Его высокопревосходительству господину степному генерал-губернатору

Содержащегося в Семипалатинском тюремному замке из кибитковладельцев № 6 аула, Нарынской волости, Зайсанского уезда губернского секретаря Отунчи Альджанова, бывшего заведывающего Кокпектинским двухкласс­ным русско-киргизским училищем.

ПРОЩЕНИЕ

В следствие постановления Вашего Высокопревосходи­тельства я высылаюсь на пять лет в Лепсинский уезд Семиреченской области за политическую неблагонадежность.

Не признавая за собою никаких улик к обвинению меня в политической неблагонадежности, я считаю необходимым объяснить следующее.

20-го апреля с.г. жандармский ротмистр-помощник на­чальника жандармского управления в г. Семипалатинске в моей квартире, занимаемой мною при училище, производил тщательный обыск, после чего им был составлен протокол о том, что "ничего противозаконного не найдено" следова­тельно, этот протокол поставил меня в положение вполне благонадежного в политическом отношении человека.

Мой убеждения и бывшая моя служебная деятельность могут служить доказательством того, что я на должности народного учителя был желательным для правительства и полезным для киргиз скромным народным учителем.

...Прослужив 14 лет в Омском окружном суде присяжным переводчиком и имея своим служебном делам и в час­тной жизни близкое соприкосновение к своим сородичам – киргизам, я убедился, что наши киргизы в невежестве и отстали на пути культуре главным образом от того, что они не знают русского языка, на котором только можно дать молодому поколению более или менее законченное образо­вание. Тем более им, киргизам важно знание этого госу­дарственного языка, чтобы ясно понимать общие задачи государственной жизни, а через это имеет более тесную ду­ховную связь с русским народом. В сказанной своей мысли я более убедился, когда в 1905 году петиции и ходатайства киргиз разных уездов выдвинули вопрос: быть или не быть русско-киргизским школам.

Как убежденный сторонник распространения русского просвещения в степи я решился оставить очень выгодную и спокойную службу в суде и поработать на учительском поприще, чтобы по мере возможности осуществить на деле свои мысли и убеждения.

Бывшее в 1907 году в Омске частное совещание для вы­яснения киргизских нужд ускорило мое желание. По при­глашению в названном совещании я принимал некоторое участие отдела народного образования. Большинство кир­гизских представителей, не понимая цели открытия русско-киргизских школ, были склонны видеть в этом предвзятое намерение правительства, а некоторый из них утверждали, что школы только тогда принесут существенную пользу, когда в них учителями будут киргизы, которые могли бы служить во имя доброго намерения правительства. Настал для меня решительный момент. Не долго думая, я перевел­ся в гор. Кокпекты на должность заведывающего открытой тогда волостной русско-киргизской школы. Осенью того же 1907 года в С.-Петербурге под представительством быв­шего тогда Министра народного просвещения графа Фон-Кауфмана работала комиссия для пересмотра законополо­жений об инородческих школах. Я и директор училище Се­мипалатинской и Акмолинской областей Алекторов (ныне окружной инспектор 2 района Томского учебного округа) были командированы для принятия участия в названной комиссии. Заседания комиссии происходили при участии татарских представителей, которые выступали ярыми про­тивниками русско-туземных школ вообще, а в частности такими же противниками обязательного преподавания в этих школах государственного языка.

Выступая со своей докладной запиской и защищая идейную сторону открытия русско-туземных школ и пользу знания русского языка в практической жизни, я приводил несомненные доводы о неосновательности взгля­дов татарских представителей. За эту докладную записку неоднократно на своих страницах резко осуждали меня та­тарские газеты: "Вакыт", "Жулдуз" другие, называя меня "ставленником" соответствующим видам и взгляду прави­тельства и т.п.

Приехав обратно в гор. Кокпекты, я усердно принялся за обучение своих сородичей, памятуя, что молитва за бо­гом, служба за Царем не пропадут.

И так последние два года я жил в гор. Кокпектах, доб­росовестно занимался с учениками и питал любовь к своей школе в надежде выступить из на трезво смотрящее жизнь молодое поколение, которое могло бы в свою очередь на пути самостоятельной жизни провести и осуществить мои взгляды убеждения относительно школы и знания русского языка.

Мне было возложено заведовать и некоторыми аульны­ми школами Зайсанского и Усть-Каменогорского уездов. Посещая эти школы, разбросанная по разным киргизским волостям, я всегда и везде советовал киргизам открывать побольше школ, отдавать туда своих детей, вести оседлый образ жизни и не верить неосновательным слухам, которые могут ввести человека в заблуждение. Я никогда не зани­мался агитацией и осуждением существующих порядков и действий правительства. Это могут подтвердить киргизы и русское население г. Кокпектов, если будет произведен рас­следование. Вот моя исповедь.

Теперь положительно, я не знаю, в чем заключается моя политическая неблагонадежность?

Совесть моя чиста как хрусталь, а потом за собой не признаю, никаких улик к обвинению меня в принадлежно­сти к какой то ни было антиправительственной политичес­кой партии. Неужели, думается мне, я наказан пятилетней ссылкой за то, что я и мысленно и устно и письменно все­гда был убежденным сторонником распространения русско­го просвещения в степи путем устройства школ и препода­вания в них русского языка?

За свое русофильство я понес три наказания: 1) Лишен места, 2) Сослан на пять лет и 3) Наложено на меня клеймо политического ссылка, который не позволит мне вновь посту­пать в государственную службу и даже заниматься частными уроками для добывания средств к жизни. А главном образом тяжко и тяжкое наказание моей семьи, состоящая из семи просящих хлеба ртов: я и жена с тремя детьми, старшему из которых 7, среднему 3 лет, а младшему 6 месяцев, мать-ста­руха 66 лет и в добавок сестра на моем иждивении.

В заключение считаю необходимым заявить Вашему Высокопревосходительству, что в последнее время в Зайсанском уезде появились люди, которые ради корыстной цели занимались и занимаются ложными и анонимными доносами, даже иногда представляя подложные приговоров и удостоверения. Так как я своими убеждениями и направ­лением не соответствовал видам таких идей, то предпола­гаю, что может быть, я сделался жертвой интриг поисков подобных господ.

В виду вышеизложенного осмеиваюсь ходатайствовать перед Вашим Высокопревосходительством о них следующем:

1) Во имя справедливости и чувства сострадания войти в мое положение и положение ни в чем повинной моей семьи и возвратить меня из ссылки. Если по каким либо обстоятельством не удовлетворим эта просьба, то:

2) Объявить мне в каких политических преступлениях уличен я.

3) Предложить, кому следует произвести подробное рас­следования для выяснения степени моей виновности, и если потребуется, то допустить всех управителей, народных судей Зайсанского уезда и Кокпектинских станичною ата­мана и городского старосту лицу себя надеждой, что при невозможности удовлетворения моих просьб по какой либо причине, то Вы войдете в мое положение, сократив срок ссылки в пределе возможности. Закрикну то: "доверие" и "и чувства".

О. Альджанов

24 августа 1909 г. г. Семипалатинск

ЦГА РК. Ф.64. Оп.1. Д. 5926. лл.80-83.

*** *** ***