоры с японским послом Того. Оказывается, речь идет об эконо­мическом сотрудничестве обеих стран в Китае; Япония будто бы готова предоставить германским монополистам особые права и привилегии в торговле с оккупированным Китаем. И вдруг сообщение Одзаки: японский генераль­ный штаб поручил военному атташе Осиме вести пере­говоры о заключении военного пакта о взаимопомощи в войне против Советского Союза! Есть документы. Встреча на Гинзадори у аптеки. Несмотря на позднее время, Ри­хард вскочил на мотоцикл и помчался. Одзаки уже ждал. Забрав документы, Зорге повернул обратно. Он торопился. Было часа два ночи. До утра нужно успеть все сделать, вернее, до рассвета. Он все увеличивал и увеличивал скорость. Поворот... Тут начиналась высокая стена. Чтобы автомашины не задевали стену, кто-то додумался устано­вить вдоль шоссе ограждающие массивные камни. Что произошло потом, Зорге помнил плохо. На полной скоро­сти мотоцикл врезался в камень. Рихард перелетел через машину и ударился лицом о следующий камень. Должно быть, на какое-то время Зорге потерял сознание. Пришел в себя, когда почувствовал, что его куда-то несут. Сразу вспомнил о секретных материалах в кармане. Если все это попадет в руки полиции... Конечно же, сначала по­стараются установить личность пострадавшего, затем со­ставят протокол... Обшарят карманы... «В больницу свя­того Луки! К доктору Штедфельду! Я – Зорге!..» – закри­чал он. Теперь он старался не впадать в забытье, хоть это и было трудно: в голове гудело, к горлу подступала тош­нота. Он не знал, что нижняя челюсть разбита, череп проломлен; он вообще никак не мог сообразить, что же произошло; понимал только одно: его куда-то несут, а в кармане – секретные документы. Секретные документы, секретные документы... Все может погибнуть! Все, все... Пять лет кропотливейшего труда, жизнь преданных лю­дей, будущее организации... Больше всего он страшился за Одзаки. Нити расследования сразу же потянутся к нему.

Из-под полуопущенных век Рихард видел спины япон­цев. Вот его уложили в машину. «К Штедфельду!» – крикнул он еще раз. Один из японцев сделал успокаиваю­щий жест. Потом все колыхалось вокруг. Невероятным усилием воли Зорге стряхивал тяжелый бред, напрягал мышцы лба, чтобы не стонать от пронизывающей боли. «Штедфельд – мой доктор!» Ему казалось, что он вы­крикнул эти слова. А на самом деле он лишь пошевелил губами. Но японцы попались сообразительные: если такое случается с иностранцем, то уж лучше не впутываться в историю, а отправить его в больницу для иностранцев.

...Зорге видел склоненное, участливое лицо. Доктор пы­тался понять, что хочет сказать Зорге. Наконец догадал­ся: срочно вызвать Макса Клаузена! О, телефон известен! И вот Макс в больнице. «Я нашел его там с окровавлен­ным лицом. Увидев меня, он сказал только, чтобы я осво­бодил его карманы, в которых находились деньги и разные секретные материалы». И только тогда, когда Макс вы­полнил просьбу своего друга, Зорге потерял сознание. Он был очень плох.

Макс сразу же поехал на квартиру Рихарда, забрал фотоаппарат, где могли оказаться непроявленные пленки, проверил ящики стола. Освещая дорогу карманным фона­риком, переходил из комнаты в комнату, тщательно просматривал каждую бумажку. Уже рассвело. Едва он успел закрыть квартиру и нырнуть в переулок, как возле дома появились сотрудники информационного агентства во гла­ве с Вайзе. Дом опечатали. Никто не имел права появ­ляться здесь. Но теперь не было особых причин для бес­покойств: компрометирующие документы лежали у Макса в кармане.

В то же утро 13 мая 1938 года весь Токио узнал из газет о «загадочной мотоциклетной катастрофе». «Покушение на известного немецкого журналиста, нацистского деятеля Рихарда Зорге – сторонника союза Германии и Японии». Интервью у посла Отта. Уж не кроется ли за всем этим злой умысел, преднамеренное покушение на «любимца нацистской прессы»? Отт отрицает. Газетная сенсационная болтовня. Портреты Зорге. Японские кор­респонденты толкутся в приемной больницы. Но потер­певший очень слаб, к нему никого не пускают. За исклю­чением... посла Отта и фрау Отт.

Фрау глотает слезы. Посол в растерянности. Его вызы­вают в Берлин на Вильгельмштрассе, к новому министру иностранных дел Риббентропу. Ответственную поездку посол не мыслил без Рихарда. Как некстати!.. Зорге сразу же оживляется. Его голова забинтована. Только щелки глаз. Разговаривать нельзя. Но еще движется рука. Лист бумаги, самопишущая ручка. Несколько вопросов. Зачем Отта вызывают в Берлин? О, речь по-прежнему идет об экономическом сотрудничестве обеих стран. Отт должен подтвердить выгодность подобного сотрудничества. Рихард согласно кивает головой. Да, да, пусть сотрудничают. Он-то знает, что злостные конкуренты все равно ни до чего не договорятся. Рассорятся из-за добычи. Если речь зай­дет о заключении военного пакта, Эйген не должен вы­сказываться категорично. Сейчас подобный пакт выгоден в основном лишь Японии. Вот когда Япония на деле подтвердит готовность к экономическому сотрудничеству в Китае... на равных правах... Да, да, с военным союзом следует подождать...

Отт уходит удовлетворенный. Теперь он знает, о чем нужно говорить на Вильгельмштрассе.

Заявляется Клаузен. Рихард, подавляя в себе расслаб­ленность, пишет, пишет. Текст радиограмм для Центра. Передать сегодня же. «Время от времени, когда я прихо­дил к нему, он давал мне для передачи написанную от руки информацию, которую он собирал в больнице от этих людей... Я приносил ему в больницу радиограммы, кото­рые получил».

Даже в больничной палате, разбитый, но не сломлен­ный, Зорге оставался разведчиком. В такое тревожное время он не имел права терять ни минуты. Ночью начи­нался бред. Томительные больничные дни...

...Отт уехал в Берлин. Как-то встретит этого болвана Риббентроп? Впрочем, Риббентроп сам не далеко ушел от Эйгена. Риббентроп – откровенный, прямолинейный враг Англии, сторонник немедленной войны с Англией и Советским Союзом. Германия два месяца назад оккупи­ровала Австрию, теперь нацелилась на Чехословакию. Надвигается большая война... Япония, несмотря на свои мощные военные силы и развитую экономику, не способ­на выдержать длительных боев: «пороха не хватит», не хватит денег, людей. Ограниченные экономические ре­сурсы...

Вернулся Отт. Так и есть. Хищники не могли догово­риться. В Берлин поступил доклад от дипломатических представителей, находящихся в Китае. В секретном до­кладе сказано: японские власти стремятся «изгнать все иностранные государства из Китая, в том числе и Герма­нию. Японские монополии установили контроль над всеми отраслями промышленности и не пускают сюда немцев. Политика Японии направлена на искоренение всего иностранного капитала в Китае».

Риббентроп разругался с японским послом Того. Пере­говоры о заключении военного союза прерваны.

Зорге облегченно вздохнул. Отт вел себя на Вильгельмштрассе молодцом. Он привез целую кучу ценных сведе­ний. Оказывается, теперь мы можем даже влиять в некоторых вопросах на политику германского госу­дарства...

Через Клаузена Бранко передает записку: Мияги по­лучил от своего друга достоверные сведения... (Зорге дога­дывается: этот друг – Одзаки.) Очень важные сведения: японцы, стараясь поднять свой пошатнувшийся престиж среди западных держав, готовят военную провокацию в районе озера Хасан, вынашивают планы захватить часть советской территории в Приморье, окружить Владивосток.

Тут уж Зорге не мог больше оставаться в больнице. Опираясь на трость, доплелся до машины и приказал вез­ти себя в посольство.

Военные действия у Хасана начались 29 июля 1938 го­да, но еще задолго до этого советское командование, предупрежденное Рихардом Зорге о готовящейся прово­кации, начало переброску в район озера Хасан частей 1-й Отдельной Краснознаменной армии.

Западная пресса открыто толкала Японию на большую войну. «Япония может воспользоваться этим случаем для ограничения ее действий в Центральном Китае... Настоящий японо-русский инцидент может автоматически вы­литься в необъявленную войну», – подсказывала «Нью-Йорк таймс». Риббентроп забыл ссору с послом Того и стал ратовать за германо-японский военный союз.

Однако к 11 августа наступило отрезвление: японские войска были наголову разбиты, выброшены с территории Советского Приморья. Даже в штабе Квантунской армии поняли: страна Ямато к большой войне не готова.

Не лучше шли дела и в Китае. Коноэ надеялся поста­вить Китай на колени, захватив Ханькоу. Но установить «новый порядок» в Восточной Азии не удалось. Китай­цы отказались от капитуляции и продолжали борьбу.

Все выходило так, как и предвидел советник Одзаки. Почему бы этого мудрого человека не сделать официаль­ным советником?

Осуществить намерение принцу не удалось: потерпев поражение на всех фронтах международной политики, ка­бинет Коноэ вынужден был уйти в отставку.

Так обстояли дела на Дальнем Востоке.

А в Европе назревали события, смысл которых хорошо понимал Зорге. 30 сентября Гитлер выполз из «коричне­вого дома» в Мюнхене – в этот день правящие круги Англии и Франции выдали фашистской Германии Чехо­словакию. Мюнхенский сговор расчистил нацистам путь ко второй мировой войне. И хотя срок пребывания Зорге в Японии согласно договоренности с Урицким кончился, Рихард 7 октября написал в Центр: «Пока что не беспо­койтесь о нас здесь. Хотя нам здешние края крайне на­доели, хотя мы устали и измождены, мы все же остаемся все теми же упорными и решительными парнями, как и раньше, полными твердой решимости выполнить те за­дачи, которые на нас возложены великим делом».

Он отдавал себе ясный отчет в том, что его место сей­час в Токио – и нигде больше. Ибо не было, не суще­ствовало в природе человека, который смог бы заменить его в настоящее время здесь, на самом оживленном пере­крестке международной политики; он проник в сокровен­ный уголок фашистского логова – в германское посоль­ство, даже мог направлять действия посла по нужному руслу, оказывать влияние на германо-японские отноше­ния, узнавать о замыслах Гитлера и его приспешников. Нет, никто не мог заменить Зорге. Все личное должно отойти на второй план...

А что сказать Кате, как объяснить?..

«Дорогая Катя!

Когда я писал тебе последнее письмо в начале этого года, то я был настолько уверен, что мы вместе летом про­ведем отпуск, что даже начал строить планы, где нам луч­ше провести его.

Однако я до сих пор здесь. Я так часто подводил тебя моими сроками, что не удивлюсь, если ты отказалась от вечного ожидания и сделала отсюда соответствующие вы­воды. Мне не остается ничего более, как только молча надеяться, что ты меня еще не совсем забыла и что все-таки есть перспектива осуществить нашу пятилетней дав­ности мечту: наконец получить возможность вместе жить дома. Эту надежду я еще не теряю. Ее неосуществимость является полностью моей виной или, вернее, виной обстоя­тельств, среди которых мы живем и которые ставят перед нами определенные задачи.

Между тем миновали короткая весна и жаркое изну­ряющее лето, которые очень тяжело переносятся, особен­но при постоянно напряженной работе. И совершенно оче­видно, при такой неудаче, которая у меня была.

Со мной произошел несчастный случай, несколько ме­сяцев после которого я лежал в больнице. Однако теперь уже все в порядке, и я снова работаю по-прежнему.

Правда, красивее я не стал. Прибавилось несколько шрамов, и значительно уменьшилось количество зубов. На смену придут вставные. Все это результат падения с мотоцикла. Так что когда я вернусь домой, то большой красоты ты не увидишь. Я сейчас скорее похожу на обо­дранного рыцаря-разбойника. Кроме пяти ран от времен войны я имею кучу поломанных костей и шрамов.

Бедная Катя, подумай обо всем этом получше. Хоро­шо, что я вновь могу над этим шутить, несколько месяцев тому назад я не мог и этого.

Ты ни разу не писала, получила ли мои подарки. Вооб­ще уже скоро год, как я от тебя ничего не слыхал.

Что ты делаешь? Где теперь работаешь?

Возможно, ты теперь уже крупный директор, который наймет меня к себе на фабрику, в крайнем случае маль­чиком-рассыльным? Ну ладно, уж там посмотрим.

Будь здорова, дорогая Катя, самые наилучшие сердеч­ные пожелания».

ПУЛЬС МИРОВОЙ ПОЛИТИКИ

Внешне Зорге продолжал ве­сти прежнюю беспокойную жизнь корреспондента многих газет и журналов. Все те же пресс-конференции, официальные приемы, обеды. Иногда он делает доклады для сотрудников посольства. Ганс Отто Мейснер, присутствовавший на одном из подоб­ных докладов, отзывается о нем так: «Это была изуми­тельная лекция, прочитанная с предельной простотой. Он кончил, насколько я помню, словами: «Американцы сделали ошибку, о которой они когда-нибудь пожалеют...». Многие из нас мило улыбнулись в ответ на это и разо­шлись заниматься своими делами. Сегодня эти слова вос­принимаются как свидетельство изумительной прозорли­вости Зорге в вопросах международных отношений». Но с некоторых пор в Рихарде произошел какой-то перелом. Он уже не казался таким оживленным, веселым, как прежде. Все чаще хмурился, почти не острил, иногда бы­вал резковат даже с Эйгеном и Вайзе, старался уеди­ниться.

От «Франкфуртер цейтунг» и журнала «Геополитик» поступило предложение написать книгу о Японии. Может быть, Рихард обдумывал книгу, потому и закрывался часто в своем доме? Здесь у него на стеллажах накопи­лось до тысячи томов книг, большая часть которых была посвящена Японии. Иногда он сидел на веранде, завернувшись в кимоно, обвязав голову полотенцем, и неторопливо потягивал из чашки зеленый чай без са­хара.

Нет, он не думал о книге, хотя мысль написать такую книгу пришла давно. Это, разумеется, была бы оригиналь­ная книга, отличная от всех уже написанных. Чему посвя­щены те труды на стеллажах? Нравам и обычаям. Замуж­ние японки красят зубы черным лаком. Здесь иголку на­девают на нитку, а не так, как у нас в Европе... Здесь утираются мокрым полотенцем... Гейши – это не то, что мы с вами думаем, а всего лишь артистки, честно зарабатывающие свой хлеб музыкой и танцами... Дальше идет описание храмов, лакированных шкатулок, вееров, кагамидаев, сэймонов, акамонов... Иногда попадаются работы, посвященные экономике, истории. Но еще нет такой кни­ги, где содержались бы раздумья об исторических судьбах Японии. Еще никто не показал на конкретных примерах историю японской экспансии, начиная с древнейших вре­мен. Это будет обширный труд, он поможет людям разо­браться кое в чем; хотя бы в том, откуда берутся войны и к чему они приводят в конечном итоге, если носят агрес­сивный характер.

Каждый человек, кто бы он ни был, является не только свидетелем, но и участником исторических событий. Сте­пень участия различна. Одни держат руку на пульсе ми­ровых событий, другие о многом не догадываются, и их участие в том или ином историческом событии не всегда бывает глубоко осмысленно.

Например, каков характер процесса, происходящего за последние годы в Японии, во всем мире?

За пять лет пребывания Зорге в Японии здесь смени­лось пять правительственных кабинетов: Сайто и Окада, Хирота, Хаяси, Коноэ... Теперь вот к власти пришел ба­рон Хиранума. Но изменилась ли магистральная линия японской внешней и внутренней политики? Частые смены кабинетов обусловлены теми противоречиями, которые беспрестанно действуют в правительственных кругах. В этих кругах нет сторонников мира и мирного развития страны. Здесь собрались экспансионисты. Магистральная линия – экспансия, война. Но каждая группировка пони­мает экспансию по-своему. Одни считают: вначале малы­ми силами следует захватить Китай, а, укрепив за счет побежденного свою экономику, развязать большую войну против Советского Союза. Наиболее оголтелые требуют немедленного нападения на СССР, заручившись поддерж­кой Германии.

Новый кабинет предполагает вести подготовку войны сразу на два фронта – против СССР и Китая.

Зорге много размышлял о природе японского импе­риализма, изучал книги по этому вопросу, пытался нащу­пать движущие пружины японской экспансии. Буржуаз­ные историографы пытались представить дело так, будто во всех военных происках Японии повинны руководители армии, ничтожная группа агрессивных милитаристов. Но Зорге вскоре понял, что природа империализма повсюду одна и та же – будь то в Японии, Германии или же в США: подлинными вдохновителями и организаторами войн всегда являются монополии, а объект номер один, против которого они стремятся направить агрессию, – Советский Союз. Сокрушить первое в мире социалистическое госу­дарство – вот заветная мечта империалистов. Здесь они всегда солидарны, несмотря на все противоречия, разди­рающие капиталистический мир. Японские империалисты по-прежнему вынашивают планы создания колониальной империи с включением в нее Советского Дальнего Восто­ка, куда бы ни была нацелена их агрессия в данный мо­мент. Нужна бдительность и еще раз бдительность...

Когда Зорге узнал о назначении послом в Берлине генерала Осимы на место провалившего в прошлом году переговоры о военном пакте Того, он сильно встрево­жился. Ярый враг Советского Союза, один из организа­торов «антикоминтерновского пакта», Осима не остановится на полдороге. Он человек решительный, напори­стый, откровенный поклонник Гитлера. В Рим назначен такой же враг Советского государства Сиратори.

Не иначе как завязывается новая политическая ин­трига с плохими последствиями. У Зорге за годы общения с подобными людьми развился своеобразный нюх на поли­тические интриги. Всякое продвижение и перемещение дипломатических работников имело подоплеку. Отт под­твердил: еще во время «мюнхенской комедии» Риббен­троп предложил Муссолини заключить тройственный военный союз между Германией, Италией и Японией. Теперь машина заработала. Советники японского посоль­ства под непосредственной опекой Осимы и Риббентропа подготавливают варианты будущего военного пакта... Но там идет не все гладко... В самом японском кабинете нет единой точки зрения на характер военного союза с Германией и Италией.

Рихард спешно связался с Одзаки. Необходимо знать, каков характер разногласий в кабинете Хиранума. Одзаки дал исчерпывающий ответ: Гитлер хочет втянуть Японию в войну с Англией и Францией в первую голову. Таково основное содержание пакта. Военный министр Итагаки и министр финансов Икэда, опираясь на послов Осиму и Сиратори, советуют принять гитлеровский проект без вся­ких оговорок. Но министр иностранных дел Арита и воен­но-морской министр Ионаи не решаются на открытый разрыв с западными странами и предлагают сузить пакт до такой степени, чтобы он применялся лишь против Советской России, ибо по экономическим причинам Япония не в состоянии выступить против Англии и Франции.

С отставкой Коноэ Одзаки не утратил позиций в выс­ших сферах. Принц не считал свой уход с поста оконча­тельным, надеялся в скором времени вернуться, а потому «группа завтрака» продолжала действовать. Теперь соби­рались в доме секретаря кабинета министров и мини­стерства иностранных дел Кинкадзу – сына графа Сайондзи. Молодой Сайондзи смотрел на Одзаки с глубоким восхищением, был привязан к нему всем сердцем. И хотя Коноэ находился в отставке, он оставался приближенным императора, и окру­жение принца – личный секретарь Усиба, советник по делам Китая Инукан Кэн, крупные полити­ческие деятели Кадзами, Гото – пользовалось огромным влиянием. При содействии друзей Одзаки был назначен советником в токийский отдел исследования Южно-Маньчжурской железной дороги. Этот концерн представ­лял своеобразную «империю» в империи, оказывал боль­шое влияние на политику правительства. Так, в телеграм­ме от 11 мая 1938 года начальник штаба Квантунской армии генерал Тодзио отмечал особые заслуги концерна ЮМЖД «в проведении политики в Манчжоу-го и в под­готовке военных действий против Советского Союза». На отделение Одзаки возлагалась задача изучать положение в Манчжурии и Советском Союзе. На новой службе Одза­ки всегда был осведомлен в такой же степени, как иной член кабинета.

Связанный с посольствами Англии, Франции, США, Бранко Вукелич приносил известия, характеризующие отношение названных стран к японо-германо-итальянским переговорам. Все та же старая, унылая песня соглашате­лей, подстрекателей. Нет, они ничего не имеют против японо-германо-итальянского военного союза, если его острие будет нацелено на СССР...

Английский посол Крейги помчался к японскому ми­нистру иностранных дел и стал допытываться, против кого будет направлен военный пакт. Арита заверил посла: Япония стремится ограничить пакт антисоветскими рам­ками. Крейги успокоился, но все-таки заявился к Отту и стал доказывать ему, что если Япония примет предложе­ние Берлина, то это никому не принесет пользы. Отт сооб­щил в Берлин: «Английский посол, который чрезвычайно взволнован, недавно обрисовал мне японскую политику в отношении пакта как неверную дорогу, которая сделает чрезвычайно напряженными отношения с Англией». Аме­риканский посол Грю доносил госдепартаменту, что «основной вопрос заключается в сфере применения предполагаемого соглашения: будет ли оно направлено только против России или, быть может, и против других стран». Грю делал вывод: для агрессии Японии против Советского Союза «создалась благоприятная обстановка, особенно после заключения европейскими государствами соглаше­ния в Мюнхене».

Политическая атмосфера накалялась все больше и больше. Макс Клаузен едва успевал передавать радио­граммы. Но самая первая радиограмма, которую Макс передал, была посвящена годовщине Советской Армии: «Мы стоим на своем посту и вместе с вами встречаем праздник в боевом настроении».

С обостренным вниманием следил Зорге за всеми эволюциями на Вильгельмштрассе и в Токио. Хищники делают еще одну попытку договориться... Но удастся ли им развязать слишком уж тугой узел противоречий?.. Ри­хард не верил в чудеса. А так как он глубоко знал все слабости Японии, то не верил также тому, что барон Хиранума в состоянии разрубить этот узел. Да и никто не смог бы его разрубить...

Переговоры безнадежно затягивались. В марте пришла телеграмма от Риббентропа. Рихард ее сфотографировал. Да, переговорам не видно конца. Японцы всячески ста­раются обойти германские предложения. Они придумали компромиссную формулу: СССР следует признать основ­ным объектом нападения; что же касается Англии и Франции, то пусть каждый участник пакта сам решает, стоит ли выступать против них в данный момент. Осима и Сиратори взбунтовались, даже не желают обсуждать токийский вариант, грозятся уйти в отставку. Риббентроп заявляет: если японское правительство не присоединится к военному союзу безоговорочно, то Германия вступит в союз с одной Италией и, возможно, пойдет даже на за­ключение договора с Россией.

Но угрозы, кажется, не подействовали. На словах ба­рон Хиранума клянется: Япония полна твердой реши­мости стать плечом к плечу с Германией и Италией; через Отта направил обращение к Гитлеру, в котором обещает оказывать Германии и Италии политическую и эконо­мическую помощь, но в то же время говорит, что при сло­жившихся обстоятельствах Япония «ни сейчас, ни в бли­жайшем будущем не сможет оказать им практически какую-либо военную помощь».

4 мая посол Крейги телеграфировал в Англию на Даунинг-стрит, 1: кабинет Хиранумы отказался за­ключать военный союз против СССР и западных держав и высказался за создание военного блока только против СССР.

Чем вызвано подобное решение Японии? Не трудно было догадаться: в Москве в это время проходили пере­говоры между СССР, Англией и Францией. Заявив, что Япония не собирается порывать с западными странами, кабинет Хиранумы надеялся внести раскол в московские переговоры, помешать сближению Советского Союза с за­падными державами. Откуда было знать барону и его правительству, что Англия и Франция ведут переговоры вовсе не для того, чтобы заключить союз против агрес­соров...

Зорге старался распутать весь этот клубок междуна­родных отношений, понять мотивы, которыми руковод­ствуется каждая из сторон.

Да, конечно, Япония постарается изменить обстановку на Дальнем Востоке таким образом, чтобы сделать Гер­манию уступчивее, а Францию и Англию отвратить от Советского Союза...

Вот почему все последние месяцы хмурая задумчи­вость не сходила с лица Зорге. Он размышлял. Нащупы­вал пульс мировой политики. Он должен был произвести научную оценку событий и прийти к единственно пра­вильному выводу. Вывод напрашивался такой: чтобы за­добрить Гитлера и западные державы, кабинет Хиранумы пойдет на очередную провокацию на «севере».

Сделав подобное заключение, Рихард заволновался.

Через Бранко удалось установить: в английском посольстве, оказывается, знают о том, что Япония стягивает войска к восточным границам МНР. Не дожидаясь начала боевых действий, Вукелич через главу прессы агентства Гавас стал хлопотать о командировке в Манчжурию.

Зорге выяснил, что японские генералы надеются за­хватить в Монголии выгодные плацдармы для нападения на Советский Союз, а также хотят испытать боеспособ­ность Советских Вооруженных Сил. Еще в октябре про­шлого года Рихард сообщил в Центр о том, что Япония заключила с Германией секретное соглашение об обмене сведениями разведки относительно вооруженных сил Со­ветского Союза; теперь было ясно, для чего потребовались такие сведения японскому командованию: в Токио хорошо понимают, что нападение на МНР неизбежно приведет к столкновению с Красной Армией!

И снова Клаузен шлет в эфир радиограмму за радио­граммой, сигнализирует о надвигающейся опасности.

Бранко попал на фронт месяц спустя после того, как у реки Халхин-Гол произошли бои. Предлогом для втор­жения генералам послужили фальшивые карты, состря­панные в Токио, где государственная граница вопреки действительному положению была отодвинута на двадцать километров в глубь монгольской территории. Советский Союз, верный договорным обязательствам, пришел на по­мощь МНР.

Бранко увидел отроги Большого Хингана, халхингольские барханы, заросшие кустарником. Здесь, в широкой долине, в песке и грязи увязли машины, и только кони еще как-то могли двигаться. Бранко часами вглядывался в сиреневую мглу, туда, где невысоким валом поднима­лись горы Хамар-Даба. Там была загадочная Монголия, там были красноармейцы, красные цирики. Еще никогда Бранко не находился так близко к людям той новой по­роды, о встрече с которыми всегда мечтал. Но встретиться с ними хотелось совсем в иной обстановке... Он почему-то в эти дни постоянно думал о своем брате Славко, который плечом к плечу с советскими танкистами сражался в Испа­нии. От Славко до сих пор не было никаких известий. В Испании враги праздновали победу, и, что сталось с братом, Вукелич не знал...

Здесь, на Халхин-Голе, он представлял французское агентство Гавас.

События развивались так.

Крупные вооруженные силы Японии вторглись на мон­гольскую территорию 28 мая 1939 года. Особенно жесто­кие бои разгорелись в начале июля в районе горы Баин-Цаган. В этом сражении японцы потеряли несколько ты­сяч солдат и офицеров, огромное количество вооружения, танков и самолетов. Ударная группировка Квантунской армии была окружена и раздавлена советскими танкиста­ми и монгольскими конниками.

20 августа части советских и монгольских войск пере­шли в решительное наступление по всему фронту, окру­жили и в течение восьми дней разбили 6-ю японскую ар­мию. Советская авиация, артиллерия, танки нанесли со­крушительный удар по японским позициям. К утру 31 августа территория МНР была полностью очищена от захватчиков. За три месяца боев японцы потеряли около 60 тысяч убитыми и ранеными, 700 самолетов, свыше 200 орудий и много другого военного снаряжения. Потери советско-монгольских войск составляли 9 тысяч человек.

Лорд – хранитель печати Кидо, один из советников японского императора, записал в своем дневнике: «Все погибло...»

Германия и Италия, не дожидаясь исхода событий у Халхин-Гола, заключили военно-политический договор. Они уже видели, что карта барона Хиранумы бита. Про­валилась и попытка Хиранумы созвать Тихоокеанскую конференцию – своеобразный «Дальневосточный Мюн­хен», где бы империалистические державы решили участь Китая в пользу Японии.

Беспокойный 1939...

Рихарду приходилось аккумулировать в своем мозгу все большие и малые события, чутко прислушиваться к голосам западных держав, держать в руках ту веревочку, которая вилась на Вильгельмштрассе. То, что Европа неумолимо вползает во вторую мировую войну, станови­лось очевидным из документов, попадавших в руки раз­ведчика.

В конце мая немецкий генерал-майор Томас, началь­ник экономического отдела генерального штаба, давний знакомый Зорге, выступил с докладом перед сотрудниками МИДа. Текст закрытого доклада Отт передал Зорге. Томас приводил интересные цифры: численность вермахта к се­редине 1939 года достигла двух с половиной миллионов человек. Германия располагает 51 полностью снаряжен­ной и обученной дивизией, из них 5 танковыми и 4 мото­ризованными. Военно-воздушные силы насчитывают 260 тысяч человек, состоят из 240 эскадрилий и 340 зенит­ных батарей. В составе военно-морского флота 2 линкора, 2 крейсера, 17 эсминцев и 47 подводных лодок; в ближай­шее время заканчивается строительство еще 2 линко­ров, 4 крейсеров, авианосца, 5 эсминцев и 7 подводных лодок.

Вдоль своей границы с Голландией, Бельгией, Фран­цией немцы соорудили так называемую линию Зигфри­да – пояс укреплений шириной до 50 километров, состоя­щий из 17 тысяч подземных железобетонных сооружений, в которых размещено полмиллиона солдат.

Поскольку доклад Томаса предназначался для ориен­тировки германских дипломатов, то Эйгену Отту даже в голову не пришло скрывать его от Зорге. Он давно зачис­лил Рихарда в семью посольских сотрудников и подумы­вал сделать его официальным пресс-атташе при посоль­стве.

Рихард прилежно сфотографировал каждую страницу доклада. Это была редкая удача! Наци мимоходом разбал­тывали самые сокровенные свои тайны.

Томас даже делал вывод: «Уровень производительно­сти собственно военной промышленности и подготовка перевода остальной экономики на военные рельсы ни в одной другой стране не находится на такой высоте, как в настоящее время в Германии».

Все данные Клаузен в тот же день передал в эфир. Зорге смотрел на Эйгена с нежностью: «Милая фашист­ская коровка...»

Трагикомизм «дружбы» этих двух людей заключался в том, что Эйген Отт сам был крупным разведчиком. Кое в чем он признался Рихарду, так как не имел от него никаких секретов. О, делать карьеру Эйген начал еще в период первой мировой войны. В то время он работал на известного полковника Николаи, руководителя немецкой военной разведки. Именно Николаи предложил послать Эйгена осенью 1933 года в Японию с заданием установить контакт с японской разведкой. Здесь Эйген завязал тес­ные отношения с руководителем разведки на материке, начальником «континентальной службы» Доихара. Но японцы не очень-то охотно делились информацией. Некоторое время, как мы помним, Отт пребывал в роли ста­жера, военного наблюдателя в японских войсках. Он дол­жен был представить обстоятельный доклад своему на­чальству.

Тут-то у него и возникла идея использовать Зорге. И вот нацистский разведчик, сам о том не подозревая, сейчас старательно работал на Зорге, на Центр. Иногда, занятый приемами и другими делами, он поручал Рихар­ду шифровать телеграммы. Так германский код стал из­вестен Центру.

Как рассказал Отт, еще в марте Риббентроп предъявил Польше требования третьего рейха на Данциг. И хотя Гитлер, выступая в рейхстаге, лицемерно превозносил «польско-немецкую дружбу как стабилизирующий фактор в политической жизни Европы», Зорге догадывался, к чему все клонится. От германских посланников и генера­лов, зачастивших в Токио, он прослышал кое-что о «плане Вейс». То был конкретный план нападения на Польшу. Гитлер будто бы заявил генералам: «Не может быть даже речи о том, чтобы оставить Польшу в покое, и перед нами остается только одно решение – напасть на Польшу при первой же благоприятной возможности. Проблему Польши нельзя отделять от войны против Запада. Англия стоит на пути установления нашей гегемонии...»

Шолл, из майора превратившийся в подполковника и заменивший Отта на должности военного атташе, стараясь блеснуть причастностью к великим тайнам, заверил Ри­харда: нападение на Польшу произойдет в любой день после 1 сентября этого года. Так сказано в директиве Кейтеля.

...Внимательно следил Зорге за ходом англо-франко-советских переговоров. Беспокоила позиция Англии и Франции: посол Отт получал документы, свидетельствую­щие о том, что англичане параллельно ведут секретные переговоры с Германией. Тут пахло предательством. Пан­ское правительство Польши категорически отказалось от военной помощи Советского Союза, так как надеялось договориться с немцами и в случае большой войны поживиться за счет Советской Украины и Литвы. Ми­нистр иностранных дел Польши Бек заявил: даже в случае нападения Германии Польша не допустит на свою территорию советских войск. Лучше немцы, чем Советы. Французские дипломаты плели интриги в надежде изолировать СССР на международной арене. Все усилия запад­ных держав в этот ответственный момент сводились к тому, чтобы сколотить единый антисоветский империали­стический блок. Чемберлен заверил гитлеровского эмисса­ра Тротта цу Зольца в том, что все европейские проблемы могут быть урегулированы по линии Берлин – Лондон. Известный нам фон Дирксен сообщал из Лондона на Вильгельмштрассе: «Здесь преобладает впечатление, что возникшие за последние месяцы связи с другими государ­ствами являются лишь резервным средством для подлин­ного примирения с Германией и что эти связи отпадут, как только будет действительно достигнута единственно важная и достойная усилий цель – соглашение с Герма­нией».

Так оценивала гитлеровская дипломатия поведение «туманного Альбиона» в англо-франко-советских перегово­рах. Деятели с Даунинг-стрит пеклись лишь о разделе сфер влияния с фашистской Германией, а на переговоры с Советским правительством смотрели как на дипломати­ческий маневр, и не более. Тот же Дирксен, комментируя московские переговоры, доносил 1 августа: «К продолже­нию переговоров о пакте с Россией, несмотря на посылку военной миссии – или, вернее, благодаря этому, – здесь относятся скептически... Военная английская миссия ско­рее имеет своей задачей установить боеспособность Крас­ной Армии, чем заключить оперативные соглашения». По­могать Польше в случае германской агрессии Англия не собиралась.

Дальнейшее уже не было неожиданностью для Зорге: Англия и Франция после четырех месяцев «игры в пере­говоры» сорвали заключение военной конвенции с Совет­ским Союзом. Социалистическое государство осталось один на один, лицом к лицу с вооруженной до зубов фашист­ской Германией...

Как повернутся события?.. Наступил самый напряжен­ный момент в международной драме. Каналы связи взду­лись от избытка информации. Кровяное давление Европы резко повысилось. «Быть или не быть войне?» – этот вопрос сейчас намного трагичнее гамлетовского.

Зорге находился в курсе того, что еще с весны герман­ское правительство домогается «дружбы» с Советским Союзом. Даже в речах Отта, яростного антисоветчика, появились этакие миролюбивые нотки. Советское правительство из месяца в месяц отвергало все предложения Германии, так как понимало, почему Гитлер вдруг подоб­рел: он страшился единого фронта европейских держав, за который боролся СССР.

Но теперь, воочию убедившись в том, что реакцион­ные правящие круги Англии и Франции своими интри­гами стремятся изолировать СССР, создать против него единый фронт капиталистических держав и спровоциро­вать советско-германскую войну, Советский Союз должен был сделать выбор: либо принять в целях самообороны предложение Германии и заключить с ней пакт о нена­падении, отодвинув тем самым сроки войны, или же немедленно вступить в вооруженный конфликт с Герма­нией... «Заключив соглашение с Советским Союзом, фюрер утратил всякую идейную опору, как в свое время и им­ператор Вильгельм II, который, начиная войну, не позабо­тился об оправдании ее какими-либо высокими целями и идеалами», – сожалела одна американская газета.

На другой день после заключения советско-германского договора о ненападении разъяренный министр иностран­ных дел Арита ворвался в германское посольство, в оскорбительных выражениях заявил Отту протест и сообщил о решении японского правительства прекратить всякие переговоры с Германией и Италией. Осима и Сиратори, потрясенные коварством Гитлера, подали в отставку.

Кабинет барона Хиранумы пал.

Лорд-хранитель печати Кидо записал в дневнике: «Ве­роломство Германии удивило и потрясло Японию...»

Со всех сторон пытался оценить этот факт Зорге.

Советский Союз принял единственно возможное реше­ние. Англии и Франции дорого обойдется их скверная «игра в поддавки». «Великие стратеги» из германского генерального штаба, приезжающие в Токио, восхваляют стратегию «старика» Шлиффена – последовательный раз­гром противников; в «противники» они зачисляют Поль­шу, Англию, Францию, Советский Союз. Сперва Австрия, потом Чехословакия... Кто на очереди?.. Военный потен­циал Германии растет. «Стратеги» и не скрывают: для Гитлера договор о ненападении нужен лишь потому, что Германия сейчас пока не в силах напасть на Россию.

Еще весной Зорге предупредил Центр о подготовке нападения гитлеровцев на Польшу, коротко изложил суть так называемого «Белого плана».

Приходилось очень бдительно следить за всеми зигза­гами международной политики.

...Час пробил! Польша оккупирована, несмотря на упорное сопротивление солдат и народа; Англия и Фран­ция оказались втянутыми в войну, хотели они того или не хотели.

Вторая мировая война стала фактом.