Бедное братство — Христово воинство 23 страница

Королевская пропаганда решила задействовать в этом деле весьма влиятельные организации французского королевства — Парижский университет и Генеральные штаты (французский парламент). В феврале 1308 года Филипп Красивый официально запросил парижских докторов теологии: как ему поступить с тамплиерами? Имеет ли он право предать их суду без согласия папы римского? И как поступить с их собственностью, если храмовников признают виновными? Однако полученный ответ не вполне соответствовал королевским желаниям: похвалив Филиппа за религиозное рвение, ученые, однако, подтвердили, что орден Храма находится под юрисдикцией римского понтифика, и напомнили королю, что власть его не беспредельна. Таким образом, активные действия против еретиков король мог предпринять лишь с благословения и согласия католической церкви.

Недовольный этими научными теологизмами, король Филипп решил собрать Генеральные штаты, представлявшие дворянство, духовенство и буржуазию. Заседание, на котором он собирался заручиться поддержкой парламента в борьбе с тамплиерами, было назначено в городе Тур через три недели после Пасхи. Королевские чиновники строго проследили, чтобы там были представлены все города Франции, где имелся хотя бы один рынок, а вассалам короля и представителям высшего духовенства были направлены именные приглашения. Документов этого заседания не сохранилось, но точно известно, что Гильом Ногаре выступил там с простран­ной обличительной речью, направленной не только против ордена Храма, но и предыдущего папы Бонифация VIII.

Когда большинство делегатов двинулись по домам — со­общить сенсационную весть о тамплиерах, часть участников заседания отправились вместе с королем в Пуатье. Там, на глазах родовитой французской знати, в том числе брата Фи­липпа Карла Валуа и сыновей Филиппа IV, король смиренно распростерся у ног папы Климента V. Тот поднял его с пола, оказав подчеркнутое внимание и уважение монарху. И 29 мая 1308 года на открытом заседании католической консис­тории — в присутствии кардиналов, епископов, родовитых дворян и знатной городской буржуазии — Гильом де Плезан зачитал все обвинения против тамплиеров. Им не только вменяли в вину ересь, черную магию и святотатство, но и признали их ответственными за утрату Святой земли. Как было заявлено, эти злокозненные деяния были разоблачены лишь благодаря религиозному усердию короля Филиппа IV и твердой воле всего французского народа, которые выпол­нили за папу всю грязную работу, а посему если тот не при­знает вину ордена Храма и срочно не присоединится к «са­мым страстным ревнителям христианской веры», то король и его подданные сами осуществят Божественное возмездие. Климента V эти ультимативные заявления не запугали, и он держался спокойно. Хотя Гильом де Плезан всячески пытался скрыть тот факт, что Филипп IV давно зарится на собственность тамплиеров, папа твердо заявил, что согла­сится участвовать в судебном процессе лишь после того, как все арестованные тамплиеры и их собственность будут у него. Казалось бы, ситуация зашла в тупик, но королевским чи­новникам и Папской курии все-таки удалось достичь комп­ромисса.

Пойдя на некоторые уступки католическому иерарху, Филипп Красивый представил папе семьдесят два тамплие­ра, которых заставил повторить свои показания о разложе­нии ордена. Это не значило, что французский монарх пере­дает дело под юрисдикцию папы римского, — внешне это выглядело как возможность выслушать обе стороны. Разуме­ется, все семьдесят два «свидетеля» были отобраны самым тщательным образом. Так, первым перед Папской курией предстал капеллан Жан Фолльяко, которого незадолго до этого руководство ордена обвинило в коррупции. Имел на­рекания по службе и сержант Этьен Тройе — теперь он кра­сочно описал ту самую голову (Бафомета), которая присут­ствовала на богослужениях тамплиеров и которую «сопро­вождали два брата с восковыми свечами в серебряных канде­лябрах». Он также заявил, что его неоднократно избивали за отказ участвовать в гомосексуальных утехах братьев-тамплиеров. Другой сержант, Жан Шалон, рассказал, что по прика-командора Франции Жерара де Вильера непокорных бросили в яму, и на его (свидетеля) глазах погибли девять человек. Он также поведал, будто накануне ареста командора кто­-то предупредил, и тот на пятидесяти лошадях вывез все сокровища тамплиеров в порт Ла-Рошель. Там казну погру­били на восемнадцать судов и отправили неизвестно куда.

В результате сорок из представших перед кардиналами свидетелей признались хотя бы в одном преступлении. Однако описания пресловутого «идола» были весьма различны. Один утверждал, что это была «отвратительная черная рожа», другой видел нечто «белое и с бородой», а трое — «голову с тремя лицами». Более внимательный анализ показывает, что среди представленных Папской курии тамплиеров более по­ловины еще ранее были исключены из ордена. Среди них не было ни одного представителя орденского руководства: папе объяснили, что, к сожалению, все они «слишком плохо себя чувствуют, но всегда к его услугам в Шинонской тюрьме». Однако в целом показания свидетелей отвечали интересам как папы, так и короля, давая каждому возможность что на­зывается сохранить лицо. Теперь Климент мог «с чистой со­вестью» разрешить инквизиции продолжить расследование, Филипп же обязался передать имущество ордена под конт­роль специальных кураторов, а сами тамплиеры оставались в его руках, но уже «по поручению церкви».

В изданных сразу после этого события — в июле—августе 1308 года — папских буллах, особенно в «Facience miseracordam», Климент V показал, что фактически полно­стью принял версию событий, состряпанную королем и его чиновниками, и признал, что тот действовал «не из корыс­ти», а «как правоверный католик, послушно следующий по стопам своих предшественников». Климент поручил еписко­пам организовать в своих округах провинциальные советы по расследованию «злокозненных деяний мерзких тамплие­ров». Такой совет должен был состоять из двух монахов-до­миниканцев, двух францисканцев и двух кафедральных ка- ноников. Для расследования деятельности ордена была со­здана отдельная папская комиссия в составе восьми спец­уполномоченных, и одновременно в Шинон — для допроса высокопоставленных узников — направили трех кардиналов. А на 1310 год Климент V назначил Генеральный церковный собор во Вьенне, на котором предполагалось обсудить дело тамплиеров, подготовку крестового похода и вопросы цер­ковной реформы.

Что же побудило Климента V столь резко изменить свое отношение к тамплиерам? Возможно — но и маловероятно, — что на него повлияли признания свидетелей, хотя он слиш­ком хорошо представлял методы, которыми эти показания добывались. Куда более реальной кажется версия, что он просто решил пожертвовать тамплиерами ради стабильности церкви и ради своих честолюбивых интересов. Об этом гово­рит и выражение, которое он использует в своем послании: король Филипп, дескать, «следует по стопам своих предше­ственников»! Не только понтифик, но и все современники считали, что король Филипп IV унаследовал престиж и по­литический вес своего знаменитого деда Людовика IX Свя­того. А посему — в отличие от злосчастного императора Фрид­риха II, упорно, но безуспешно боровшегося с Папской ку­рией, — французский монарх мог реально претендовать не только на светскую власть понтифика, но и на его духовный авторитет. Несмотря на мнение парижских ученых-теологов, что борьба с ересью является исключительной прерогативой самого папы, факты показывают, что королевский гнев был направлен не только против тамплиеров, но в равной степе­ни и против тех, кто вольно или невольно поддерживал их.

Крикливые королевские глашатаи и целая армия наем­ных адвокатов умело играли на настроениях большинства европейцев, в сознании которых тамплиеры прочно ассоци­ировались с такими маргинальными общественными груп­пами, как прокаженные, евреи и мусульмане. Незадолго до этого Карл II, двоюродный брат Филиппа IV, управлявший Южной Италией из Неаполя, изгнал из своих владений му­сульманскую общину, которая когда-то обосновалась на Сицилии с позволения императора Фридриха II. Успех этих пропагандистских усилий виден хотя бы из письменного запроса, который папская комиссия направила королю Арагона Якову II: действительно ли тамплиеры принимали ислам и планировали в Гранаде вступить в союз с местными евреями и сарацинами? Имелись сведения, что некоторые из бежав­ших от преследования храмовников получили политическое убежище у мусульман: например, послом тунисского султана при дворе короля Якова II был бывший командор тамплие­ров в одной из провинций Бернар Фонтибу. И королевские следователи стремились сделать эти сведения достоянием об­щественности.

Еще более действенной оказалось однозначное отожде­ствление вышеупомянутых маргинальных групп с «силами тьмы». Обвинения в колдовстве и черной магии производи­ли на умы средневековых людей неизгладимое впечатление. Изображения демонов неизменно присутствовали в барелье­фах и фресках кафедральных соборов и церквей; искренний страх перед сатаной испытывали не только необразованные крестьяне и ремесленники. Жак Дюэз — монах одного из монастырей в Гаскони, получивший кардинальскую митру из рук Климента V, а затем сменивший его под именем Иоан­на XXII, — будучи родом из богатой купеческой семьи и получив университетское образование, панически боялся погибнуть от колдовской порчи и приказал инквизиторам тщательно выявлять всех, кто «заключил союз с нечистым». Он был абсолютно убежден, что многие просто маскируются под христиан, а сами давно подписали «тайный договор с дьяволом».

Из сказанного невольно возникает вопрос: а не мог ли сатана овладеть душой самого папы? И ответ на него далеко не столь очевиден, как кажется, тем более для таких опыт­ных крючкотворов, как Гильом Ногаре и его коллега Гильом де Плезан, ревностно исполнявших задание своего «началь­ника», Филиппа Красивого. Пожалуй, только этим и можно объяснить столь упорное противодействие Климента V «хри­стианнейшему из монархов». Разве у того же епископа Памьерского Бернара Сессе, посмевшего назвать Филиппа IV «глупой и косноязычной совой», не было такого советника из преисподней? В этом несчастный сам признался под пыт­ками. Но самое важное — откровенным еретиком был смер­тельный враг короля Филиппа папа Бонифаций VIII, содо­мит и слуга сатаны.

Душевное состояние тех, чьему примеру папа Климент V, опасаясь обвинения в связи с дьяволом, не хотел следовать, было тяжелым. Помимо жестких и настойчивых нападок на тамплиеров король Филипп предложил провести посмерт­ный суд над Бонифацием VIII по обвинению в ереси. Что касается церковного канона, то подобный прецедент в исто­рии Рима уже имел место — с папой Формозом в 896 году. Сам Филипп добивался нового процесса, чтобы постфактум смыть с себя позор того святотатства, которое сотворил в Ананьи его приспешник Гильом Ногаре. Одновременно это позволило бы доказать всему миру, что он имеет право не просто судидъ подданных, но «также арестовывать и карать пап-вероотступников». В Папской курии было достаточно «бонифацианцев», и это подтолкнуло Климента к примире­нию с королем. Пожертвовать тамплиерами казалось мень­шим злом — и Святой престол ими пожертвовал.

Частью намеченной Филиппом кампании поношения покойного понтифика была также канонизация Пьетро дель Морроне — папы-отшельника Целестина V, которого якобы незаконно сместил, а затем бросил в тюрьму и отравил ко­варный Бонифаций VIII. Окончательное признание того, что Целестин V вознесся на небеса, по мнению Филиппа, озна­чало неизбежное падение строптивого Бонифация в преис­поднюю. Поэтому процессу канонизации святого Целестина предшествовала целая серия инспирированных «чудес», рас­считанных на простолюдинов.

Под мощным напором могущественного французского монарха, который считал себя ответственным лишь перед Богом, и под влиянием собственного окружения Климент V оставался верен своей любимой тактике выжидания и затя­гивания и одновременно старался держаться подальше от эпицентра событий, передав практически все под контроль Филиппа Красивого. Политический хаос в Италии того вре­мени не позволял папе вернуться в Папскую область, поэто­му он создал новый анклав — со столицей в городке Авинь­он, расположенном на берегу Роны, на самой границе Про­ванса. В августе 1308 года Климент V объявил, что папский двор покидает Пуатье и переезжает в Авиньон. Это счита­лось временной мерой, однако город оставался резиденцией католических иерархов в течение семидесяти лет.

Но даже после переезда в Авиньон, затянувшегося до марта следующего года, давление Филиппа Красивого на папу не ослабло. И перед самым отъездом из Пуатье Климент все-таки согласился на судебное расследование дела покойного Бонифация VIII, но пошел на это весьма неохотно, испыты­вая угрызения совести, поскольку отлично понимал, сколь губителен может быть этот суд для авторитета папской влас­ти. За пределами Франции известие о предстоящем суде вызва­ло волну возмущения. И всем стало ясно, что Климент V — всего лишь пешка в руках Филиппа IV. Король Яков II Ара­гонский прислал папе резкое письмо, высказав свое беспо­койство в связи с этим.

Неудивительно, что, когда расследование все-таки нача­лось, защиту Бонифация VIII взял на себя сам Климент V: он воззвал к благочестию короля Филиппа, говорил о его преданности делу церкви, которую тот неоднократно прояв­лял. После этого папа разрешил продолжить расследование, но, умело используя доскональное знание римского права, искусно затянул процесс — то скрупулезно требуя многочис­ленных письменных материалов по делу, то просто отклады­вая слушания, как, например, в декабре 1310 года из-за при­ступов желудочной болезни.

До его выздоровления консультации по делу Бонифация продолжались вне зала суда. В результате папа и французский король нашли компромиссный вариант: Климент V при­знавал, что скандальное нападение на покойного понтифика в Ананьи — просто недоразумение, ведь королевские послан­цы во главе с Ногаре хотели всего лишь пригласить папу на заседание Генеральных штатов. А сам факт насилия в отно­шении Бонифация VIII объясняется неприязнью его личных врагов из Папской области. При этом была подчеркнута по­четная роль короля Филиппа — «стойкого борца за веру» и «защитника католической церкви». В ответ на это Климент отозвал все папские указы с критикой Филиппа и его при­ближенных. Гильом Ногаре получил папское прощение в обмен на обязательство отправиться в крестовый поход, а также посетить некоторые святыни во Франции и Испании. Филипп Красивый пошел еще дальше — он объявил о согла­сии с любым решением, которое примет Климент V по делу его предшественника Бонифация VIII.

Достигнутый компромисс вызвал негативную реакцию в Европе. Данте Алигьери представил эту историю как пример откровенного проституирования Папской курии французским королем. Посол Арагона при папском дворе писал своему монарху, чтр-«Филипп теперь стал королем, папой и импе­ратором одновременно». Широко распространился слух, будто отпущение грехов Гильому Ногаре стоило королю Филиппу сто тысяч флоринов. Однако, по мнению современных исто­риков, поведение папы Климента V в деле Бонифация VIII не столько заслуживает критики, сколько позволяет ясно понять, что на самом деле папа одержал политическую побе­ду. Фактически единственный компромисс, на который он согласился, — формальное одобрение действий французско­го короля. Однако это решение носило чисто умозритель­ный характер и легко могло быть пересмотрено. Столь же обдуманно Климент поступил и в отношении «папы-отшель­ника» Целестина V, который был канонизирован в 1313 году, но лишь как праведник и под светским именем — как святой Пьетро де Морроне, а не как мученик, на чем настаивал ко­роль Филипп.

Таким образом — умело затягивая принятие важных ре­шений и проявляя недюжинное терпение и выдержку, — папа Климент V сумел сохранить авторитет и независимость като­лической церкви. В отличие от своих знаменитых предше­ственников — таких, как Григорий VII и Иннокентий III, прилагавших титанические усилия в борьбе с германскими императорами, — Климент оказался не в состоянии открыто противостоять фанатичному, коварному и мстительному французскому самодержцу. И все же в деле Бонифация VIII и его предшественника Целестина V «авиньонскому затвор­нику» удалось провести умную политическую операцию, пой­дя лишь на незначительные уступки.

Но можно ли считать таким уж незначительным отступлением процесс тамплиеров? Похоже, сам Климент V так и не решил для себя этот вопрос.

Когда Климент V покинул Пуатье, король Филипп ре­шил, что настала пора окончательно и не мешкая решить судьбу ордена Храма. Арестованные тамплиеры по-прежне­му находились в королевских темницах, а после того, как папа санкционировал продолжение работы следователей-ин­квизиторов, можно было ожидать новых показаний и разоб­лачений. Вожди тамплиеров, представшие перед комиссией из трех кардиналов в Шинонском замке, признали показа­ния, от которых ранее отказались, и подтвердили свои преж­ние свидетельства. И хотя никто из них не сознался во всех предъявленных обвинениях, в целом инквизиция добилась цели. Все обвиняемые раскаялись, прося разрешения вер­нуться в лоно Святой церкви.

Несомненно, на показаниях высокопоставленных заклю­ченных сказалось присутствие на допросах в Шиноне «слад­кой парочки» — Гильома Ногаре и Гильома де Плезана. Там­плиерам, по сути, не оставалось ничего другого, как согла­ситься с предъявленными обвинениями, поскольку любые попытки доказать свою невиновность влекли за собой истя­зания и пожизненное заключение. Даже в случае удачного побега им вряд ли удалось бы найти надежное укрытие, по крайней мере в Европе: Климент строго наказал всем евро­пейским монархам задерживать в своих владениях тамплие­ров и передавать их местным епископальным комиссиям. Следует учесть, что многие епископы, особенно в Северной Франции, были ставленниками Филиппа Красивого. Кроме того, папа предупредил духовенство, что любое содействие мятежным храмовникам чревато обвинением в ереси самих священников.

Король Филипп активно участвовал в подборе кандида­тов для папской следовательской комиссии, предложив в ее состав восемь верных ему людей. Одним из них был предсе­датель комиссии Жиль Эйслен, архиепископ Нарбоннский, который выступал с обвинениями против тамплиеров еще в 1308 году в Пуатье. Откровенными сторонниками короля были также епископы Менде и Байо; последний к тому же был финансовым советником Филиппа Красивого. А из четырех членов комиссии, которые не являлись французами по на­циональности, один — архидьякон Трентский — в свое вре­мя тесно сотрудничал с кардиналами Колонна, а другой был доверенным лицом двоюродного брата короля Филиппа — короля Карла II Неаполитанского.

Тем не менее намеренно усложненные по инициативе Климента процедуры, а также технические трудности, свя­занные со сбором восьми церковных иерархов в одном мес­те, привели к тому, что первое заседание комиссии состоя­лось только через год после утверждения ее состава. 8 авгус­та 1309 года было объявлено, что заседание состоится в но­ябре в парижском монастыре Сен-Женевьев-де-Буа, и на него приглашались все, кто хотел дать показания.

В числе первых опрошенных свидетелей был Гуго де Перо, командор тамплиеров Франции, который фактически ниче­го не сказал в защиту ордена Храма. Когда 26 ноября 1309 года показания давал сам Жак де Моле, он заявил, что хотел бы взять орден под защиту, поскольку не верит, что в такой напряженный момент церкви выгодно его разрушить, но, не чувствуя в себе достаточно сил и умения, нуждается в помо­щи. И еще Великий магистр сказал, что «с его стороны было бы отвратительно и позорно не попытаться защитить орден, который удостоил его такой высокой чести».

Дело даже не в том, что — как выяснилось при его аресте — Жак де Моле был просто неграмотен; главное — орден Хра­ма в его правление оказался абсолютно не готов к резкому усилению в тот период общественного внимания к проблемам гражданского и церковного законодательства. Другие монашеские и духовно-рыцарские ордена — например, госпитальеры — давно поняли значимость этих проблем, а вот тамплиеры не озаботились тем, чтобы привлечь на свою сто­рону знающих юристов или подготовить экспертов в собственной среде. Однако теперь они со всей решимостью и отвагой отстаивали свои права и суверенитет. Несомненно, пылкий и часто смущавшийся Жак де Моле в ходе расследования искренно сожалел об этих просчетах. Когда ему зачитывали его собственные признания, сделанные накануне перед папской комиссией, он вздрогнул, дважды перекрестился и сделал несколько агрессивных жестов, которые многие кардиналы восприняли как недвусмысленную угрозу старого воина «конкретным личностям», составившим этот обвинительный протокол. Когда Жак де Моле выслушал их упреки, то объяснил, что и не думал никому угрожать, а просто вы­разил свои чувства, сожалея, что во имя Всевышнего им следует поступить по обычаю татар и сарацин, которые безжалостно «отрубают таким грешникам головы... или рассекают их пополам».

И хотя члены комиссии не удовлетворились этим объясне­нием, они все-таки согласились дать магистру время, чтобы он смог как следует подготовиться к защите своего ордена. Гильом де Плезан, который присутствовал на этом слуша­нии в качестве доверенного лица короля и к которому, по иронии судьбы, Жак де Моле обратился за помощью, от та­кой откровенной наивности ветерана пришел в замешатель­ство. Похоже, после двух лет пыток и тюремного заключе­ния Великий магистр — искренно возмущенный зачитанны­ми признаниями — решился-таки встать на защиту своего рыцарского братства. Королевский советник предупредил магистра, чтобы тот «добровольно не совал голову в петлю». Когда в пятницу 28 ноября 1309 года Жак де Моле снова предстал перед кардинальским советом, то повторил, что чувствует себя не в силах достойно защитить орден, потому что «всегда был только рыцарем — бедным и неграмотным», а посему будет хранить молчание, вверяя себя правосудию самого папы Климента. Комиссии он сообщил только три вещи: во-первых, что литургию в орденских церквях всегда служили более красочно, чем в других храмах, — за исклю­чением, может быть, кафедральных соборов; во-вторых, ор­ден действительно принимал щедрые пожертвования; в-тре­тьих, члены ордена с такой самоотверженностью защищали христианскую веру, что всегда считались главными и самы­ми непримиримыми врагами сарацин. Ведь не случайно граф д'Артуа поставил тамплиеров в авангард армии Людовика Святого во время знаменитого Нильского похода! И разве не остался бы сам граф в живых, если бы внял совету Великого магистра?

Когда же члены комиссии раздраженно ответили, что для утративших веру все сказанное не имеет значения, Жак де Моле согласился с ними, добавив, что всегда верил «в еди­ного Бога, Святую Троицу и другие символы католической веры... но, лишь когда душа .отделится от тела, станет ясно, кто праведник, а кто грешник. И лишь тогда каждый, пой­мет, кто был прав».

Прервав свое первое заседание 28 ноября, комиссия про­должила работу только 3 февраля 1310 года. К этому времени пораженческие настроения, характерные для большинства тамплиеров в первое время после ареста, сменились твердой решимостью отстаивать свои права. На первом этапе пап­ского расследования командор Пейена Ронсар де Жизи за­явил кардиналам, что все обвинения против ордена ложны, а показания выбиты «под пытками и угрозой смерти». Под­робно поведав членам комиссии о пытках, которым подвер­гали его, командор сказал, что в таких условиях сознается любой и в чем угодно. Вслед за ним с 7 по 27 февраля подоб­ные заявления сделали еще 532 тамплиера со всей Франции. 14 марта перед девяноста тамплиерами, которые добро­вольно пожелали выступить в качестве официальных защит­ников, был зачитан полный список обвинений против орде­на Храма, состоявший из 127 пунктов. Уже к концу месяца число таких добровольцев выросло до 597 человек. Среди них был и священник Жан де Робер, заявивший на одном из заседаний, что наслышан о признаниях тамплиеров в личных грехах, но ни одно из них не может быть вменено в вину ордену Храма в целом. Учитывая столь большое число добровольных защитников, комиссия предложила выбрать из них несколько «прокуроров или синдиков». Выбор тамплиеров пал на Пьера Булонского, поверенного ордена при Папской курии, и Рено де Провена, командора Орлеанского дома (оба были священниками), а также на двух рыцарей: Гильома де Шанбонне, командора Бландеи (в Крезе), и Бертрана де Сартижа, командора Карла (в графстве Вьеннском).

Пьер Булонский — ему было 44 года, причем 25 из них он состоял в ордене Храма, — родился в Ломбардии, а в тамплиеры был принят в Болонье, где впоследствии изучал юриспруденцию под началом командора Ломбардии Гильома де Нори. Его назначение командором в Папскую область указывает на высокую образованность, что являлось большой редкостью среди полуграмотных рыцарей. После своего ареста, последовавшего в ноябре 1307 года, Пьер Булонский признал, что отрекался от Христа и плевал на распятие, но отверг обвинения в содомии, хотя и не отрицал подобных отношений между братьями.

Рено Прованский, также бывший священником, на во­семь лет моложе своего коллеги. Тот факт, что в свое время он намеревался стать не тамплиером, а доминиканцем, гово­рит о том, что он был неплохо образован и обладал острым умом, — это подтвердили его грамотные и продуманные от­веты на первых допросах. В орден Храма он вступил в городе Бри за пятнадцать лет до описываемых событий.

Первые действия, которые предприняли эти два тампли-ерских священника, касались условий содержания обвиняе­мых: их лишали причастия; конфисковали все имущество, включая облачения священников; отвратительно кормили и держали закованными в железа; а тем, кто умирал в тюрьме, отказывали в погребении по христианскому обряду,

Позднее, во время допросов в парижском Тампле, куда перевели Пьера Булонского, он назвал все предъявленные комиссией обвинения «позорными, непристойными и мерз­кими выдумками... которые от начала до конца состряпаны подставными свидетелями и бессовестными врагами». Он утверждал, что «орден Храма всегда был и остается чист и свободен от каких-либо пороков, прегрешений и зла». А вес признания ложны — они получены во время пыток.

В среду, 1 апреля 1310 года, Пьер Булонский и Рено Про­ванский вместе с двумя другими рыцарями — Гильомом дс Шанбонне и Бертраном де Сартижем, долгое время прослу­жившими в Заморье, предстали перед папской комиссией. Оба рыцаря решительно отклонили все обвинения в свой адрес, предъявленные епископом Клермонским.

Рено Прованский сразу повел дело таким образом, что самим кардиналам пришлось оправдываться. Во-первых, он утверждал, что только Великий магистр и орденский капи­тул вправе назначать прокуроров для защиты тамплиеров на процессе; во-вторых, все предыдущие процедуры по обвине­нию ордена в ереси абсолютно незаконны с точки зрения гражданского и церковного права. Всем обвиняемым необ­ходимо предоставить возможность и средства для найма ад­вокатов, а сами дела необходимо передать в ведение церков­ных властей, а не королевской канцелярии. Таким образом, впервые после внезапного ареста в октябре 1307 года тамп­лиеры четко сформулировали аргументы в свою защиту.

Даже спустя семь веков после этих событий Пьер Булон­ский предстает перед нами не просто грамотным адвокатом, а прежде всего защитником прав человека. Он открыто за­явил членам комиссии, что с самого начала судебная тяжба против тамплиеров велась в атмосфере «исключительной яро­сти и нетерпимости»; братьев тащили, словно «овец на за­клание»; применялись «самые изощренные пытки, от кото­рых одни просто умерли, а другие стали калеками, что побу­дило многих солгать, оклеветать себя и весь орден». Он ут­верждал, что пытка делает невозможным «свободное мышление — неотъемлемое свойство любого добродетельно­го человека». Она лишает его «знания, памяти и понима­ния». Он также поведал кардиналам, что братьям-тамплиерам неоднократно показывали письма с королевской печатью, в которых Филипп IV обещал всем, кто покинет осужденный и погибший орден, не только прекращение пыток, но жизнь, свободу и пожизненную ренту.

Таким образом, все доказательства разложения ордена Храма оказались ложными и, более того, противоречили здравому смыслу. Как можно поверить тому, что так много лю­дей знатного происхождения, достаточно способных и обла­дающих немалой властью, оказались «столь глупы и даже безумны», чтобы, «стремясь погубить душу, выбрал именно служение в ордене»? Вне сомнения, если бы такие рыцари и в самом деле столкнулись в ордене Храма с подобными без­закониями — особенно это касается богохульства в отноше­нии Христа, — «они бы тут же возопили и громко поведали об этом всему миру».

Мощный отпор со стороны тамплиеров и нескончаемые проволочки папского расследования переполнили терпение Филиппа Красивого. Даже церковный Собор, назначенный на октябрь 1310 года в городе Вьенне, — главным вопросом на нем должно было стать дело тамплиеров — пришлось от­ложить, поскольку еще не был готов отчет папской комис­сии. Тогда король решил ускорить события при содействии архиепископа Сансского Филиппа де Мариньи — тот был недавно переведен в Санс из отдаленной епархии благодаря содействию брата, Ангеррана де Мариньи, претендовавшего на пост главного министра, который пока занимал Гильом Ногаре. Именно по просьбе Ангеррана король выбил у папы разрешение на архиепископский трон в Сансе, и весной 1311 года Филипп де Мариньи, оказавшийся в долгу перед братом и королем, должен был как-то расплатиться со своими по­кровителями.

По внутрицерковному устройству, сложившемуся еще во времена Римской империи, Парижский округ относился к провинции Сане. А посему в ведение архиепископа Санс­ского входило и судебное разбирательство над отдельными тамплиерами, находившимися в его юрисдикции. И 10 мая, когда папская комиссия отдыхала, он срочно созвал в Пари- же местный церковный совет. Сразу поняв, что за операция готовится, Пьер Булонский попросил кардиналов оградить от нападок тех тамплиеров, «которые отважились встать на защиту ордена», и запретить архиепископу Сансскому про­ведение этого судилища.