Представительство при установлении обязательств

§ 268. Понятие и исторические сведения. Представительством при совершении юридических сделок вообще, а в частности и обязательственных сделок, в настоящее время называют тот случай, когда кто-нибудь действует за другого таким образом, что юридические последствия его действия падают непосредственно на представляемого. Представителя в этом точном смысле слова не следует смешивать с простым передатчиком воли другого, каким был у римлян т.н. nuntius.

Раньше мы уже говорили о процессуальном представительстве (§ 222 и 223). Теперь мы рассмотрим, какие правила существовали во второй половине республики относительно установления обязательств через представителей*(933).

В древнем цивильном праве не допускалось представительство ни в юридических сделках, ни в процессе. Причины этого частью заключались в неспособности древнего римлянина представить себе, чтобы лицо, не участвовавшее в установлении известного отношения, делалось, однако, субъектом этого отношения, например, чтобы лицо, не заключавшее само обязательственного договора, делалось бы, однако, кредитором или должником в силу этого договора; частью же в том, что при незначительных размерах римской территории и кратковременности отлучек не было крайней нужды в представителях. В то время выработано правило, которое до некоторой степени сохранило свою силу для цивильного права еще и во времена классических юристов: "мы не можем приобретать ничего через посредство свободных и посторонних лиц, нам неподвластных"*(934). Это правило не дозволяет приобретения как обязательственных, так и всяких других прав. Само собой разумеется, что древнее цивильное право не допускало установления обязанностей через посторонних лиц.

Из этого правила допускалось только два исключения. Во-первых, опекуны малолетних, попечители сумасшедших и представители учреждений (например, муниципий) могли приобретать и права и обязанности для тех, за кого они действовали. Очевидно, что это исключение было вынуждено крайней необходимостью. Во-вторых, домовладыка (paterfamilias) приобретал права (всякие, следовательно, и обязательственные) по договорам, заключенным его подвластными (т.е. находившимися у него in potestate, manu, mancipiove), все равно, заключали ли они договор от его или своего имени*(935). Это исключение вытекало из полноты власти домохозяина: его подвластные не могли иметь ничего своего. Но если из договора, заключенного подвластным, возникали обязанности, то они не ложились на домовладыку. Такой договор в некоторых случаях обязывал самих подвластных, а в некоторых никого, т.е. совсем не имел силы.

Во второй половине республики, когда промышленная деятельность римских граждан раскинулась по обширной территории и когда нередко одно лицо одновременно вело дела в разных частях этой территории, почувствовалась потребность расширить узкие правила о допустимости представительства при заключении обязательственных договоров. Эта потребность была удовлетворена преторским эдиктом, но довольно скупо; претор признал, что в некоторых случаях договоры подвластных могут обязывать домовладыку. По обыкновению этот принцип претор практически выразил в том, что создал личные иски, которые кредитор мог обращать прямо к домовладыке, хотя договор он заключил с подвластным. Эти иски были следующие.

Actio exercitoria. Словом exercitor назывался тот, кто держал судно для перевозки товаров или пассажиров по рекам или морям. Если он поручал распоряжение этим делом, т.е. прием товаров и пассажиров, взыскание платы, наем рабочих и проч., какому-нибудь лицу, то это лицо называлось magister navis. Претор постановил, что если exercitor navis поставит своего подвластного, раба или сына в качестве magister navis, то все договоры, заключенные этим последним, в пределах его должности, обязательны для его домовладыки. Кредиторы, основываясь на договоре с magister navis, могут взыскивать прямо с exercitor'а. Иск против последнего назывался actio exercitoria*(936).

Actio institoria. Словом institor назывался приказчик или управляющий, поставленный во главе какого-нибудь промышленного заведения, например, лавки, банкирской конторы, завода. Претор постановил, что договоры, заключенные institor'ом в пределах возложенной на него должности, если он был подвластный хозяина (раб или сын семейства), были обязательны для самого хозяина. Контрагент institor'а мог предъявлять взыскание непосредственно к хозяину. Иск против последнего назывался actio institoria*(937).

Actio depeculio. Словом peculium называлось то имущество, которое подвластный (раб или сын семейства) с разрешения домовладыки удерживал в своих руках, отдельно от прочего имущества этого последнего. Пекулий мог образоваться из того, что подвластный приобрел сам или что получил от домовладыки. Юридически он считался собственностью домовладыки, но фактически находился в управлении (и распоряжении) подвластного. Претор постановил, что если подвластный, по поводу пекулиарного имущества, войдет в долги, то его контрагенты могут взыскивать непосредственно с домовладыки, который, впрочем, обязан отвечать только в размерах стоимости пекулия*(938).

Что все три описанных иска существовали уже в 3-м периоде, это доказывается тем, что о них упоминают юристы конца республики*(939). Но можно думать, что претор ввел их гораздо раньше, так как едва ли можно сомневаться, что потребность в них сказалась одновременно с распространением римского господства за пределы Италии.

§ 269. Т.н. посредственное представительство при установлении обязательств: procuratores, mandatarii. Таким образом, в некоторых только случаях преторский эдикт допустил установление обязательств через представителей не только активно (приобретение права), но и пассивно (приобретение обязанности). Но это разрешение распространялось только на представителей подвластных. Между тем вышеуказанные потребности (оживленная промышленная деятельность и большие расстояния) едва ли могли мириться с таким ограниченным разрешением. Во-первых, нужда в представителе могла оказаться и помимо трех выше указанных случаев; во-вторых, не всегда домовладыка мог положиться на подвластного; в-третьих, подвластный представитель не мог являться на суд. И действительно, мы видим, что в 3-м периоде появляются еще новые институты, которые служат той же потребности, как и вышеописанные, но формально (по юридической конструкции) отличаются от них: это procuratio и mandatum. Procurator первоначально означал такого поверенного из свободных и посторонних лиц (а не из подвластных), которому хозяин поручал ведение всех своих имущественных дел (procurat oromnium bonorum)*(940); между прочим, он мог вступать и в обязательства от имени своего доверителя, мог выступать за него и на суде. Mandatarius был такой поверенный, тоже из свободных и посторонних лиц, которому хозяин поручал ведение какого-нибудь отдельного дела, например, поручал купить имение, занять денег и т.д. Он также иногда назывался procurator, но - procurator unius rei*(941).

Как видно из этого описания, и procurator и mandatarius должны были удовлетворять той же материальной потребности в представительстве, как и подвластные institores, magistri navis и т.д. Но кроме того, что они были свободные и посторонние лица, они отличались от последних формально. Если представительство подвластных можно назвать, по современной терминологии, непосредственным, то представительство прокурора и мандатария следует назвать посредственным, ибо доверитель из их действий непосредственно не приобретал ни прав, ни обязанностей. Хотя поверенный заключал договор для своего доверителя, но права и обязанности, вытекавшие из этого договора, принадлежали ему, а не доверителю; римское право того времени не допускало, чтобы обязательство, установленное одним субъектом, считалось принадлежащим другому. Квинт Муций Сцевола выразил это старинное правило таким образом: nес legem dicendo, nес stipulando quisquam alteri cavere potest*(942). Поэтому, чтобы материальная цель доверенности была достигнута, procurator и mandatarius должны были особым актом передать доверителю те права, которые они приобрели для него, и могли требовать, чтобы он, тоже особым актом, принял на себя те обязанности, в которые они вступили ради него: сами собой, непосредственно, ни те ни другие не переходили на него. Поэтому и называют такое представительство посредственным.

Передача обязательств

§ 270. Cessio obligationis. В наше время под передачей обязательств разумеют тот случай, когда один субъект обязательственного отношения заменяется другим, т.е. на место прежнего кредитора или должника становится другое лицо. Большей частью под передачей обязательств разумеют переход права от одного кредитора к другому. Передача обязанностей бывает сравнительно редко. В дальнейшем изложении мы будем иметь в виду только передачу обязательственного права. При значительном развитии и сложности хозяйственной жизни народа потребность в передаче обязательств бывает почти так же велика, как и в передаче вещных прав. Обязательство может быть передаваемо для разных целей: для уплаты долга, в виде подарка, приданого и т.д. Чем сильнее ощущается потребность в передаче обязательств, тем проще становятся и формы, в которых она совершается.

В древнем цивильном праве выработалось правило, что обязательства передавать нельзя, кроме того случая, когда обязательство переходит на другого субъекта вместе со всем прочим имуществом (successio per universitatem, см. § 143). Как принцип, эта непередаваемость признается еще и классическими юристами*(943). Причина появления такого правила для нас не совсем ясна. По-видимому, главным образом она заключалась в том, что древние римские юристы не могли себе представить обязательство (и право и обязанность), как нечто самостоятельное, независимое от лиц, которые его создали. Предметом вещных прав в древнейшее время были физические вещи. Передача вещного права, именно права собственности, казалась возможной, потому что она видимо воплощалась в передаче вещи. Но предметом обязательственного права было нечто неуловимое для грубого ума (действие лица) и потому казавшееся ему непередаваемым. К этому надо прибавить, что и простота хозяйственной жизни римского народа, и связанная с ней немногочисленность обязательственных сделок не возбуждали в римлянах потребности придать обязательству подвижность. Если же в редких случаях бывала нужда передать обязательство, то она удовлетворялась с помощью формы, созданной для других целей, с помощью novatio. Прежний кредитор, желавший передать свое обязательственное право другому лицу, освобождал своего должника от обязательства, а затем тот же должник обязывался перед новым кредитором. Делалось это в форме стипуляции или литерального контракта, именно transcriptio a persona in personam (см. § 121, 122). В действительности тут была не передача прежнего обязательства, а установление нового, хотя вполне сходного с первым по содержанию. Novatio, как средство передачи обязательств, было неудобно тем, что она не могла быть совершена без согласия должника и соединена была с опасностью утраты тех выгод, которые предоставлялись кредитору при прежнем обязательстве. Например, если это последнее было подкреплено поручительством или залогом (не самого должника, а постороннего лица), то с прекращением его прекращались и эти выгоды, и оставалось под сомнением, согласится ли поручитель или залогодатель дать то же обеспечение и новому кредитору. Но все эти неудобства не вызывали желания искать лучшей формы, потому что самая потребность в передаче была незначительна.

В 3-м периоде положение меняется. Обязательства умножаются значительно и, так сказать, просятся на рынок. Поэтому мы предполагаем, что изобретение новой формы для их передачи относится к 3-му периоду. Эта новая форма называется cessio obligationis. Она представляет любопытный образчик того, как римские юристы умели с помощью остроумной юридической техники удовлетворять новым требованиям жизни, не нарушая, по форме, принципов своего старого права. По старому праву обязательства были непередаваемы; но в праве 3-го периода уже существовали правила о процессуальных представителях (procuratores и cognitores, см. § 222 и 223). Ими и воспользовались юристы для изобретения формы передачи. Сущность cessio состояла в том, что кредитор поручал тому лицу, которому он желал передать свое обязательственное право, взыскать с должника, а если этот последний не уплатит в срок добровольно, то предъявить к нему иск, и взысканное не отдавать ему, а обратить в свое имущество. Коротко говоря, он делал его procurator in rem suam (см. § 222)*(944). С юридической точки зрения это не была передача обязательства, потому что формально кредитором продолжал считаться прежний веритель, который только поручал другому лицу взыскать по обязательству. Но практически это была передача, потому что procurator имел право обратить в свое имущество (in rem suam) то, что он взыщет с должника. С помощью такого технического приема за передаваемым обязательством сохранялись все те выгоды, которые имел прежний кредитор, и согласие должника не было необходимо. Прежний кредитор называется cedens, новый - cessionarius, а должник - debitor cessus. В формуле, которая давалась цессионарию, юридическая конструкция цессии выражалась таким образом: в intentio ставилось имя прежнего кредитора, ибо формально он считался субъектом обязательства, а в condemnatio уже ставилось имя цессионария, т.е. судье предписывалось осудить должника в пользу последнего*(945).

Cessio имела, однако, один важный недостаток для передачи обязательства. Так как формально цессионарий был только поверенным кредитора, то к нему применялись все правила договора доверенности (procuratio и mandatum): доверитель мог во всякое время уничтожить доверенность и тем лишить нового кредитора возможности взыскать по обязательству; то же самое наступало, если прежний кредитор умирал прежде, чем цессионарий успел взыскать с должника; и наконец, должник мог заплатить прежнему кредитору и тем лишить цессионария права взыскивать с него. Этот недостаток остался в 3-м периоде неисправленным. Только в следующем периоде было признано, что если цессионарий уведомил должника о произошедшей уступке обязательства, то ни должник не мог платить прежнему кредитору, ни этот последний не мог предъявлять взыскания к должнику*(946). С этого времени cessio obligationis практически сделалась настоящей передачей обязательства, хотя теоретически все еще сохранялся принцип непередаваемости.

Прекращение обязательств

§ 271. Относительно правил о прекращении обязательств мы отметим следующие более важные изменения.

Во-первых, в древнем цивильном праве каждое обязательство должно было прекращаться отдельным актом и, вероятно, в той именно форме, в какой оно было установлено. В настоящем периоде, благодаря описанной раньше stipulatio Aquiliana (§ 183), вводится правило, что все или многие существующие между известными лицами обязательства могут быть прекращены одним разом. Правда, это правило было выражено уже и конкретнее, потому что Аквилиева стипуляция, как описано выше, состояла в том, что все обязательства, по какому бы основанию они ни возникли, превращались посредством novatio в одно стипуляционное обязательство, которое затем прекращалось посредством acceptilatio (см. с. 171).

Во-вторых, появились новые способы прекращения обязательств, которые отличаются от древних тем, что они не были формальны. Они принадлежали или к цивильному, или к преторскому праву. Так, к цивильному принадлежали те, которыми прекращались консенсуальные и реальные контракты. Консенсуальные контракты могли прекращаться не только самым исполнением, но и простым соглашением (contrariusconsensus); реальные контракты могли прекращаться дачею вещи, т.е. возвратом той же или подобной вещи. Эти способы, как признанные в цивильном праве, имели силу одинаковую со старыми (acceptilatio, solutio per aes et libram); они прекращали обязательство ipsojure, т.е. в случае судебного спора судья обязан был принимать их во внимание и в том случае, если бы в формуле не было указано на это обстоятельство.

Преторские способы, т.е. введенные преторским эдиктом, не уничтожали обязательства ipso jure. Они давали только должнику возможность, если кредитор предъявлял иск, защищаться посредством exceptio. К этим способам принадлежали pactum de non petendo и compensatio. Что касается первого, который, в сущности, есть не что иное, как contractus consensus, т.е. простое соглашение между кредитором и должником о прекращении обязательства, то, за исключением консенсуальных контрактов, оно не прекращало обязательства, так что кредитор был вправе все-таки взыскивать с должника. Но этот последний мог просить претора вставить в формулу exceptio pacti de non petendo.

Compensatio, зачет, состояла в том, что должник, против иска кредитора, ссылался на свое обязательственное право относительно кредитора и требовал, чтобы судья принял его вместо действительной уплаты*(947); например, кредитор взыскивал 10 тысяч сестерций, данных взаймы, а должник возражал, что он продал кредитору дом за 5 тысяч, и потому требовал, чтобы эта сумма была зачтена в уплату: судья в таком случае присуждал его только к уплате остальных пяти тысяч. Это возражение вносилось в форму в виде exceptio, без которой оно не могло быть принято судьей во внимание.

Для того чтобы обязательство должника могло быть принято к зачету, компенсировано, оно должно быть однородно с обязательством кредитора, т.е. иметь одинаковый предмет, parspecies; например, обязательство, предметом которого будут деньги, можно засчитывать только по денежному же обязательству; если же одно будет иметь своим предметом дачу денег, а другое дачу какой-нибудь вещи или совершение какой-нибудь услуги, то они не могут быть компенсируемы. Но они могут вытекать из разных оснований (dispar causa), например, одно из займа, другое из продажи или найма*(948).

Исторически эти правила о compensatio, в столь общей форме, выработались не сразу. В 3-м периоде обязательная или принудительная compensatio была введена только в двух родах обязательств (по добровольному соглашению она была возможна, конечно, во всех случаях). Во-первых, argentarii, банкиры или менялы, могли взыскивать со своих клиентов только с зачетом их встречных требований*(949). Во-вторых, при всех исках bonae fidei, или иначе, при всех исках, основывавшихся на договорах bonae fidei, судья обязан был принимать к зачету встречные требования ответчика, если они вытекали из того же самого договора, как и иск (ex eadem causa)*(950). Только в следующем периоде стали допускать зачет и на основании другого договора (ex dispari causa).

Семейное право

§ 272. Общий характер изменений в семейном праве 3-го периода заключается в том, что власть главы дома постепенно уменьшается, а личность подвластных, наоборот, приобретает некоторое юридическое значение не только в области государственного (это было прежде), но и гражданского права. Причины таких перемен были в общих чертах указаны в § 167: разложение патриархального строя всего римского общества и выступление вперед интересов отдельного лица. Эти причины отражаются в институтах семейного права неодинаково: больше всего на супружеских отношениях, несколько слабее на родственных, еще слабее на отношениях домовладыки к свободным подвластным и, наконец, весьма мало на юридическом положении несвободных подвластных.

Брак

§ 273. Matrimonium sine manu. Приданое, dos: понятие, история. Брак, не сопровождавшийся установлением мужней власти (manus), составлял исключение в предыдущем периоде; в 3-м он становится общим правилом, a matrimonium cum manu делается исключением, которое встречается только в некоторых семьях.

Вследствие этого изменяются и имущественные отношения супругов. Когда жена становилась под власть мужа (sub manum), все имущество, которое она имела или которое давалось ей кем-либо как приданое, переходило в имущество мужа и ничем юридически не отличалось от этого последнего. Если брак прекращался вследствие смерти одного из супругов или вследствие развода, то не мог возникнуть вопрос о возврате приданого, потому что юридически такого имущества не существовало. Но когда жена перестала становиться под мужнюю власть, то ее имущественное положение должно было измениться: если она была sui tuns, т.е. не стояла под отеческой властью, и при вступлении в брак у нее было свое имущество, то она оставалась его собственницей по-прежнему. Если она сама или кто-нибудь другой (например, отец, дед) давал за ней приданое, то возникали вопросы: какие права имел на него муж и какие жена во время брака и по прекращении его? Отличалось ли приданое от прочего имущества жены? Сама жизнь задавала эти вопросы, и право 3-го и следующих периодов должно было дать на них ответ.

В классическом римском праве приданым (dos) называется то имущество, которое жена или кто-нибудь другой за нее дает мужу, с целью помочь в издержках на общую семейную жизнь, и которое, по общему правилу, должно быть возвращено в случае прекращения брака. Из этого определения видно, что признаки приданого суть следующие. 1) Приданым называется только то имущество, которое дается по случаю брака, именно для покрытия издержек семейной жизни. В чем состоит приданое имущество, это безразлично: собственность (вещи), сервитуты (например, узуфрукт), или иные jura in re aliena, обязательственные права и т.д. 2) Однако и тут требуется сделать ограничение: такое имущество считается приданым только в том случае, если муж или его наследники обязаны возвратить его по прекращении брака. Поэтому если невеста по случаю предстоящего брака подарит что-либо жениху, т.е. предоставит ему какое-либо право безвозвратно, то, хотя бы дарение было сделано и с целью помочь ему устроить их общую жизнь, подаренное имущество не будет приданым. Приданое не подлежит возврату только в исключительных случаях. 3) Приданое следует отличать от прочего имущества жены. 4) Относительно того, какое право принадлежит мужу на приданое во время брака, постановления римского права сбивчивы. Большинство современных писателей признают, что муж во время брака был собственником приданого.

Такое понятие приданого создалось, однако, не вдруг. В 3-м периоде мы можем отметить два крупных момента в историческом развитии приданого: cautio rei uxoriae и actio rei uxoriae.

Приданое как бытовое учреждение, существовало в римской жизни с древнейших времен: обыкновенно отец считал для себя делом чести не выдавать дочерей замуж без приданого. Но у нас нет никаких сведений, чтобы положение этого последнего было определено правом. Как уже сказано выше, приданое сливалось с имуществом мужа и оставалось у него навсегда. Но когда появились браки sine manu и когда разводы сделались очень часты, появилось естественное желание оградить интересы женщины. Следствием этого стремления было то, что с 6-го века при вступлении в брак сами невесты или их домовладыки стали заключать с женихом или его домовладыкой в форме стипуляции договор, по которому этот последний обязывался возвратить приданое в случае развода. Этот договор назывался cautio rei uxoriae*(951). Из него вытекал иск о возврате приданого, который назывался actio ex stipulatu. Ввиду того, что впоследствии появился еще один иск для взыскания приданого, нам необходимо теперь же отметить некоторые особенности первого иска. Во-первых, он был наследствен, т.е. мог быть предъявлен не только самой женой, но и ее наследниками*(952). Во-вторых, он имел своим предметом все приданое целиком (in solidum): муж не имел права требовать, чтобы судья приговорил его к возврату приданого по возможности, оставляя ему часть на предметы первой необходимости. В-третьих, муж по этому иску должен был возвратить приданое немедленно, безо всяких отсрочек. Изо всего этого видно, что actio ex stipulatu была actio stricti juris*(953).

Вероятно, эти cautiones rei uxoriae постепенно приучили римлян к мысли о том, что приданое должно быть возвращаемо по прекращении брака, ибо в третьем же периоде появляется в римском праве постановление, что и без предварительного договора приданое, за исключением некоторых случаев, должно быть возвращено. Какой источник права ввел это правило, с уверенностью сказать нельзя. Некоторые думают, что оно введено законом, который будто был издан в 568 г. и назывался Lex Maenia*(954). Первое предположение весьма вероятно; но время издания и самое название закона представляют простую догадку. Иск, с помощью которого можно было требовать возврата приданого на основании этого закона, т.е. при отсутствии cautio, назывался actio rei uxoriae. Он во многом отличался от actio ex stilulatu, ибо был actio eaqui juris: судья обязан был рассмотреть все конкретные особенности случая и тогда только решить, должно ли возвращать приданое, и все ли, или только часть. Поэтому в формуле предписывалось судье решать вопрос о возврате приданого сообразно тому, "quod eaquis melius"*(955). Другими словами, это значило, что судья пользовался в этом случае той же свободой усмотрения, как и при bonae fidei actiones. И действительно, actio rei uxoriae причислялась к bonae fidei actiones*(956). Если сравнить этот иск с вышеописанным actio ex stipulatu (с. 429, прим. 2 и 3), то он разнился от последнего в следующих главных пунктах. Во-первых, возврата приданого можно было требовать не во всех случаях. При решении этого вопроса принимались во внимание справедливые интересы мужа и жены. Так, если брак прекращался вследствие смерти жены, приданое подлежало возврату только в том случае, если оно было дано домовладыкой жены (т.н. dos profecticia, т.е. dos a patre profecta), и если этот последний был еще жив. Если же он не был в живых или если приданое было дано кем-нибудь другим (т.н. dos adventicia), то муж не обязан был возвращать его, если брак прекращен вследствие смерти мужа или развода, то приданое подлежало возврату, кем бы оно ни было установлено. Но и в этом, и в первом случае actio rei uxoriae не была наследственна, т.е. наследники жены не могли предъявлять этого иска*(957). Во-вторых, муж не обязан был возвращать все приданое целиком. Он имел право удержать из него (retentio) на долю детей (по 1/5 или 1/6 на каждого), т.н. retentio propter liberos*(958); за прелюбодеяние жены он мог удержать шестую часть приданого, а за более легкие проступки восьмую часть приданого: т.н. retentio propter mores*(959), и т.п. Между прочим, муж имел право требовать, чтобы судья приговорил его к возврату приданого по мере возможности (in quantum facere potest)*(960). Это значило, что муж мог удержать из приданого то, что ему было нужно для удовлетворения насущных потребностей жизни. В-третьих, муж имел право возвратить приданое в известные сроки, например, вещи потребляемые - в три годовых срока (annua, bima, trima die)*(961).

Таким образом, благодаря введению actio rei uxoriae, в третьем периоде обрисовался в главных чертах институт приданого. С исторической точки зрения появление его имеет двоякое значение. Во-первых, появился новый вид имущества, который стали отличать от прочего имущества жены. Впрочем, юридическое понятие приданого имущества остается еще не разработанным. Во-вторых, actio rei uxoriae нанесла чувствительный удар власти домовладыки. В прежнее время при разводе домовладыка был единственным судьей (judicium domesticum), решавшим вопрос о том, возвращать ли жене приданое и в каком размере. Теперь это решение было предоставлено обыкновенному гражданскому суду, который должен был руководиться вышеизложенными правилами.

§ 274. Развод (divortium). В конце республики устанавливается правило, что развод возможен и по обоюдному согласию (communi consensu), и по одностороннему желанию не только мужа, но и жены. Каким образом создалось это правило, нам неизвестно. О существовании его мы заключаем из многочисленных примеров разводов, о которых повествуют наши источники*(962); а император Александр (223 г. по Р.X.) передает его в отвлеченной форме: "libera matrimonia esse antiquitus placuit"*(963).