Развитие постоянных армий.

Меркантилизм и постоянные армии. — Борьба с частной антрепризой Лувуа. — Интенданты. — Милиция. — Строевое обучение. — Тыл. — Магазинная пятипереходная система. — Казармы. — Артиллерия. — Фортификация. — Ручное огнестрельное оружие. — Обмундирование. — Ремонтирование. — Офицерский корпус. — Тюренн. — Оборона Эльзаса в 1674 г. — Евгений Савойский. — Сражение при Гохштедте. — Кампания 1706 г в Италии. — Литература

Меркантилизм и постоянные армии. Жак Кер, представитель крупного торгового капитала и талантливый политик, высказал мысль о необходимости государству и в мирное время располагать вооруженной силой, эта мысль привела в 1446 г к учреждению во Франции ордонансовых рот С падением значения средневекового феодального ополчения, демобилизация при заключении мира получает лишь частичный характер. Карл V, в обширной империи которого "никогда не заходило солнце", конечно, всегда нуждался в том, чтобы вооруженная сила была у него под рукой, и к концу своего царствования (1556 г.) имел 60 тыс. полевых и 80 тыс. гарнизонных войск. Банды, которые нанимались раньше только на время войны, а теперь оставались долгое время под знаменами, постепенно начали изменять свой характер. В XVIII веке, под влиянием идей обучения и дисциплины, выдвинутых школой Морица Оранского, эта эволюция получила более интенсивный характер. Однако, в странах Европы, с еще слабо развитым торговым капитализмом, идея постоянной армии встречала убежденных противников: ввести в город наемный гарнизон — это все равно, что половину врагов держать у себя по домам в то время, когда другая часть будет осаждать город; государства, тратящие на армию большие средства, не спасаются от бедствий войны; земские чины (сейм), которые согласились бы на содержание постоянной армии, настолько усилили бы государство, что им пришлось бы повсюду уступить свое значение монархам, власть коих сделалась бы абсолютной.

Развитие торгового капитализма, обострившего экономическое соперничество между государствами, создавшего [202] теорию меркантилизма, которая рассматривала государство, как коллективного купца и промышленника, сделало, однако, такой переход к усилению государства неизбежным. Окрепшие финансы государств позволили избежать все неприятности, связанные с роспуском старых и набором новых солдат, и иметь в каждую минуту надежную силу на страже меркантильных интересов государства. В 1668 г. Франция, заключив Ахенский мир, не распустила полки, а только несколько уменьшила на период мира их штатный состав. Монтекуколи, выдающийся австрийский полководец и военный писатель, побывавший в течение 30-летней войны дважды в шведском плену и ознакомившийся с военным искусством реформации, страстно защищал идею постоянной армии и доказывал необходимость в момент заключения мира не распускать армию, а приступать к исправлению выяснившихся в ней несовершенств и настойчиво и упорно вести подготовку к новой войне. Если Пескара, вождь испанских наемников начала XVI столетия, эпохи открытия Америки и первоначального накопления капиталов, восклицал: "для войны нужны деньги, деньги и деньги", то Монтекуколи рассматривал этот афоризм уже иронически: только очень неосведомленные люди могут забывать, что для войны нужна и серьезная подготовка, которая олицетворяется в образе постоянной армии.

Борьба с частной антрепризой. Война, являвшаяся с начала средних веков делом частной антрепризы, начала огосударствливаться. Процесс национализации армий растянулся до начала XIX века. Солдат-авантюрист, избиравший военное ремесло из желания разбогатеть и попробовать свое счастье, должен был уступить свое место солдату-автомату, слепому орудию исполнительной власти, порабощенному офицерами, ставленниками господствующего класса. Это была эпоха героической борьбы центральной власти за право на контроль государства с неизжившими еще чувства феодальной свободы генералам , эпоха кабинетных войн и малых стратегических достижений. Однако, только при непонимании хода исторической эволюции можно сожалеть о минувшем времени свободы вождей наемных армий, которую сменила теперь зависимость от гофкригсрата в Австрии, от военного министра во Франции. Переводчик и популяризатор Ллойда, Ру-Фузильяк, в конце XVIII века горько осуждал создавшуюся военную систему: "большие армии, многочисленные штабы, сильные парки, большие обозы, большие магазины, большие склады фуража, большие госпиталя, одним словом, большие затруднения, большие злоупотребления, маленькие способности — и большие поражения"; однако, для XVII и XVIII веков эта военная система являлась исторической необходимостью. [203]

Наемные армии были очень слабо связаны с государством. В течение тридцатилетней войны император Фердинанд II лично оказался бессилен собрать армию, а безродный авантюрист Валленштейн и граф Эрнст Мансфельд привлекали под свои знамена десятки тысяч солдат. Частный предприниматель — кондотьер — являлся необходимым посредником между государством и войсками. Протестантский полководец граф Бернгард Веймарнский, после смерти Валленштейна (1634 г.), сделал попытку, правда, неудачную, целиком переманить его армию на сторону противников; а Ришелье, после смерти Бернгарда (1639 г.), купил всю его оставшуюся армию, с занимаемыми ею опорными пунктами. Так Франция приобрела Эльзас. Из германских государей первый подал пример и начал сам непосредственно формировать войска курфюрст Баварский Максимилиан I (1597-1651 гг.).

Начало частной антрепризы, так ярко сказывавшееся на верхах военной организации, проникало всю толщу армии. Части войск представляли полусамостоятельные республики. Полки и роты являлись собственностью их командиров, которые вербовали их, одевали и вооружали своим попечением; эта собственность высоко котировалась на бирже в начале войны и обесценивалась к концу. Солдат служил под псевдонимом — "nom de guerre", жил на частной квартире, за отсутствием казармы, одевался не в форменное платье, а по своему вкусу, имел разнокалиберное собственное оружие, свою лошадь, в случае болезни или ранения предоставлялся собственному попечению; государство не обеспечивало его ни на случай инвалидности, ни на старость. Обоз представлял частную организацию подрядчика, доставлявшего тяжести своими лошадьми, повозками и подводчиками. Характернее всего начало частной антрепризы выступало в артиллерии; еще при Людовике XIV артиллерист являлся специалистом, техником, имеющим монополию на антрепризу артиллерийской стрельбы; за устройство и вооружение осадной батареи он получал — на первой параллели за пушку калибром 18 — 24 фунта 300 ливров, за мортиру — 200 ливров, на брешь-батарее (венчающей гласис) — за пушку 400 ливров, за мортиру на гласисе — 300 ливров, за суточную работу осадной батареи — с пушки, в зависимости от калибра, 10-20 ливров, с мортиры 16 ливров; снаряды, порох и шанцевый инструмент — королевские; для работ по устройству и обслуживанию осадной батареи артиллеристу предоставлялось нанимать пехотных солдат с уплатой им 20 су за часовую дневную или ночную работу{139}. [204]

В случае взятия города, весь металл, имевшийся в городе, в частности бронза (колокола), составлял долю добычи артиллерии; в этой погоне за металлом отражалась еще средневековая бедность в нем. Даже первые госпиталя устроенные Ришелье, представляли частную антрепризу: государство уплачивало подрядчику за каждый день пребывания в нем раненого или больного солдата, предоставляя антрепренеру выгадывать себе доход путем экономии на лечении и содержании. При отсутствии в распоряжении государства обширного класса честных и образованных агентов, обращение к военной антрепризе представлялось столь же естественным, как в начале XIX века к откупу, а не к акцизу; затем предпочтительнее представлялась постройка железных дорог частными обществами, а не государством, а в начале ХХ века являлась выгоднее организация промышленности и торговли частной инициативой. Процесс огосударствливания всегда болезнен, требует нажима сильной центральной власти, вызывает злобную критику защитников прав и свободы частной антрепризы; так было и в военном деле, под жалобами на энергичных представителей военной администрации эпохи Людовика XIV, на стеснение свободы полководца, надо часто понимать протест против всего хода новой истории, против перерождения средневековой цеховой организации в современное капиталистическое государство.

Лувуа. В середине XVII века Франция являлась экономически наиболее развитым государством Европы, Кольбер энергично вел ее по пути меркантилизма. На примере преимущественно Франции здесь и будет рассмотрен процесс огосударствливания армии. Главная работа по реформе была выполнена отцом и сыном Летелье: Мишель Летелье, из скромной недворянской семьи, был выдвинут Мазарини на пост статс-секретаря по военным делам, занимал его 25 лет (1643-1668) и получил разрешение передать эту должность сыну. Франсуа Детелье, получивший титул маркиза Лувуа, с 22 лет был помощником своего отца, а 28 лет вступил в управление военным ведомством и 24 года, до смерти, твердой рукой вел преобразование французской армии (1668 — 1691 г.). Таким образом, почти полвека военное ведомство находилось в руках семьи Летелье, и преобразования шли настойчиво и планомерно. Людовик XIV, провозгласивший, что "государство — это я", был, главным образом, подписывающий король.

Интенданты. Летелье прежде всего позаботился о том, чтобы помимо недисциплинированного, с феодальной окраской, командного состава, непонимавшего новых отношений государства к войскам, в армии появились надежные агенты государственной власти, которые установили [205] бы на месте тщательный контроль за исполнением распоряжений центра; последние отнюдь не должны были оставаться бумажными декламациями. Эта новая военная администрация явилась в виде интендантов и их помощников, военных комиссаров. Французская буржуазия достигла уже такой степени культурного развития, что Лувуа мог собрать достаточное число честных, энергичных и образованных агентов для проведения своей воли на местах Так как основная задача интендантов заключалась в борьбе с феодальными пережитками, то Лувуа избирал их почти исключительно из буржуазии. Только командующий армией имел право отдавать приказания интенданту и комиссарам, остальные начальники обязаны были выполнять их распоряжения и, в случае ослушания, могли быть ими отрешены от должности. Интендант, помимо командарма, состоял в тесной конфиденциальной переписке с Лувуа. Все вопросы о кредитах, крепостях, продовольствии, снаряжении, госпиталях и военно-судебные находились в полном ведении интендантов. На все совещания по вопросам оперативным, дипломатическим и административным строевые начальники были обязаны приглашать интенданта или комиссара

Первой обязанностью агентов Лувуа было установить строгое тождеств между бумажной и действительной численностью армии. До сего времени в войсках были в большом числе мертвые души, деньги за содержание которых начальство присваивало себе, а в случае поверки замещало пасволантами — переодетыми в солдатскую форму слугами, или солдатами, занятыми в соседней части. Лувуа предоставил интендантам и комиссарам право внезапных смотров личного состава на стоянках и на походе Интендант пересчитывал число людей и объяснял солдатам, что если кто-нибудь из них укажет ему на пасволанта, то он за донос получит от него немедленно увольнение в бессрочный отпуск и премию в 500 ливров. Этот грубый прием искать среди солдат доносчика на капитана, конечно, вызывал резкие протесты офицерства. Применялись и другие приемы контроля: так, капитан не имел права раздавать жалованье солдатам без присутствия комиссара, а в случае невозможности прибытия последнего, обязан был приглашать свидетелем при раздаче жалованья мэра или одного из старейшин местного самоуправления. До этих реформ Лувуа, по мнению современника, не более 40% расходуемых государством денег доходило по назначению, а 60% присваивалось по пути.

Давая огромную власть интендантам, Лувуа воспрещал им всякое вмешательство в чисто командные и оперативные функции и требовал соблюдения такта по отношению [206] к строевым начальникам. Все же целый ряд генералов, начиная с великого Тюренна, не мог примириться с бесцеремонными приемами, которыми Лувуа насаждал реформу. Милиция. Как и другие выдающиеся умы XVII и XVIII веков, Лувуа не мог примириться с добровольной вербовкой, как единственным источником комплектования армии, и стремился организовать дополнительную вооруженную силу на началах обязательной воинской повинности. В 1688 г. было приступлено к формированию милиции при следующей обстановке. Предстояла война с коалицией, в поводах к которой слышался отголосок религиозных войн. Лидер протестантов, Вильгельм Оранский, готовился свергнуть с английского трона склонных к католичеству Стюартов. В самой Франции Нантский эдикт был отменен, насильственно много протестантских семей было обращено в католичество. В тот момент, когда полевая армия начнет сосредоточиваться на границе против внешнего врага, ожидали, что воинственные гугеноты, сбросив с себя маску католицизма, возьмутся за оружие и поднимут пламя гражданской войны внутри Франции. Надо бы о создать надежные второлинейные войска для обеспечения внутренней безопасности. Все, что могла дать вербовка, поглощала полевая армия. Лувуа решил создать 30 полков, укомплектованных провинциями; каждая провинция нужное ей число милиционеров получала путем разверстки по приходам. В общем, поставка одного милиционера выпадала, смотря по местности, на 350-1300 жителей. Новообращенные католики, ненадежные в политическом отношении, в организуемое войско не брались. Приход, выставлявший милиционера, первоначально снабжал его ружьем и платьем, затем в снабжении приняло более широкое участие государство. С развитием войны милиционные полки стали входить и в состав полевых армий. Офицерский состав, преимущественно из отставных офицеров и разорившихся дворян, оказался очень неудачен: тогда как нужно было иметь средства, чтобы купить себе полевую роту, где вербовка солдат дорого стоила ротному командиру, в милиции рота давалась даром, а доходы из нее можно было извлекать такие же, как и в полевых частях, и даже большие: всякая экономия ротного командира на снабжении, всякое недостаточно тщательное отношение к нуждам солдат в полевой армии вело к смертности и дезертирству, и убыль каждого солдата тяжело ложилась на карман ротного командира; в милиции же убыль представлялась даже доходной для ротного командира, который требовал от прихода заместителя умершему или дезертировавшему, и, делая поблажки приходу, поставлявшему иногда наемника, а иногда не вполне годного милиционера, ротный [207] командир извлекал из каждого случая убыли новый доход{140}. Отвратительный офицерский состав и уклонение от воинской повинности городского населения и всех зажиточных или образованных из состава сельского населения, что являлось феодальным пережитком и что обращало призванных в бессловесную крепостную массу, с которой можно было позволить себе какие угодно злоупотребления, — эти важнейшие недостатки не позволили институту обязательной воинской повинности пустить корни при старом режиме. Милиционными эти полки были названы потому, что в эпоху вербованных армий милицией называлась каждая часть, собранная на началах обязательной повинности населения. Лувуа, создавая эти полки, мыслил их, как постоянно существующие; однако, после его смерти, при демобилизации в 1697 г., эти части были распущены. В 1726 г. этот тип милиции был воскрешен; милиции XVII и XVIII веков представляют росток, который быстро и роскошно развился в эпоху великой революции в могучую революционную армию.

Строевое обучение. Для того, чтобы ввести известный порядок и однообразие в подготовку и обучение войск, Лувуа создал инспекторов пехоты и кавалерии, которые объезжали гарнизоны, осматривали оружие и заставляли командиров частей заводить исправное, вместо негодного, указывали начальникам на пробелы в организации и обучении их частей, давали Лувуа подробные отчеты о результатах своих осмотров. Инспектора налаживали правильный ход занятий. Требования Лувуа были очень скромные, — как скоро пехотная часть обучена, она должна раз в неделю выводиться на учение, а кавалерийская часть выезжать два раза в месяц в поле и производить учение со стрельбой из пистолетов, чтобы лошади не пугались звука выстрелов. В каждом гарнизоне инспектора должны были назначать способного к строю офицера, который ежедневно принимал бы развод караулов и, пользуясь разводом, производил бы небольшое учение. В XVIII веке это скромное требование Лувуа разрослось в знаменитый Фридриховский вахтпарад, смотреть на который съезжались в Берлин иностранцы, а в XIX веке — в разводы в Михайловском манеже.

Высших постоянных соединений в мирное время во Франции не существовало. В военное время существовали дивизии, но не в настоящем смысле этого слова. Большая или маленькая армия, безразлично, состояла из 7 дивизий: первая линия состояла из одной пехотной и двух кавалерийских [208] дивизий, так же образовывалась и вторая линия” а 7-я дивизия представляла строевую инстанцию, ведавшую откомандированными частями и, вообще, частями, не входившими в прочие шесть дивизий. Каждая дивизия состояла из неопределенного числа бригад. Под командой бригадира на время войны соединялось несколько пехотных или кавалерийских полков.

Тыл. Обозная часть в армии постепенно совершенствовалась и развивалась. Были сформированы полевые госпиталя; тогда как другие армии еще в XVIII веке довольствовались на походе невежественными фельдшерами, во французских госпиталях лечением ведали настоящие врачи. По мере развития забот о снабжении армии, явилась возможность начать борьбу с присутствием в тылу армии громадного количества женщин, на которых раньше выпадала задача покупать продовольствие солдату, приготовлять ему пищу, таскать за ним необходимые ему вещи (белье и проч.), ухаживать за заболевшим. Маневрирование и продовольствие армий, в тылу которых за каждым солдатом следовала женщина, было сильно затруднено; присутствие женщин, с вносимыми ими посторонними военному делу интересами, действовало разлагающе на спайку частей и дисциплину. Летелье запретил солдатам жениться. Вместо многочисленных солдатских жен, за французскими полками потянулись лишь немногие маркитантки. Но еще герцог Субиз в семилетнюю войну должен был вести упорную борьбу с женским элементом в армии.

По мере того, как солдат из временного наемника превращался в пожизненного защитника государства и терял всякие связи в гражданском мире, нужно было позаботиться об организации приюта инвалидам и ветеранам, потерявшим работоспособность. Лувуа с жаром отдался этой задаче и создал в Париже обширное учреждение — "Дом инвалидов", предназначавшийся для призрения не имевших средств существования отставных офицеров и солдат. Первоначально эта задача возлагалась на монастыри, в которые государство распределяло по нескольку калек. В монастырях инвалиды чувствовали себя настолько плохо, что предпочитали идти нищенствовать в город, да и монахи стеснялись посторонних в монастыре и предпочитали давать назначенным им на постой инвалидам отступное. Лувуа заменил натуральную повинность монастырей денежной и создал образцовое учреждение; чтобы не ставить призреваемых в унизительное положение содержимых в богадельне, Лувуа сохранил за инвалидами военную организацию; роты из стариков, со стариками командирами, должны были являться примером подрастающим поколениям, живым памятником жестоких войн Людовика XIV. [209]

Относя к настоящему месту описание реформы снабжения, мы должны отметить медленность и постепенность эволюции снабжения войск; реформы Лувуа хотя и занимают в ней крупное место, но она растянулась на значительно больший период времени, чем его деятельность; поэтому очерк снабжения, игравшего существенную роль в развитии постоянных армий, хронологически значительно выйдет за пределы настоящей главы.

Магазинная пятипереходная система. Средние века не знали крупных закупок государством продовольственных припасов. Солдат получал жалованье и приобретал себе все необходимое. Однако, при длительных морских перевозках в какой-либо мере рассчитывать на местные средства не было возможности. Продовольственная часть начала централизоваться впервые у народов, часто ведших десантные экспедиции — у англичан и испанцев, и особенно для "Непобедимой Армады" последних.

Уже в XIV веке во Франции имелось учреждение с неясными продовольственными функциями, под названием военного комиссариата{141}.

В XVI веке армии, достигавшие численности десятков тысяч человек, встречали уже частые затруднения в нахождении на месте выпеченного хлеба. Появляется новое слово "гарнизон"; гарнизоном во Франции XVI века назывался продовольственный склад, предназначенный для войск. Впоследствии такие склады появились во всех пунктах, где постоянно квартировало достаточное число войск, и слово "гарнизон" получило современное значение. Из этих складов правительство уступало капитанам, встречавшим затруднения на рынке, продовольственные припасы для их солдат по заготовительной цене, с соответственным вычетом из жалованья солдат.

В период гугенотских войн вождь гугенотов, Колиньи, придавал большое значение организации продовольствия и, приступая к формированию армии, заявил: "начнем компоновать это чудовище с желудка". Стремления гугенотов удержать дисциплину в войсках, не ставить солдата в условия, вынуждающие к грабежу и реквизиции, вызвали назначение особых продовольственных комиссаров, формирование обоза, введение в штат каждого эскадрона 1 хлебопека; была изобретена полевая хлебопекарная печь. В этой печке или в обывательской эскадронный хлебопек должен был перепекать в хлеб муку, которую добудет комиссар. Однако, затея эта была преждевременной, сам Колиньи, [210] глядя на налаживавшийся в начале войны порядок в войсках, сказал; "это не продержится и двух месяцев", и, действительно, очень скоро гугенотские войска, как и их противники, перешли на грабеж и реквизицию.

Переход к постоянным армиям создал нового крупного потребителя хлеба и совпал с огромным развитием хлебной торговли{142}. Экспорт важнейших портов в период XVI—XVII веков вырос с 5 до 50 тыс., тонн, высокие хлебные цены толкнули дворян на увеличение запашки их поместий и на увеличение барщинного труда крестьян. Густав-Адольф закупал в 30-тилетнюю войну хлеб в России{143}, но главнейшим портом, отпускавшим хлеб (польский), являлся Данциг, а мировой хлебной биржей был Антверпен, а после его разгрома — Амстердам. В 1672 г. голландские купцы поставляли зерно в магазин Лувуа, предназначенное для питания армии, вторгавшейся в Голландию; такова интернациональная природа капитала.

Особенное внимание правильному довольствию войск уделял Тюренн, выдающийся французский полководец, сын Оранской принцессы, протестант{144}, воспитанный в школе нидерландского военного искусства, участник тридцатилетней войны, фронды и первых войн Людовика XIV. Ветераны походов тридцатилетней войны жаловались, что во время операций войска иногда по три недели не видели крупинки хлеба.

В своих мемуарах{145} Тюренн объяснял, почему в 1644 году, вынудив неприятеля отступить от Фрейбурга, он не мог оторваться от Рейна и последовать за отступающим неприятелем в Вюртемберг: тогда как старые солдаты пекли себе хлеб сами, новые солдаты привыкли жить на готовом хлебе, а так как магазинов, из которых можно было бы подвозить муку при наступлении, не было, то и пришлось остаться на Рейне. По-видимому, к этому моменту операций конца тридцатилетней войны, когда приходилось действовать в совершенно опустошенной Германии, и начала окончательно складываться во французской армии [211] магазинная система довольствия. В первый период 30-тилетней войны магазинами пользовались, но еще эпизодически, например, баварская армия в 1620 году, во время Белогорской операции.

Лувуа расположил продовольственные магазины в крепостях: эти магазины были особенно значительны в тех. районах, которые должны были являться базой намечаемого похода. Войска получали хлеб вполне регулярно из магазинов. Последнее становилось тем более необходимым, что, по мере того, как военная служба получала принудительный характер, являлась возможность формировать более многочисленные{146} армии, довольствие которых местными средствами становилось затруднительным. Войны эпохи Людовика XIV велись армиями в 3-4 раза большими, чем 30-тилетняя война; эти армии двигались в одной колонне, а в народном хозяйстве еще не получили распространения посевы картофеля, которые играли такую видную роль при довольствии войск местными средствами, начиная с французской революции{147}.

Благодаря магазинам, французская армия получила значительные выгоды. Коалиционные армии, действовавшие против Франции Людовика XIV, только в течение последней войны (за испанское наследство) перешли полностью на довольствие из магазинов; в первых же войнах, рассчитывая преимущественно на местные средства, противники Франции могли начинать кампанию очень поздно — лишь в конце мая или в начале июня, когда подрастали подножный корм и посевы и можно было довольствовать многочисленную конницу зеленым кормом. Французская же армия, получавшая сухой фураж из магазинов, не был связана отсутствием на местах весной фуража и могла сосредоточиваться с зимних квартир и приступать к операциям на месяц раньше противника, что давало неисчислимые выгоды.

Постепенно выработалась так называемая пятипереходная система; при которой армия получала регулярное довольствие при удалении не свыше, чем на 5 переходов [212] от магазина. Не далее, чем в трех переходах от магазина закладывались полевые хлебопекарни и организовывался мучной транспорт для подвоза муки из магазина в хлебопекарни. Армия удалялась не свыше 2 переходов от хлебопекарен: между армией и хлебопекарней работал хлебный транспорт, с подъемной силой на 6 дневных дач хлеба, по расчету двух суток пути в один конец, двух — на возвращение и двух суток на нагрузку, разгрузку, задержки и отдых. В общем, мучной и хлебный транспорты рассчитывались каждый по 1 парной повозке на 100 человек, что при двухфунтовой даче хлеба позволяло поднимать на 9 дней муки и на 6 дней хлеба. Так как солдат нес на себе на 3 дня хлеба, и хлеб съедобен летом только в течение 9 дней, то увеличение хлебного транспорта сверх 6-тидневной подъемной силы не имело бы смысла. Армия в 60.000 человек, располагая 600 повозками для муки, 600 повозками для хлеба, вместе с 3-х дневным носимым запасом, поднимала всего 18-дневный запас, что позволяло устанавливать правильный кругооборот на 5 переходах удаления от базисного магазина и, в крайнем случае, с перебоями, растянуть на короткое время операцию до 7-ми переходов.

Гораздо труднее было организовать подвоз овса. Армия в 60 тыс. имела почти 30.000 лошадей. Если исключить 10.000 обозных лошадей, которые в тылу могли найти себе корм, то оставалось все же около 20 тыс. строевых, с суточной потребностью в 7 тыс. пуд. овса. Правильный кругооборот при 5-переходной системе потребовал бы обоза с 15-дневной подъемной силой, — около 3500 парных повозок, т. е. увеличения продовольственного обоза в 4 раза. Это являлось недостижимым, и сухой фураж получался в армии лишь при действиях вблизи от магазина или при наличии транспорта по водной артерии. В других случаях приходилось прибегать к фуражному довольствию местными средствами{148}.

Очень скоро другие европейские государства переняли у французов магазинную систему снабжения. В 1721 году в Пруссии имелось всего 21 магазин военного ведомства, в которых хранились хлебные запасы, достаточные для довольствия в течение одного года 200 тысяч человек (т. е. в пять раз большего числа, чем в тогдашней прусской армии). Постепенно вопросы довольствия получили решающее значение в стратегии. Магазинная система, дававшая [213] вначале полководцу большую свободу, совершенно связала его в направлении и размахе операций.

Фридрих Великий твердо держался магазинной системы, искусно пользуясь для закладки новых магазинов и транспортирования запасов речными путями; ему принадлежат характерные изречения: "я держусь мнения Гомера — хлеб делает солдата" и "не я здесь командую, а хлеб и фураж"{149}.

Жизнь армии исключительно за счет подвоза с тыла, вызванная необходимостью поддерживать строгую дисциплину и бороться с дезертирством, вызвала острую чувствительность армий старого режима к сообщениям. 11-го августа 1757 года Фридрих Великий писал фельдмаршалу Кейту, что он возлагает на ожидаемый продовольственный транспорт последнюю надежду государства. Такая фраза не вылилась бы из-под пера полководца, армия которого, в крайнем случае, могла использовать местные средства.

В вопросе продовольствия войск, как и во всем снабжении, процесс огосударствливания шел таким путем: сначала государство устанавливало контроль за правильностью довольствия полковниками и капитанами, затем приходило последним на помощь, устраивая государственные магазины, из которых войска могли, в счет жалованья, забирать продукты, и, наконец, сосредоточивало в своем ведении всю заготовку и распределение в войсках продуктов.

Казармы. Солдатское жалованье уменьшилось; солдата, которого раньше и в мирное время, и на походе кормила квартирная хозяйка или жена, стало продовольствовать государство. Параллельно с этим, государство взяло на себя и предоставление солдату помещения. Прежний способ размещения войск на постой по обывателям был найден несоответственным новым требованиям в отношении войсковой спайки и дисциплины, и государство принялось за постройку казарм. Уже в эпоху Лувуа казарменное строительство во Франции достигло такого размера, что значительная часть постоянной армии переместилась в казармы. В более бедных государствах этот процесс переселения в казармы, имевший огромное значение для внутренней жизни войсковой части, затянулся надолго. В России [214] только в начале XX века казарменный вопрос приближался к окончательному решению.

Казармы составили значительную часть континентальных европейских городов и обусловили начало их быстрого роста, столь характерного для последних полутора столетий. В Пруссии XVIII века количество солдат представляло 20-25% всего населения многих городов (1740 г. — Берлин 90 тыс, жителей, в том числе гарнизон — 21 тыс.; Магдебург — 19.580 жителей, 5 — 6 тыс. гарнизон, Штеттин — 12.340 жителей, 4-5 тыс. гарнизон; Галле — 14 тыс. жителей, 3-4 тыс. гарнизон и т. д.). Постоянная армия, являясь городообразующим фактором и могущественно влияя своими потребностями на создание рынка и увеличение обмена, явилась сильным рычагом, разрушавшим остатки натурального хозяйства и расчищавшим дорогу капитализму

Артиллерия. Китай — страна, климат которой благоприятствует отложению селитры{150}, главной составной части пороха, явился и страной, в которой был изобретен порох. От китайцев это изобретение было перенято “арабами и Византией, где получило довольно широкую известность под именем "греческого огня". В XIII веке рецепт изготовления пороха был переведен с греческого на латинский язык и начал распространяться в Западной Европе.

Изобретение пороха и изобретение огнестрельного оружия представляют совершенно особые стадии развития техники. На Востоке порохом пользовались преимущественно в форме огня; китайцы и арабы применяли его в фейерверочной форме — "римская свеча" — для устройства пожаров внутри осажденного города{151}, греки — для поджигания неприятельских судов. Использование пороха для стрельбы, может быть, и самостоятельное изобретение европейской мысли. К 1300 году уже начались опыты конструирования огнестрельного оружия; первое использование его относится к 1327 — 1331 г. г. Немецкая изобретательность направилась немедленно на создание орудий огромного калибра; в начале XV века известность приобрела "ленивая Берта" ландграфа Тюрингенского Город Нюренберг в 1388 г. имел "Брунгильду": вес орудия 135 пудов, вес каменного, окованного обручами ядра, — 13,5 пуд.; орудие перевозилось 12-ю лошадьми, лафет — 16, щит, заменявший бруствер осадной батареи, — на 6-ти лошадях (3 повозки). За "Брунгильдой", отправлявшейся для осады, на 4 четверочных повозках везли 11 ядер и 150 фунтов [215] пороха, и на 1 повозке следовало 8 человек прислуги в железных шапках и неметаллических кольчугах; вождем "Брунгильды" был артиллерийский мастер, следовавший верхом.

Пушка — оружие не индивидуального бойца, и потому находящееся в противоречии со средневековым характером армий. Орудия представляли вначале собственность или коллективов — цехов и городов, или лиц командного состава и государей. Отбитые у неприятеля пушки и порох не шли в раздел добычи, а составляли собственность капитана. Вначале действие огнестрельного оружия — было весьма ограничено; можно утверждать, что мортиры и пушки до XVII века представляли менее совершенную и могущественную машину, чем сложные орудия римлян и монголов, основанные на использовании силы раскручивающегося упругого тела. Последние представляли очень сложную механическую систему. В XIV веке искусство их постройки стало в Европе возрождаться, но, не смотря на техническое превосходство над пушками, они не выдержали конкуренции с огнестрельным оружием: последнее было окутано ореолом таинственного и чудесного, признано Петраркой адским изобретением, оглашено Лютером, как орудие сатаны и ада, и вошло в моду; главное преимущество огнестрельного оружия над другими видами метательного заключалось в устрашающем громе выстрела. Еще Макиавелли признавал, что пушки действуют, главным образом, страхом, вызываемым громом выстрела.

Орудия изготовлялись отдельными мастерами. Артиллерийское искусство вначале носило отпечаток средневековой алхимии и было окутано глубокой тайной, что серьезно затрудняло усовершенствование техники. Еще в 1420 г написана была "фейерверкбух", списки с коей передавались секретно по наследству адептами артиллерийского цеха; она была отпечатана только в 1529 г. и служила справочным руководством до последней четверти XVI века. Полтора века службы справочного технического пособия! В наше время соответственные издания не выдерживают и 15 лет — темп эволюции техники ускорился более, чем в 10 раз.

Еще в 1494 г. известный кондотьер Тривульцио высказывал мысль, что пушки в бою бесполезны. Но как раз в этом году французская армия в итальянском походе дебютировала с многочисленными принципиальными усовершенствованиями артиллерийской техники: были изобретены цапфы, каменные ядра заменены железными или чугунными, изобретена бомба, канал орудия получил более строгое цилиндрическое очертание. Французы, приняв гораздо более действительный снаряд, усовершенствовав [216] технику изготовления орудия и стрельбы, смогли отказаться от калибров "царь-пушки" и создали первое, действительно годное, боевое оружие{152}. Город Монте-Фортино был взят французами в течение одного часа, причем в этот период времени артиллерия успела сделать пролом в средневековой стене города и состоялся штурм.

В Италии было в обычае перевозить орудия воловьей запряжкой. Появление усовершенствованной французской артиллерии, с запряжкой лошадьми, почти поспевавшей на походе за полевой армией, произвело сильное впечатление. В 1512 году артиллерия сыграла уже решающую роль в сражении при Равенне. Отношение артиллерии к численности армии уже тогда колебалось около 4 пушек на 1000 бойцов, т. е. достигло ступени, которой держалось, с известными колебаниями под влиянием маневренных или позиционных войн, почти до последней мировой войны.

Дальнейшим существенным этапом в развитии артиллерии явилось изобретение в 1640 г. масштаба калибров. До этого времени каждый экземпляр оружия- носил на себе средневековый отпечаток индивидуальности изготовлявшего его мастера, и почти не было двух схожих между собой экземпляров. Идея однообразного изготовления предметов по форменному образцу — это идея новых веков; она открыла широкую дорогу капитализму в организации промышленности, она позволила рационализировать и механизировать производство. Уже ландскнехты поражали внимание воспитанного в средневековых условиях наблюдателя тем, что у них пики, по требованиям боевой работы в составе коллектива, были одинаковой длины. В конце XVI века внимание наблюдателя привлекла поставка аугсбургскими мастерами баварскому герцогу 900 ружей, необычайность коих состояла в том, что они все были на одну и ту же пулю. Во Франции вскоре установилось требование изготовлять орудия по нескольким (5 — 6) калибрам. Изготовление орудий, требующее сложного технического оборудования, быстро ушло из рук ремесленников и сосредоточилось в немногих пунктах; в эпоху Людовика XIV Кольбер, работавший параллельно с Летелье, основал и расширил государственные орудийные и оружейные заводы; меньше чем через полвека Петр Великий основал Тульский и Сестрорецкий заводы. [217]

Лувуа упорно работал над милитаризацией артиллерии: надо было переработать артиллериста — цехового техника, — в строевого начальника, командующего не только обозом, но и солдатами. На первое время обслуживание орудий в бою осталось на пехотных солдатах, но для этой цели в 1671 г. был создан особый фузилерный полк, специально обученный. Через 5 лет появились уже чисто артиллерийские части — бомбардирские роты.

Вся артиллерия армии образовывала общий армейский парк, который в дни боев выделял на различные участки бригады, включавшие неопределенное количество материальной части и патронных ящиков для пехоты. Строевая часть, организованная заблаговременно, появилась, в артиллерии только при Грибовале, инспекторе французской артиллерии перед самой французской революцией (1777 — 1790 гг.). Грибоваль установил понятие о батарее, как организационном целом — совокупности личного и конского состава и материальной части, обслуживающей определенное количество орудийных жерл. Представление о необходимости объединить в батарею орудия одного калибра еще отсутствовало, и батареи составлялись из пушек — тяжелого и легкого калибров, и единорогов (гаубиц XVIII столетия).

Боевые комплекты, которые брались в поход, не превышали, до Грибоваля, 100 выстрелов на орудие. При Наполеоне они увеличились до 200-400. В XVII веке порох для зарядов еще развешивался при орудиях во время стрельбы. В начале XVIII века весы были заменены меркой: из раскупоренного бочонка порох набирался по объему, меркой для каждого выстрела. В 1741 г. заряды пороха начали развешивать заранее.

Фортификация. Усовершенствование артиллерии — оружия коллектива — отразилось на общем огосударствливании жизни. Эмблемой феодального дробления власти являлись не только стены и башни рыцарских замков, но и стены городов. Цивилизация эпохи императорского Рима не знала тесных средневековых городов, замурованных общей стеной — оборона империи была вынесена на ее границы. Средневековая городская стена выросла в период развала и бессилия центральной власти и представляла коллективную собственность горожан, уцелевших от погромов варваров и скучившихся в небольшом квартале просторной римской колонии. Теперь усилия даже коллектива собственников оказались явно недостаточными для обороны от располагавшего артиллерией неприятеля. Городские укрепления, возведенные муниципалитетом, потеряли боевое значение. Стены большей части городов начали срываться или остались в виде не имеющей значения декорации; вместо частновладельческой заботы об обороне [218] выступила задача государственной обороны; государство сосредоточило усилия на создании меньшего числа, но способных к более серьезному сопротивлению опорных пунктов. Стратегическая карта Европы в XVII веке резко меняется — с нее стирается плеяда укрепленных городов и наносится ряд городов-крепостей. В этом отношении пример подала Франция Людовика XIV, возведшая по государственной границе до 3-х линий крепостей. Ошибочное увлечение числом крепостей было ясно великому инженеру эпохи Вобану, которому пришлось самому строить и перестраивать 160 крепостей; в частном письме он высказал мысль, что большое число крепостей вредно, но "невыгоды их -заметят только тогда, когда окажутся не в состоянии ни наступать, ни защищаться".

До Лувуа военных инженеров, как, специалистов, не было. Функции военных инженеров выполняли строевые пехотные офицеры, имевшие склонность к строительству. Из пехоты вышел и Вобан. Широкий размер крепостного строительства заставил в 1677 г. образовать особый корпус военных инженеров.

Стратегия того времени указывала, как цель операций, для одной стороны — овладение крепостями в пограничной: провинции соседа, для другой — препятствование неприятелю в разрешении этой задачи. Отсюда осадное искусство выдвинулось на первый план, и схема осадных работ, установленная Вобаном в соответствии с артиллерийской, техникой XVII века (высшее достижение — рикошетный выстрел), держалась в консервативном цехе военных инженеров вплоть до конца XIX века.

Стратегия выдвигала цель — слабейшей стороне маневрировать вблизи неприятельской армии, чтобы препятствовать ее осадным успехам, и в то же время сохранять возможность уклониться от вступления в решительный бой. Такую возможность дает позиционное искусство — занятие и быстрое усиление укреплениями крепких позиций. Поэтому XVII и особенно XVIII век представляются эпохой расцвета позиционной войны; достигнутый уровень дисциплины позволил широко использовать войска для земляных работ, устройства засек, палисадов и т. д. Для прикрытия сообщений иногда устраивались позиции, длиной в десятки верст (Денненские линии Евгения Савойского); угрожаемая провинция обеспечивалась иногда позицией, запиравшей доступные проходы на протяжении сотни верст (Шварцвальдские линии 1713-1714 гг.); армии устраивались иногда в "укрепленных лагерях", где, обеспечив себя: укреплениями и наводнениями, они могли долгое время уклоняться от боя. Надо обратить, однако, внимание, что расцвет позиционной войны обычно приходился на конец [219] многолетних войн, когда мельчали оперативные цели, в соответствии с ослаблением моральной силы войск и энергии вождей.

Ручное огнестрельное оружие. Столетием позже артиллерийских орудий появляются первые образцы ручного огнестрельного оружия, поступающие на вооружение. Если германское влияние сказалось на увлечении большими калибрами пушек, то стремление использовать огнестрельное оружие в полевом бою получило сильный толчок в Чехии, в период гуситских войн. Повозки гуситского вагенбурга вооружались очень небольшими, наглухо закрепленными к ним пушками, и появились стрелки с огненным боем. Немецкие ополчения, выставляемые против гуситов, также должны были стать на тот же путь. Славянское влияние видно из того, что западные европейцы заимствовали из чешского языка слово "пистолет".

Если развитие артиллерии представляло творчество нового рода оружия, с новыми функциями и было чревато не только тактическими, но и стратегическими и политическими последствиями, то развитие ручного оружия являлось чисто техническим процессом постепенного перевооружения стрелков новым образцом метательного оружия. По мере усовершенствования ручного оружия, увеличивалось и число стрелков; последние, представлявшие вначале придаток — легко вооруженных — к тактической единице, к коллективу, вооруженному исключительно холодным оружием, росли в числе и значении, постепенно видоизменили тактические формы, поглотили массу пикинеров. и сами, обратившись в основу армии, выстроили линейный боевой порядок.

Борьба огнестрельного оружия с арбалетом и луком продолжалась в течение длинного ряда лет. На спортивных стрельбах горожан в конце XV века мишени для аркебуз выставлялись на 230-260, а для арбалетов — на 110-135 шагов. Дальнобойность и убойность ружья была выше арбалета и подавно больше лука. Однако, надежность действия и скорострельность у арбалета и особенно у лука были много выше. Если стрела не могла быть метко пущена в ветряную погоду, то в дождливое время: из тогдашних образцов ружей вовсе нельзя было стрелять{153}. В первой половине XV века число стрелков, вооруженных огнестрельным оружием, не превосходило числа [220] арбалетчиков. К началу XVI века испанская пехота являлась наиболее передовой — в ней число бойцов с огнестрельным оружием достигало ¹/₃, тогда как в Германии оно было меньше вдвое, а во Франции — даже втрое. Император Максимилиан, создатель ландскнехтов, в 1507 году упразднил арбалет из вооружения пехоты, но в Англии лучники, сильные традициями, удерживались еще в течение 120 лет. Во французской литературе спор о преимуществе лука и аркебуза еще велся в 1559 г., а в Англии — даже в 1590 г. Последнее применение лука в европейских войнах отмечается в 1813 г., когда башкиры и калмыки, входившие в состав русской легкой конницы, имели еще лук и стрелы. В битве под Лейпцигом французский генерал Марбо был ранен русской стрелой.