Иностранная критика о л.н. толстом

В печати всего мира о гр. Л.Н. Тостом написано множество статей и книг. Все произведения его, не выходящие из сферы искусства, всюду признаются созданиями наивысшей художественной красоты и от времени не утрачивающими своего литературного значения. Вся европейская критика удивляется могучей творческой силе нашего писателя, его всеобъемлющей эпической фантазии, величайшему реализму в изображении действительности, глубокому знанию человеческого сердца, психологическому анализу, обнажающему душу его героев, и глубокому пониманию возвышенных красот природы. По значительности влияния, оказываемого на нравственные понятия современности, Л.Н. ставится наряду с такими избранными мыслителями, как Шопенгауэр, Эмерсон и Дарвин. Также отдается дань высокого почтения и личному характеру Л.Н. Те из иностранцев, которым доводилось близко наблюдать его, поражаются его увлекательной искренностью, которая, по их отзывам, влияет на собеседника более чем какие бы то ни было доводы. Это – ум ясный, прозорливый и чрезвычайно терпимый к мыслящим иначе.

Только нравственно-религиозные идеи Л.Н. и его искание правды жизни в слиянии с народом вызывают отрицательное отношение и разногласие в мнениях заграничной критики. Толстой ведь не преклоняется ни перед наукой, ни перед искусством, ни перед культурой.

Он далек от почтения и к интеллигенции вообще и в частности – к политическому и ученому величию. Он проповедует возвращение к природе, он ищет идеала в жизни самых низших слоев общества. Достигши вершин славы, он стал вести простую жизнь труженика, усердно работать с крестьянами в поле и писать для них книги. Он старался отождествиться с крестьянином в занятиях, даже в одежде и во внешности, отчасти для того, чтобы основательно изучить его образ мыслей и чувств, частью же для того, чтобы ни в чем не возвышаться над ним.

Все это не могло не изумлять культурного европейца. И действительно, такие «странности» в заграничной печати приписывались исключительной «субъективности» и «мистичности» нашего писателя. Лишь более вдумчивая критика отнеслась к ним иначе, усмотрев здесь одно из оригинальнейших свойств русских писателей. Тогда как в Германии писатели верят только в разум, а в Англии – в силу самостоятельной личности и во Франции – в дарования, писатели русские преклоняются лишь пред нравственными идеалами. Так и Л.Н. Толстому импонируют только две великие загадки – жизнь и смерть. И вот он, один из самых светлых современных умов, посвящает себя попыткам разрешить трудные и значительные вопросы социальной и умственной жизни самым простым и примитивным образом. Идеал его о возвращении к природе вовсе не совпадает с таким же идеалом Ж.-Ж. Руссо, а разве только напоминает последний, да к тому же имеет чисто религиозный характер. Каратаев в «Войне и Мире» производит глубокое впечатление на Безухова не только потому, что он примитивное создание, но и потому, что он обладает смирением и христианской любовью к ближнему, которых недостает цивилизованному человеку. При всем своем пессимизме, какими бы мрачными ни казались ему условия жизни, Л.Н. постоянно стремился к достижению этого идеала и проповедовал другим о необходимости его осуществления. Самый пессимизм в произведениях нашего великого писателя, по оценке иностранных критиков, существенно отличается от западно-европейского пессимизма. Например, в новейшей французской литературе пессимизм выражается в недовольстве жизнью и в скуке жизни. Французским писателям этого направления опротивело и опошлилось все, что они наблюдали. И герои, создаваемые этими пессимистами, удаляются в одиночество, стараясь заменить действительность чем-нибудь искусственным. Для французского пессимиста жизнь лишена значения и над разгадыванием ее смысла не стоит ломать себе голову. Единственно, что удостаивается внимания этих пессимистов, это – искусство. И все то, что они презирают в действительности, они ценят, как только находят его в искусстве. Для Л.Н. Толстого, напротив, жизнь – такое серьезное и неисчерпаемое дело, что интерес нашего писателя к искусству с самого начала его литературной деятельности был незначителен в сравнении с интересом, с каким он относился к вопросам жизни и смерти. Самостоятельного значения искусство для него не имело никогда и в последний период своей деятельности он отрекался от своих прежних произведений, как слишком искусственных. Искусство для него имеет значение лишь как орган правдивых и верных воззрений на жизнь, как воспитывающая народ сила высшего порядка. Поэтому он отрицает значение формы, стиля, т.е. того элемента, который особенно ценится искусством для искусства. Для него же ценна литература, как орган для идей, а не литература, культивирующая лишь художественную форму. Только там, где имеются великие иллюзии и великие мысли, и обретается тот жизненный принцип, который препятствует литературе быть непроизводительной и бесплодной.

По разъяснению наиболее выдающихся иностранных критиков, Л.Н. Толстой учит, что человек должен быть счастливым, как и должен быть чистым нравственно. Чтоб быть счастливым, надо иметь возможно меньше потребностей. Человеческое счастье для него состоит в равновесии между потребностями и удовлетворением их: чем меньше потребностей, тем легче их удовлетворить, тем достижимее счастье. Все внешнее, блестящее, всякие ложные идеалы, всякая ложь культуры ему противны, потому что они доставляют человеку лишь кажущееся счастье, приносящее ему разочарование, отчаяние и горе. Но того, что Лев Николаевич называет счастьем, очень легко достигнуть, по его мнению. И в этом ничего нет мистического и неясного. Это вовсе не квиетизм. Это то, чем обладают миллионы людей, вполне конкретное и приятное, к чему инстинктивно стремится даже самый просвещенный культурный человек: жизнь под свободным небом, при солнечном свете и на свежем воздухе, общение с землей, с растениями, и животными, труд и, во-первых, приятный и свободный труд, во-вторых, физический труд, дающий человеку аппетит и крепкий укрепляющий сон; чистая, ненарушимая семейная жизнь, свободное, любвеобильное общение с разнообразными людьми, наконец, здоровье и безболезненная смерть. Вот и вся тайна настоящего человеческого счастья. Вот, что, по мнению Л.Н., может мешать достижению этого счастья, будут ли то предрассудки или учреждения, – подвергается его беспощадной критике и страстному порицанию.

Весьма характерен и отзыв о нашем писателе, недавно напечатанный другим выдающимся иностранцем.

Американский дипломат Андрью Уайт, бывший посланником в Берлине, рассказав о своем посещении Л.Н. Толстого в Ясной Поляне и изложив свой спор с ним, причем американец совершенно разошелся с ним в коренных воззрениях, пишет в заключение своего отчета об этом свидании: «Парадоксы Льва Толстого могут забыться, но его жизнь, полная самоотвержения, его благородные мысли, его высокие идеалы все более будут оказывать светлое влияние на обновление России».

Ф. Б.

58. «Петербургская газета», 1903, 28 августа