Подчинение как атрибут общества

Человек — существо общественное. Род, племя, община, нация — это сообщества, принадлежность к которым помогала выжить в борьбе с силами природы, а затем и в борьбе с конку­рирующими сообществами.

[49]

Только та община была сильной, где интересы каждого были подчинены единой воле. Общины, не обладающие подобной централизацией, или распадались, или погибали в борьбе с бо­лее сильными. Таким образом, у членов сообщества на генети­ческом уровне вырабатывался инстинкт подчинения.

«Человек — это животное, которое с момента, когда оно на­чинает жить среди других индивидуумов своего вида, нуждается в хозяине», — утверждал Кант.

Итак, каждый из нас, в принципе, готов подчиняться. И подсознательно ищет того, кто даст нам уверенность в безопас­ности — подобно вождю-племени или отцу семейства.

Для каждого из нас колыбелью подчинения является семья. Наша мать, а еще чаще — отец, добиваясь послушания, гото­вили нас к подчинению в жизни. Но на этом воспитание спо­собности к подчинению вовсе не заканчивается. Подчинение и семья идут рука об руку всю жизнь. Создав свою семью, мо­лодые узнают на собственном (нередко — печальном) опыте, что только умение уступать друг другу является залогом сохра­нения семьи. Об этом постоянно твердят им родители и все те, кто прожил много лет в браке. Не умеющим уступать (то есть в нужный момент подчиниться), как правило, грозит распад се­мьи. Человек, не умеющий в нужный момент подчиниться, не сделает карьеры, и т. д.

Таким образом, подчинение заложено в нас как на бессозна­тельном уровне, так и воспитано семьей, школой, производст­венными отношениями, в конечном счете — всем обществом. Иными словами, сама принадлежность к обществу невозмож­на без подчинения.

Приказ

Подчинение — это реакция на приказ, явный или скрытый. Мы привыкаем к приказам с детства, из них состоит значи­тельная часть того, что именуется воспитанием. Приказами пронизана и вся взрослая жизнь человека.

Приказ старше, чем язык, иначе его не понимали бы живот­ные. Дрессировка животных как раз в том и заключается, что­бы они, не зная языка, научились понимать, чего от них хочет человек. В коротких ясных приказах, которые в принципе ни­чем не отличаются от приказов, адресуемых людям, животным

[58]

объявляется воля дрессировщика. Они ее исполняют, соблю­дая также запреты как одну из форм приказа.

Поэтому корни приказа с полным основанием можно ис­кать в древности: по крайней мере ясно, что в каких-то формах он существует и вне человеческого общества.

Видимо, первая по времени реакция на воздействие при­каза — бегство. «Бежать!» — диктует одному животному другое, более сильное. Бегство лишь по видимости спонтанно; у опасности есть облик, и, не узнав его, животное никогда не ударится в бегство. Приказ «бежать!» силен и прям, как взгляд. С самого начала сущность бегства предполагает различие су­ществ, вступающих таким образом в отношения друг с другом. Одно из них объявляет, что намерено пожрать другое; отсюда смертельная серьезность бегства. Приказ приводит слабейшего в движение, и неважно, разворачивается затем преследование или нет. Дело лишь в мощи угрозы голосом, взглядом или внуша­ющим страх видом.

В первоначальной форме отношение приказа возникало между двумя животными разной породы, одно из которых уг­рожало другому. Большое различие в силе этих двоих, то, что одно, можно сказать, привыкло служить другому добычей, непоколебимость этого отношения, существовавшего как бы изначально, — все это придало явлению характер абсолют­ности и необратимости. Бегство — единственная и последняя инстанция, к которой можно апеллировать против смертного приговора. Рык льва, вышедшего на охоту, — действительно смертный приговор; это единственный звук его языка, понят­ный всем его жертвам, и, может быть, это понимание — единс­твенное общее, что у них есть. Древнейший приказ — тот, что был отдан гораздо раньше, чем на Земле появился человек, — это смертный приговор, побуждавший жертву к бегству. Умес­тно было бы задуматься над этим, когда речь пойдет о приказах среди людей.

Приказ нельзя обсуждать, ставить под сомнение. Он ясен и краток, потому что должен быть понят сразу. Промедление с реакцией на него уменьшает его силу. С каждым повторением, если приказ не исполняется сразу, он как бы теряет часть сво­ей силы и опадает, как спущенный воздушный шар. Действие, запускаемое приказом, связано с мигом, когда он отдан.

[51]

Оно может быть назначено на более поздний срок, но должно сле­довать однозначно.

Приказу подчиняются потому, что сопротивление безна­дежно: приказывает тот, кто все равно победит. Власть приказа не допускает сомнений; стоит лишь раз пробудиться сомне­нию, и власти придется вновь утверждаться в борьбе.

Кого терзают приказами сильнее всего, так это детей. Уди­вительно, как они вообще не ломаются под гнетом приказов и умудряются пережить рвение воспитателей. Потом они воспро­изводят то же самое иене меньшим упорством по отношению к собственным детям. Поражает длительность сохранения в пер­возданном виде приказов, полученных в раннем детстве: стоит только явиться следующему поколению жертв, и приказы уже тут как тут. И ни один нисколько не изменился, как будто они отданы час назад, а не двадцать, тридцать или более лет назад. Можно лишь констатировать детскую восприимчивость по от­ношению к приказам, верность им и упорство в их сохранении.

Когда говорят о тяге к новому, еще не достигнутому, за этим кроется не что иное, как стремление избавиться от когда-то воспринятого приказа.

Плата за подчинение

То, что мы обыкновенно именуем приказом, разыгрывает­ся между людьми: начальник приказывает подчиненному, мать приказывает ребенку. Приказ, каким мы его знаем, далеко ушел от своего биологического прообраза. Он одомашнился. Он применяется как в общесоциальных, так и в интимных контек­стах человеческой жизни, а в государстве играет не меньшую роль, чем в семье.

Как удалось одомашнить приказ? Как удалось обезвредить смертельную угрозу свободе? Объяснение такое: в каждом из случаев практикуется нечто вроде подкупа. Хозяин дает еду слуге или собаке, начальник платит зарплату подчиненному, мать кормит ребенка. Существо, состоящее в подчинении, привыкает получать пищу только из одних рук. Собака или слуга получают пищу только из рук своего господина, никто другой не обязан их кормить, да, собственно, и не имеет права это делать. Отношение собственности состоит отчасти в том, что пища приходит исключительно из рук хозяина. Ребенок же

[52]

вообще не в состоянии сам себя прокормить. С рождения он не может обойтись без материнской груди и впоследствии еще долго без домашней пищи.

Предоставление пищи и приказ тесно связаны. Наиболее ярко это проявляется в практике дрессировки животных. Сделав то, что от него требуется, животное получает лакомство из рук дрессировщика. Одомашнивание приказа превратило приказ в обещание пищи. Вместо того чтобы обращать в бегство, грозя смертью, человек обещает то, что больше всего требуется каж­дому живому существу, и строго держит обещание. Вместо того чтобы служить пищей господину, вместо того чтобы быть съе­денным, тот, кому отдан приказ, сам получает пищу [110].

В отношениях между начальством и подчиненными роль пищи опосредованно играет заработная плата.

Соблюдение порядка

Мы — ученики окружающей нас социальной среды, и с самого рождения учим все новые правила и виды «порядка», которые и формируют наше поведение. Это начинается с дис­циплины принятия пищи, продолжается через дисциплину речи, благодаря которой мы усваиваем готовую систему виде­ния окружающего мира, мышления и чувствования, и до вся­кого рода порядка, социального, познавательного, эстетичес­кого, морального и т. д., с которым мы сталкиваемся в течение нашей жизни и которому подчиняемся.

Если вслед за физиком Шредингером примем, что жизнь есть непрерывное противостояние энтропии или тенденции материи к хаотическому движению частиц, то порядок оказы­вается наиболее существенной чертой жизни как таковой.

При обмене энергией и информацией со средой (метабо­лизм энергетический и информационный) каждый живой организм, от простейшего до самого сложного, стремится со­хранить свой собственный порядок. Утрата этого порядка рав­нозначна смерти, являя собой победу второго закона термоди­намики (закона энтропии).

Усилие жить, которое противостоит энтропии, частично экономится благодаря биологической наследственности, ког­да своеобразный порядок передается от поколения к поколе­нию.

[61]

Помимо биологического наследования человек распола­гает наследованием социальным, благодаря которому может овладевать материальными и духовными ценностями. Резуль­таты усилий тысяч поколений, связанные с развитием речи, формированием знаний о мире, моральных и художествен­ных ценностей, технических устройств и т. д., передаются че­ловеку в процессе обучения и социализации. Если бы он был лишен этого наследства, то вынужден был бы все начинать сначала, и, таким образом, развитие человечества было бы невозможно.

Власть — мать порядка

Осуществление порядка напрямую связано с обладанием властью. Чтобы подчинить окружающую среду своему собст­венному порядку и придать структуру собственной системе, необходимо сначала стать ее хозяином и властителем. Борьба за территорию обитания присуща не только человеку, но и животным и даже растениям. Попытка захвата территории путем вторжения вызывает у животных либо реакцию отпо­ра агрессии, либо бегства. Банальный пример — собака, ры­чащая на того, кто хочет отобрать у нее кость. Социология животных дает много интересных примеров как борьбы за власть, так и формирующейся в группах животных иерар­хии.

Проблема власти присуща даже организмам, стоящим на самых низших уровнях развития (филогенеза). Чтобы жить и размножаться, требуется завоевывать окружающий мир.

И все живое на земле, от микроорганизмов до высшего творе­ния природы — человека, постоянно захватывает все новые про­странства и множит свою численность. Растения выбрасывают такое количество семян, что те способны заполнить своими рос­тками любое количество свободной земли. А некоторые (напри­мер, одуванчики) внедряются и там, где, кажется, все уже заня­то другими растениями.

Люди также всегда боролись за «жизненное пространство» и постоянно увеличивали свою численность. Половой инстинкт и репродуктивные возможности человека обеспечили рост числен­ности популяции homo sapiens. И это подталкивает к захвату все новых территорий. Возникнув в одном месте (видимо, в тро­пической

[62]

Африке), люди постепенно захватили все мало-мальски пригодные для обитания земли нашей планеты.

Если захвату пространства препятствовали другие племена, то побеждал сильнейший. Это проявление власти силы.

Власть над окружением

Власть связана не только с законом сохранения жизни, но и с законом сохранения вида и информационным обменом. В первом случае власть односторонняя, а во втором и треть­ем — двусторонняя. Та часть окружения, которая должна быть уничтожена и поглощена, чтобы доставить организму необхо­димую для жизни пищу и энергию, уже не имеет над ним влас­ти. Напротив, в сексуальных и эротических контактах власть двусторонняя. Индивид становится господином и невольни­ком своего партнера. В обмене сигналами с окружением инди­вид вынужден принимать порядок окружения, одновременно стараясь навязать ему свой собственный порядок.

Три рода власти над окружением определяет местоимение «мой».

— «Моими» являются: пища, жилье, деньги и другие пред­меты, обеспечивающие сохранение жизни.

— «Моими» являются лица, обеспечивающие сохранение вида: в узком значении — сексуальный партнер, в широком — лица, принадлежащие к тем же социальным группам (семейной, национальной, религиозной, профессиональной и т. п.), ибо в основе социальных связей лежит закон сохранения вида. Се­мейная группа — самая простая и самая ранняя их форма — яв­ляется непосредственным результатом этого закона.

— «Моими» являются собственные переживания, впечатления, чувства, мысли, приобретенные знания, решения и действия.

Сигналы, поступающие из окружающего мира, определен­ным образом упорядочиваются, обусловливая специфическую реакцию на них. При этом удовлетворение основных биологи­ческих потребностей связывается с приятными переживания­ми, неудовлетворение — с неприятными. «Мой» мир притяги­вает, а «чужой» отталкивает. Поэтому власть над окружающим миром является источником удовольствия, а ее отсутствие — источником неприятных чувств. «Чужой» мир возбуждает страх и агрессию; от него стремятся бежать или уничтожить его.

[55]

Послушность

Инстинкт подчинения и привитая послушность проявля­ются, в частности, в ролевом поведении, причем даже тогда, когда исполняется роль не настоящая, а по просьбе экспери­ментатора.

Убедительное доказательство силы установки на послу­шание получено в экспериментах С. Хейни с соавторами, из­вестных у нас в основном как эксперименты П. Г. Зимбардо. В этом исследовании студентов попросили принять участие в игре, в которой одним из них была отведена роль заключен­ных, а другим — охранников. Никто не говорил им, как надо вести себя, так что они играли эти роли согласно представле­ниям, полученным из фильмов. Эксперимент был спланиро­ван на две недели и организован с предельным приближением к реальности.

Студенты, игравшие роль заключенных, быстро впали в со­стояние апатии и упадка духа. Студенты же, игравшие охран­ников, стали агрессивными и придирчивыми. Хотя при этом и не применялись прямые физические наказания, испытуемые изобрели немало способов унижения заключенных (например, помногу раз заставляли их строиться и пересчитываться). Когда один из за­ключенных возмутился и отказался подчиняться, то в качестве наказания был помещен в тесный клозет. Заключенным была дана возможность освободить его за символическую жертву (отдать одеяло), но они отказались и вообще не захотели ничего сделать для своего собрата, так как сочли его «нарушителем спокойс­твия». Эксперимент пришлось прекратить через шесть дней, поскольку студенты, игравшие охранников, стали столь строги­ми и безжалостными, что могли нанести вред «заключенным».

Авторы эксперимента полагают, что «охранники» вели себя описанным образом не в силу личностных особенностей, а в согласии с ситуацией и своей ролью в ней. Многие из испыту­емых («охранников») в жизни были весьма мягкими людьми и оказались сами шокированы тем, как себя повели. Они не мог­ли себе представить, что вообще способны на подобное.

Разумеется, были испытуемые, которые отказались про­должать участие в эксперименте. Они нашли в себе силы спра­виться с ролевым принуждением. Но таких было немного.

[65]

Большинство же продолжало покорно играть роли по сюжетам кино и детективов.

В другом исследовании (Стэнли Милграма) испытуемые бровольно вызывались принять участие в эксперименте с целью изучения (по официальной версии) памяти и процес­сов научения. В действительности целью было определение степени послушания людей, в отношении лиц, наделенных властью. Суровый, непреклонный экспериментатор в рабочем халате объясняет двум испытуемым, что они будут участвовать в исследовании влияния наказания на научение. Один из учас­тников («ученик») должен запомнить некоторые словесные пары, по которым другой участник («учитель») будет его тести­ровать. Затем испытуемый и его партнер тянут жребий — спе­циально заготовленные карточки с записанными на них рас­пределениями ролей. Испытуемого, которому достается роль учителя, подводят к «генератору электрических разрядов», на приборной панели которого находится 30 рубильников, а над каждым — ярлычок с указанием уровня разряда, начиная с минимального, в 15 вольт (легкий разряд) и заканчивая макси­мальным, в 450 вольт (очень сильный разряд). Последователь­но опуская соответствующие рубильники и увеличивая таким образом напряжение, «учитель» должен наказывать «ученика» ударом тока всякий раз, когда тот не дает правильного ответа. После инструктажа «учитель» и «ученик» следуют за экспери­ментатором в соседнюю комнату, где «ученика» привязывают к устройству, напоминающему электрический стул, провода от которого ведут к «генератору электроразрядов». В ответ на вы­сказанное «учеником» беспокойство по поводу его не совсем здорового сердца экспериментатор заверяет: «Хотя сами удары током могут быть очень болезненными, устойчивого пораже­ния тканей они не вызовут».

На самом деле «ученик» прекрасно осведомлен, что у него нет причин для тревоги. В данном случае он является сообщ­ником экспериментатора, и вся процедура жеребьевки специ­ально подстроена таким образом, чтобы в любом варианте ему Досталась роль ученика, а его партнеру'— учителя. Ни с каким Реальным источником тока «ученик» не связан, однако «учи­тель» — реальный испытуемый — абсолютно уверен, что жерт­ва в соседней комнате действительно подсоединена к «генератору ­

[57]

электроразрядов», управление которым находится теперь в его ведении. Он даже предварительно специально испытал пробный удар током (от встроенной в «генератор» батарейки в 45 вольт). Кроме того, он слышит реакцию ученика, который ведет себя так, будто действительно получает удары током, и все больше убеждается, что эти удары чрезвычайно болезнен­ны. Испытуемый не знает, что на самом деле он слышит магни­тофонную запись, а ответы ученика следуют заранее подготов­ленному сценарию.

Как только начинаются упражнения, ученик несколько раз отвечает правильно, но затем в ряде случаев дает ошибочные от­веты. С каждой новой ошибкой испытуемый опускает следующий рубильник, полагая, что сила электрического разряда постоянно растет. На пятом ударе током — якобы в 75 вольт — жертва начинает охать и стонать от боли, а при «150вольтах» умо­ляет остановить эксперимент. Когда напряжение достигает 180 вольт, ученик кричит, что он больше не в состоянии терпеть боль. По мере того как уровень посылаемых разрядов приближа­ется к отметке «очень сильный разряд», испытуемый наблюдает, как ученик бьется головой о стену и умоляет отпустить его. Но это, конечно, никак нельзя признать правильным ответом, и эк­спериментатор приказывает «учителю» увеличить напряжение, опустив следующий рубильник.

В этом эксперименте испытуемые представляли случайную выборку людей из следующих социальных групп: бизнесмены, специалисты, служащие и рабочие.

Милграм обнаружил, что значительное большинство испы­туемых (более 62 %) продолжали посылать электрические раз­ряды до самого конца эксперимента, хотя некоторым из них и потребовались определенные понукания со стороны экспери­ментатора.

Послушные испытуемые продолжали опускать рубильни­ки вовсе не из-за склонности к садизму и жестокости. Более того, когда Милграм и Алан Элмс сравнили поведение ис­пытуемых с данными стандартных личностных тестов, пред­ложенных последним, то они не обнаружили разницы между теми, кто в эксперименте оказался абсолютно послушным, и теми, кто успешно сопротивлялся давлению. Нельзя так­же сказать, что послушные испытуемые отличались бесчувственностью­

[67]

наблюдая за очевидными страданиями жертвы. Некоторые протестовали, у многих отчетливо фиксировались все признаки внутреннего напряжения: испарина, дрожащие руки, заикание и другое, а время от времени их разбирал нервный смех. Но все они одинаково послушно выполняли указания.

Подобное поведение не является прерогативой только американцев, живущих в штате Коннектикут. Где бы ни при­менялась процедура Милграма, результатом всегда был зна­чительный уровень послушания. К примеру, повторения экс­перимента показали, что в Австралии, Иордании, Испании и Германии люди ведут себя во многом так же, как и испытуемые американцы. Аналогичным образом исследователи установи­ли, что женщины так же послушны, как и мужчины.

Итак, оказалось, что большинство людей будет причинять боль другим, просто выражая послушание.