Глава 8. «расследование» и террор

В предыдущей главе мы установили, что Николаев (и только он) убил Кирова в Смольном 1 декабря 1934 г. Нет никаких оснований считать, что у него был «помощник». Но, очевидно, убийство могло быть организовано, т. е. кто-то мог сотрудничать с Николаевым, убедить его или даже приказать убить Кирова. Как мы увидели, сталинская версия сначала предполагала участие в убийстве «зиновьевцев» из «Ленинградского центра», а позднее и «Московского центра», и прочих бывших оппозиционеров. По другой версии, выдвинутой некоторыми перебежчиками, многими историками и Хрущевым (в завуалированном виде), за убийством стояли НКВД и Сталин.

В данной главе мы более тщательно рассмотрим ход расследования убийства в следующие дни и судебный процесс над теми, кого причислили к «Ленинградскому центру». Мы также уделим внимание тем людям, которые подвергались преследованию, будучи обвиненными в участии в убийстве Кирова.

Сталинские допросы

В 10 час. 30 мин. 2 декабря в Ленинград в специальном проезде прибыли Сталин и другие члены комиссии по расследованию убийства Кирова. Их встречал Чудов, второй секретарь Ленинградского областного комитета ВКП(б). По некоторым свидетельствам, на вокзале был также Медведь, начальник Ленинградского управления НКВД. Сталин демонстративно отказался приветствовать его и, не снимая перчатки, дал ему пощечину[470]. Но начальник охраны Сталина Власик, который прибыл вместе со Сталиным и хорошо знал Медведя, в 1965 г. заявил Центральной контрольной комиссии, что он не видел на вокзале Медведя[471]². Сталин, Молотов, Жданов и Ворошилов прямо с вокзала проследовали в больницу им. Свердлова, в которой находилось тело Кирова. Далее они посетили вдову Кирова Марию Львовну, после чего отправились в Смольный.

Тамми, бывший тогда руководителем ленинградского комсомола, хорошо запомнил прибытие делегации в Смольный. Он находился в главном коридоре третьего этажа, когда увидел размахивающего револьвером и кричащего Ягоду, что все должны повернуться лицом к стене и держать руки по швам. За ним он увидел небольшую группу людей, в центре которой находился Сталин[472]. В Смольном Сталин и другие члены московской делегации заняли кабинет Кирова и начали опрашивать разных людей. Никаких официальных протоколов или записей этих допросов обнаружено впоследствии не было. Поэтому не ясно, кто действительно присутствовал на них. Все источники указывают Молотова и Ворошилова. По данным Кацафы, одного из тех, кто конвоировал Николаева, на допросах также присутствовали Ягода, Ежов, Косарев и ряд высших руководителей НКВД. Кирилина называет еще Жданова, Чудова, Кодацкого и Медведя, однако не приводит источников этих данных[473].

Власик, который во время допроса находился вне кабинета, заявил Контрольной комиссии, что он хорошо запомнил, как к Сталину приводили Николаева. Убийца произвел на Власика ужасное впечатление: это был маленький, невзрачный человечек и т. д. Два сотрудника НКВД держали его за руки; он выглядел изнуренным, был неразговорчив. Николаев находился некоторое время в кабинете. Во время допроса Власик не слышал, чтобы из кабинета доносились какие-либо громкие звуки или крики[474].

Александр Орлов в своей книге «The Secret History of Stalin's Crimes» («Тайная история сталинских преступлений») утверждает, что у него есть непосредственный свидетель допроса Сталиным Николаева. Сталин якобы спросил Николаева, почему тот стрелял в Кирова. Николаев ответил: «Я стрелял не в него, я стрелял в партию!» «И где Вы взяли револьвер?» — спросил Сталин. «Почему Вы меня об этом спрашиваете? Спросите об этом Запорожца!» — ответил на это «с дерзкой ухмылкой» Николаев. После этого Николаева вывели, и начался допрос Запорожца[475]. Однако теперь мы знаем, что Запорожца, заместителя начальника управления НКВД, не было в этот день в Ленинграде[476]. Вот о чем поведал нам «непосредственный свидетель допроса» Орлова.

Медведев и Антонов-Овсеенко также представили свои версии допроса Сталиным Николаева. По основным пунктам они совпадают; однако, как мы увидим, их вряд ли можно рассматривать в качестве независимых источников данных. Антонов-Овсеенко пишет, что Сталин спросил Николаева, почему тот стрелял в Кирова. После этого Николаев указал на сотрудников НКВД, стоящих за креслом Сталина, и сказал: «Они заставили меня сделать это. Они отвели мне четыре месяца для упражнений в стрельбе. Они приказали мне стрелять». Его прервали сотрудники НКВД, которые стали бить его по голове рукоятками револьверов. По словам Медведева, Сталин спросил Николаева, почему он стрелял в Кирова. После этого вопроса Николаев упал на колени и, указывая на группу чекистов, стоящих за Сталиным, закричал: «Они заставили меня сделать это!» Некоторые чекисты подбежали к Николаеву и начали бить его рукоятками своих пистолетов[477].

Тем не менее между версиями Антонова-Овсеенко и Медведева имеются некоторые различия в перечислении лиц, присутствовавших на допросе; они также не во всем совпадают и в отношении источников информации. Так, если Антонов-Овсеенко основывается на вторичных источниках, то Медведев утверждает, что его данные получены из первых рук, т. е. от помощника Жданова И. М. Кулагина[478]. Но сведения о присутствии на этом допросе Кулагина были взяты автором из нового издания книги Роя Медведева «Let History Judge» («К суду истории») 1989 г. Антонов-Овсеенко не упоминает Кулагина в числе присутствовавших при допросе Николаева; в других описаниях это имя также не упоминается.

Вероятно, эта история имеет один источник — письмо Ольги Шатуновской, написанное в 1955 г. и адресованное Анастасу Микояну. Старая большевичка Шатуновская родилась в 1901 г. и оказалась в одном из сталинских концентрационных лагерей. После смерти Сталина она была освобождена и некоторое время работала в Контрольной комиссии ЦК КПСС[479]. В своем письме Микояну она пересказывает историю, которую она слышала от врача, встретившегося ей во время войны в одном из лагерей. Этот врач по фамилии Кирчаков слышал, что Медведь, начальник Ленинградского управления НКВД, рассказывал своим товарищам по лагерю о том, что происходило во время допроса Сталиным Николаева. Сталин сидел за столом в кабинете Медведя. Перед ним стояли Медведь и Запорожец. Нарком НКВД Ягода тоже находился в кабинете в составе небольшой группы сотрудников Ленинградского управления НКВД. Когда Сталин спросил Николаева, почему он убил Кирова, тот ответил, указывая на сотрудников НКВД, что они в течение последних четырех месяцев принуждали его сделать это. После этого все они набросились на Николаева и стали бить его по голове своими револьверами. Николаев упал, и его вывели из кабинета[480].

Письмо Шатуновской было проверено Президиумом Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза 31 декабря 1955 г. В очень коротком протоколе расследования записано, что при чтении письма Ворошилов воскликнул: «Ложь!» Молотов сказал, что трое из них разговаривали с Николаевым, но никаких ударов при этом не было[481]. Утверждения из письма Шатуновской рассматривались также и позднее. В своей заявлении, сделанном в 1965 г., Кирчаков утверждал, что он слышал об этой истории от бывшего сотрудника НКВД Ольского, которому ее рассказал Медведь. Кирчаков повторил рассказ Ольги Шатуновской и другой женщины по фамилии Трунина[482]. Как сообщил Кирчаков, Ольский рассказал ему, что во время встречи со Сталиным Николаев сообщил ему о приказе убить Кирова: «Николаев ответил, что убил он тов. Кирова по заданию чекистов, и при этом указал на группу чекистов, находившихся в комнате...» Однако Медведя среди них, вопреки утверждениям Шатуновской, не было. Ольский также был твердо убежден в невиновности Медведя; он был ближайшим и лучшим другом Кирова.

Трунина, которая слышала историю Кирчакова, представила похожую, однако не идентичную версию того, что якобы происходило во время допроса Николаева Сталиным. Согласно ее варианту истории Кирчакова, Николаев ответил: «Они заставили». После этого один из сотрудников НКВД ударил его по голове своим револьвером, сбил его с ног, после чего они «убрали его»[483].

Доверие к словам Кирчакова о том, что якобы рассказывал ему Ольский, подрывается как коллегой по работе и близким другом Ольского, так и женой Ольского. Ольский не разговаривал с Медведем с декабря 1934 г., и в это время они не обсуждали обстоятельства убийства Кирова. Кроме того, Ольский не знал Кирчакова[484].

В начале 1960-х гг. Шатуновская была включена в комиссию Шверника, но продолжала собирать материалы по убийству Кирова даже после прекращения комиссией своей деятельности. В мае 1962 г. она написала письмо Хрущеву, в котором пересказывала некоторые отчеты о заявлениях Николаева, сделанные им в ходе его допроса Сталиным. Но и они основывались на сведениях, полученных из вторых и третьих рук. В них опять повторялись рассказы людей, которые якобы присутствовали при допросе, хотя это не находило подтверждения в независимых источниках[485].

История о допросе Сталиным Николаева была хорошо известна высшему партийному руководству. Молотов и Ворошилов присутствовали при допросе. Хрущев, который участвовал в поездке в Ленинград 2 декабря 1934 г., также знал о том, что Сталин допрашивал Николаева. В своих мемуарах Хрущев пишет, что, по его мнению, утверждения Николаева по поводу полученных им приказах НКВД принимать на веру так же трудно, как и отвергать их. Хрущев также намекает на то, что Николаев мог надеяться спасти свою жизнь тем, что он будет просто выполнять данные ему приказы[486].

Хрущев также строит свою версию событий на истории Шатуновской и утверждает, что Николаев упал на колени и клялся, что действовал по приказу[487]. На эту же версию ссылается и Роберт Такер. При этом Такер упоминает также и другую историю; если она верна, то она напрямую предполагает причастность Сталина к этому убийству. Согласно этой версии, Николаев начал свой ответ на вопрос Сталина о том, почему он убил Кирова, словами «но вы сами...», после чего был избит сотрудниками НКВД и выведен из помещения. Источник этих сведений — некий Н. Кирмен, сын друга Ворошилова Р. Мельницкого, т. е. здесь мы имеем дело с данными, полученными из третьих рук[488].

Теоретически эта мифическая история может быть подтверждена и другими слухами о том, что перед убийством Кирова Николаев был на приеме у Сталина в Москве. По этим слухам, Сталин проявлял живой интерес к семейным делам Николаева, сожалел, что Киров ничего не делает и поощрял Николаева отомстить за себя. Николаев якобы рассказывал об этом некоему сотруднику московского НКВД Сорокину, который случайно встретился с Николаевым, когда тот предположительно был в Москве в 1934 году. Сорокин позднее пересказывал эту байку в Гулаге другому заключенному, Павлу Гольдштейну, который и являлся источником этой информации[489]. Рассказ Гольдштейна — это история из третьих рук; она не подтверждена записями регистрации посетителей Сталина и представляется в высшей степени маловероятной. Отсутствуют и иные источники, которые подтверждали факт приезда Николаева в Москву в 1934 г. Комиссия Яковлева изучала этот вопрос и пришла к выводу, что Николаев не был в Москве в 1933-1934 гг.[490] Данную историю следует отвергнуть так же, как и опусы других авторов, пытающихся привлечь к себе интерес своими фантастическими рассказами о сталинских временах. Следовательно, этот рассказ не может подтвердить историю Кирмена об ответе Николаева Сталину во время его допроса 2 декабря.

В связи с этим следует отметить, что история о том, что Николаев якобы указал на сотрудников НКВД, а также история о том, что он якобы указал на Сталина, не могут быть правдивыми. Однако Такер считает, что сделать выбор между этими двумя версиями трудно. По данным Такера, Николаев якобы сказал тюремному охраннику Кацафе, что убийство Кирова «было организовано органами НКВД»[491]. Источником этой информации Такер называет Медведева. Однако в том абзаце, на который ссылается Такер, Медведев пишет нечто иное: «Николаев рассказал Кацафе, как было организовано убийство...»[492] Однако в новом издании книги Медведева этот абзац был изменен следующим образом: «Николаев рассказал ему (Кацафе), что убийство Кирова было организовано органами НКВД...»[493] Причина такого значительного изменения не ясна. В российском издании книги «К суду истории» («Let History Judge»), вышедшей в 1990 г., вся история о Кацафе была опущена[494].

Если в заявлении Кацафы действительно содержались бы подобные сведения, то следует предположить, что о них упомянули бы те, кто видел данный документ, например судьи Верховного Суда Петухов и Хомчик. Однако они рассказывают совсем другую историю[495]. Таким образом, слова Кацафы, что Николаев якобы сказал ему, что он действовал по приказам НКВД, следует считать весьма сомнительными.

Когда в эпоху гласности дело об убийстве Кирова заново стало привлекать интерес людей, на сцене снова появилась Шатуновская, которой к этому времени было уже почти девяносто лет. У нее взял интервью Николай Зенькович, автор популярных очерков о политической истории Советского Союза. В своем интервью Шатуновская представила еще одну версию о происхождении информации об утверждениях Николаева по поводу приказов НКВД. По словам Пальчаева, который в 1934 г. был прокурором Ленинграда и якобы присутствовал при допросе Сталиным Николаева, Николаев ответил на вопрос Сталина, что сотрудники НКВД четыре месяца назад убедили его убить Кирова, аргументируя это убийство интересами партии и государства. После этих показаний Николаев якобы был избит. Автором этого рассказа является Опарин, старый большевик, хорошо знавший Пальчаева. Данная история якобы была подтверждена еще одним ветераном партии, другом Чудова Дмитриевым, который слышал рассказ Чудова о событиях во время этого допроса[496].

Шатуновская также написала письмо Яковлеву, в котором она пересказывает утверждения Николаева о том, что сотрудники НКВД принудили его совершить убийство[497]. Комиссия Яковлева изучила письма Шатуновской Микояну и Хрущеву и сделала следующее заключение: «Содержание этих писем свидетельствует о том, что О. Г. Шатуновская, участвуя в 1961 г. в работе комиссий по исследованию обстоятельств убийства С. М. Кирова, тенденциозно подбирала отдельные свидетельства из писем и заявлений граждан, подтверждающих выдвинутую ею версию, что и было использовано в опубликованных воспоминаниях Н. С. Хрущева»[498]. Обратите внимание, что здесь тоже мемуары Хрущева косвенным образом признаются «тенденциозными».

Конечно же, Николаев действительно мог в своих показаниях обвинять НКВД. Но это может не иметь ничего общего с правдой или может представлять собой, как предполагает Хрущев, всего лишь отчаянную попытку Николаева избежать казни. Однако в соответствии с тем, что мы знаем из других источников (материалы других допросов Николаева, его дневники), данная история заслуживает мало доверия. Как и большинство других слухов на эту тему, попытки Николаева обвинить в своих бедах НКВД практически не подтверждаются другими источниками. Эта версия показаний Николаева на допросе Сталиным основывается на информации из вторых, третьих и даже четвертых рук, и определить независимости таких источников невозможно. Варианты этой версии также содержат много фактических неточностей: Запорожец не был в Ленинграде 2 декабря, револьвер принадлежал Николаеву. Но некоторые историки продолжают верить этим слухам; некоторые из них даже считают их почти подтвержденными фактами[499].

Данная версия, по которой Николаев говорит об участии НКВД и даже Сталина в убийстве Кирова, является не единственной версией о том, что говорил и делал Николаев во время допроса Сталиным. Имеются и другие, которые основываются на совершенно иных сведениях. Одна из них — это рассказ Кацафы, появившийся во время работы комиссии по расследованию дела Кирова в 1960-х гг. Предположительно, Кацафа сопровождал Николаева на допрос 2 декабря 1934 г. На самом допросе он не присутствовал, однако пояснил, что когда Николаева увели с допроса, заместитель начальника оперативного отдела НКВД Гулько якобы сказал, что «этот подлец Николаев был очень груб в беседе со Сталиным, отказался отвечать на вопросы и вел себя как хулиган. Но при этом Николаев был готов отвечать на вопросы Ворошилова. На вопрос, почему он стрелял в Кирова, он заявил, что сделал это потому, что ему не давали никакой работы, он и его семья отказываются оставаться в санатории, даже если бы они все были больными, и т. д.[500] Когда Николаева отводили в камеру, Николаев сказал другому охраннику Гузовскому, что Сталин обещал сохранить ему жизнь, если он раскроет всех своих сообщников. Однако, по словам арестованного, никаких сообщников у него не было[501].

Рассказ Кацафы о том, что якобы ответил Николаев на вопрос о мотивах убийства, соответствует записям в дневнике Николаева. В них Николаев предстает как отчаявшийся человек: ему не дают подходящей работы, а его заявление на отправку семьи в санаторий отклонено[502].

Допрос Сталиным Николаева упоминается и в мемуарах Рослякова. Хотя он и не присутствовал на самом допросе, однако Росляков был в Смольном в это время. Росляков ничего не говорит об обвинениях Николаева в адрес НКВД. По словам Рослякова, по дороге на допрос Николаев находился более или менее в сознании. Он не узнавал Сталина до тех пор, пока ему не указали на портрет вождя. Рыдая, он якобы снова и снова повторял: «Что я наделал, что я сделал!»[503]

Кирилина сообщает примерно такие же сведения; она приводит ряд свидетельств об истерическом состоянии Николаева во время допроса. Он якобы кричал: «Я отомстил», «Простите» и «Что я наделал!» Более того, после возвращения из Смольного Николаеву оказывалась медицинская помощь врачами-невропатологами[504].

Если мы не признаем присутствия на допросе Кулагина, которого упоминает Медведев в первом издании книги «Let History Judge», то в этом случае единственным прямым свидетелем, очевидцем событий во время допроса Сталиным Николаева остается Молотов. Во время своих неоднократных бесед с Феликсом Чуевым в 1970-1980-х гг. Молотов приводит свои версии ряда исторических событий, в т. ч. и убийства Кирова. Молотов описывает Николаева как обозленного и ожесточенного человека, и эта характеристика совпадает со словами Кацафы. Согласно Молотову, Николаев заявил, что данное убийство было идеологически мотивированным, т. к. он является сторонником Зиновьева[505]. Тем не менее этот рассказ Молотова о Николаеве не вполне соответствует другим свидетельствам Молотова. Он тоже сказал, что Николаев, вероятно, не был ни правоверным зиновьевцем, ни правоверным троцкистом, но использовали его именно зиновьевцы. Молотов также сказал следующее: «Думаю, что женщины там ни при чем». Не приводя никаких деталей, Молотов также упоминает и допрос Сталиным Мильды Драуле. Его упоминает также и Росляков, однако только на основании вторичных источников данных. Он утверждает, что Драуле выглядела растерянной и потрясенной; по ее словам, до этого события она ничего не знала и ничего не подозревала[506].

Молотов не упоминает о словах Николаева о сотрудниках НКВД, которые приказали ему убить Кирова. Но нам кажется, что надежность Молотова как свидетеля по данному делу вызывает большие сомнения. Если рассказы о попытке Николаева обвинить в убийстве НКВД соответствуют действительности, то у Молотова были все причины держать язык за зубами. Хрущев упоминает, что ни у кого не возникало даже желания спросить у Молотова и Ворошилова, справедливы или нет эти слухи. «Они были не такими дураками, чтобы говорить об этом, а мы не такими наивными, чтобы спрашивать»[507]. Надежность сведений, сообщенных Молотовым довольно невысока. Его беседы с Чуевым печально известны ложью, к которой он прибегал в тех случаях, когда полагал, что правда может причинить ущерб партии или правящему режиму[508].

Хотя мы и не знаем точно, что именно происходило во время допроса Сталиным Николаева 2 декабря, нет никаких сомнений в факте существования допроса. Менее достоверна история о том, что на следующий день, т. е. 3 декабря, Сталин якобы лично пришел в камеру к Николаеву и имел с ним часовую беседу один на один. Эта история, как и многие другие, берет свое начало из лагерных рассказов. Корабельников, предположительно один из охранников Николаева, рассказал ее Льву Разгону, который привел ее в одной из своих книг[509]. Однако это весьма сомнительный источник, т. к. в документах нигде не упоминается Корабельников как один из тюремщиков Николаева. И если эта история даже частично правдива, то удивительно, что Кацафа ничего не говорит по этому поводу. Не найдено подтверждений этой истории и в других независимых источниках.

* * *

Допрос Сталиным Николаева 2 декабря 1934 г. оброс мифами. Путешествие Сталина в Ленинград, допрос, на котором он лично допрашивал убийцу, добавили драматизма в историю убийства Кирова и, естественно, породили большой интерес к событиям, происходившим во время этого допроса. История о том, что Николаев действовал по приказу НКВД, ведет свое начало из слов подсудимых на показательном процессе над Ягодой и другими лицами, который состоялся в марте 1938 г.[510] Поэтому закономерно появление слухов о том, что же поведал убийца во время сталинского допроса. На суде над Ягодой также «выяснилось», что человек, с которым общался Николаев, был Запорожец. Это, в свою очередь, послужило основанием отдельной версии, согласно которой Николаев во время его допроса Сталиным указал именно на Запорожца.

Но Николаев был не единственным, кого допрашивал Сталин и другие члены «государственной комиссии». День спустя после допроса Николаева в Смольный была доставлена двадцативосьмилетняя женщина по имени Мария Николаевна Волкова, которая предстала для объяснений перед кремлевскими бонзами.