Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 20 НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ

(О г. ПОТРЕСОВЕ И В. БАЗАРОВЕ)

Бывают такие литературные выступления, все значение которых состоит в их геростратовском характере. Самое дюжинное литературное произведение, вроде, например, известных «Предпосылок» Эд. Бернштейна, получает выдающееся политическое значение, становится манифестом внутримарксистского течения, по всей линии отходящего от марксизма. Такое же выдающееся значение по своему геростратовскому характеру имеют, несомненно, статья г. Потресова о пустяках в февральском номере «Нашей Зари» за прошлый год и ответ В. Базарова в апрельской книжке «Нашей Зари». Конечно, затронутые этими статьями вопросы далеко не так глубоки, не так широки, не имеют того международного значения, как вопросы, поднятые (вернее: выдвинутые вслед за буржуазией) Бернштейном, но для нас, русских, в период 1908—1909—1910—? годов, это — вопросы громадной, кардинальной важности. Поэтому статьи г. Потресова и В. Базарова не устарели, и говорить о них необходимо, обязательно.

I

Любитель искусственных, вычурных, вымученных словечек г. Потресов посвящает свою статью «современной драме наших общественно-политических направлений». На самом деле ровнехонько ничего драматического он не указал и не мог указать в той послереволюционной

Обложка журнала «Мысль» № 2, январь 1911 г., в котором были напечатаны вторая глава статьи В. И. Ленина «О статистике стачек в России» и начало статьи «Наши упразднители (О г. Потресове и В. Базарове)»

Уменьшено

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ 115

эволюции либерализма, народничества и марксизма, о которой взялся говорить. Зато комического в рассуждениях г. Потресова не оберешься.

«Именно либерализм, — пишет г. Потресов, — как идейное течение, являет собой картину величайшего разложения и величайшей беспомощности. Взять хотя бы эту углубляющуюся трещину, которая залегла между либерализмом практическим и либерализмом теоретизирующим», — между «эмпиризмом» «Речи» Милюкова и теориями веховцев.

— Полноте-ка, любезнейший! Углубляющаяся трещина залегла между тем, что вы и подобные вам полулибералы говорили и думали о кадетах в 1905—1906— 1907 годах, и тем, что вы вынуждены признать, путаясь и противореча себе, в 1909—1910 годах. Противоречие между «эмпиризмом» либеральных практиков и теориями господ à la Струве вполне ясно сказалось даже раньше 1905 года: припомните-ка, как сбивалось буквально на каждой своей попытке «теоретизировать» тогдашнее «Освобождение»63. Если вы теперь начинаете соображать, что либерализм «оказался» будто бы «разорванным» (это опять и опять словесный выверт, пустая фраза, ибо веховцы как раз не разорвали с «Речью» и обратно, а ужились, и уживаются, и уживутся отлично), «бесплодным», «висящим в воздухе», что это лишь «наименее устойчивая» (sic!* ) «часть буржуазной демократии», «недурной податель избирательных бюллетеней» и проч., — то ваши крики о «драме» либерализма знаменуют лишь трагикомедию краха ваших иллюзий. Либерализм «оказался» наименее устойчивой частью буржуазной демократии как раз не в настоящее время, не в трехлетие 1908—1910 годов, а именно в предыдущее трехлетие. «Наименее устойчивы» те квазисоциалисты, которые преподносят публике горчицу после ужина. Отличительным признаком предыдущего трехлетия, по разбираемому г. Потресовым вопросу, является «висящий в воздухе» либерализм, «бесплодный» «податель избирательных бюллетеней»

__________

* - так! Ред.

116 В. И. ЛЕНИН и т. д. Тогда признание такого характера либерализма было политической задачей дня, предостережение масс было злободневной обязанностью не только социалистов, но и последовательных демократов. В марте 1906 года, а не в феврале 1910, важно было предостережение насчет того, что либерализм кадетов висит в воздухе, что он бесплоден, что объективные условия сводят к ничтожеству, к комедии «недурных подателей избирательных бюллетеней», что кадетские победы — неустойчивый зигзаг между «серьезным» конституционализмом (читай: якобы конституционализмом) Шиповых или Гучковых и борьбой за демократию тех элементов, которые не висят в воздухе и не ограничиваются влюбленным созерцанием избирательных бюллетеней. Припомните-ка, любезнейший, кто говорил эту правду о либералах вовремя, в марте 1906 года?64

Отличительным признаком, своеобразной чертой нашего трехлетия (1908—1910) является вовсе не «бесплодность» «висящего в воздухе» и т. д. либерализма. Наоборот. В классовом бессилии либерализма, в его боязни перед демократией, в его политическом убожестве ничего не изменилось, но это бессилие достигло апогея тогда, когда были возможности проявить силу, когда были налицо условия, давшие либералам полное преобладание на известной хотя бы арене действия. Вот, когда кадеты имели большинство в I, например, Думе, тогда они могли использовать это большинство для службы демократии и для торможения дела демократии, для содействия демократии (хотя бы в маленьком деле, скажем, в организации местных земельных комитетов) и для нанесения ударов в спину демократии. Вот для этого периода характерно, что кадеты «висели в воздухе», что «недурной податель избирательных бюллетеней» оказался сочинителем наказов для будущей октябристской Думы, и только.

В следующее же трехлетие кадеты, оставаясь тем, что они есть, чем они всегда были, кадеты менее «висят в воздухе», чем прежде. Вы похожи, г. Потресов, как

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ 117

раз на того героя народного эпоса, который не совсем вовремя выкрикивает свои пожелания и свои мнения. Веховцы 1909 года меньше «висят в воздухе», чем Муромцев 1906 года, ибо веховцы приносят серьезную пользу, служат деловую службу такому классу, который имеет большую силу в народном хозяйстве России, именно землевладельцам и капиталистам. Веховцы помогают этим достопочтенным людям собирать арсенал оружий для идейно-политической борьбы с демократией и социализмом: это — такое дело, которое не может быть разрушено никаким разгоном Думы, никакими вообще политическими треволнениями на данной общественно-экономической почве. Пока существует класс землевладельцев-помещиков и капиталистов, будут существовать и их публицистические приказчики: Изгоевы, Струве, Франки и К0. А вот «дело» Муромцевых и перводумских кадетов вообще могло быть «разрушено» (ибо дела-то у них не было, а были слова, развращающие народ, а не служащие народу) разгоном Думы.

Кадеты в третьей Думе — та же партия, с той же идеологией, с той же политикой, в значительной степени с тем же личным составом, что в первой Думе. И именно поэтому кадеты в третьей Думе гораздо меньше «висят в воздухе», чем в первой. Вы этого не понимаете, любезный г. Потресов? Напрасно же вы брались рассуждать о «современной драме наших общественно-политических направлений»! Я вам даже скажу по секрету, что и впредь, в течение, вероятно, довольно значительного времени, политическая деятельность кадетов не будет «бесплодна» — не только благодаря реакционной «сильноплодности» веховцев, но и благодаря тому, что, пока есть у демократии политические караси, будет чем жить и щукам либерализма. Пока есть такая неустойчивость в социализме, такая дряблость в демократии, которая иллюстрируется очень наглядно фигурами à la Потресов, до тех пор искусства «эмпириков» либерализма всегда хватит для уловления этих карасей. Не горюйте, кадеты: вам есть чем жить, пока живы Потресовы!

118 В. И. ЛЕНИН

II

Говоря о народничестве, г. Потресов еще менее сводит концы с концами. Кадетов он называет «бывшими демократами» и даже «бывшими либералами». Про крестьянство он говорит: «вошедшее в политическую жизнь крестьянство (по мнению г. Потресова оно еще не вошло в эту жизнь) начало бы совершенно новую главу истории — историю крестьянской демократии — и тем самым поставило бы крест над старой, интеллигентской, народнической».

Итак, кадеты — бывшие демократы, а крестьянство — будущие. Где же настоящие? Или демократии, массовой демократии не было в России 1905—1907 годов? нет в России 1908—1910 годов? Настоящее припрятано Потресовым посредством различных «обходных», обходящих суть вопроса, фраз, ибо прямое и простое признание несомненного настоящего бьет в лицо всей ликвидаторской философии гг. Потресовых. Это простое и прямое признание вполне бесспорного теперь исторического факта состоит в том, что кадеты никогда в России сколько-нибудь массовой демократии не представляли, никогда демократической политики не вели, а крестьянство — то самое «многомиллионное крестьянство», о котором говорит и г. Потресов, эту буржуазную демократию (со всеми ограниченностями буржуазной демократии) представляло и представляет. Г. Потресов увиливает по этому коренному вопросу, чтобы спасти именно ликвидаторскую философию. Не спасете!

Стараясь обойти прошлое и настоящее крестьянской демократии, г. Потресов опять попадает впросак, уверенно говоря о будущем. Опять опоздали, любезнейший! Вы сами говорите о «возможных последствиях закона 9 ноября» — значит, сами признаете возможность (конечно, чисто абстрактную) его успеха65 . А при таком успехе «новая глава истории» может быть главой не только из истории крестьянской демократии, а также из истории крестьянских аграриев.

Развитие крестьянского хозяйства в России, а следовательно, и крестьянского землевладения и крестьян-

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ 119

ской политики, не может идти иначе, как капиталистически. Народническая аграрная программа в ее сути, в виде, например, известной платформы 104-х (I и II Думы)66 , не только не противоречит этому капиталистическому развитию, а, напротив, означает создание условий для самого широкого и самого быстрого капиталистического развития. Современная аграрная программа означает, наоборот, самое медленное, самое узкое, наиболее отягченное следами крепостничества капиталистическое развитие. Объективные, историко-экономические условия не решили еще того, которая из этих программ в последнем счете определит форму буржуазных аграрных отношений новой России.

Таковы те простые факты, которые приходится запутывать представителям ликвидаторства.

«Неизменным при всех переменах, — пишет г. Потресов о переменах в интеллигентской, народнической демократии, — осталось одно: в интеллигентскую идеологию на крестьянской подкладке конкретное крестьянство не внесло до сих пор (!) своего корректива».

Это — чисто веховская и насквозь лживая фраза. В 1905 г. на открытой исторической сцене было самое «конкретное» и самое рядовое, массовое крестьянство, внесшее целый ряд «коррективов» в «интеллигентскую идеологию» народников и народнических партий. Не все эти коррективы поняты народниками, но крестьянство их внесло. В 1906 и 1907 гг. самое «конкретное» крестьянство создало трудовые группы и проект 104-х, внеся этим ряд коррективов, частью отмеченных даже народниками. Общепризнано, например, что «конкретное» крестьянство обнаружило свои хозяйские стремления и вместо «общины» одобрило личное и товарищеское землевладение.

Веховцы, очищая либерализм от демократии и превращая его систематически в прислужника денежного мешка, выполняют правильно свое историческое назначение, когда объявляют движение 1905—1907 годов интеллигентским и уверяют, что конкретное крестьянство

120 В. И. ЛЕНИН

не внесло своего корректива в интеллигентскую идеологию. Трагикомедия ликвидаторства в том и состоит, что оно не замечает, как его утверждения превратились в простой перепев идей веховцев.

III

Это превращение становится еще более очевидным, когда г. Потресов переходит к рассуждениям о марксизме. Интеллигенция — пишет он — «заслоняла собой... своим партийно-кружковым строительством пролетариат». Вы не сможете отрицать того факта, что в самый широкий оборот, и через «Вехи» и через всю либеральную печать, эта идея пущена буржуазией, использована ею против пролетариата. Аксельрод писал в том самом фельетоне, в котором он выдвигал эту идею, о «проказнице-истории», которая могла бы доставить буржуазной демократии вождя из школы марксизма. Проказница-история воспользовалась той ямой, которую Аксельрод любезно грозился вырыть для большевиков, чтобы поместить в этой яме самого Аксельрода!

Если вы перейдете к объективным историческим фактам, то все они, вся эпоха 1905—1907 годов, хотя бы даже выборы во II Думу (если взять для примера факт не из самых крупных, но из самых простых), доказали бесповоротно, что «партийно-кружковое строительство» не «заслоняло» пролетария, а непосредственно перешло в партийное и профессионально-союзное строительство широких масс пролетариата.

Но перейдем к главному, к «гвоздю» геростратовского выступления г. Потресова. Он утверждает, что марксистская мысль «дурманит себя гашишем пустяков» — борьба с махизмом и борьба с ликвидаторством, — «дебатируя обо всем, о чем угодно, но только не о том, что является нервом такого общественно-политического направления, как марксистское, но только не о вопросах экономики и не о вопросах политики». Сколько их, этих вопросов, восклицает г. Потресов. «Как идет экономическое развитие России, какие перемещения сил производит оно под сурдинку реакции, что тво-

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ 121

рится в деревне и в городе, какие изменения несет это развитие в социальный состав рабочего класса России и проч. и проч.? Где ответы или приступ к ответу на эти вопросы, где экономическая школа русского марксизма?»

Ответ, и уже во всяком случае приступ к ответу, дан той самой «иерархией», существование которой г. Потресов злостно и лицемерно отрицает. Развитие русского государственного строя за последние три века показывает нам, что он изменял свой классовый характер в одном определенном направлении. Монархия XVII века с боярской думой не похожа на чиновничьи-дворянскую монархию XVIII века. Монархия первой половины XIX века — не то, что монархия 1861 — 1904 годов. В 1908—1910 гг. явственно обрисовалась новая полоса, знаменующая еще один шаг в том же направлении, которое можно назвать направлением к буржуазной монархии. В тесной связи с этим шагом стоит и III Дума и наша современная аграрная политика. Новая полоса, таким образом, не случайность, а своеобразная ступень в капиталистической эволюции страны. Не решая старых проблем, не будучи в состоянии решить их, а следовательно, не устраняя их, эта новая полоса требует применения новых приемов подготовки к старому решению старых проблем. В этом — своеобразие этой невеселой, серой, тяжелой, но оказавшейся неизбежною, полосы. Из этого своеобразия ее экономических и политических особенностей вытекает своеобразие идейных группировок внутри марксизма. Те, кто признает новые приемы подготовки к старому решению старых проблем, сближаются на общей деловой почве, на общей задаче данного периода, хотя их продолжает разделять вопрос о том, как во время предыдущего периода следовало применять в тот или иной момент или двигать вперед старое решение. Те, кто отрицает (или не понимает) новых приемов подготовки или того, что перед нами стоят старые проблемы, что мы идем навстречу старому их решению, те покидают на деле почву марксизма, те оказываются на деле в плену у либералов (как Потресов, Левицкий

122 В. И. ЛЕНИН

и т. д.) или у идеалистов и синдикалистов (как В. Базаров и др.).

Находясь в плену у чужих людей и чужих идей, и Потресов, и Базаров вместе с их единомышленниками неизбежно запутываются и попадают в самое комичное, самое фальшивое положение. Г. Потресов, бия себя в грудь, кричит: «где этот приступ и каков этот ответ?». Мартов, так же хорошо зная этот ответ, пытается уверить публику, будто этот ответ признает «буржуазию у власти»: обычный прием либералов использовать вынужденное временное молчание противника! И нас с оскорбленным видом спрашивают при этом: что такое ликвидаторство? Да вот именно этот прием, почтеннейшие, когда люди, претендующие на принадлежность к «целому», пользуясь его ослабленностыо, уверяют публику, что «ответа» нет (тогда как «ответ» дан именно «целым»), есть уже один из приемов ликвидаторства (если не ренегатства).

Ликвидаторство есть «фантом в больном воображении», пишет г. Потресов, ибо нельзя ликвидировать то, «что уже не поддается ликвидации, чего на самом деле уже нет, как организованного целого».

Я лишен возможности полностью передать читателю мой взгляд на эти строки; чтобы приблизительно передать его, спрошу читателя: как называется человек, у которого ближайшие единомышленники и коллеги принимают выгодные для них предложения «целого» (именно как «целого») и который на другой день в печати заявляет: «целого» нет?

По этому пункту точка.

Встает вопрос принципиальный: может ли взгляд на необходимость старого решения старых проблем меняться в зависимости от степени распада — даже, если хотите, от исчезновения — «целого»? Всякий понимает, что нет. Если объективные условия, если коренные экономические и политические черты современной эпохи требуют старого решения, то, чем сильнее распад, чем меньше осталось от «целого», тем больше надо заботиться, тем горячее публицисту надо говорить о необходимости «целого». Следует признать

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ 123

новые приемы подготовки, как мы уже указали, но кто должен применять их? Ясно, что «целое». Ясно, что задачи публициста для тех, кто понял значение переживаемого периода, его основные политические особенности, диаметрально противоположны всей линии господ Потресовых. Не может быть и речи о том, чтобы кто-либо вздумал серьезно отрицать связь вышеизложенного мной «ответа» (на вопрос об экономике и политике данного момента) с антиликвидаторством.

От общепринципиальной постановки вопроса перейдем к конкретно-исторической. В период 1908—1910 годов вполне обрисовалось то течение в марксизме, которое проповедует необходимость старого решения, ведет соответственную линию. Обрисовалось и другое течение, все эти три года противодействовавшее признанию «старого решения» и созданию старых основных форм целого. Отрицать этот факт смешно. Обрисовалось и третье течение, все эти три года не понимавшее новых форм подготовки, значения деятельности извнутри III Думы и т. д. Такие люди превратили признание старого решения в фразу, заученную, но непонятую, повторяемую по привычке, а не применяемую сознательно, продуманно к изменившейся обстановке (изменившейся хотя бы в области думской работы, но, конечно, не только в этой области).

Связь ликвидаторства с всеобщим обывательским настроением «усталости» очевидна. «Уставшие» (особенно уставшие от ничегонеделанья) не заботятся о выработке себе точного ответа на вопрос об экономической и политической оценке текущего момента; они все несогласны с оценкой, данной выше и формально общепризнанной, как оценка от имени целого, но они все боятся и думать о том, чтобы противопоставить свою точную оценку, хотя бы оценку сотрудников ликвидаторской «Нашей Зари», «Жизни» и т. п. «Уставшие» твердят: старого нет, старое нежизнеспособно, омертвело и т. д. и т. п., но утруждать себя ответом, чисто политическим, точно формулированным ответом на обязательный (для всякого честного публициста обязательный) вопрос: что же именно нужно вместо старого,

124 В. И. ЛЕНИН

нужно ли восстановлять «не подлежащее (якобы) ликвидации, как уже ликвидированное» (по Потресову), утрудить себя этим они не намереваются. Три года они ругают старое, поносят его — особенно с таких подмосток, на которые вход защитникам старого воспрещается, и, нежно обнимаясь с Изгоевыми* , восклицают: какие это пустяки, какой фантом разговоры о ликвидаторстве!

Про таких «уставших», про г. Потресова и К0, нельзя повторить известного стиха: «они не предали, они устали свой крест нести; покинул их дух гнева и печали на полпути68.

Такие «уставшие», которые входят на трибуну публициста и с нее оправдывают свою «усталость» от старого, свое нежелание над старым работать, являются именно людьми, которые не только «устали», но и предали.

IV

К числу «пустяков» отнесена также г. Потресовым философская борьба материалистов, марксистов, с махистами, т. е. с идеалистами. Г. Потресов глубоко возмущен «вакханалией (— «друг мой, Аркадий Николаевич, не говори красиво!»69 ) этого философствования» и, называя при этом со стороны материалистов Плеханова и меня, характеризует нас как «вчерашних политиков». Над этим выражением я долго смеялся. Поистине, хвастовство тут настолько явно и так забавно, что нашему зайцу следовало бы дать клочок медвежьего ушка. Плеханов и т. д. — «вчерашние политики»! Сегодняшний политик, очевидно, Потресов и его «молодцы». Мило и откровенно.

Когда Аркадию Николаевичу случается, в виде исключения, сказать словечко без выверта и без ужимок, он себя сам побивает великолепнейшим образом. Понатужьтесь-ка, Аркадий Николаевич, попробуйте подумать: вы отрицаете ликвидаторство, как политическое направление, отличающее неменьшевизм от

__________

* См. его статью в «Русской Мысли»67, 1910 г., о веховце-Потресове. Ох таких объятий г. Потресову никогда не очиститься.

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ 125

большевизма, а Потресова и К от Плеханова и большевиков вместе взятых. И рядом с этим отрицанием вы называете Плеханова и имярека «вчерашними политиками». Посмотрите же, до чего вы неловки: ведь мы вместе с Плехановым можем быть названы вчерашними политиками как раз в том смысле, что для нас вчерашняя организация, как форма вчерашнего (по своим основам вчерашнего) движения, является обязательной и сегодня. Нас резко разделили с Плехановым и продолжают разделять вопросы о том, какие шаги следовало в тот или иной момент делать этой вчерашней организации на основе этого вчерашнего движения, но нас сближает борьба с людьми, которые сегодня отрицают именно основы вчерашнего движения (сюда относится и вопрос о гегемонии, к которому я сейчас перейду), именно основы вчерашней организации.

Ну что, Аркадий Николаевич, вы и теперь не понимаете, что такое ликвидаторство? Вы и теперь думаете, что нас с Плехановым сблизил какой-нибудь маккиавелистический план70 или злопыхательное желание «борьбой на два фронта» заменить «преодоление» ликвидаторства?

Но вернемся к «вакханалии философствования».

«Мы знаем, — пишет г. Потресов, — какой глубокой бороздой прошла в свое время через сознание германской социал-демократии борьба Энгельса с Дюрингом и как самые, казалось, абстрактные тезисы имели на деле живое конкретное значение для движения немецкого рабочего класса...» Самые абстрактные тезисы имели живое конкретное значение! Опять фраза и ничего более, как фраза. Попробуйте объяснить, если «вы знаете», какое «живое конкретное значение» имел тот тезис Энгельса, что философские рассуждения Дюринга о времени и пространстве ошибочны! В том-то и беда ваша, что вы заучили, как школьник: «спор Энгельса с Дюрингом имел великое значение», но не продумали, что это значит, и потому повторяете заученное в неверной, уродливо-неверной форме. Нельзя сказать, что «самые абстрактные тезисы (Энгельса против Дюринга) имели на деле живое конкретное значение для движения немецкого рабочего класса». Самые

126 В. И. ЛЕНИН

абстрактные тезисы Энгельса имели то значение, что разъясняли идеологам рабочего класса, в чем ошибочность отступлений от материализма к позитивизму и идеализму. Вот если бы вы дали такое, то есть философски сколько-нибудь определенное, изложение взглядов Энгельса вместо звонких, но пустых фраз о «глубокой борозде», «живом конкретном значении самых абстрактных тезисов», то вы сразу увидали бы, что ссылка на спор Энгельса с Дюрингом говорит против вас71 .

«... Мы знаем, — продолжает г. Потресов, — в истории формирования русского марксизма роль борьбы с субъективной социологией...»

А не роль позитивистских и идеалистических учепий Лаврова и Михайловского в ошибках субъективной социологии? Ведь у вас, Аркадий Николаевич, что ни выстрел, то мимо. Если брать историческую параллель, то надо выделить и точно указать то, что сходно в различных событиях, ибо иначе вместо исторического сравнения получится бросание слов на ветер. Если брать взятую вами историческую параллель, то надо спросить: возможно ли было «формирование» русского марксизма без выяснения Бельтовым основ философского материализма и их значения для опровержения Лаврова и Михайловского?72 Ответ на этот вопрос может быть только один, и этот ответ — если делать вывод из исторической параллели применительно к спору с махистами — говорит против г. Потресова.

«... Но именно потому, что мы знаем все это» (ну, конечно! мы видели теперь, что это значит, когда г. Потресов пишет: «мы знаем все это»), «мы и хотим, чтобы была, наконец, установлена живая реальная связь между занимающим нас философским спором и марксистским общественно-политическим течением, его задачами и запросами. А пока что...» — следует ссылка на письмо Каутского, на то, что махизм — Privatsache (частное дело), что спор о нем — «фата-моргана» и т. д.

Ссылка на Каутского есть образец обывательского суждения. Не в том дело, что Каутский «беспринципен», как острит (по-изгоевски острит) г. Потресов, а в том, что Каутский не знает, как обстоит дело с русским

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ 127

махизмом, и не претендует на знание этого. Каутский в своем письме признает Плеханова знатоком марксизма, выражает свое убеждение в непримиримости идеализма с марксизмом, и мнение, что махизм не идеализм (или: не всякий махизм — идеализм). Что Каутский ошибается в последнем пункте и особенно насчет русского махизма, это несомненно. Ошибка его вполне извинительна, ибо махизма в целом он не изучал, писал частное письмо с явной целью предостеречь от преувеличения разногласий. Русскому писателю-марксисту при таких условиях ссылаться на Каутского значит проявлять чисто обывательскую леность мысли и трусость в борьбе. Каутский мог надеяться в 1908 году, когда он писал свое письмо, что махизм в известном толковании «примирим» с материализмом, но в России 1909—1910 годов ссылаться по этому вопросу на Каутского значит браться за примирение русских махистов с материалистами. Разве г. Потресов или кто другой берутся за это серьезно?

Каутский не беспринципен, а вот Потресов и К0, желающие объявить махизм «частным делом», образец беспринципности среди современного русского марксизма. Каутский был вполне искренен и ни капли не был беспринципен, когда он в 1908 году, не читая русских махистов, советовал им искать мира с Плехановым, как знатоком марксизма, как материалистом, ибо за материализм и против идеализма Каутский высказывался всегда и высказался в том же письме. А у гг. Потресовых и К0, прячущихся за Каутского в 1909—1910 годах, нет ни грана искренности, ни капли уважения к принципиальности.

Вы не видите, г. Потресов, живой реальной связи между философским спором и марксистским течением? Позвольте же мне, вчерашнему политику, почтительнейше указать вам на следующие хотя бы обстоятельства и соображения: 1) Спор о том, что такое философский материализм, почему ошибочны, чем опасны и реакционны уклонения от него, всегда связан «живой реальной связью» с «марксистским общественно-политическим течением» — иначе это последнее было бы

128 В. И. ЛЕНИН

не марксистским, не общественно-политическим и не течением. Отрицать «реальность» этой связи могут только ограниченные «реальные политики» реформизма или анархизма. 2) При богатстве и разносторонности идейного содержания марксизма ничего нет удивительного в том, что в России, как и в других странах, различные исторические периоды выдвигают особенно вперед то одну, то другую сторону марксизма. В Германии до 1848 года особенно выдвигалось философское формирование марксизма, в 1848 году — политические идеи марксизма, в 50-ые и 60-ые годы — экономическое учение Маркса. В России до революции особенно выдвинулось применение экономического учения Маркса к нашей действительности, во время революции — марксистская политика, после революции — марксистская философия. Это не значит, что позволительно когда бы то ни было игнорировать одну из сторон марксизма; это значит только, что не от субъективных желаний, а от совокупности исторических условий зависит преобладание интереса к той или другой стороне. 3) Время общественной и политической реакции, время «перевариванья» богатых уроков революции является не случайно тем временем, когда основные теоретические, и в том числе философские, вопросы для всякого живого направления выдвигаются на одно из первых мест. 4) В передовых течениях русской мысли нет такой великой философской традиции, какая связана у французов с энциклопедистами XVIII века, у немцев с эпохой классической философии от Канта до Гегеля и Фейербаха. Поэтому философская «разборка» именно для передового класса России была необходима, и нет ничего странного в том, что эта запоздавшая «разборка» наступила после того, как этот передовой класс вполне созрел во время недавних великих событий для своей самостоятельной исторической роли. 5) Эта философская «разборка» подготовлялась давно и в других странах мира постольку, поскольку, например, новая физика поставила ряд новых вопросов, с которыми должен был «сладить» диалектический материализм. В этом отношении «наш»

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ 129

(по выражению Потресова) философский спор имеет не только известное, т. е. русское, значение. Европа дала материал для «освежения» философской мысли, а отставшая Россия во время вынужденного затишья 1908—1910 гг. особенно «жадно» бросилась на этот материал. 6) Белоусов назвал недавно III Думу богомольной Думой. Он верно схватил классовую особенность III Думы в этом отношении и справедливо заклеймил ханжество кадетов.

Не случайно, но в силу необходимости вся наша реакция вообще, либеральная (веховская, кадетская) реакция в частности, «бросились» на религию. Одной палки, одного кнута мало; палка все-таки надломана. Веховцы помогают передовой буржуазии обзавестись новейшей идейной палкой, духовной палкой. Махизм, как разновидность идеализма, объективно является орудием реакции, проводником реакции. Борьба с махизмом «внизу» не случайна, а неизбежна, поэтому в такой исторический период (1908— 1910 годы), когда «наверху» мы видим не только «богомольную Думу» октябристов и Пуришкевичей, но и богомольных кадетов, богомольную либеральную буржуазию.

Г. Потресов «оговорился», что он «богостроительства» «сейчас не касается». Вот этим-то и отличается беспринципный и обывательский публицист Потресов от Каутского. Каутский ни о богостроительстве махистов, ни о богомольных веховцах и не знал и потому моз говорить, что не всякий махизм — идеализм. Потресов это знает и, «не касаясь» главного (для того, кто смотрит ^/«»-«публицистически», главного), лицемерит. Объявляя борьбу с махизмом «частным делом», г. Потресов и иже с ним становятся в «общественно-политическом» смысле пособниками веховцев.

Переходя от г. Потресова к Базарову, мы должны заметить прежде всего, что, по вопросу о философском споре возражая первому, мы тем самым ответили и второму. Надо добавить только одно: терпимость

130 В. И. ЛЕНИН

В. Базарова к г. Потресову, стремление его найти у Потресова «долю правды» вполне понятны, ибо г. Потресов (как и все ликвидаторы), отгораживаясь словесно и формально от махизма, по сути дела уступает ему самое существенное. Махизм, как течение и как группа с «платформой», ничего иного и не решается требовать, как признания его разрыва с марксизмом за «частное дело»! Не случайно поэтому, что Потресов и Базаров строят друг другу глазки. Группа ликвидаторских литераторов и группа махистских литераторов действительно солидарны в том, чтобы в наше время распада охранять «свободу распада» от сторонников марксизма, от защитников теоретических основ марксизма. И эта солидарность не ограничивается вопросами философскими, как показывает далее В. Базаров своей статьей.

Говорю: даже, ибо именно Базаров отличался всегда наиболее вдумчивым отношением к серьезным вопросам политики. Об этом надо упомянуть, чтобы оценить значение невероятных шатаний такого человека, не только затем, чтобы подчеркнуть полезнейшую деятельность в прошлом литератора, погнавшегося за лаврами Герострата.

Геростратовским является, например, заявление Базарова: «Одним из крупнейших и пустяковейших недоразумений наших дней я считаю пресловутый вопрос о «гегемонии»». Над махистами из нашей среды тяготеет точно какой-то рок: одни охраняют «свободу распада», объявляя законным оттенком отзовизм, другие, понимающие глупость и вред отзовизма, прямо протягивают руку ликвидаторам в политике. Именно ликвидаторы и в «Нашей Заре», и в «Жизни», и в «Общественном движении»73 ведут прямую и косвенную войну с идеей гегемонии. Констатируем с сожалением, что Базаров ушел в их лагерь.

Каковы доводы его по существу? Пять лет назад гегемония была фактом. «В настоящее время, по вполне понятным причинам, эта гегемония не только исчезла, но и превратилась в свою полную противоположность». Доказательство: «в наши дни лягание марксизма есть

НАШИ УПРАЗДНИТЕЛИ 131

непременное условие популярности в демократических кругах общества». Пример — Чуковский.

Читаешь — и глазам не веришь: Базаров, желавший быть марксистом, превращается в бывшего человека, способного брать под ручку гг. Потресовых.

Бога вы не боитесь, В. А. Базаров. Чуковские и прочие либералы, а также тьма демократов-трудовиков «лягали» марксизм всегда, с 1906 года сугубо, а «гегемония» не была «фактом» в 1906 году? Высуньтесь из либерально-литераторского чуланчика, взгляните хоть на отношение третьедумских депутатов-крестьян к рабочим депутатам. Простое сопоставление бесспорных фактов об их политическом поведении за три года, даже простое сравнение их формул перехода и формул кадетских, не говоря уже о сопоставлении политических заявлений в Думе с условиями жизни широких слоев населения за это время, — доказывает самым неопровержимым образом, что гегемония и сейчас факт. Гегемония рабочего класса есть его (и его представителей) политическое воздействие на другие элементы населения в смысле очищения их демократизма (когда есть демократизм) от недемократических примесей, в смысле критики ограниченности и близорукости всякого буржуазного демократизма, в смысле борьбы с «кадетовщиной» (если назвать так идейно-развращающее содержание речей и политики либералов) и т. д., и т. д. Нет ничего более характерного для нашего времени, как то, что Базаров мог написать такие невероятные вещи, и что группа журналистов, тоже считающих себя друзьями рабочих и сторонниками марксизма, милостиво похлопала за это его по плечу!

«Как будет обстоять дело к моменту грядущего подъема, предсказать совершенно немыслимо, — уверяет Базаров читателей ликвидаторского журнала. — Если духовный облик городской и деревенской демократии будет приблизительно тот же, как 5 лет тому назад, то гегемония марксизма снова станет фактом... Но нет решительно ничего невозможного в предположении, что физиономия демократии существенно изменится. Представим себе, например, что мелкая буржуазия русских деревень и городов будет достаточно радикально настроена против политических привилегий господствующих классов,

132 В. И. ЛЕНИН

достаточно сплочена и активна, но проникнута резким националистическим духом. Так как марксисты не могут идти ни на какие компромиссы с национализмом или антисемитизмом, то, очевидно, при указанных условиях о гегемонии не будет и помину».

Это не только неверно, но чудовищно нелепо. Если вражда к привилегиям будет соединена у известных слоев с национализмом, то разве разъяснение того, что такое соединение мешает устранению привилегий, не есть дело гегемона? Разве может быть борьба с привилегиями не соединена с борьбой страдающих от национализма мелких буржуа против выигрывающих от национализма мелких буржуа? Всякая борьба всякой мелкой буржуазии против всяких привилегий всегда несет на себе следы мелкобуржуазной ограниченности, половинчатости, а борьба с этими качествами и есть дело «гегемона». Базаров рассуждает по-кадетски, по-веховски. Вернее: Базаров ушел в лагерь Потресовых и К0, давно уже так рассуждающих.

То, чего нет на поверхности, не существует вовсе. То, чего не видят Чуковские и Потресовы, нереально. Вот ка