Политический паралич как сопутствующий эффект упадка власти
Этот паралич стал очевиден в США. Политическая жизнь поляризуется, и пороки системы, перегруженной сдержками и противовесами, становятся все заметнее. Фрэнсис Фукуяма называет эту систему “ветократией”. Он пишет: “Американцы весьма гордятся конституцией, которая ограничивает исполнительную власть посредством различных сдержек и противовесов. Но эти сдержки и противовесы превратились в метастазы. Америка стала ветократией.
Когда эта система сочетается с идеологизированными партиями, ‹…› наступает паралич. ‹…› И если мы хотим из этого наступившего паралича выбраться, нам потребуется не только жесткое руководство, но и исправление институциональных регламентов”[378].
Экономист Питер Оржаг наблюдал закулисье ветократии и ее кошмарные плоды. В статье 2011 года он осмысляет события, свидетелем которых стал незадолго до того один из ведущих экономических стратегов США: “Когда я работал директором административно-бюджетного управления в администрации Обамы, я убедился, что политическая поляризация несет Америке беды – она подрывает способность Вашингтона выполнять рутинную, насущную работу по управлению страной. Как бы радикально это ни прозвучало, чтобы вывести наши политические институты из оцепенения, нам нужно сделать их несколько менее демократическими. Я сознаю, что подобные идеи подразумевают определенный риск. И мои предложения не радуют меня самого: они больше продиктованы отчаянием, чем вдохновением. Но мы не можем закрывать глаза на то, что поляризованное, обездвиженное правительство несет стране нешуточный вред. И мы должны найти выход”. Оржага не назовешь радикалом, грезящим об автократии. Строго говоря, предлагает он по сути технократические реформы: расширение автоматической стабилизации в финансовой сфере (налоговые и бюджетные поступления, которые автоматически увеличиваются, когда экономика замедляется, и сокращаются, когда она растет), страховочные механизмы (процедуры, которые запускаются, если Конгресс бездействует: таким образом, режим “по умолчанию” меняется с бездействия на действие) и более активное использование экспертных комиссий, уполномоченных решать и действовать и огражденных специальным регламентом от давления политических партий[379].
Хотя приведенные примеры взяты из недавнего опыта Соединенных Штатов, большинство демократических обществ также страдают от этого сочетания резкой политической поляризации и такого устройства общественных институтов, которое серьезно затрудняет принятие правительством своевременных и эффективных решений. Вспомним, что, как мы отмечали в пятой главе, из 34 самых богатых демократий в 2012 году только в четырех президент и премьер-министр принадлежали к партии, имеющей парламентское большинство. В других странах, как и в США, нет недостатка в оригинальных идеях о реформировании системы сдержек и противовесов, с тем чтобы правительства могли выйти из паралича и выработать более эффективную политику. Но никаких реформ не происходит. Ни в США, ни где-либо еще. Даже острые последствия экономического кризиса в Европе не заставили правительства вернуть себе ту власть, что необходима для оперативного и успешного реагирования. Более того, произошло обратное: экономический кризис спровоцировал дальнейшую политическую поляризацию и еще больше ослабил как тех, кто стоит у руля, так и тех, кто им оппонирует. Ни первые, ни вторые не обнаружили способности осуществить отчаянно необходимые перемены. Воистину конец власти.
Гибельная конкуренция
В экономике есть понятие гибельной конкуренции. Она возникает, когда цены, устанавливаемые поставщиками в той или иной отрасли, падают ниже себестоимости. Компании идут на это, если хотят срочно сбыть товарные запасы или когда их цель – не скорая максимизация прибыли, а разорение одного или нескольких конкурентов. Конкуренты отвечают тем же. И если такая игра перерастает из короткой вспышки откровенно агрессивной рыночной политики в устойчивый паттерн, это грозит опрокинуть всю отрасль. Определенные обстоятельства особенно предрасполагают к возникновению гибельной конкуренции. Например, она возникает, когда налицо значительный излишек производственных мощностей – простаивающие станки и заводы или переполненные товарами склады – и компании снижают цены лишь затем, чтобы бизнес не остановился совсем. В некотором смысле гибельная конкуренция – это порочная мутация идеальной конкуренции, столь милой сердцу экономистов.
Гибельная конкуренция – образ, помогающий хорошо проиллюстрировать, какими бедами чревато распыление власти и ее последующий упадок. Когда власть трудно применять и удерживать, когда она распределяется среди широкого и постоянно меняющегося круга мелких субъектов, могут сложиться формы взаимодействия и соперничества, пагубные для общественного блага, угрожающие здоровью экономики, процветанию культуры, стабильности наций и даже миру на Земле. В политической мысли подобная ситуация отражена в классическом контрасте двух противоположностей: тирании и анархии. Чрезмерно сконцентрированная власть порождает тиранию. На противоположном полюсе чем более дробной и размытой становится власть, тем выше риск анархии – состояния, когда порядок сменяется хаосом. Обе эти крайности редки: даже у самых диктаторских режимов есть бреши, и в самых анархических средах рано или поздно возникает какое-то зерно порядка и какая-то власть, и хаос отступает. Но главный смысл сравнения в том, что активное размывание власти и неспособность главных ее субъектов главенствовать столь же опасны, как и чрезмерная концентрация власти в руках немногих.
Обширный упадок власти, когда каждый сколько-нибудь значимый участник может блокировать инициативы других, но ни один не в состоянии навязать остальным свою волю, так же опасен для национальной политической системы и общества, для любого социума и даже семьи, как и для международного порядка. Когда применение власти настолько ограничивается, наступает паралич, пагубный для стабильности, предсказуемости, безопасности и материального благополучия.