Программа реформ. €

Из множества задач, которые по наследству достались Алек­сандру II, он справедливо счел самой ближайшей задачей власти отмену крепостного права и осуществил раскрепощение, дав сво­боду помещичьим крестьянам и выравняв впоследствии условия землепользования и налогообложения всех категорий крестьян. Тем самым были обеспечены основы свободы предпринимательст­ва — главного устоя капиталистического общества. Зато дарование конституции или даже постепенный путь к ней правительством Александра II — и прежде всего самим монархом —было отверг­нуто. Отмена крепостничества и последовавшие реформы отчасти сняли остроту социальных отношений и дали самодержавию — как государственной системе —отсрочку во времени. Отложенное же на неопределенный срок преобразование государственного строя (следствием его сохранения было множество ограничений в граж­данских и политических правах российских граждан) в итоге — в 1905 г. —было проведено под давлением революционной стихии. Попытка обойтись частью преобразований или (в других случаях) полумерами, отодвигая революцию, питала ее корни.

При обсуждении вопроса о том, какие цели ставило правитель­ство в конце 1850-х—начале 1860-х годов, сразу же возникает те­ма «Россия и Запад», т. е. образцов, которым она должна следо­вать, — о сохранении, уничтожении либо преобразовании сущест­вующих институтов. Иначе говоря, это была проблема сознательного выбора между европейским и особенным, самобытным путем. Об­щий ответ на этот вопрос может быть таким: Александр II и пра­вительство, состав которого он лично формировал, подбирая ми­нистров применительно к задачам политики, хотели видеть Рос­сию великой европейской державой, подобной Англии, Франции, Пруссии, Австрии в области военной, дипломатической, социаль­но-экономической, но не в государственной и общественной. Алек­сандр II и министры, которые были исполнителями его предначер­таний, ставили задачей сохранение единовластия и всей мощи управляемой из одного центра государственной машины, что пе­речисленными европейскими державами было уже утрачено в про­цессе длительной борьбы общества с абсолютизмом. Поэтому, ра­зумеется, нужно говорить о двойственности идеологической докт-

рины и о двойственности целей, которые ставились не столько полити­кой реформ, сколько носителем верховной власти. Те институты и сферы российской жизни, которые самодержавие хотело видеть аналогичными европейским, оно и преобразовывало в соответст­вии с западными образцами', те же, что хотело в своих интересах удержать, объявлялись непреходящими самобытными ценностя­ми, от которых нельзя отказаться без угрозы распада империи и хаоса в обществе. Однако, поскольку на авансцене правительст­венной деятельности были все же крупные преобразования, можно утверждать, что в этот исторический период в политике и обще­стве господствуют идеи европеизма. Причин такой ориентирован­ности на быстрое преобразование российской жизни по европей­ским образцам было несколько. Во-первых, конечно, .европейская традиция в политике, наиболее очевидно представленная Пет­ром I, Екатериной II и Александром I, и уже сильная интегриро-ванность России в европейские процессы. Во-вторых, идеология самого правящего монарха, Александра II, который был бесспор­ным западником по внутренним убеждениям и склонностям, при­вычкам и симпатиям. В-третьих, ситуация, в которой оказалась Россия: европейские противники России самым убедительным для нее образом — военным — доказали свое превосходство и ее отста­лость, а стало быть, и правильность их пути. А. В. Никитенко так выразил эту точку зрения вскоре после того, как российская армия сдала союзникам Севастополь: «Лет пять тому назад москвичи провозгласили, что Европа гниет, что она уже сгнила, а бодрству­ют, живут и процветают одни славяне. А вот теперь Европа дока­зывает нашему невежеству, нашей апатии, нашему высокомерно­му презрению ее цивилизации, как она сгнила. О, горе нам!». И еще: «Теперь все видят, как поверхностно наше образование, как мало у нас существенных умственных средств. А мы думали стол­кнуть с земного шара гниющий Запад! Немалому еще предстоит нам у него поучиться! Теперь только открывается, как ужасны бы­ли для России прошедшие 29 лет».¹ Перед Россией стояла задача восстановления своего влияния в европейских делах. Ее мощь дол­жна была стать достаточной для ограждения собственной целост­ности и поддержания статуса великой европейской державы, ко­торый она не хотела утрачивать. К убедительным аргументам не­допустимости военного отставания (а значит, промышленного) добавился существенный фактор — национальная уязвленность, чувство оскорбления от поражения в войне. И в этих условиях поворот к западному пути развития был совершенно естествен­ным. И. С. Аксаков, душеприказчик славянофилов, ревниво взи­равший на курс внутренней политики Александра II после смены царствований, в 1884 г. писал: «Составители Положения 19 фев­раля почти все, за исключением очень немногих, воспитались в духе совершенного от нее (народной жизни. —Авт.) отчуждения, на началах жизни иной, западноевропейской... Но все же задача освобождения крестьян оказывается сравнительно наиболее удач-

¹ Никитенко А. В. Дневник в трех томах. Л., 1955. Т. 1. С. 419, 421.

но разрешенною... Преобразования были необходимы, но где же им образцы, как не ... в той же Европе?».² Аксаков верно отметил, что в основе внутриполитического курса «великих реформ» лежит западническая, либеральная доктрина.

Западное влияние и западные модели устройства социально-экономической жизни хлынули в стоявшую на пороге преобразо­ваний и преобразующуюся Россию могучим потоком. Опыт и об­разцы Запада (особенно часто Англии, но не только) постоянно фигурировали в российской публицистике, поднимающей темы грядущих реформ. При обсуждении внутриполитических проблем в ученых обществах и общественных собраниях выступавшие ссы­лались на достижения Западной Европы и предлагали выбрать на­иболее применимый для России вариант (например, налоговой или образовательной систем, ипотечного банка, государственного управления). Подготовка всякого законопроекта начиналась с со­ставления справки по истории вопроса в России и о положении в западноевропейских странах, а то и с командировки чиновников в государства Европы для уяснения постановки там цензурного, налогового, железнодорожного и др. дел. М. X. Рейтерн, будущий министр финансов, в 1856 г. был послан на несколько лет в Европу для изучения там счетоводства (а на деле — финансовых систем) с последующей задачей применения его в Морском уставе. И он был лишь одним из целой группы. М. П. Веселовский в период подготовки в Податной комиссии налоговой реформы длительное время собирал в европейских странах материалы по состоянию и принципам налогообложения.³

Другой проблемой, встающей перед любым исследователем ис­тории внутренней политики, является наличие у власти програм­мы либо ее элементов. Это необходимо и для уяснения смысла раз­розненных действий власти, и для соотнесения планировавшегося с осуществленным, между которыми всегда существует разрыв. В XIX в. российская система государственной власти обязательного наличия такой программы вовсе не предусматривала. Среди ее вы­сших государственных учреждений не было такого, которое было обязано заниматься составлением общегосударственной програм­мы или плана действий на больший или меньший срок. Известно, что российское правительство не было правительством, «кабине­том» в европейском смысле слова, исполнительной властью, фор­мируемой на основании программы парламентского большинства или победившей на выборах партии. Более того, условное россий­ское правительство, комплектуемое монархом, никогда не было однородным и раздиралось внутренними противоречиями, как принципиальными, так и личными. А может быть, в этом и состо-

² Аксаков И. С. Соч. СПб., 1903. Т. 5. С. 166. Исследователь деятельности на­иболее передового в конце 1850-х годов ведомства, Морского, А. П. Шевырев, при­шел к выводу: «Одной из отличительнейших черт деятельности либеральной бю­рократии явилась ориентация на европейские образцы» (Русский флот после Крымской войны: либеральная бюрократия и морские реформы. М., 1990. С. 61.)-

³ Куломзин А. Н., Рейтерн-Нолькен В. Г. М. X. Рейтерн: Биографический очерк. СПб., 1910. С. 7; Труды комиссии, высочайше учрежденной для пересмотра системы податей и сборов. СПб., 1869. Т. 16. Гл. 2.

ял расчет носителя верховной власти, ибо в таком случае он за­ранее разрушал столь опасную для себя дружную оппозицию и тем самым приобретал большую свободу действий. Зато именно в силу существования российской формы абсолютизма — самодер­жавия — любой из министров или даже подданных мог, если им­ператор того пожелает, стать составителем такого рода програм­мы. Иметь программу внутриполитической деятельности, которой занимался по крайней мере десяток министерств, имел право толь­ко монарх. Явное объединяющее начало в реформах 1860-х годов позволяет отбросить предположение о том, что российская внут­ренняя политика была кораблем без руля и ветрил. Следователь­но, у российского правительства были общие представления о сум­ме связанных между собою мер правительственной политики, их общей основе и конкретных формах. Поэтому, поскольку факт от­сутствия официального документа, который бы считался долго­срочной (стратегической) общегосударственной программой, бес­спорен, как бесспорно и наличие «пакета» проведенных реформ, исследовательская задача ее изучения не снимается, а лишь усложняется и может быть поставлена только в виде условной ре­конструкции. И тем не менее можно сказать, что общегосударст­венная программа для России того времени — существовавшая ре­альность.

Условная правительственная программа времен внутреннего кризиса 50-х—начала 60-х годов — это точная копия программы либералов этого периода, быстро формировавших свою идеологию. Если о либеральной программе можно говорить без пояснений, по­скольку она в значительно мере известна,⁴ то существование пра­вительственной программы приходится доказывать. Между тем в российском обществе (включая чиновников и государственных де­ятелей) был распространен «набор» современных им идей, которые исповедовали многие.

Российское общество, при бесспорном наличии в нем разных групп и слоев, являло собою систему сообщающихся сосудов, и общественно-политические идеи и предложения не оседали в ка­ком-либо узком кругу, их породившем. Записки, составленные в интеллигентских кругах, читались не только чиновничеством, но и бюрократической элитой и даже императорской семьей и были, как показывают известные дневники, предметом обсуждения даже при самых светских поводах для встречи. В этих записках, разно­образных по сюжетам, некоторыми авторами уже делается попыт­ка если не представления целостной программы, то во всяком слу­чае сведения в «пакет» хотя бы нескольких ее пунктов.

В «Письме к издателю», открывавшем 1-й выпуск «Голосов из России» (1856 г.), К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин уже говорили не об одной какой-либо неотложной мере, а о «связке» из несколь­ких: «Мы думаем об том, как бы освободить крестьян без потря-

⁴ См., например, главу «Позиция верхов. Программа и тактика либералов» в кн.: Левин Ш. М. Общественное движение в России в 60—70-е годы XIX века. М., 1958. С. 53—65. См. также работы В. Н. Розенталь, В. А. Твардовской, Е. А. Дуд-зинской, В. А. Китаева.

сения всего общественного организма, мы мечтаем о введении сво­боды совести в государстве, об отменении или по крайней мере об ослаблении цензуры».⁵ Разумеется, это была не исчерпывающая программа, а первые пункты ее, ближайшее осуществление кото­рых давало бы возможность переходить к следующим. В то же вре­мя элементы программы появляются в дневниках чиновников. Курляндский губернатор П. А. Валуев в сентябре 1855 г. в изве­стной записке «Дума русского» наметил, а в дневнике 6 мая 1859 г. он, в то время директор департамента Министерства госу­дарственных имуществ, развил программу российского «кабине­та»: гласность бюджета, сокращение администрации и войска, по­доходный налог, преобразование коммерческого банка, целый ряд экономических мер в связи с готовящейся отменой крепостного права.⁶ Уже в 1857 г. ближайший помощник вел. кн. Константина Николаевича по Морскому министерству А. В. Головнин состав­ляет для своего патрона общегосударственную программу неот­ложных преобразований: реформа суда и полиции, утверждение принципа веротерпимости, отмена крепостного права и постанов­лений, препятствующих свободному развитию экономики (сель­ского хозяйства, промышленности и торговли); в финансовой сфе­ре — уменьшение расходов, отмена откупов, справедливое распре­деление налогов; в сфере управления — децентрализация и упрощение управления. В 1859 г. Константин Николаевич в дневнике, как и Валуев, фиксирует программу, конечно, сложив­шуюся в результате бесчисленных и повседневных обсуждений за­дач политики в записках, в множившихся журналах, публичных! лекциях, научных обществах, в государственных учреждениях.⁸

Законодательная инициатива в России принадлежала прежде) всего главам министерств и приравненных к ним главных управ-1 лений, причем границы их инициативы были очерчены пределами! компетенции ведомств, и это, разумеется, предопределяло срав-1 нительно узкую направленность министерских программ. Как правило, их представление являлось следствием распоряжения мо­нарха, хотя бывало и личной инициативой министра. Согласно Положению о министерствах, министры ежегодно, наряду с пред­ставлением императору отчета за истекший год, были обязаны тогда же подавать и некую краткосрочную программу деятельно­сти ведомства на год следующий. Однако, по свидетельству Д. А. Милютина, в течение многих лет возглавлявшего Военное министерство, министры уклонялись от этой обязанности и он был единственным, кто регулярно докладывал монарху о ближайшем плане действий своего ведомства.⁹ В 1874 г. Александр II вдруг об­ратил внимание на это обстоятельство. Д. А. Милютин 17 апреля 1874 г. пометил в дневнике: «В одно из последних заседаний Ко-

⁵ Голоса из России. Лондон, 1856. Ч. 1. С. 21—22.

⁶ PC. 1891. Август. С. 276—277.

⁷ Шевырев А. П. Либеральная бюрократия Морского министерства в 1850— 1860-е гг. // Вестник МГУ. 1986. № 3. С. 58.

⁸ См.: Коротких М. Г. Самодержавие и судебная реформа 1864 г. в России. Воронеж, 1989. С. 361.

⁹ Милютин Д. А. Дневник. М., 1947. Т. 1. С. 121, 182.

митета министров председатель объявил нам высочайшее повеле­ние, чтобы впредь все министры соблюдали в точности статью Свода Законов, вменяющую в обязанность представлять ежегодно, кроме отчета... и план дальнейшей деятельности».¹⁰ В действи­тельности же бывали случаи представления стратегических пла­нов министрами, как правило, вызванные особыми обстоятельст­вами: смена министров или кризис в отрасли. Л. Е. Шепелев ис­следовал программы министров финансов,¹¹ в том числе и одну из наиболее важных и глубоких — финансовую программу М. X. Рей-терна, представленную им в 1866 г. в связи с поразившим тогда Россию финансовым кризисом. (Кстати, М. X. Рейтерн в ней от­мечал интегрированность России в европейские экономические процессы и зависимость курса рубля, состояния финансов и эко­номики от положения в государствах Западной Европы).¹² О про­грамме Морского ведомства подробно написал А. П. Шевырев, программа Министерства народного просвещения в области печати была освещена Ю. И. Герасимовой. Вся книга Л. Г. Захаровой об отмене крепостного права в России имеет лейтмотив — эволюцию программы самодержавия по крестьянскому вопросу от самой пер­вой постановки темы «эмансипации» до утверждения Положений 19 февраля.¹³

Но кроме ведомств с жесткими границами компетенции, суще­ствовало и ведомство широкого профиля, призванное заботиться о благосостоянии населения и гражданском мире, — Министерство внутренних дел. Функции его были чрезвычайно широки, и пото­му представляемые им программы носили межведомственный ха­рактер, а задачи правительства осмыслялись некоторыми минист­рами внутренних дел как стратегические, осуществляемые по все­му спектру внутренней политики. Это очень хорошо понимал и отразил в своих исследованиях П. А. Зайончковский, проанализи­ровавший программы М. Т. Лорис-Меликова, П. Н. Игнатьева, Д. А. Толстого.¹⁴ И. В. Оржеховский сделал то же для более ран­него периода.¹⁵

Все сколько-нибудь влиятельные государственные деятели пы­тались составить и осуществить такие программы, но в них непре­менно входил пункт о создании депутатской палаты или депутат-

¹⁰ Там же. С. 151.

¹¹ Шепелев Л. Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX века: Пробле­мы торгово-промышленной политики. Л., 1981. С. 71—82.

^lf Куломзин А. Н., Рейтерн-Нолькен В. Г. М. X. Рейтерн. СПб., 1910. С. 95.

¹³ Шевырев А. П. Русский флот после Крымской войны: либеральная бюро­кратия и морские реформы. М., 1990. С. 40—44; Герасимова Ю. И. Из истории русской печати в период революционной ситуации конца 1850-х—начала 1860-х годов. М., 1974. С. 133, № 60. Захарова Л. Г. Самодержавие и отмена кре­постного права в России: 1856—1861. М., 1984.

¹⁴ Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х годов. М., 1964.

¹⁵ Оржеховский И. В. 1) Из истории внутренней политики самодержавия в 60—70-х годах XIX века. Горький, 1974; 2) Комитет общественного спасения 1866 г. // Общественно-политическая мысль и классовая борьба в России в XVIII— XIX вв.: Межвузовский сборник. Горький, 1973; 3) Русское правительство и печать во второй половине 60-х годов XIX века. // Там же.

ских комиссий, допускаемых к обсуждению всех или части зако­нопроектов, и другие преобразования, которые Александром II от­вергались. Поэтому, не упуская из виду этих программ, на реали­зацию которых как общегосударственных они надеялись в силу своего личного влияния на императора и веса в правительствен­ных кругах, все же ограничимся восстановлением контура про­граммы с помощью как осуществленных, так и планировавшихся комиссиями мер.

Кроме уже известных преобразований: отмены крепостного права, создания местного самоуправления, городского и земского (уездного и губернского), введения нового суда (судоустройства и судопроизводства), военной реформы, перестройки всей системы образования, реформы финансовой¹⁶ и вероисповедной,¹⁷ были на­мечены еще и реформа налоговой системы, над чем трудилась бо­лее 20 лет Податная комиссия при Министерстве финансов,¹⁸ ре­форма паспортной системы, создание сети земельных банков и правил переселения крестьян на свободные земли, смягчение ре­жима по отношению к секте раскольников, для чего была учреж­дена тоже особая комиссия. Предполагалась реформа полиции ис­полнительной.

Итак, проведенные реформы вместе с намеченными должны были действительно коренным образом и всесторонне преобразо­вать Россию, обеспечить свободу занятий предпринимательской деятельностью, дав крестьянам возможность решить проблему не­хватки земли переселением и продолжать занятия сельским хо­зяйством или купить участок земли, сменить сельские занятия на городские и т. п. Многое из задуманного было остановлено опасе­ниями слишком быстрых и резких преобразований, многое (на­пример, организация земельных банков, ускорение выкупа земли, налоговая реформа) отложено из-за хронической нехватки денеж­ных средств.¹⁹ Но были и такие сферы, которые были выведены из области реформирования: это государственная система и наци­ональная политика.

Россия второй половины XIX в., отставая от государств Запад­ной Европы в экономическом и социальном отношениях, разнясь от них исторически и культурно, тем не менее во многих областях была с ними схожей. Сближал ее с великими европейскими де­ржавами и имперский принцип. В имперской политике, в деле им-

¹⁶ Погребинский А. П. 1) Финансовая реформа начала 60-х гг. XIX века в России // ВИ. 1951. № 10. С. 74—88; 2) К истории финансовой политики цариз­ма в 60-х и 70-х годах XIX в. //Советские финансы. 1951. № 9. С. 34—41; 3) Очерки истории финансов дореволюционной России. М., 1954. С. 268.

¹⁷ Freeze С. L. The Parish Clergy in Nineteenth Century Russia: Crisis, Reform, Counter-Reform. N.-Gersey. 1983. P. 248—297.

¹⁸ Министерство финансов: 1802—1902. СПб., 1902. Ч. 1. С. 481—482.

¹⁹ Хок Стивен. Банковский кризис, крестьянская реформа и выкупная опе­рация в России: 1857—1861 // Великие ресрормы в России: 1856—1874. М., 1992. С. 96—105.

перского строительства Россия не выпадала из общего круга им­перий. Крупнейшие внутренние преобразования, великие рефор­мы проводились ею во времена, когда строительство империи еще продолжалось, с одной стороны, а с другой — когда имперская структура постоянно давала о себе знать сложными проблемами и разнообразными национальными движениями.

К моменту воцарения Александра II еще не было завершено покорение Северного Кавказа. В течение полувека этот район про­должал быть местом постоянных боевых действий. Между тем внутренние преобразования требовали для правительства свободы рук, а обстановка в Дагестане, Чечне и на близлежащих террито­риях являлась дестабилизирующим фактором. Надо полагать, по­этому Александр II, рассматривая в 1856 г. записку Д. А. Милю­тина, предлагавшую тактику активного подавления сопротивле­ния горских племен с помощью оказавшихся на Кавказе во время войны 1853—1856 гг. войск, встал именно на эту точку зрения, поддержав план вопреки возражениям военного министра О. Н. Сухозанета. Идея была поддержана и ближайшим товари­щем Александра II — человеком, более десяти лет находившимся на Кавказе, князем А. И. Барятинским, которого император не­медленно назначил наместником Кавказским и командующим войсками. Милютин и Барятинский сумели не только восполь­зоваться преимуществами, которые предоставила им обстановка (укрепленные линии, казачьи поселения, антивоенные настрое­ния части горских народов), но и усилить свои отряды, одновре­менно выработав тактику окружения Шамиля, самого опасного противника, с нанесением ему удара со стороны отрезанной рус­скими войсками Чечни. Все это привело к тому, что в 1859 г. исход войны на Северном Кавказе был предрешен, ибо Шамиль был пле­нен с остатками мюридов. Еще накануне пленения Шамиля вел. кн. Константин Николаевич, которого Александр II известил об успехе российских войск, расценил ситуацию как окончание «со славой нашей вековой Кавказской борьбы, которая стоила России столько крови и столько денег».²⁰ Александр II в 1860 г. призна­вал, что для завершения кавказской операции он «не щадил ни расходов, ни средств к усилению тамошних войск».²¹ И хотя за­вершением этой войны на российской окраине считается 1864 г., однако после 1859 г. серьезных затруднений в военном отношении российская сторона здесь уже не испытывала.

Если касаться имперских проблем России, то в правление Александра II самой беспокойной частью империи являлось Цар­ство (Королевство) Польское. Наиболее интегрированная в Запад­ную Европу, недавно (1814—1815 гг.) утратившая остатки госу­дарственной самостоятельности, экономически наиболее развитая и сильная политическими традициями Польша не могла прими­риться с положением части империи и постоянно заявляла об этом.

²⁰ Переписка Императора Александра II с Великим Князем Константином Ни­колаевичем. Дневник Великого Князя Константина Николаевича. 1857—1861. М., 1994. С. 119.

²¹ PC.1882. Т. 36. С. 283—288.

Только режим военного положения, введенный Николаем I после восстания 1830 г., позволял России удерживать Польшу в повино­вении. Александр II все же попытался перейти от отношений кон­фронтации и репрессий к режиму сотрудничества. Об этом он объ­явил представителям польской верхушки на приеме в Варшаве в 1856 г., заявив, что готов идти им навстречу и относиться наравне со всеми народами империи, но при условии оставления ими всяких надежд на независимость. Подтверждением его слов была немедленная амнистия участникам восстания, разрешение эми­грантам вернуться на родину и даже принимать участие в ее го­сударственной и общественной жизни, восстановление их в имуще­ственных правах. Однако эти и другие умеренные уступки импер­ской власти показались полякам слишком незначительными, тем более что конституция 1815 г., являвшаяся своего рода договором о вступлении Польши в состав России, не была восстановлена и самая мысль о ее восстановлении властью отвергалась. Серия но­вых уступок, 1861 —1862 гг., вырванная волной начавшегося на­ционально-освободительного движения, с которым переплеталось и движение низов за буржуазные аграрно-экономические и соци­альные реформы, не остановила выступления польской оппозиции и в итоге привела к вооруженному восстанию как в Царстве Поль­ском, так и отчасти в литовско-белорусских губерниях, к Польше примыкавших. 1863 год был наиболее драматичным в отношениях империи с Царством Польским. Александр II, не колебавшийся в вопросе о целостности империи, очень скоро отказался от мысли о возможности соглашения с поляками на почве незначительных уступок и призвал новых, военных деятелей, начавших расправ­ляться с безоружной оппозицией или плохо вооруженными раз­розненными повстанческими отрядами. После подавления восста­ния и массовых высылок не только его участников, но и всех «при­косновенных к участникам лиц» в Сибирь и внутренние губернии имперская власть прибегла к политике отрыва крестьянских масс от польского дворянства с помощью относительно либеральной аг­рарной реформы. Но это было не решение, а лишь временное «за­мораживание» проблемы.

Одна из ее граней заключалась в том, что Польша давно имела конституционный режим, сохранение которого было ей обещано Александром I. Противоречие между имеющей конституцию час­тью империи и империей, конституции не имеющей, было важным фактором складывающихся между Россией и Польшей отношений. Поэтому наиболее дальновидные российские идеологи и государ­ственные деятели стали предлагать решение проблемы путем сближения режимов — созданием в России представительного правления, которое бы во всяком случае сделало возможным и вос­становление конституции в Царстве Польском, а этот район по­лучил бы свое место в центральном представительном учрежде­нии. Польскому восстанию 1863 г. Россия была обязана форси­рованным выдвижением в это время самого серьезного консти­туционного проекта, представленного П. А. Валуевым. Проекту превращения Государственного совета в двухпалатное представи­тельное учреждение не суждено было сбыться, ибо Александр II

оказался под впечатлением убедительного эффекта применения военной силы и понадеялся на это. В правительственных кругах таких государственных деятелей, считавших, что конституция для России опасна, всегда было достаточно, и решение по этому прин­ципиальному вопросу, объединявшему и модернизацию государ­ственного строя, и вариант решения имперской проблемы, было отвергнуто. Но косвенно борьба поляков отозвалась на имперской политике' в сентябре 1863 г. Александр II как бы в поощрение бо­лее спокойных финнов открыл финский Сейм. Другой общеимпер­ский итог восстания — срыв монетарной реформы.

В царствование Александра II завершилось и присоединение к России Средней Азии, а вместе с тем был закончен и процесс стро­ительства империи. Проникновение России в Среднюю Азию дик­товалось политическими и экономическими расчетами. Слабые и беспокойные соседи — Кокандское и Хивинское ханства и Бухар­ский эмират — представлялись не только легкой добычей, за ко­торую с Россией соперничали Персия и Англия, но и средством упрочения границ, обеспечения благоприятного торгового режима. Проникновение в Среднюю Азию началось не ранее, чем были за­вершены война на Северном Кавказе и подавление восстания в Польше. Присоединение ханств прошло двадцатилетний период рекогносцировок, военных и дипломатических, использования противоречий в стане великих европейских держав, распрей меж­ду среднеазиатскими государственными образованиями и племе­нами. Среднеазиатская проблема была для России перманентной частью ее межгосударственных отношений с Великобританией. Постоянной силой, подталкивавшей российское правительство в Петербурге к продвижению на Восток, были главы генерал-губер­наторств, Оренбургского (сначала) и Туркестанского (значитель­но позже), и военные деятели, возглавлявшие находившиеся в За-каспии войска. Умеренную позицию почти всегда занимало рос­сийское Министерство иностранных дел, выдвигавшее опасность возможной войны с Англией в качестве аргумента за сохранение нейтралитета. Гораздо более жесткой была позиция Военного ми­нистерства, непрерывно получавшего донесения о нападении на российские территории кочевых племен или вооруженных отря­дов, об обращении к российским властям за помощью одних пле­мен против других. В таких обстоятельствах возможность военным ударом окончательно подавить распри и утвердиться в Средней Азии являлась сильным доводом при многочисленных обсуждени­ях среднеазиатской политики. Утверждение России на землях двух ханств и эмирата тем не менее не было одномоментным и имело ряд промежуточных стадий, когда устанавливались различ­ные формы их зависимости. Но в итоге все же оказалось, что им­перской России нужна единственная — полное включение этих территорий в ее состав с учреждением российской военной адми­нистрации. Постепенный захват Средней Азии в принципе завер­шился в 1881 г., как раз на грани царствований.