ИСТОРИЯ РЕВОЛЮЦИИ: ЯНВАРЬ 1905 г.
Вбольшинстве повествований о революциях имеются точные даты их начала. Искушение привести такую дату связано со стремлением ученых к пространственно-временной определенности и исторической периодизации. Но это обычно скрывает неравномерность и неоднозначность революционного развития — две наиболее существенные характеристики любой революции. С учетом этого замечания, 9 января 1905 г. — подходящая дата для начала обзора революционного процесса 1905—1907 гг. в России.
В течение нескольких недель, которые последовали за Кровавым Воскресеньем 9 января, организации революционеров и конституционалистов напрягли свои силы и пропаганду до предела, призывая к массовому протесту. Отклик был впечатляющим. Он прозвучал, прежде всего, со стороны сотен тысяч рабочих империи. отреагировавших забастовками солидарности, направленными против бойни в Санкт-Петербурге. Но данные, показывающие этот небывало высокий пик забастовок, обычно не учитывают региональных различий1. Реакция российских рабочих была географически очень неравномерной: относительно сдержанной в Центральной России, намного более значительной на окраинах. Забастовка в Москве прошла вяло и быстро иссякла. Из
всех русских губернских центров только непромышленный Саратов отреагировал общегородской забастовкой2. В Санкт-Петербурге забастовка через несколько дней пошла на убыль и к 14 января практически прекратилась. В этот же день всеобщая забастовка вспыхнула в Варшаве. Она сопровождалась массовыми демонстрациями под красными флагами, баррикадами и столкновениями с армией и полицией, в ходе которых с обеих сторон было убито и ранено более 200 человек. Забастовки и столкновения перекинулись также на другие польские районы и особенно на промышленный Лодзь, где убитых, раненых и арестованных было еще больше. В течение этого периода в польских губерниях (в которых проживало менее 1/10 населения империи), прошло столько же забастовок, сколько во всей остальной России3. В прибалтийских губерниях и в городах Северо-Запада, в значительной мере населенных евреями, отклик был также очень мощным. Политические забастовки, демонстрации, рукопашные бои, кавалерийские атаки и военные действия имели место в Риге, Митаве и Либаве. Одновременно общие забастовки прошли в Ревеле, Вильне, Белостоке и во множестве небольших городов-местечек. На Кавказе схожая картина забастовок, демонстраций, баррикад и военных столкновений наблюдалась в Тифлисе, откуда "беспорядки" перекинулись на всю Грузию. Сообщалось о массовых демонстрациях под красными флагами и вооруженных столкновениях с полицией в городах Финляндии.
Интеллигенция и средний класс России перешли к акциям протеста уже летом 1904 г. Члены Союза Освобождения проводили, начиная еще с 1904 г.. серию банкетов для состоятельных, на которых формулировались и провозглашались конституционные требования. Кровавое Воскресенье 9 января и дальнейшие известия с фронта о поражениях подняли протесты на новую высоту. Революционеры из "образованных классов" были в этот момент на улицах, плечом к плечу с
рабочими демонстрантами. Каждая встреча членов профессиональных ассоциаций, таких, например, как Общества имени Пирогова, объединяющего врачей, или Общества агрономов и сельских статистиков, превращалась также в демонстрацию антиправительственных взглядов и эмоций4. На всех этих встречах провозглашали конституционные требования и осуждали правительство за репрессии. Члены Академии наук, писатели, юристы и др. подписывали письма протеста. В условиях, когда все университеты были закрыты властями "до особого распоряжения", студенчество бастовало, участвуя и организуя демонстрации по всей стране. На окраинах этнические "культурные союзы", выступавшие с инициативами, направленными против русификации, получили новую массовую поддержку. Даже группа крупнейших московских капиталистов, в прошлом — оплот традиционного верноподданичества, дала знать о своей оппозиционности, выразив публично протест против жестокости полиции. Она также потребовала разрешения легальных профсоюзов, свободных от полицейского вмешательства. Правление Союза Промышленников, выказывая демонстративное неповиновение властям, проголосовало даже за предоставление финансовой поддержки семьям жертв Кровавого Воскресенья. В феврале представители земств провели очередную полулегальную конференцию, выступившую за демократические выборы и аграрную реформу.
В феврале, когда волна забастовок в городах уже пошла на спад, из сельских районов стали сообщать о резком усилении "аграрных беспорядков", а в прибалтийских губерниях и Польше начались сельские забастовки. В том же месяце террористическая группа эсеров совершила удачное покушение на Великого Князя Сергея — губернатора Москвы, дядю царя, и одного из наиболее реакционных членов правящей элиты.
Первой реакцией царя на эти события стало назначение 11 января губернатором Санкт-Петербурга генера-
ла Д.Трепова (прошло совсем немного времени и ему суждено было стать также заместителем министра внутренних дел и фактически диктатором России). Он получил короткий приказ восстановить порядок всеми необходимыми средствами. Царский двор пребывал в крайнем напряжении. Строгие меры безопасности и страх перед террористами сделали самого царя настоящим пленником в царскосельском дворце. Царские приближенные и советники резко разошлись во мнениях: умеренные ратовали за реформы и парламент, сторонники "жесткой линии" выступали за усиление репрессий. Некоторое время и сам Трепов колебался между обеими точками зрения5. Столичные предприниматели, под давлением властей, надеявшихся "выпустить пар", удовлетворили некоторые из экономических требований бастующих рабочих. К середине февраля поражение под Мукденом доказало невозможность победы в войне с Японией. 18 февраля царь издал указ о необходимости призвать "лучших людей России", представляющих ее население для консультаций по вопросам совершенствования законодательства. Министру внутренних дел — Булыгину — было приказано разработать меры по осуществлению нового мероприятия. Его призыв подавать петиции и предложения по этому вопросу открыл оппозиции новую возможность для выражения публичных протестов. Правительство приступило к спешному рассмотрению не только законодательных изменений, но и социально-экономических реформ. В марте министр сельского хозяйства Ермолов умолял царя предпринять немедленные действия, направленные на увеличение земельных наделов, находящихся в крестьянском пользовании, пока не стало слишком поздно6. В то же время по всей империи для подавления аграрных беспорядков и усиления городских гарнизонов отправлялись новые армейские подразделения; резко возросло число арестов оппозиционеров.
В течение следующего полугодия казалось, что вся Россия искрилась протестами, бунтами и мятежами.
которые все никак не перерастали в общий взрыв7. Захватывались помещичьи леса и пастбища, по всей стране распространялись аграрные забастовки. В некоторых районах Черноземья поместья были "разобраны" способами, напоминающими события в Полтаве в 1902 г. Ряд впечатляющих и упорных забастовок прошел в Иваново, Нижнем Новгороде, Екатеринославе, Одессе, Белостоке, Тифлисе, Ковно и т.д. Тем не менее, общенациональные показатели числа рабочих, участвовавших в забастовках, не достигли даже половины того, что было отмечено в январе 1905 г.; провалились также и попытки организовать первомайские демонстрации. В то же время рабочее движение значительно расширилось, вобрав в себя новые профессиональные группы, создававшие собственные организации и участвовавшие теперь в забастовках: официанты, приказчики и даже домашняя прислуга пытались организовывать собственные профсоюзы. В Лодзи (с 5 по 13 июня) еще раз прошла всеобщая забастовка рабочих, сопровождавшаяся баррикадами и уличными схватками. Она спровоцировала забастовки солидарности по всей Польше. В августе в Варшаве началась четвертая политическая забастовка с начала года.
Сила и радикализм организаций российских образованных средних классов и рабочих профсоюзов все нарастали. Российские профессиональные группы создавали новые ассоциации. В мае с целью объединения всех профессиональных организаций среднего и рабочего классов был учрежден Союз Союзов. Созданная конфедерация состояла вначале из 16 весьма разнородных организаций — союзов журналистов и инженеров, агрономов и юристов, железнодорожников и бухгалтеров, ассоциаций за равноправие евреев и за эмансипацию женщин, а также фракции земцев-конституционалистов. Политически ее члены и ведущие ораторы представляли различные взгляды — как либеральные, так и социалистические8. Все они требовали демократиза-
ции и конституции и заявляли о солидарности с любой антиправительственной борьбой. Все такие организации преследовались полицией и со временем становились все более воинственными. Новый съезд земств состоялся в мае и отправил к царю делегацию, которая должна была объяснить ему достоинства просвещенной монархии и парламентаризма. К следующему съезду в июле присоединились также председатели муниципалитетов основных городов и этот съезд призвал к конституции и демократическим свободам, принятие которых должно было уравнять Россию с ее западными соседями. Даже священники требовали реформ, призывая к восстановлению выборного патриархата (вместо церковного синода, которым руководил государственный чиновник).
Какое-то время в конце мая и в июне казалось, что Россия находится у самого порога революции. Крестьянские беспорядки достигли высочайшего накала, вновь усилились рабочие забастовки (включая уличные бои в городах польских губерний). После сокрушительного поражения при Цусиме 14—15 мая значительная часть российского военно-морского флота оказалась на морском дне или в плену. Это потрясло даже наиболее преданных царских сторонников. Средние классы были в ярости, революционеры злорадствовали над этим новым доказательством некомпетентности властей. Союз Союзов призвал к демонстрациям протеста. Рабочие забастовки по своим целям и требованиям становились все более политическими. На крестьянском собрании, созванном предводителем дворянства Московской губернии для выражения патриотической поддержки правительству, представители сел использовали трибуну для провозглашения антиправительственной инициативы, призвав к организации Всероссийского Крестьянского Союза. Даже главная опора царской власти — армия — колебалась. Сообщалось о солдатских мятежах в Азиатской части России. Съезд казачьих офи-
церов, главной силы внутренних репрессий, просил царя даровать России конституцию9. В июне на Черном море восстали матросы броненосца "Потемкин" и, арестовав своих офицеров, привели корабль в Одессу, охваченную общегородской забастовкой. Другие корабли флота отказались выполнить приказ об обстреле и потоплении взбунтовавшегося корабля.
Тем не менее, революционерам не хватило единства, организации, оружия и опыта. Государственная машина удержала контроль еще раз. Бунты в армии и на флоте были подавлены, бунтовщики отданы под суд, некоторым из них удалось скрыться. Аресты и карательные экспедиции тяжело ударили по крестьянам, рабочим и радикальной интеллигенции. Погромы радикалов и евреев стали признаком мобилизации неофициального проправительственного террора. Нападения мусульман на армян в Закавказье, хотя и менее явно, сыграли ту же роль, ослабляя местное антиправительственное движение. В августе и сентябре крестьянские нападения, рабочие забастовки и политические демонстрации были на самой низкой отметке с начала 1905 г. Казалось, что правительство еще раз выдержало шторм. 6 августа министр внутренних дел издал указ о созыве Думы. Она должна была действовать только как совещательный орган, избираемый непрямым голосованием по избирательным куриям, представляющим различные социальные группы и группы собственников. Избирательное законодательство для новой Думы обеспечивало значительную долю мест в ней тем, кого должны были избирать российские крестьяне, считавшиеся монархистски настроенными и консервативными. 23 августа был подписан мирный договор с Японией на условиях, довольно выгодных для России.
Российские революционные партии, очутились неожиданно посреди стремительно усилившегося массового противостояния, с горьким чувством слабости, организационной беспомощности и упущенных возмож-
ностей. Средства, которыми они вначале располагали: несколько тысяч активистов, несколько нелегальных издательств и типографий, редкая сеть кружков, имевших сочувствующих среди рабочих и крестьян и несколько небольших вооруженных отрядов, — выглядели жалко в сравнении с царской армией, бюрократией и полицией. Например, в начале 1905 г., по сравнительно оптимистическим оценкам, число рабочих, поддерживающих РСДРП (все фракции), в Санкт-Петербурге определялось как "около 700"10. Еще большее неравенство наблюдалось между числом организованных революционеров и миллионными низами, начавшими приходить в движение. Идеологические разногласия, расколы и эмигрантские распри серьезно ухудшали положение в революционном лагере. По словам социал-демократического историка "...партийная среда жила главным образом разногласиями... на этой почве тратилось много сил напрасно... ясно, почему в январские дни массами руководили не наши, а гапоновские организации"11.
Все это делает энергию, с которой революционные группы вступили в действие, еще более впечатляющей. Презирая границы и расстояния, бывшие заключенные и эмигранты спешно возвращались на родину, чтобы присоединиться к борьбе. Вновь прибывшие немедленно вступали в действие. Бюджеты революционных организаций выросли вдесятеро, обеспечивая ресурсы для печатания материалов и закупки оружия12. Россия была наводнена миллионами листовок, памфлетов и книг, призывающих к уничтожению самодержавия. Три основные общенациональные партийные организации революционных социалистов — меньшевики, большевики и эсеры — так же, как и десятки региональных и этнических организаций, быстро приобретали постоянную структуру, укрепляли внутреннюю дисциплину, вербовали новых членов, усовершенствовали свои программы и нарабатывали тактический опыт. По всей стране было организовано огромное количество новых
оппозиционных групп. Действовала террористическая организация социалистов-революционеров (БО ПСР), наносившая свои удары особенно по руководителям и вдохновителям карательных операций. Во многих местах создававшиеся общепартийные координационные комитеты стремились преодолеть расколы, мешавшие согласованным действиям.
Несмотря на это, организованные российские революционеры, по их собственному признанию, были очень далеки от того, чтобы проникнуть в "глубинные слои" народа. По приблизительным оценкам, к середине 1905 г. в стране насчитывалось 25 тыс. активных революционеров, приходившихся на население в 120 млн человек (исключая западные этнические окраины), или 0,4% от взрослого населения России. В год пика (1906 г.) число членов социалистических партий, поддерживающих революционную борьбу в России (исключая польские губернии), достигло примерно 190 тыс. человек: приблизительно по 44 тыс. социал-демократов — большевиков и меньшевиков, 36,5 тыс. членов еврейского Бунда и латвийских социал-демократов; 60 тыс. эсеров и примерно 6 тыс. в меньших по численности группах (эсеры — максималисты, анархисты и др.)13. Это означает немногим выше 0,3% или 1:315 взрослого населения. Число людей, получивших военную подготовку и выступавших на стороне революционеров, все еще измерялось сотнями или даже десятками. Все эти цифры были во много раз ниже в сельской местности.
Реальным этот вызов властям делало то, что и государственный аппарат и правящий класс были также каплей в море российского населения. К тому же власти были раздроблены, деморализованы и не уверены в лояльности армии. Армия в основном набиралась из крестьян, и это в то время, когда крестьянские бунты стремительно набирали силу. Шансы революции в 1905 г., особенно в областях с высокой концентрацией революционеров, в больших промышленных городах на
этнических окраинах и в радикализируемых сельских регионах России и Украины не выглядели безнадежными.
Следующая революционная волна стала подниматься в сентябре 1905 г. На этот раз вызов был брошен самой способности царизма управлять Россией. Массовый протест начался с протеста оппозиции самой идее "консультативной" Думы. Указ, опубликованный в августе, создал мишень для гневных нападок всей оппозиции и сплотил ее в единый фронт. Социалисты различных направлений, большинство либералов, националисты окраин, внепартийные активисты, — все требовали настоящего парламента. 27 августа, почти случайно, правительство восстановило университетскую автономию, отмененную еще в 1890-х годах, и дало разрешение на возобновление занятий в университетах. В сентябре студенты решили прекратить забастовку, но, вместо того, чтобы вернуться к учебе, передали университетские помещения в пользование оппозиции. В каждом университетском городе и, особенно, в Санкт-Петербурге и Москве, университеты превратились в "острова" свободы слова, места постоянных массовых встреч тысяч партийных активистов, непартийных рабочих и представителей "образованных классов", стоявших плечом к плечу, споривших, обменивавшихся литературой и создававших политические организации. Полиция наблюдала за ними в растерянности, старая профессура пожимала плечами, но чувствовала, что нужно относиться к этому терпимо, с точки зрения ее собственного требования свободы слова и явного отсутствия других мест для реализации этого принципа. К концу месяца небольшие подпольные группы и кружки "профессиональных" революционеров стали массовыми, быстро растущими организациями. Одна за другой возникали новые оппозиционные газеты. Ежедневно явочным порядком образовывались новые ассоциации и союзы. Быстро расширялись и становились все более
воинственными рабочие профсоюзы. В этом же месяце, готовясь к наступлению того, что казалось сейчас окончательным сражением, все революционные партии всерьез занялись формированием тайных организаций своих сторонников в армии. Наиболее важным стал беспартийный Союз офицеров, находившийся под сильным влиянием эсеров14.
В начале октября непроверенный (и ложный) слух об аресте профсоюзных делегатов побудил вновь созданный Всероссийский железнодорожный союз (располагавшийся в Москве и находившийся под влиянием эсеров) призвать к политической забастовке15. Это привело к остановке всех поездов за исключением лишь нескольких, которые доставляли профсоюзных делегатов на региональные конференции для обсуждения требований железнодорожных рабочих. Союз Союзов спешно организовал поддержку Всероссийскому железнодорожному союзу — своему самому крупному члену-учредителю. Забастовки солидарности быстро распространились на другие отрасли промышленности, сферу услуг и свободные профессии. К 17 октября развернулась общенациональная забастовка. В нее было вовлечено большинство российских промышленных рабочих (около 1,5 млн), служащих (около 200 тыс.), а также большинство тех, кто принадлежал к лицам свободных профессий16.
Не только само число участников — а оно было огромным — потрясло Россию. Для России, как, в целом, и для всего мира, это была первая поистине общенациональная забастовка, в которой значительное большинство промышленных рабочих, наемных работников и интеллигенции многоэтнической империи выступили в поддержку общих политических требований. На этот раз в забастовку оказались вовлечены как центр, так и окраины страны. Даже отдаленные провинциальные поселения, российские "медвежьи берлоги" были впервые втянуты в активную политическую жизнь.
В качестве основного выражения самоорганизации забастовщиков в столице был образован Совет Рабочих Депутатов17. Впервые он собрался 13 октября в здании Санкт-Петербургского университета, став первым парламентом рабочего класса в городе. 562 его делегата представляли 147 городских заводов и примерно 50 мастерских. Исполнительный комитет Совета быстро превратился в альтернативную власть в городе, к которой рабочие, политические активисты и органы оппозиции все больше обращались за руководством и вдохновением. Образ Совета захватил воображение всей страны. Союз Союзов был отодвинут в тень, хотя и продолжал действовать энергично, привлекая поддержку радикальной интеллигенции. Советы создались также в других городах: Москве, Ростове, Одессе, Иваново-Вознесенске и др. (см. карту 1 на с. 122). Деятели нелегальных партий все чаще выступали и открыто направляли массовые демонстрации, к тому времени проходившие повсюду. Поступали новости о резком увеличении числа крестьянских волнений на Юге России. Начали выходить из-под контроля окраины империи.
Среди помещиков и администрации все громче раздавались сетования на неспособность армейских и полицейских подразделений поддержать "закон и порядок". Вся колоссальная машина самодержавия застопорилась от внезапного прекращения работы ее коммуникационной и транспортной сети. Чиновники остались без приказов, губернаторам и полицейским было не ясно, что делать дальше, перевозки армейских подразделений оказались невозможными, даже ежедневные процедуры царского правления посредством министерских аудиенций и подписания указов были расстроены. Привычный порядок распадался на глазах. Россия становилась неуправляемой. На самой "верхушке" нарастала паника.
14 октября Трепов издал приказ по армии "патронов не жалеть" для "подавления бунта", но царские совет-
ники снова разделились во мнении относительно того, что именно следует предпринять. Витте, в своем докладе царю, резюмировал ситуацию как прямой выбор между военной диктатурой и конституционными реформами. Через несколько дней Великий князь Николай Николаевич — дядя царя, командир гвардейских полков и основной кандидат на роль военного диктатора — слезно умолял царя принять предложения о мирных уступках. 17 октября был опубликован официальный текст царского манифеста, извещавшего о том, что России даруется свобода слова, собраний и организаций, Дума же повышается в статусе, превращаясь из консультативного в законодательный орган. В опубликованном в то же время меморандуме, Витте определил цель реформы как создание "правового строя" (понятие противоположно самодержавию, т.е. правлению в соответствии с непосредственной и неограниченной волей царя)18. Была объявлена амнистия для многих политзаключенных, а также восстановлена демократическая конституция Финляндии, действие которой было прекращено в 1899 г. Был создан кабинет министров (вместо прежнего порядка, по которому каждый министр утверждался лично царем и был ответственен только перед ним). 21 октября Трепов ушел в отставку. Сергей Витте стал первым в истории страны премьер-министром, отвечающим за осуществление реформы, а П.Дурново занял пост министра внутренних дел, возглавив тем самым репрессивный аппарат страны.
Удивление было всеобщим, поскольку изменения были неожиданными или, по крайней мере, не ожидались так скоро. Организации, которые выступали против консультативной Думы, высказались поначалу и против ее новой улучшенной версии. Революционные партии, Санкт-Петербургский Совет, Союз Союзов и др. продолжали выступать за Учредительное Собрание, депутаты которого избирались бы по принципу "один человек — один голос". Здесь наметился рубеж между
теми, кто верил в то, что реформе 17 октября нужно дать шанс и теми, кто ставил своей целью разрушение самодержавия и создание республики или, по крайней мере, обеспечение эффективного контроля электората над исполнительной властью: встал вопрос о власти и о доверии царскому обещанию конституционных реформ. Радикалы оппозиции безуспешно пытались продолжить всеобщую забастовку. Большинство забастовщиков отпраздновали политическую победу и вернулись к работе. Между тем, свобода высказываний и собраний быстро распространялась, минуя формальные процедуры. Гражданские свободы утверждались "явочным порядком" в организациях, газетах и на митингах. Казалось, российская политическая жизнь действительно переменилась за одну ночь. В коллективной памяти российской интеллектуальной оппозиции это время "расцвета ста цветов" было названо позже "днями свободы".
Праздничное настроение исчезло в несколько дней вместе с быстрым распространением волн насилия19. С окончанием всеобщей забастовки армия и полиция двинулась "восстанавливать порядок", особенно вдоль железнодорожных линий, на нерусских окраинах и в сельских местностях России. В то же время лоялисты провинции и столичных предместий, тысячи мелких собственников и торговцев, мелких чиновников и разорившихся дворян, полицейских низшего ранга, пивных патриотов, как и некоторых крестьян с яростью и тревогой отреагировали на позор массовых беспорядков, красных флагов и всего того, что выглядело как примирение государства с бунтовщиками. Это были в большей степени горожане, которые не относились ни к привилегированным сословиям дворянства, ни к богатым купцам — "белым сотням" средневековой России. Эта социальная смесь получила прозвище "черных сотен". Их злоба против всего социально нового и чуждого им часто направлялась полицией и местными властями. По всей России прокатились массовые погромы, в ходе которых
тысячи радикалов, интеллектуалов, активистов земств, рабочих и студентов-социалистов, а особенно "чужаков", в первую очередь евреев, подверглись нападениям со стороны вооруженных толп, несущих портреты царя и иконы. Было создано несколько массовых общенациональных организаций этих сил, среди которых к 1906 г. наиболее заметным стал Союз Русского Народа. Его руководители без промедления получили аудиенцию у царя, тепло принимались многими официальными лицами и стали получать финансовую поддержку из секретных фондов Министерства внутренних дел20.
В то же время, со стороны "левых" быстро создавались, расширялись и готовились в городах и в некоторых сельских районах вооруженные подразделения — дружины, выступавшие как средство самозащиты от погромов и как вооруженная сила, готовая к борьбе за республику. 26 октября восстали моряки Кронштадта, и в течение следующих нескольких месяцев ряд армейских и военно-морских подразделений пытались бунтовать или отказывались выполнять полицейские обязанности. Эти военные мятежи оказались в целом стихийными и кратковременными. Попытки революционных партий руководить ими потерпели неудачу21.
В то время, как во многих городах России шла схватка за государственную власть, крестьянский бунт охватил уже больше половины европейской территории России. Колебания и обеспокоенность властей были особенно сильными, когда дело касалось российских крестьян. В Октябрьском манифесте ничего не говорилось о земельной реформе, но 3 ноября вдогонку ему появился новый царский манифест, отменивший остатки выкупных платежей 1861 г. и расширивший деятельность Крестьянского Банка с целью облегчения покупки земли крестьянами. Репрессивные меры ударили по жителям села особенно сильно, но, в то же время, два наиболее влиятельных руководителя сил подавления среди других приближенных царских советников — Трепов и Дубасов — провоз-
гласили необходимость немедленной аграрной реформы (и даже собственную готовность расстаться с некоторыми из своих земельных владений, чтобы сохранить остальные).
Многое из того, что происходило в России, повторилось "с удвоенной силой" на ее западной и южной окраинах. Мы обсудим сельскую борьбу в следующей, третьей главе. В те дни польские, латвийские, эстонские, грузинские, армянские и еврейские горожане значительно превзошли русских горожан по интенсивности политической конфронтации с правительственными силами. В конце 1905 г. на некоторое время целые регионы прибалтийских губерний и Грузии оказались под контролем революционеров. Ответ армии в нерусских районах был также намного более жестким. Военное положение было впервые введено в польских губерниях и только позднее распространилось на большинство остальных губерний империи. Особой жестокостью отличились карательные экспедиции в Латвии.
Несмотря на мятежи в некоторых армейских частях и непопулярность "внутренней войны" среди значительной части солдат, в большинстве российских армейских формирований и особенно в кавалерийских частях удалось удержать дисциплину. Это оказалось достаточным для расширения действенных репрессивных мер и определило их результаты. В условиях военного положения только что дарованные конституционные права оставались почти без внимания. Карательные экспедиции армейских частей прокатились по всей империи, сопровождаясь многочисленными казнями по подозрению, часто без суда и следствия. Каратели обстреливали из пушек и сжигали восставшие деревни, арестовывали и казнили бастующих железнодорожников, пороли целые общины, а потом накладывали на них штрафы. Полиция сосредоточилась на слежке и арестах партийных активистов и лидеров революционного движения, рабочих и интеллигентов, выявленных к этому времени
самим фактом свободы слова и собраний. Тысячи из них были преданы суду, в то время как в период с октября по декабрь около 45 тыс. было отправлено в ссылку в административном порядке. Вместе с казням восставших без суда и карательными экспедициями, широкое распространение получили официальные казни, все чаще применяемые судами в качестве наказания за "государственные преступления"22. Обнинский — главный либеральный хроникер той поры — позже назвал эти месяцы временем "свободы и виселиц".
Все происходившее было открытым сражением за то. кто и как будет управлять Россией. Встал вопрос не об интерпретации царских манифестов, государственных указов и партийных программ, а о самом существовании самодержавия. Наиболее эффективным оружием тех. кто противостоял ему было объединение массовой политической оппозиции среди населения империи и особенно из ее плебейских классов с наиболее ясно выражающей свои взгляды группой населения — радикальной интеллигенцией. Сильные организации, вновь созданные или расширившиеся до неузнаваемости и высокоэффективные, создали новую политическую расстановку сил. Многовековой царизм лицом к лицу столкнулся с альтернативой или альтернативами, которые черпали силу в поддержке населения, преимущественно стихийной самодисциплине оппозиции и массовой готовности к жертвам. Рабочие советы и союзы, ассоциации интеллигенции, Союз Союзов, Всероссийский Крестьянский Союз, этнические организации, газеты, издательства и нелегальные политические партии образовали структуру лагеря, противостоящего самодержавию. Основной тактикой радикальной оппозиции в 1905 г. был захват власти "явочным порядком". Перед лицом отступающего правительства эта тактика проверяла, определяла заново и расширяла границы гражданских свобод. В конце 1905 г. промышленные рабочие были наиболее сильной частью оппозиции, по крайней
мере в крупных городах Центральной России. Политическая забастовка была их мощнейшим оружием в борьбе с правительством (см. карту 1 на с. 122).
Против этого нового мира политической оппозиции стоял Старый Порядок. Для большинства населения к октябрю 1905 г. он потерял основные признаки легитимной власти: общую веру в неизбежность того, что уже существует, притягательность национализма, страх униформы в той же мере, в какой и ужас от того, к чему может привести "анархия", инерцию "приличного поведения" и даже мистика царственности. Но государственная машина для принуждения сохранялась во многом нетронутой. "Великий страх" перед революцией заставлял кое-кого из сановников искать компромисса, но в то же время он создавал на стороне самодержавия (точнее, в ее политически крайне "правом" крыле) лагерь лоялистов из тех, кто обычно политикой не интересовался.
* * *
Витте начал свой срок в качестве первого конституционного премьер-министра с попытки взять ситуацию под контроль посредством ловкого политического жонглирования. Он пробовал расширить политическую базу правительства, искусным маневрированием добиться преимущества над экстремистами-оппозиционерами, усилить власть правительства, а также попытался ублажить царя, держа его в то же время в страхе для того, чтобы он оставил своему премьер-министру достаточно реальной власти. Одновременно с этим контрнаступление армии и полиции должны были положить конец беспорядкам — рабочим политическим забастовкам, крестьянским бунтам, нарушениям дисциплины в некоторых армейских частях, которые бросили вызов государственной бюрократии, а также пресечь или ограничить деятельность многочисленных оппозиционных организаций. В течение нескольких дней стало ясно, что усилия Витте терпят поражение — силы, освобожден-
ные революцией, невозможно было усмирить изощренной интригой. Он пытался достичь компромисса с либералами в процессе создания их наиболее сильной партии — Партии конституционных демократов (которая позднее стала называться Партией Народной Свободы). Ценой, которую Витте установил за дележ власти, при котором некоторые из членов этой партии вошли бы в его кабинет, был конец их альянса с радикалами — "отсечение либералами революционного хвоста" — как он это называл. Конституционные демократы не захотели, да, возможно, и не могли принять это предложение: радикализация образованных средних классов и борьба в российских городах и деревнях была слишком сильной, чтобы они могли позволить себе такой компромисс. Обращение Витте к рабочим с призывом умерить их агрессивность, озаглавленное "Братцы рабочие", вызвало только насмешливый ответ Санкт-Петербургского Совета, информирующий страну о том, что рабочие города не считают себя родственниками министра. Первый царский министр вызывал глубокое недоверие как левых, так и правых. Этот политический провал сделал репрессии единственным средством государственной стратегии в период до выборов и начала работы первого для страны парламента. В своих мемуарах более позднего времени Витте возложил ответственность за репрессии 1905 г. на Дурново — министра внутренних дел — и царя, выбравших такую политику. Однако факты показывают, что Витте был глубоко причастен к планированию репрессий, к организации карательных экспедиций и к систематическим законодательным акциям, ограничивающим многие свободы, дарованные Октябрьским манифестом 1905 г.23 Революционная ситуация и игнорирование конституционными демократами его обращений сузили для него пространство маневра, но не изменили его целей. А они состояли в сохранении сущности самодержавия усилиями государственной исполнительной власти, которой он сам бы и руководил.
Вместе с тем разнородность оппозиции к тому времени усилилась и проявилась в растущих межпартийных дебатах. Социал-демократы, эсеры, кадеты и многие националистические движения на нерусской "периферии" относились к всеобщей забастовке и к Октябрьскому манифесту только как к прелюдии "настоящей" свободы, которую все еще нужно было вырвать у правительства. Что следовало делать дальше было менее понятно. Социал-демократы и социалисты-революционеры видели будущее в революции, ведущей к созданию республики и к всеобщим социальным реформам. Либералы все больше делились на тех, кто хотел видеть Октябрьский манифест и Думу работающими, и тех, кто требовал социальных реформ и нового парламента, избранного на основе принципа "один человек — один голос". Даже для них революционные формы борьбы были прие