Коалиционные войны 1813—1815 гг.

Александр I, вдохновляясь победой над французами, решил, что мало отомстить Наполеону за Аустерлиц и Фридланд, Смоленск и Москву, за подневольный обет Тильзита только изгнанием его из России. Теперь царь посчитал возможным достроить 6-ю коалицию, возглавить ее, добиться цели, ради которой бились насмерть с «новым Аттилой» пять предыдущих коалиций, и стать на правах коалиционного вождя Агамемноном Европы. Для этого он проявил столько инициативы и энергии, что можно согласиться с мнением русских дворянских историков: «Без Александра не было бы войны 1813 г.».

1 (13) января 1813 г. русская армия перешла Неман и начала заграничный поход. Она шла освобождать Европу от Наполеона. Это понимал каждый солдат. Другие задачи – восстановить на континенте феодальные режимы, свергнутые Французской революцией и Наполеоном, вернуть на троны Европы дореволюционных монархов, обеспечить России европейскую гегемонию – «нижним чинам» не разъяснялись. Только самые проницательные современники видели, что войны 1813-1815 гг. против Наполеона со стороны союзных держав в большей мере, чем любая из предыдущих войн, имели «двойственный характер: возрождения и реакции в одно и то же время», как определил их К. Маркс.

Командовал русскими войсками по-прежнему М.И. Кутузов, но вместе с ним в Главной квартире теперь неотлучно пребывал сам царь, готовый вразумлять старого фельдмаршала. Кутузов осторожничал. «Самое легкое дело – идти теперь за Эльбу, – ворчал он, – а как воротимся? С рылом в крови!» Но до конфликта между царем и фельдмаршалом дело не дошло. Уже в феврале Кутузов стал часто болеть и 28 апреля в силезском городке Бунцлау умер – за 4 дня до новой встречи с Наполеоном. Да, Наполеон к тому времени, словно из-под земли, уже собрал новую армию в 150 тыс. человек и спешил во главе ее к Эльбе.

Державы 6-й коалиции собирали гораздо большие силы: Англия исправно поставляла золото, Россия, Пруссия и Швеция – «пушечное мясо»; готовилась присоединиться к ним Австрия. Новым главнокомандующим союзными войсками вместо Кутузова /55/ Александр I назначил П.Х. Витгенштейна, который в 1812 г. отличился как защитник Петербурга и герои Березины.

Кампания 1813 г. началась для коалиции безрадостно. 2 мая Наполеон разбил союзников под Лютценом, а 21 мая – под Бауценом, отбросив их к Одеру. Союзный штаб впал в депрессию. Король Пруссии Фридрих Вильгельм III восклицал со слезами: «Опять я на Одере!» Русские офицеры вспоминали предостережение Кутузова: «Как воротимся? С рылом в крови!» Витгенштейн сам попросил уволить его с поста главнокомандующего. Александр I заменил его М.Б. Барклаем де Толли. Обескураженные союзники предложили Наполеону перемирие

Наполеон тогда не имел сил для решающего удара по союзным войскам. Поэтому он согласился на перемирие, чтобы подтянуть резервы. Перемирие было подписано 4 июня в Плейсвице на две недели и больше помогло союзникам: к ним присоединилась Австрия. Теперь коалиция имела войск вдвое больше, чем у Наполеона. Главнокомандующим войсками коалиции Александр 1 предложил назначить австрийского фельдмаршала князя К.Ф Шварценберга. В то же время, чтобы укрепить союзное командование, царь вызвал из Соединенных Штатов Америки жившего там знаменитого полководца Французской революции генерала Ж.В. Моро, который в 1804 г. за участие в заговоре против Наполеона был изгнан из Франции Но в первом же после перемирия сражении под Дрезденом 26-27 августа 1813 г Наполеон вновь победил, а генерал Моро был убит (ядром, которое, как рассказывали, выпустил сам Наполеон, разглядевший в подзорную трубу изменника). Потеряв 30 тыс. человек, союзные войска беспорядочно уходили к Богемским горам.

В лагере коалиции началась паника. Фридрих Вильгельм III от страха совсем потерял голову. Австрийский император Франц I готов был отделиться от коалиции. Даже Александр I поддался общему унынию. В этот критический момент, когда все шло к тому, что 6-я коалиция разделит судьбу пяти предыдущих, Наполеон заболел и на время вышел из строя, а его генерал Д. Вандам, которого он направил преследовать союзников, был разбит 30 августа в бою под Кульмом и взят в плен. Кульмская победа спасла коалицию от распада.

Кампания 1813 г. завершилась трехдневным сражением при Лейпциге 16-19 октября. Это была самая грандиозная из всех битв наполеоновской эпопеи, вошедшая в историю как «битва народов». Союзными войсками командовал князь К.Ф. Шварцен-берг, при штабе которого находились и три монарха – России, Австрии и Пруссии. Исход битвы предрешило огромное численное превосходство союзников. К началу сражения они имели 220 тыс. человек и 893 орудия, Наполеон – 175 тыс. человек и 717 орудии. При таком соотношении сил Наполеон еще мог рассчитывать на победу. Первый день битвы не выявил победителя и стоил /56/ союзникам 40 тыс. убитыми и ранеными, а Наполеону – 30 тыс. В ночь на 17 октября обе стороны получили подкрепление: Наполеон– 15 тыс. человек, а союзники– 110 тыс.! Мало того, когда битва после дня отдыха возобновилась, вся саксонская армия, подневольно сражавшаяся в рядах Наполеона, перешла к союзникам, повернула свои пушки и начала палить из них по французам. После этого Наполеон стал отступать. За три дня битвы он потерял 65 тыс. человек, т. е. почти половину своей армии. Правда, и союзники недосчитались 54 тыс. человек (в том числе около половины – русских), но для них такие потери не имели решающего значения. После Лейпцига союзные войска медленно, но верно двигались вперед. В январе 1814 г. они перешли Рейн и вторглись на территорию Франции.

Кампания 1814 г. неожиданно для всего мира началась фейерверком блестящих побед Наполеона. Со своей 47-тысячной армией Наполеон, метавшийся, как затравленный зверь, в кольце подавлявших сил интервентов, за три месяца в 14 сражениях с ними одержал 12 побед при двух ничьих. «Я опять надел сапоги своей итальянской кампании!» – воскликнул он, вспомнив свои молниеносные победы 1796-1797 гг. в Италии.

Лагерь 6-й коалиции вновь, уже в который раз, поддался растерянности. Союзники боялись, что под влиянием побед Наполеона французский народ поднимется на общенациональную войну против интервентов, подобно тому как это было в героические времена революции. Франц I и Фридрих Вильгельм III предлагали вступить с Наполеоном в переговоры о мире. Только Александр I был тверд: он сумел внушить своим партнерам мысль о том, что если теперь, уже вторгшись во Францию с многократным превосходством сил, союзнику не смогут низвергнуть Наполеона, то через год-два, когда он воссоздаст былую мощь своей «Великой армии», опять вся Европа станет жертвой его агрессии. «Братья»-монархи согласились с Александром, тем более что Наполеон не призывал французов к всенародному ополчению, а сами французы, судя по всему, так устали от наполеоновских войн, что в этой последней войне уже не проявляли былого энтузиазма.

Подавляющий перевес союзников в силах неумолимо приближал развязку. Повторился парадокс 1812 г.: хотя Наполеон в 1814 г. не проиграл ни одного сражения, он был окончательно побежден. Когда император затеял обходной маневр, чтобы ударить в тыл союзникам, его министр-предатель Ш.М. Талейран дал знать об этом из Парижа в союзный штаб. Союзники пошли на Париж и 31 марта 1814 г. заняли его.

Александр I переживал в тот день свой звездный час, апогей величия, славы и счастья. Теперь все было отомщено: позор и слезы Аустерлица, страшный урок Фридланда, унижение Тильзита, пожар Москвы, горести Лютцена, Бауцена, Дрездена. /57/ «Ну что, Алексей Петрович, – говорил он при въезде в Париж генералу Ермолову, – что теперь скажут в Петербурге? Ведь, право же, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали за простачка?»[1]

Наполеон, узнав обо всем этом, бросился во главе своей армии освобождать Париж, но его маршалы отказались сражаться и заставили императора подписать отречение от престола. Союзные монархи сослали Наполеона на остров Эльба, в 50 км от его родины – Корсики. Во Франции была восстановлена королевская династия Бурбонов. Трон занял Людовик XVIII – брат казненного в 1793 г. Людовика XVI.

В сентябре 1814 г. монархи-победители съехались на конгресс в Вену, чтобы переделить освобожденную от Наполеона Европу. Венский конгресс стал самым представительным в истории дипломатии и остается таковым доныне: Европа прислала туда глав 216 государств (сегодня столько их нет на всей планете), а именно двух императоров, пять королей и 209 государей княжеского достоинства. Впрочем, две сотни карликовых княжеств, герцогств, курфюршеств были статистами. Все дела на конгрессе решал квинтет великих держав – России, Англии, Австрии, Пруссии и принятой в их среду королевской Франции. Внутри квинтета главную роль играл Александр I.

Как всегда бывает при дележе добычи, победители Наполеона начали ссориться: Австрия с Пруссией – из-за гегемонии в Германии, Пруссия с Англией – из-за Саксонии, и все они с Россией – из-за Польши, так как царизм хотел присоединить Герцогство Варшавское целиком к себе («Я завоевал герцогство, – говорил Александр I, – и у меня есть 480 тыс. солдат, чтобы его защитить»), а другие державы были против чрезмерного усиления России. Разногласия накалялись. 3 января 1815 г. Англия, Австрия и Франция заключили секретный договор и начертали план военной кампании против России и Пруссии, которую решено было открыть к концу марта. Назначен был и главнокомандующий войсками трех держав – все тот же князь К.Ф. Шварценберг. В такой обстановке 6 марта «братья»-монархи узнали потрясающую новость: Наполеон покинул Эльбу и высадился во Франции. Да, аналитически сопоставив неприятие Бурбонов во Франции и распри внутри 6-й коалиции, Наполеон усмотрел в этом для себя шанс к возвращению на французский трон. 1 марта с отрядом в 1100 человек он высадился на юге Франции и за 19 дней без единого выстрела вновь подчинил себе страну. Бурбоны бежали в Бельгию. Так начались феерические «Сто дней» Наполеона. /58/

Весть о возвращении Наполеона испугала, но и сплотила коалиционеров. Они вмиг отбросили прочь все свои распри и, по выражению В.О. Ключевского, «судорожно схватились за Россию, за Александра, готовые опять стать в его распоряжение». 13 марта восемь держав объявили Наполеона «врагом человечества» и обязались бороться с ним до победы, тем самым юридически оформив 7-ю и последнюю антинаполеоновскую коалицию.

Наполеон и на этот раз не захотел поднять Францию на революционную войну под лозунгом «Отечество в опасности!». В обычной же войне у него не хватило сил для борьбы с 7-й коалицией. 18 июня в битве при Ватерлоо союзники разбили его. Наполеон был вторично низложен и сослан теперь буквально за тридевять земель – на далекий и пустынный, почти необитаемый остров Святой Елены, где и провел в строжайшей изоляции последние 6 лет жизни (умер там 5 мая 1821 г.).

В 50-х годах нашего столетия шведский врач-токсиколог С. Форсхувуд установил путем бомбардировки ядерными частицами волос Наполеона, что император умер не от рака желудка, как считалось во всем мире, а от постепенного отравления мышьяком. По мнению Форсхувуда, отравителем был граф Ш.Т. Монтолон – агент Бурбонов.

Венский конгресс закончил работу незадолго до Ватерлоо, Его заключительный акт был подписан 9 июня 1815 г. Он удовлетворил амбиции всех коалиционеров. Россия получила львиную долю герцогства Варшавского под названием «Царство Польское» (в том же 1815 г. Александр I даровал Царству Польскому конституцию и автономию в составе Российской Империи). Австрия и Пруссия поделили между собой оставшуюся часть Варшавского герцогства и приобрели богатые земли: Австрия – в Италии, Пруссия – в Саксонии. Англия закрепила за собой Мальту, Ионические острова и ряд французских колоний. Что касается Франции, то она была низведена к границам 1792 г. и оккупирована на 5 лет. На трон ее, как и на другие европейские троны (в Испании, Пьемонте, Римской области, Неаполе, германских княжествах), возвратились монархи, свергнутые Французской революцией и Наполеоном.

Таким образом, Венский конгресс узаконил восстановление феодально-абсолютистских порядков в Европе. Поскольку же народы не захотели принимать старых королей и выступили против них, устроители конгресса договорились совместно душить вспышки народного недовольства где бы то ни было. С этой целью они решили объединиться в Священный союз.

Примечания

1. Богданович М.И. История войны 1814 г. во Франции и низложения Наполеона I. СПб , 1865. Т. 1. С 564; Т 2. С. 170 (с прим. «Слышано от Ермолова»).

Монархи против народов

После вторичного изгнания Наполеона Александр I в некотором роде (как самый авторитетный государь) занял его место на континенте. «Император русский – Агамемнон, царь /59/ царей!» – восклицала очарованная им мадам Ж. де Сталь. Льстецы из свиты царя брали ноту повыше: «умиротворитель вселенной». Эти славословия отвечали формальному, действительно вселенскому возвышению имени царя, но затемняли его фактическую роль, которую В.О. Ключевский определил так: «караульный часовой чужих престолов против народов». Именно в этой роли Александр создавал и возглавил Священный союз.

Исторический акт о рождении Священного союза монархов Европы был подписан в Париже 14 (26) сентября 1815 г. Царь сам написал акт, склонил к его одобрению Фридриха Вильгельма III и Франца I и больше, чем кто-либо, постарался, чтобы присоединились к нему все европейские государства. Каковы же были принципы Союза – на словах и на деле? Монархи обязались «побуждать своих подданных к исполнению обязанностей, в которые наставил человеков Бог-спаситель», и «во всяком случае и во всяком месте подавать друг другу помощь»[1]. На деле, как показали все конгрессы Священного союза, столь туманная фразеология прикрывала конкретную цель – сообща давить «во всяком месте» Европы «всякий случай» сопротивления новым (точнее, восстановленным старым , дореволюционным) режимам.

Священный союз отныне стал главной заботой Александра I. Именно царь созывал конгрессы Союза, предлагал вопросы к повестке дня и во многом определял их решения, что позволило Марксу и Энгельсу квалифицировать Священный союз как «маскировку гегемонии царя над всеми правительствами Европы». Это мнение больше согласуется с фактами, чем распространенная версия о том, что главой Священного союза, «кучером Европы» был австрийский канцлер К. Меттерних, а царь будто бы являлся декоративной фигурой и чуть ли не игрушкой в руках канцлера. Меттерних действительно играл выдающуюся роль в делах Союза и был его (а не всей Европы) «кучером», но по этой метафоре Александра надо признать седоком, который доверялся кучеру, пока тот ехал в нужную для седока сторону.

На всех конгрессах Священного союза главным был один и тот же вопрос – о борьбе с революционным движением народов Европы, ибо народы, освободившись от Наполеона, не хотели мириться со старорежимными монархами, которых рассадил повсеместно Венский конгресс и теперь охранял Священный союз. Если первый конгресс Союза – в Ахене, с 30 сентября по 22 ноября 1818 г. – констатировал лишь отдельные вспышки «крамолы», то за 1819-1820 гг. туча новой революции угрожающе сгустилась над всей Европой. Германия была охвачена массовыми волнениями. На гребне их 23 марта 1819 г. в Мангейме студент Карл Занд заколол кинжалом агента Священного союза А. Коцебу, который был личным информатором Александра I. Этот /60/ террористический акт вызвал переполох среди «братьев»-монархов. Зато широкая общественность Германии и Европы признала Занда своим героем. А.С. Пушкин воспел его в стихотворении «Кинжал»:

О юный праведник, избранник роковой, О

Занд, твой век угас на плахе, Но

добродетели святой Остался глас в

казненном прахе.

Еще более напряженной была обстановка во Франции, где против Бурбонов поднималась почти вся нация. И здесь крайним проявлением общего недовольства стал, по выражению Пушкина, «карающий кинжал, последний судия Позора и Обиды»: 13 февраля 1820 г. в Париже от руки бонапартиста Л. Лувеля пал герцог Беррийский – племянник Людовика XVIII, тот самый, за кого Александр I в 1815 г. сватал свою сестру Анну[2]. Убийство чистокровного Бурбона царь воспринял как угрозу «всем существующим правительствам».

Если в Германии и Франции революция только назревала, то в Испании и Италии она уже грянула. Испанские повстанцы заставили своего короля Фердинанда VII Бурбона восстановить отмененную им конституцию 1812 г., а неаполитанские – своего короля, тоже Фердинанда (I) и тоже Бурбона, – ввести конституцию по образцу испанской, причем неаполитанский король поклялся на Библии хранить верность конституции. Тогда же (летом 1820 г.) началась революция в Португалии, а весной 1821 г. – в Пьемонте. Словом, то было время, когда, по словам Пушкина,

Тряслися грозно Пиренеи –

Волкан Неаполя пылал.

В такой обстановке испуганные и разгневанные монархи Священного союза собрались на свой второй конгресс, который открылся 20 октября 1820 г. в Троппау (Моравия) и заседал более полугода. Самым напуганным был, как всегда, Фридрих Вильгельм III, а самым разгневанным – Александр I. Революционный вал, прокатившийся по Европе, так озлобил царя, что отныне и навсегда он отказался от либеральных иллюзий, твердо решив: одолеть «гидру революции» можно только карающим мечом.

Именно Александр предложил, а конгресс в Троппау узаконил знаменитый «принцип интервенции»: монархи провозгласили свое «право вмешательства», т. е. военного вторжения в любую страну, где произойдет революция, хотя бы правительство, свергнутое революцией, и не желало этого. Здесь же, в Троппау, решено было использовать это «право» для интервенции в Неаполь, но, /61/ чтобы оправдать интервенцию перед общественностью Европы, монархи договорились сначала пригласить Фердинанда I на конгресс «для объяснений».

Это был, что называется, «ход конем». «Братья»-монархи рассчитали свои действия в любом из двух возможных вариантов. Если народ Неаполя отпустит Фердинанда на конгресс, король, безусловно, заявит своим «братьям», что его силой заставили клясться на верность конституции и поэтому он считает свою клятву недействительной. В этом случае интервенция становилась юридически оправданной и необходимой для защиты «легитимного» монарха. Если же короля не отпустят из Неаполя, интервенция окажется законным и единственно возможным способом освободить его. Рассчитав все это, монархи перенесли заседания конгресса из Троппау в Лайбах (ныне – Любляна, в Словении) якобы для того, чтобы Фердинанду I было «ближе ехать», а в действительности для более оперативного вмешательства и руководства неизбежной при любом случае интервенцией.

Фердинанд I, приехав в Лайбах, заявил, что его принудили дать конституцию против его воли и что он просит помочь ему восстановить в его королевстве «законный порядок». Это и хотели услышать монархи Священного союза. «Честь» защиты неаполитанского короля от его народа была предоставлена Австрии. В марте 1821 г. австрийские войска подавили революцию в Неаполе, а еще через месяц вторглись – уже без дипломатического прикрытия – в Пьемонт и здесь тоже восстановили «законный порядок».

Итак, за время пока конгресс монархов заседал в Троппау, а затем в Лайбахе, «принцип интервенции» был дважды реализован – в Неаполе и в Пьемонте. Александр I каждый раз предлагал Францу I: «Моя армия – в распоряжении вашего величества», но Франц с благодарностью обходился своими силами. Расставаясь в Лайбахе, союзники договорились провести очередной конгресс на следующий год, чтобы окончательно усмирить Италию. Когда же они вновь собрались (с 20 октября 1822 г. в Вероне), Италия была уже тиха, но зато «тряслися грозно» Испания и Греция.

Александр I настаивал на скорейшей интервенции в Испанию силами «великой армии порядка», как он называл войска Священного союза. Кстати, русскую армию царь считал «одной из дивизий» этой «армии порядка». Поскольку дебаты об интервенции процедурно затянулись, царь пригрозил, что останется жить в Вероне «хоть до седых волос» (ему было тогда 44 года), пока не добьется решения. Когда же было решено послать против революционной Испании французские войска, Александр предложил Людовику XVIII (как и ранее Францу I): «Мой меч – к услугам Франции!»

Испанская революция была подавлена французами с одобрения всех союзных монархов, хотя и вновь без участия русских войск. /62/ Но греческий вопрос впервые вызвал разлад внутри Священного союза, сразу поставив его на грань кризиса.

Все началось с того, что в марте 1821 г. в Греции, которая почти четыре столетия томилась под турецким игом, вспыхнуло национально-освободительное восстание. Его возглавил князь Александр Ипсиланти, грек по национальности. Щекотливость момента для России заключалась в том, что Ипсиланти был генералом русской службы и даже (в 1816-1817 гг.) адъютантом Александра I, участвовал в Отечественной войне 1812 г. и в кампаниях 1813-1814 гг., в битве под Дрезденом потерял правую руку. Главное же, царизм издавна сам намеревался создать на Балканах греческое государство под своим протекторатом, а теперь и греки, со своей стороны, обращались к России за помощью. Более того, российская общественность подталкивала царя к содействию греческим повстанцам. Даже такие благонамеренные столпы военной бюрократии, как генералы А.А. Закревский и П.Д. Киселев, могущественный «проконсул Кавказа» А.П. Ермолов ратовали за то, чтобы Россия выступила в защиту «единоверцев».

Тем временем турецкие башибузуки чинили зверскую расправу над греками. Так, 24 апреля 1821 г., в день святой Пасхи, турки повесили на воротах церкви в Константинополе 80-летнего патриарха Греции Грегориаса и трех митрополитов. В такой ситуации Александр I счел нужным вступиться за греков. Он предъявил турецкому султану ультиматум, требуя прекратить зверства по отношению к мирным греческим жителям. Султан отверг ультиматум. «Мы лучше знаем, как нам обращаться с нашими подданными», – заявил он. Тогда 29 июля царь отозвал из Константинополя своего посла. Россия начала готовиться к войне с Турцией, как вдруг Александр I словно одумался и дал отбой.

Остановило царя беспокойство: не пострадает ли Священный союз? Ведь по меркам Союза греческое восстание было революционным . Помочь ему – значило преступить основополагающие заповеди Союза, своего рода три «П»: порядок, покорность, подавление (непокорных). Между тем тогда еще продолжалась революция в Испании, возникла угроза восстания в польских землях, что связывало Россию с другими участниками разделов Польши – Австрией и Пруссией. Вот почему Александр I приостановил свое вмешательство в греческие дела и на конгрессе в Вероне подписал совместную декларацию монархов, которая обязывала греков вернуться под власть Турции, а турок – не мстить грекам.

Турция, однако, при явном попустительстве со стороны Англии и Австрии, игнорировала веронскую декларацию и продолжала мстительно истреблять греков. Александр I еще дважды, летом 1824 и весной 1825 г., пытался организовать коллективное воздействие «братьев»-монархов на Турцию, чтобы спасти греков /63/ от геноцида. «Братья» повели себя уклончиво, ссылаясь на то, что греки – хотя и христиане, но бунтовщики против законного, хотя и мусульманского, порядка.

К тому времени революционное движение в Европе было повсеместно задавлено. Потребность в единстве Священного союза для Александра I стала менее острой. Голос же его окружения и почти всего российского общества в пользу греков звучал все громче. «Все были уверены, что государь подаст руку помощи единоверцам и что двинут наши армии», – вспоминал декабрист Н.И. Лорер. А.С. Пушкин считал тогда: «Ничто еще не было столь народно , как дело греков» – и готов был помчаться туда, где

…на брегах Дуная

Бунтует наш безрукий князь.

В этих условиях царь решил действовать самостоятельно. 6 августа 1825 г. он объявил союзникам, что «в турецких делах» «отныне Россия будет исключительно следовать своим собственным видам и руководствоваться своими собственными интересами»[3]. Это решение Александра i означало фактический распад Священного союза. Невзирая на протесты своих, как еще недавно казалось, неизменных партнеров, Россия форсировала подготовку к войне с Турцией, и лишь скоропостижная смерть Александра отодвинула начало войны.

Итак, главным делом царизма после победы над Наполеоном стала борьба с «гидрой революции». Многого ли добился Александр I в этой борьбе? На первый взгляд, он достиг почти всего: создал Священный союз монархов и руками Союза к 1824 г. задушил революционную «гидру» в Европе. Но к тому времени между душителями «гидры» начались дипломатические распри, которых Священный союз не выдержал и распался. А главное, пока Александр победоносно боролся с революционным движением по всей Европе, в самой России созрело и предстало перед изумленным царем такое же движение декабристов.

Примечания

1. Акт о Священном союзе//ВПР. Сер. I. Т. 8. С. 516-518.

2. Ранее, в 1810г., Александр I отказал в руке Анны Павловны самому Наполеону.

3. Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. СПб., 1883. Т. 4. Ч I. С. 347.

Аракчеевщина

Возникновение революционного очага в собственном отечестве было для Александра I тем большей неожиданностью, что он и внутреннюю политику подчинял тем же трем «П» Священного союза, которые так успешно насаждал вне России. Правда', сам он внутренними делами занимался мало. Заботы Священного союза вынуждали его то и дело разъезжать по Европе. Россия же, по выражению современника, «управлялась с почтовой /64/ коляски». Точнее, почти все дела по управлению Россией Александр I отдал в руки А.А. Аракчеева. 1815-1825 годы вошли в российскую историю как время аракчеевщины.

Аракчеевщина была закономерным явлением самодержавного режима, для которого вообще характерна передача государственных дел на откуп фаворитам, временщикам. Фигуры А.Д. Меншикова и Э.И. Бирона, П.А. Шувалова и К.П. Победоносцева говорят об этом сами за себя. Алексей Андреевич Аракчеев в их ряду – личность, пожалуй, наиболее показательная и самая одиозная.

«Истинно русский неученый дворянин», как он не без гордости говорил о себе, Аракчеев был начинен верноподданническим энтузиазмом. Царскую волю он приравнивал к закону божьему, себя, как alter ego царя, мнил третьим (после Бога и помазанника божьего) лицом во вселенной, и всякое прекословие себе считал грехом, заслуживающим кары. Сам он был патологически жесток. Гнев его выражался по-звериному: он собственноручно вырывал у солдат с мясом усы, одному из них откусил ухо. Даже внешне он всех отвращал от себя: по рассказам современников, походил то ли на Квазимодо, то ли на «большую обезьяну в мундире», с «мутными глазами» палача.

В обществе и в армии «все грызли зубы на Аракчеева», вспоминал Н.И. Пирогов. Близкие к Александру I люди за глаза поносили временщика как «выродка-ехидну», «пресмыкающуюся тварь». Народ прозвал Аракчеева «Змеем Горынычем» и слагал о нем бранные песни:

Ты рассукин сын Ракчеев,

Расканалья-господин, Всю

Россию разорил

К такому «рассукину сыну» Александр I питал безграничное доверие. Уезжая из России, он оставлял временщику чистые бланки с своей подписью, на которых тот мог писать любые распоряжения, а «из дальних странствий возвратясь», все учиненное Аракчеевым одобрял. Сам Аракчеев так определил свое положение в стране: «Государь – мой друг, и жаловаться на меня можно только Богу». Секрет неизменной в течение трех десятилетий привязанности ангельски симпатичного внешне, просвещенного, джентльменски воспитанного Александра I к дьявольски антипатичному чуть ли не во всех отношениях Аракчееву не прост. Все началось в тот день 5 ноября 1796 г., когда Павел I, вступая на престол, подвел к Александру своего верного оруженосца Аракчеева и соединил их руки со словами: «Будьте друзьями и помогайте мне!» Этот день оба они запомнили на всю жизнь как завет отца и государя. I Смерть Павла еще больше возвысила этот завет, скрепила его государевой и отцовской кровью. Аракчеев отныне угнездился в /65/ сердце царя как воплощенная память об его отце: возвеличивая павловского любимца, Александр отчасти утешал свою совесть невольного отцеубийцы. К тому же Аракчеев, по словам А.И. Герцена, отличался «нечеловеческой преданностью, механической исправностью, точностью хронометра Такие люди – клад для царей». Наконец, нельзя не признать в Аракчееве и хороших качеств: он был, что называется, крепок житейским умом, не воровал, не брал взяток и даже отказывался от наград, на которые были так падки другие соратники царя. Вот характерный пример. 31 марта 1814 г. по случаю капитуляции Парижа Александр I произвел в фельдмаршалы М.Б. Барклая де Толли и… Аракчеева, но «Змей Горыныч» упросил царя отменить указ о нем.

Все это совокупно и объясняет, почему Александр I, который, по его собственному признанию, никому не верил, считая, что «все люди – мерзавцы»[1], доверился Аракчееву как единственному другу, который его никогда ни в чем не обманет.

Александр I использовал Аракчеева для устрашения России, но не сразу после войн 1812-1815 гг. В первые годы репрессий Священного союза царь не слишком душил Россию, понимая, что она нуждается в послаблениях. Войны (особенно французское нашествие) унесли жизни 2 млн. россиян только мужского пола и разорили страну. Целые губернии были опустошены, сотни деревень выжжены до основания. Многие города лежали в руинах, Москва почти вся сгорела. Помещики же, чтобы компенсировать свои материальные потери, усиливали и без того варварскую эксплуатацию крестьян. Надежды крестьян на то, что царь наградит их за патриотизм, не оправдались. В манифесте Александра I от 30 августа 1814 г., который одаривал все сословия различными милостями, о крестьянах было сказано буквально следующее: «Крестьяне, верный наш народ, – да получат мзду свою от Бога!» Крестьянский люд, возвращенный под ярмо барщины, повсеместно роптал: «Мы избавили отечество от тирана, а нас опять тиранят господа!»

Александр I с юных лет запомнил предостережение своего воспитателя Ф.Ц. Лагарпа: «Ропот – это первые языки пламени, из которого рождается пожар революции». Поэтому в 1815-1819 гг., по примеру 1801 –1804 гг., он пытался решить крестьянский вопрос, чтобы избежать грозящего повторения пугачевщины. Царь заявил даже о своем намерении отменить крепостное право[2] и собрал до десятка проектов, разъяснявших, как это осуществить. Такие проекты составляли отчасти по заданию царя, а частью по собственной инициативе декабрист Н.И. Тургенев, сановный бюрократ Е.Ф. Канкрин, боевой генерал П.Д. Киселев и даже /66/ Аракчеев. Все они исходили из идеи постепенности. Канкрин, например, предлагал растянуть процесс отмены крепостного права до 1880 г. Все проекты царь отложил в долгий ящик: с одной стороны, оппозиция большинства российских дворян, а с другой – революционный подъем 1820-1821 гг. в Европе побудили его отказаться от послаблений в собственной стране. В те же годы, т. е. 1815-1819, царь собрал несколько проектов конституционных реформ и по тем же причинам все их отвергнул.

С 1820 г. и до конца жизни Александр I оставался «главным» блюстителем реакции, насаждаемой им в Европе собственными руками, а в России – руками Аракчеева, которого ранее он как бы придерживал возле себя на цепи, а теперь, по выражению В.И. Ленина, «спустил на своих верноподданных». Главным проявлением аракчеевщины была расправа с недовольными. Крестьяне, обманутые в своих надеждах на отмену или хотя бы ослабление помещичьего ярма, протестовали. За первую четверть XIX в. в России вспыхнуло больше 650 крестьянских волнений, причем две трети из них – за 1815-1825 гг. Формы крестьянского протеста были разные – от верноподданнических жалоб царю, которого крестьяне с этой целью буквально «ловили» на дорогах империи, до вооруженных восстаний.

Ряд волнений носил затяжной и чрезвычайно упорный характер. Три года – с 1816 по 1819-й – боролись крестьяне 20 деревень Костромской губернии, принадлежавших помещице Настасье Федоровне Грибоедовой (матери великого писателя), которая по характеру была сродни «рабовладелице» Хлестовой из грибоедовского «Горя от ума». Купив костромские деревни, Грибоедова обложила крестьян оброком втрое большим, чем при прежних владельцах. Крестьяне возмутились, попытались было жаловаться, а затем подняли бунт: достали 300 ружей, даже еще одну пушку и вступили в бой с карательными войсками. Бунт был подавлен в крови.

Особенно крупными были волнения на Украине и в области Войска Донского 1819-1820 гг. с участием 45 тыс. крестьян. Против них Аракчеев направил регулярные войска с артиллерией. Командовал ими генерал-адъютант А.И. Чернышев – будущий военный министр. Он подавил волнение с чисто аракчеевской жестокостью, после чего сам Аракчеев приехал на Дон чинить суд над четырьмя сотнями «зачинщиков». По его приказу больше 200 крестьян были биты кнутами (иные из них – насмерть) и почти столько же сосланы на каторгу и поселение в Сибирь.

Аракчеев лично наблюдал за работой кнутобойцев, проверяя, в полную ли силу истязают они осужденных. Истязания «черни» до пролития крови, до полусмерти и смерти доставляли ему садистское удовольствие. У себя в имении (Грузино Новгородской губернии) он изобрел особую, «аракчеевскую» палку, вымоченную /67/ в соленой воде. Там «в графском арсенале всегда стояли кадки с рассолом, в котором мокли розги и палки», – вспоминал очевидец. Такими палками крестьян избивали, как правило, «в музыкальном сопровождении»: хор девушек пел «Со святыми упокой, Господи…»[3].

Аракчееву не уступала в жестокости и садизме его любовница, дочь кучера и жена садовника Настасья Минкина, которая секла на конюшне собственного мужа и тиранила всю дворню, особенно красивых девушек (чтобы они не приглянулись Аракчееву): не только била их розгами и палками, но и калечила щипцами. В конце концов один из дворовых осенью 1825 г. зарезал Минкину кухонным ножом. «Змей Горыныч» отомстил за свою возлюбленную по-аракчеевски: убийца был забит насмерть кнутами, его сестра – палками, и еще 20 крепостных, виновных только в том, что они не прибежали на помощь к Минкиной, были угнаны на каторгу. Аракчеев так страдал о Минкиной, что, схоронив ее, распорядился приготовить могилу и себе самому с надгробной плитой, которая была украшена такой надписью: «На сем месте погребен русский новгородский дворянин Алексей Андреевич Аракчеев. Родился 1769 года, умер…» Впрочем, страдалец не поленился прожить после этого еще почти 10 лет.

«Величайшим преступлением» александровско-аракчеевской реакции А.И. Герцен справедливо назвал военные поселения . О них говорили: «государство Аракчеева», но придумал их сам царь. Идея его была двоякой – фискальной и карательной. Дело в том, что расходы на армию поглощали больше половины государственных доходов. Военные же поселения были задуманы как новая форма комплектования и содержания армии, при которой она сама себя и обеспечивала бы. Государственные крестьяне целыми уездами переводились на положение «военных поселян», т. е., оставаясь крестьянами, они становились еще и солдатами и должны были сочетать армейскую службу с земледелием. Царская идея заключалась в том, чтобы создать из военных поселян оторванную от крестьянства замкнутую военную касту, которую было бы более удобно использовать для расправы с крестьянским движением (семьи поселян жили не в деревнях, а в черте поселений, причем дети их с 7 лет начинали учиться военному делу).

Первый опыт военных поселений был затеян еще в 1810 г., но борьба с Наполеоном отвлекла царизм, и лишь с 1816 г. военные поселения стали насаждаться как система. К 1825 г. были переведены на оседлость 375 тыс. солдат, т. е. почти треть /68/ всей армии. Пост начальника военных поселений бессменно занимал Аракчеев.

Военные поселения сочетали в себе две неволи – и крестьянскую, и солдатскую. Бичом их были жесточайшие, по малейшему поводу телесные наказания – палками и шпицрутенами[4]. «Живого человека рубили, как мясо», – писал о том времени С.П. Мельгунов. Обычно даже самые здоровые солдаты не выдерживали больше 6 тыс. палок, а назначали им в наказание и 8, и 10 тыс. В таких случаях осужденного сначала вели между двумя солдатскими шеренгами, привязав за руки к прикладам