Ютландский бой и трентино. 1 страница
У.Черчилль никогда не был другом России, но он честно признавал, что в Мировой войне русские проявляли подлинное “соревнование боевого товарищества, которое было отличительной чертой царской армии”. Увы, союзникам до товарищества было очень далеко. Алексеев в январе 1916 г. писал в Париж Жилинскому: “За все, нами получаемое, они снимут с нас последнюю рубашку. Это ведь не услуга, а очень выгодная сделка. Но выгоды должны быть хотя немного обоюдные, а не односторонние”. Ну нет, западные державы думали именно об односторонних. Какие уж там обоюдные! По бешеным ценам старались сбыть всякий хлам. Ружья, закупленные у Италии, оказались совершенно негодными. После долгих уговоров французы все же начали поставлять тяжелые орудия, но выяснилось, что 35% из них не выдерживают двухдневной стрельбы. Самолеты, приобретенные во Франции, почти сплошь оказались бракованными – поставщики воспользовались тем, что приемщики не разбираются в авиации.
Зато запросы росли. Караваны судов шли в Архангельск под охраной британских крейсеров, и Англия потребовала за это особую “компенсацию” – отдать ей “в распоряжение и ведение” весь русский торговый флот. Правительство отказалось, тогда британцы принялись шантажировать, сокращать количество грузов, отправляемых в Россию. Но в данном случае возмутились и думские либералы (еще бы не возмутиться, отечественные олигархи были акционерами пароходных кампаний, а союзники хотели хапнуть их собственность). Англичане пошли на попятную, но возникли опасения, что они попросту откажутся конвоировать суда. Выручили японцы. Подешевке вернули старые крейсера, доставшиеся им в прошлой войне, “Варяг”, “Пересвет” и “Полтаву”. Японии возместили лишь стоимость их подъема со дна и ремонта. Корабли с русскими экипажами совершили трудный путь вокруг Африки, прибыли в Архангельск. На Севере появилась собственная эскадра для охраны судов.
А Франция вела себя так, будто уже купила Россию. У нее возникла идея – зачем везти на Восток винтовки? Лучше наоборот, везти на Запад русских солдат, пусть воюют во Франции. Требовали прислать 200 тыс. человек, потом разохотились аж на 400 тыс. С этими проектами в Петроград прибыли сенатор Думер и генерал По. Ничтоже сумняшеся разъясняли: “Мы же в нашей армии имеем аннамитов (вьетнамцев), ни слова не понимающих по-французски, но прекрасно воюющих под нашим началом”. Президент Пуанкаре доказывал, что за их “помощь” Россия должна прислать не только солдат, но и рабочих на французские заводы.
Почувствовав, что наша страна зависит от них, западные “друзья” принялись между собой перекраивать даже российские границы! Вспомнили о своих симпатиях к полякам. Царь предполагал после войны объединить Польшу под своим протекторатом и предоставить ей внутреннюю автономию, как в Финляндии. Но французы вели с поляками закулисные переговоры, обещая отделить Польшу от России. А к царю начали подкатываться, чтобы он согласился на это. Наконец, союзники задумали вовлечь в войну Румынию. Она проституировала с обеими сторонами, ей хотелось получить и венгерскую Трансильванию и российскую Бессарабию. Французы и англичане не скупились на посулы, они рассудили, что в условиях равновесия на фронтах румынская армия может стать той гирей, которая перетянет чашу весов к победе Антанты. Но румыны выставляли дополнительные условия – пусть их поддержат русские, пришлют 5-6 корпусов.
Царю и Алексееву пришлось отбиваться от всех этих требований. Отдавать своих солдат во французскую армию они наотрез отказывались. “Польский вопрос” государь откладывал до окончания войны. Указывал: на любые уступки Польше немцы тотчас наобещают ей вдвое больше, а русские солдаты и народ этого просто не поймут – воевали-воевали, и только для того, чтобы отдать свою территорию? А боевую “мощь” румын Россия оценивала очень скептически. Полагала, что их нейтралитет куда полезнее гипотетического союза. Впрочем, Алексеев соглашался выделить 10 дивизий, действовать так, как он предлагал раньше – Салоникский фронт ударит с одной стороны, русские и румыны с другой, сомнут Болгарию, вторгнутся в Австро-Венгрию. Нет, этот план не устраивал западные державы, и румын тоже. Они боялись болгар и сражаться с ними не желали. Пускай русские развернутся на Дунае одни, защищают от болгар Румынию, а она в это время будет захватывать нужную ей Трансильванию. Разумеется, такой вариант ничуть не устраивал нашу Ставку.
Но союзники вновь и вновь поднимали требования о поляках, румынах, присылке солдат. Нажимали, доходили до шантажа. Ссориться тоже не хотелось, наживешь новые проблемы, а в выигрыше будет противник. Николай II и Алексеев решили пойти на уступки, но чисто символические, продемонстрировать узы союзничества. Отправить во Францию в качестве эксперимента одну бригаду, но она будет подчиняться французам лишь в оперативном отношении, останется российским соединением. 1-я Особая бригада и впрямь стала особой, показательной, ее формировали из отборных солдат. Возглавил ее Николай Андреевич Лохвицкий, бывший командир Красноярского полка, кавалер ордена Св. Георгия (впоследствии командовал армией у Колчака). Бригаду везли через Сибирь, потом пароходами через Сингапур, Бомбей, Суэц. В дороге она была 3 месяца и 20 апреля прибыла в Марсель.
Она оказалась очень кстати. Франция была в трансе от невиданных потерь под Верденом. Бригаду решили использовать, чтобы поднять дух народа – вот, мол, русские с нами, теперь выстоим. В Марселе встретили с чрезвычайным торжеством. Командирам немедленно вручили ордена Почетного Легиона, солдат засыпали цветами. Полки на пару дней оставили в городе, воинам давали увольнения, и их наперебой зазывали в дома, поили, угощали. Они пользовались огромным успехом у француженок, и наверное, в жилах многих нынешних французов течет и русская кровь. Не обходилось без курьезов. Солдат, закормленных и упоенных до предела, повезли в лагерь Майи, но обнаружилось, что во французских поездах нет туалетов. Двери из купе открывались наружу, из вагонов, естественные надобности предполагались на остановках, а поезд шел без них. Придумали выход – человек присаживался на корточки в открытых дверях, а товарищи держали его за руки. В таком виде и въехали на очередную станцию, где на перронах выстроилась публика с цветами… В боях бригада сперва не участвовала. Ее для “поднятия духа” возили по городам, устраивали парады
Но союзников не удовлетворили ни символическая бригада, ни даже тяжелое наступление у оз.Нарочь, спасшее Верден. Французская пресса вопила, что Россия из “эгоистических соображений” противится союзу с Румынией и лишает Антанту шансов на скорую победу. Французское командование требовало побольше солдат. В Вердене бездарно погубили великолепные дивизии сенегальских стрелков, не жалея, гнали в самое пекло. Теперь спохватились – надо заменить сенегальцев русскими. Настаивали и на новом наступлении.
Посол Палеолог насел на российского премьера Штюрмера, обвинял Россию, что она вносит слишком маленький вклад в общее дело. Штюрмер напомнил, что русские только что наступали, понесли огромные потери, но посол взорвался. Выложил, что население Франции 40 млн, а России – 180 млн, и для справедливости ее потери должны быть в 4,5 раза больше французских. Мало того, Палеолог был уверен, что “по культурности и развитию французы и русские стоят не на одном уровне”. “Все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве и науке, люди талантливые и утонченные; это сливки и цвет человечества”, а русская армия – “невежественная и бессознательная масса”. Как же можно сравнивать и кем целесообразнее жертвовать?
Но Алексеев был иного мнения и выдал твердое заключение: общие планы уже согласованы, чем могли помогли, а решения русского командования “всегда будут приниматься, исключительно сообразуясь с обстановкой и требованиями собственного фронта; стремиться к удовлетворению переменчивых желаний союзников под влиянием такой же переменчивой обстановки недопустимо”. В мае прикатила внушительная французская делегация во главе с министрами Вивиани и Тома. Надавить, чтобы “русские отрешились от эгоистических задних мыслей”, отправили во Францию 400 тыс. солдат, в Румынию еще 200 тыс., ускорили наступление, а заодно отказались от Польши.
Алексеев предложил им попросту трезво подсчитать. На фронте было 2 млн активных штыков. Снять 600 тыс. значило оголить оборону, немцы сомнут ее и двинутся в глубь страны. О, господа делегаты призывали не обращать внимания на подобные “пустяки”, потом Россия “будет вознаграждена”. Конечно, царь не согласился ради чужеземных капризов отдать на опустошение российские города и села. О Польше подтвердил свою прежнюю позицию. Наступление готовилось по плану, и ломать его не имело смысла. Но и отказывать по всем пунктам сочли все же нежелательным. Договорились послать во Францию еще 5 бригад.
Однако та же самая делегация, приехавшая, вроде бы, просить о помощи, беззастенчиво полезла во внутренние дела России! Посетила Думу, и Тома открытым текстом заявил: “Французы горячо и искренне относятся к Государственной Думе и представительству русского народа, но не к правительству. Вы заслуживаете лучшего правительства, чем оно у вас существует”. А в беседе с председателем Думы Тома “дал полномочия” Родзянко – если понадобится, обращаться лично к нему или к Жоффру “с указанием на происходящие непорядки”. Министр одной державы оплевывал правительство другой, союзной державы и давал “полномочия” спикеру ее парламента жаловаться на “непорядки”! Но либералы, ослепленные западничеством, даже не осознавали нелепости ситуации. Гордились оказанным доверием, с радостью принимали на себя роль иностранной “пятой колонны”…
Впрочем, подличали и пакостили политики, торгаши, а большинство простых французов, англичан, бельгийцев, итальянцев, честно воевали, страдали, теряли родных и друзей. Они тоже любили свою землю и храбро защищали ее. Они же не были виноваты, что их головы и души засорила газетная ложь, что у них были иные порядки, что ими хуже командовали, чем русскими, и поэтому они несли более крупные потери.
Под Верденом немцы в мае атаковали на левом берегу Мааса. Бомбардировали из 100 тяжелых батарей и все-таки сумели взять высоты 304 и Морт-Ом. Но это ничего не дало, за высотами уже была построена новая полоса обороны. А французы перешли в наступление на правом берегу. Продолбили противника из 51 тяжелой батареи и 22 мая вернули форт Дуомон. Хотя при этом французов так повыбили, что они не смогли удержать форт, через 2 дня немцы его отобрали. После самоубийственных атак упорные бои продолжали группы солдат, штурмовые отряды, и на изменение тактики очень оперативно отреагировала военная промышленность. Как раз во время сражения за Верден начался массовый выпуск ручных пулеметов, автоматических пистолетов, разрабатывались ружейные гранатометы, небольшие траншейные мортиры, автоматические винтовки.
Против Англии немцы, как и планировали, нанесли удар изнутри, организовали смуту в Ирландии. Но лидера сепаратистов Кейсмента, прибывшего на немецкой подводной лодке, арестовали сразу после высадки, удалось перехватить и одно судно, везшее из Германии оружие. Тем не менее, 23 апреля началось “Пасхальное восстание”, 2 тыс. мятежников захватили центр Дублина. Власти действовали решительно, стянули войска. Бои шли неделю, было много жертв среди населения. 29 апреля с восстанием покончили. Сотни участников бунта солдаты расстреляли на месте, Кейсмента и еще 15 руководителей повесили, 2 тыс. человек получили разные сроки заключения. Разумеется, никакая общественность этим не возмущалась.
С 1 февраля немцы намечали и неограниченную подводную войну. Но германская деловая элита вовсе не горела желанием конфликтовать со своими американскими и британскими коллегами. В окружении Вильгельма у этой элиты были свои люди – канцлер Бетман-Гольвег, министры иностранных дел, финансов. Снова нажали на кайзера, докзывали, что подобными методами пользоваться нельзя. Он отложил неограниченную войну до 1 марта, но и в марте не начал. Отчаявшись переубедить его, гросс-адмирал Тирпиц ушел в отставку. Правда, моряки и сами, “неофициально”, трепали противника. Один рейд германской субмарины в среднем означал 17 тыс. тонн водоизмещения потопленных судов. Но подводная лодка UB-29 торпедировала в Ла-Манше французский пароход “Суссекс”. Он перевозил войска, хотя по реестру числился пасажирским. Судно спасли, показывали повреждения, и Америка учинила скандал пуще прежних. Командир UB-29 вины за собой не признал – пароход был окрашен как военный, на палубе толпились солдаты. Но кайзер посадил его под арест, оправдывался перед американцами. Капитаны субмарин оскорбились, они рисковали жизнями, добивались побед, и еще и получали за это! Подводная война заглохла.
А командующим Флотом Открытого моря вместо фон Поля стал более решительный Шеер. Он снова начал выводить из баз главные силы, высылал крейсера обстрелять британское берега, напасть на транспортные суда. Старался таким способом выманить отдельные отряды англичан, чтобы уничтожить их всей своей мощью. На 1 июня наметил выйти к берегам Ютландии, помаячить крейсерами у пролива Скагеррак. Англичане узнают, вышлют свои крейсера и попадутся. К британским базам он отправил 16 субмарин, дежурить и топить противника. Но англичанам были известны коды германского флота, добытые русскими на потопленном “Магдебурге”. Из радиограмм, которыми немцы пересылались с подводными лодками, план раскрылся. И даже раньше Шеера, 30 мая, британский командующий Джеллико вывел в море весь Гранд Флит (Большой флот).
Германских подводников сумели обмануть, они доложили о выходе лишь “нескольких кораблей”. На самом деле на Шеера двинулась армада из 150 кораблей, в том числе 28 дредноутов, 9 линейных крейсеров, 8 броненосных и 26 легких, 79 эсминцев. В авангарде Джеллико выслал эскадры адмиралов Битти и Томаса. Шеер вывел флот 31 мая. В авангарде пошла эскадра адмирала Хиппера. У немцев было 16 дредноутов, 5 линейных крейсеров, 6 старых линкоров, 11 легких крейсеров и 61 эсминец. Авангардные отряды Хиппера и Битти обнаружили друг друга западнее пролива Скагеррак. Как и предусматривалось, Хиппер развернулся, чтобы навести противника на основные силы, Битти устремился за ним. С дистанции 15 км открыли огонь. Немцы стреляли лучше, один за другим взорвались две махины английских линейных крейсеров. К месту боя подоспела и эскадра Томаса, с обеих сторон пустили миноносцы, они схлестнулись во встречной схватке.
Вскоре британцы заметили приближающийся флот Шеера. В свою очередь, повернули назад. Немцы погнались за ними, потопили еще один линейный крейсер и два броненосных. На море лежал густой туман, и около 18 часов германские корабли внезапно наткнулись на всю массу Гранд Флита. Наступил “дер Таг” – тот самый День, к которому так долго готовились германские моряки. День битвы с морской мощью Англии. Но он наступил совершенно неожиданно для немцев, они растерялись. Джеллико перестроил флот огромной колонной, она стала охватывать наприятеля, изгибаясь дугой. Корабли Шеера попали под сильнейший обстрел, он развернулся на 180 градусов, эсминцы прикрыли отход торпедными атаками, поставили дымовую завесу.
В дыму и тумане противники потеряли друг друга. Шеер пытался уйти к своим берегам, англичане двигались наперерез ему, и германский строй в тумане влез прямо в центр боевого порядка британцев, подставился под массированный огонь. Пришлось снова поворачивать, отрываться, прикрываться дымовой завесой. Потом стало темнеть, а к ночному бою обе стороны оказались не готовы. Ждали утра. Шеер держал свои силы в кулаке, готовился прорываться. А Джеллико надеялся перехватить его, пошел между неприятельским флотом и берегом. Чтобы не упустить немцев, растянулся подлиннее, разделил корабли на три эскадры. Далеко впереди линейные крейсера, потом дредноуты, а в арьергарде легкие крейсера и эсминцы.
А утром Шеер как раз и ринулся в разрыв между главными силами англичан и арьергардом. Британские миноносцы и крейсера смело напали на него, потопили линкор “Поммерн”, но и самим крепко досталось. Дредноуты Джеллико замешкались и на помощь им не пришли. Неприятельские корабли проскочили и укрылись в устьях германских рек. Ютландское сражение завершилось. Кайзер поспешил объявить о грандиозной победе. Немцы потеряли 1 старый линкор, 4 легких крейсера и 5 эсминцев, 2551 погибших и 507 раненых. Британский урон был куда больше – 3 линейных крейсера, 3 броненосных, 8 эсминцев, 6094 человека погибших, 510 раненых и 177 пленных. Но для англичан такие потери не были ощутимыми, они сохранили господство на морях.
Ну а на Итальянском фронте генерал Кадорна действовал по прежней схеме. Наращивал силы, формировал новые дивизии и повторял лобовые атаки на единственном выбранном направлении. В марте от предпринял пятое наступление на Изонцо. Его отбили. Стал готовить шестое. Теперь собрал аж 54 дивизии, против них стояло 17. Но и австрийцы готовили удар. Почти вся итальянская армия стянулась к Изонцо, к восточному участку границы, а Конрад задумал сокрушить ее с севера, у Трентино. Там были горы, местность считали труднопроходимой и держали мало войск. Австрийцы скрытно подвезли сюда 18 дивизий и 2 тыс. орудий. 15 мая они загремели. Фронт прорвали сразу. Австрийские соединения начали продвигаться на юг, нацеливались на Венецию, грозя отрезать итальянскую армию от всей страны. Итальянцы и не подумали маневрировать, организовать своей массой войск контрудар. Они бросили позиции и покатились на запад, лишь бы выбраться из мешка – и было ясно, что не успеют. К 1 июня австрийцы заняли Аршеро и Азиаго, оттеснили итальянцев на последние отроги гор. Дальше открывался путь на равнину, на Падую и Венецию. Италия возопила о помощи. К кому? Ну конечно, к России. Которой перед этим продавала негодные ружья.
БРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ.
О кредитах и поставках вооружения для России шли бесконечные переговоры, что-то закупалось, огромные суммы ухнули не пойми в какие заграничные дыры, но кризис со снабжением был преодолен лишь тогда, когда… Россия смогла обеспечить себя сама. Сама, за счет собственной промышленности, причем очень быстро. Весной 1916 не хватало только тяжелой артиллерии, ее производство еще не освоили. Но трехдюймовок выпускалось достаточно, на всех фронтах изношенные орудия заменили новыми. Снаряды уже шли сплошным потоком, на ящиках рабочие писали: “Бей, не жалей!” Для повышения темпа огня батареи учили стрелять не по отмашкам офицеров, а “по огню” – наводчики держатся за шнуры, глядя друг на друга, и бьют дружной очередью вслед за правофланговым орудием.
Пулеметов стало в 2-3 раза больше, чем в начале войны. В массовых количествах поступали гранаты. На фронте появились 90-мм бомбометы, ранцевые огнеметы, ружейные гранатометы, броневики, дымовые шашки, химические снаряды. Профессор Зелинский разработал весьма эффективный угольный противогаз, и всего через год после первых немецких газовых атак противогазы имели не только все бойцы на передовой, но даже лошади. (Французы еще год пользовались ватно-марлевыми повязками). И солдаты повеселели – дескать, теперь воевать можно! Иванова наконец-то сняли с командования фронтом. Царь не хотел обижать старика, придумал ему бездельную должность советника при Ставке. А на его место был назначен Брусилов. Начальником штаба у него стал генерал Клембовский, 8-ю армию принял Каледин.
На Востоке неприятель оставил 90 дивизий (48 германских и 42 австрийских) против 141 русской. Полезный опыт России противник перенимал, для удобства управления войсками создал объединения наподобие фронтов. Группировку против Северного фронта возглавлял Гинденбург, против Западного – принц Леопольд Баварский, против Юго-Западного стояли 4 австрийских и германская армии, подчиненные Конраду. 14 апреля в Ставке собралось совещание по планам летней кампании. Поскольку межсоюзническая конференция постановила наносить удары по германцам, то и русское командование подстроилось к этим замыслам. Основной удар предполагался силами Западного фронта из района Молодечно на Вильно. Эверту передавалась большая часть резервов и тяжелой артиллерии. Северный фронт наносил вспомогательный удар на Вильно от Двинска. А Юго-Западному фронту предписывалось готовить наступление в помощь Западному, а подключиться, если у соседей будет успех.
Но с возражениями выступил Куропаткин: “Прорвать фронт совершенно невероятно, ибо их укрепленные полосы настолько развиты и сильно укреплены, что трудно предположить удачу”. Его поддержал Эверт. Указывал, что для прорыва нужно гораздо больше тяжелой артиллерии, а пока ее нет, лучше вообще не наступать. Оба военачальника понесли большие потери в марте. На Западе их сочли бы “обычными”, но русские генералы мыслили иначе, чем Жоффр и Фалькенгайн. Выхода из “позиционного тупика” они не видели, а посылать солдат в огонь понапрасну не хотели.
Хотя сидеть в глухой обороне и дожидаться, пока у немцев истощатся ресурсы, тоже получалось неприемлемо. С затягиванием войны ухудшалось внутреннее положение России, да и с союзниками договорились нажать на противника совместными усилиями. Однако Брусилов уже видел решение проблемы. Попросил, чтобы его фронту тоже разрешили наступать – если и не добиться успеха, то отвлечь противника с главного направления. Алексеев согласился, только предупредил, что не сумеет выделить дополнительных сил. Эверт и Куропаткин смотрели на Брусилова с недоумением – сочли, что новый главком фронта просто желает выслужиться. Но и сами поправились, что вообще-то наступать они могут, но за успех ручаться нельзя. Директиву изменили, Юго-Западному фронту предписали вспомогательный удар на Луцк.
Задача прорвать фронт и впрямь была тяжелейшей. Противник наращивал оборону 9 месяцев. Кайзер посетил участок Южной армии (против русских 7-й и 11-й) и пришел в восторг. Объявил, что таких позиций он не видел даже на Западе. А австрийцы были настолько уверены в неприступности своих рубежей, что даже устроили в Вене выставку, демонстрировали макеты и снимки оборонительных сооружений как высшие достижения фортификации. За неделю до руского наступления Фалькенгайн и Конрад обсуждали, не опасно ли будет снять еще несколько дивизий в Италию. Пришли к выводу – не опасно, русским укреплений не одолеть.
Оборона состояла из 3 полос, примерно в 5 км друг от друга. Самой сильной была первая. Опорные узлы, 2-3 линии сплошных траншей, на всех высотах доты. В траншеях блиндажи и убежища, врытые в землю, часть – железобетонные, часть – с двухметровыми перекрытиями из бревен и земли. Перед окопами тянулись проволочные заграждения (2-3 полосы по 4-16 рядов), на некоторых участках через них пропускался ток, подвешивались бомбы, ставились мины. А в глубь от опорных узлов шли отсечные позиции, так что и в случае прорыва атакующие попадали в мешок, простреливались с флангов. Две тыловых полосы были оборудованы слабее (1-2 линии траншей). А между полосами и линиями окопов устраивались засеки, волчьи ямы, рогатки.
У Юго-Западного фронта не было ощутимого численного превосходства. В нем насчитывалось 40,5 пехотных и 15 кавалерийских дивизий (534 тыс. штыков и 60 тыс. шашек), 1770 легких и 168 тяжелых орудий. У немцев и австрийцев на этом участке было 39 пехотных и 10 кавалерийских дивизий (448 тыс. штыков и 38 тыс. сабель), 1301 легких и 545 тяжелых орудий. Но Брусилов распределил войска неравномерно. Треть сил от сосредоточил на правом фланге, в 8-й армии. Основная ее группировка наносила удар на Луцк и дальше на Ковель. А севернее прорывалась маневренная группа Гилленшмидта – на Маневичи и тоже на Ковель. Противника брали в клещи, он должен был отступить. При этом немцам пришлось бы отходить и по соседству, на участке Западного фронта, Юго-Западный помогал ему.
Но Брусилов полагал, что полностью скрыть подготовку невозможно, опять же, прорыв на одном участке можно закрыть за счет других. Поэтому предусмотрел наступление по всему 450-километровому фронту. Связать противника, запутать, чтобы не разобрался, какое направление главное, бить повсюду. Это позволит и самому маневрировать, использовать места, где наметился успех. Всем армиям предписывалось создать свои ударные группировки, 11-й Сахарова наступать на Броды, 7-й Щербачева на Галич, 9-й Лечицкого на на Черновцы и Коломыю. Но и все корпуса, которые не войдут в армейские ударные группировки, должны были готовить собственные участки прорыва. Таким образом, атака намечалась на 13 армейских и корпусных участках, к этому добавлялось 20 ложных.
Брусилов одним из первых понял – в изменившихся условиях войны залог успеха лежит не только в количественном соотношении сил. Требуется еще и детальная, четко отлаженная организация. Срок подготовки определялся в 1,5 месяца, и за это время была проведена невиданная по масштабам черновая работа. Штаб фронта выпустил подробнейшие методические указания. На всех участках прорыва развернулись инженерные работы, ими руководил генерал Величко (репрессирован в 1929 г.). Заранее оборудовались артиллерийские позиции, командные и наблюдательные пункты. Траншеями сближались с противником на 100-200 м, чтобы преодолеть расстояние одним броском.
Была произведена аэрофотосъемка всего неприятельского фронта. С помощью проекционного фонаря снимки переносились на карту, увеличивались, размножались. Каждому офицеру выдавали план его участка в масштабе 250 саженей в дюйме (в 1 см 200 м) с точным расположением позиций противника. Сотни наблюдателей круглосуточно следили за передним краем, засекали огневые точки, батареи, командные пункты. Дополняли данными от пленных, агентурной разведки. Все цели наносились на карты, получали номера.
Собственные намерения тщательно скрывали. Войска сосредотачивали на удалении от фронта, артиллерию – в лесах, маскировали брезентом и ветками, проверяли маскировку с воздуха. Но командиры всех звеньев заранее выезжали на передовую, а артиллеристы на будущие позиции своих батарей, изучали местность, приборами определяли растояние до целей, рассчитывали исходные данные для стрельбы. В тылах всех армий оборудовались учебные городки с укреплениями, сходными с настоящими, проводились тренировки солдат.
Особое внимание уделялось артиллерийскому наступлению, этот термин и родился в Брусиловском прорыве. Никакой стрельбы по площадям – каждая батарея знала свои цели, основные и запасные. Не допускалось ни малейшего перерыва между концом артподготовки и штурмом. Тяжелые орудия переносили огонь в глубину, по скоплениям вражеских резервов, позициям артиллерии. Легкие батареи “до крайней возможности” подавляли неприятельские окопы, потом одни из них ставила перед наступающими частями огневую завесу от контратак, а другие снималась с места и сопровождала пехоту. С ней требовалось взаимодействовать очень тесно. Для этого артиллерийские начальники подчинялись общевойсковым, должны были находиться при них. Часть легких батарей напрямую передавалась командирам полков, а наблюдатели с телефонами направлялись в батальоны – быстро и точно манирулировать огнем.
Участки прорыва установили в 15 – 35 км, чтобы не простреливались с флангов. Атака предполагалась волнами цепей, но гораздо более редких, чем у французов (интервалы 5 шагов вместо 1-2). Каждый полк образовывал 4 волны, они шли одна за другой на расстоянии 150-200 шагов (во Франции 50-70). В ротах создавались штурмовые группы с пулеметами, гранатами, дымовыми шашками, ножницами для резки проволоки. Вводилось новшество, движение перекатами – первые 2 волны на передовой треншее не останавливаются, а проскакивают и захватывают вторую. А третья и четвертая волны проходят через них, со свежими силами атакуют следующую линию. Затыкание “дыр” с помощью резервов категорически запрещалось. Брусилов указывал, что всех дыр не закроешь, а без риска на войне нельзя. Проломить в нужном месте, а в других враг и сам не выдержит, побежит.
Чтобы поднять боевой дух солдат, до них доводили факты зверств на оккупированной территории, обращения с русскими пленными. Произошел и показательный случай с “братанием”. Эти мероприятия начались во Франции с Рождества 1915 г. и выглядели довольно лицемерно. По команде офицеров встречались на нейтральной полосе, обменивались символическими подарками и по команде расходились, озираясь, не пальнут ли в спину. У русских психология была другая: если уж “брататься”, то всей душой. Немцы стали этим пользоваться, сеять пацифистские настроения. А на Пасху 1916 г. около 100 солдат пошли “похристосоваться” с германцами, и их попросту взяли их в плен. Брусилов объявил об этом в приказе, завершив его выводом: “Все контакты с противником разрешаются лишь посредством винтовки и штыка!”
Но и русские вели агитацию среди неприятелей. Еще в 1914 г. из 900 чехов, подданных России, была сформирована дружина. А когда враг начал вербовать в войска пленных поляков, финнов, мусульман, царь ответил адекватно, из пленных добровольцев составилась Чехословацкая бригада. Брусилов распределил ее подразделениями по разным армиям, чтобы чехи и словаки склоняли к сдаче соотечественников.
Срок готовности к наступлению главнокомандующий фронтом назначил на 14 мая, но с “ефрейторским зазором”. По планам Ставки оно намечалось 15 июня. И “зазор” пригодился. Грянула катастрофа в Италии. Король Виктор-Эммануил и Кадорна обратились к царю, умоляли выручить, о том же просил Жоффр. По всему выходило, что спасать союзников действительно надо. Италия оттянула на себя почти половину австрийских сил, а к середине июня она могла уже рухнуть. Алексеев запросил Брусилова, нельзя ли начать раньше? Тот ответил, что будет готов 1 июня, но в этом случае немцы кинут на него тучи войск с других фронтов. Просил, чтобы и Западный начал раньше. Однако Эверт полагал, что не успеет подготовиться, и Алексеев пошел на компромисс. Сдвинул Юго-Западному фронту начало операции на 4 июня, а Западному на 10 июня.
Ударные группы выдвигались на исходные рубежи всего за несколько дней до штурма, артиллерия за сутки. Выходили по ночам, на дорогах стояли регулировщики, следили за светомаскировкой. Батареи начали начинали пристрелку отдельными орудиями, чтобы не насторожить неприятеля. Противник не подозревал, что над ним собирается гроза. А инженерные работы, именно из-за их размаха, он расценил по-своему – русские усиливают оборону. По иронии судьбы 4 июня у эрцгерцога Иосифа Фердинанда, командующего 4-й австрийской армии, был день рождения. В этот же день решили устроить в войсках праздник по случаю побед в Италии… А на рассвете врага по всему фронту “поздравили” русские пушки.