Фундаментальные и прикладные исследования в политологии

Не менее важным во внутренней структуре политологии является вопрос о соотношении фундаментальных и прикладных исследований и знаний, достаточно запутанный в отечественной литературе, где, к примеру, очень часто смешиваются эмпирическое и прикладное знание в конкретно-социологических исследованиях политики^[4].

Схема 2. Критерии разграничения фундаментальных и прикладных исследований в политологии

Критерии	Фундаментальное исследование	Прикладное исследование
1.1. Цель (функция) 2.2. Роль субъекта анализа 3.3. Связь теории с практикой 4.4. Фаза познавательного цикла 5.5. Пространственно-времен­ной континуум исследований	Познавательная (позна­ние механизмов, законо­мерностей) Объективированная (отстраненно-нейтральная) Опосредованная От сбора и описания эм­пирически-конкретных данных к абстрактно-тео­ретическим моделям В основном не жестко ли­митированное простран­ство и длительный пери­од времени	Преобразовательная (ис­пользование познанных механизмов) Субъективированная (ак­тивно заинтересованная) Непосредственная От абстрактно-теоретиче­ских моделей к конкрет­ному их синтезу в прак­тических технологиях Локализованность про­странства и лимитиро- ванность времени

В учебнике по прикладному политическому анализу канадский политолог Л.Пал отмечает, что фундаментальное (академическое) ис­следование политики отличается от прикладного ее анализа прежде всего целями: если первое ставит основной задачей познание и лучшее понимание политической жизни, то второе связано с весьма прагмати­ческими задачами оказания влияния и просто изменения текущей по­литики^[5]. Для более четкого разведения фундаментальной и приклад­ной сторон (или компонент) политической науки можно было бы ис­пользовать пять критериев их относительного различения и разграни­чения, приведенные выше в схеме 2.

К прикладным отраслям политологии можно отнести концепции государственного управления и партийной стратегии и тактики, теории принятия решений и ситуационного политического анализа, тогда как фундаментальные разделы политической науки можно было бы связать с теориями власти и политической системы, компаративным исследова­нием политических институтов и культуры и т.д. Следует здесь же заметить, что прикладное исследование политики, как правило, явля­ется междисциплинарным, поскольку в фундамент подобного анализа наряду с моделями политической системы попадает изучение и дейст­вия факторов ее «внешней» среды: экономических, психологических, социокультурных и прочих, требующее систематического привлечения выводов других фундаментальных наук. Прикладное политологическое знание поэтому в подобном ракурсе выступает вовсе не как эклектичное соединение конкретно-эмпирических выводов различных дисциплин, а скорее как технологический синтез разных абстрактных моделей в еди­ную картину, дающую возможность дать теоретическую интерпрета­цию пестрой мозаики той или иной конкретной политической ситуации и как бы «встроить» в нее сам социальный субъект, сочетая таким способом «в себе определенные черты теоретического, эмпирического и практически ориентированного отношения к действительности»^[6]. С точки зрения взаимосвязи теоретической политологии с практической политикой, прикладные исследования могут порой доводить свой ана­лиз лишь до оценки расстановки политических сил и прогнозирования вероятных путей развития политических событий, а иногда даже и до разработки практических технологий воздействия на текущую ситуа­цию, включающих пакет рекомендаций к принятию решений, выбору оптимальных позиций и выработке средств достижения целей .

Здесь необходимо коротко остановиться на вопросе о логике поли­тологии как научной и учебной дисциплины. Существуют две крайно­сти в отношении определения границ и логики политологии. Первая из них связана с попыткой загнать все многообразие политической жизни в «прокрустово ложе» системы «законов» и «категорий» политологии, логически стройной системы политологических «монад». Другая же позиция отдает нас в руки безбрежному релятивизму отношений поли­толога со своим объектом и логикой анализа, когда политическая теория становится тем, «что и как делают политологи». Вероятно, надо стре­миться к аристотелевой «золотой середине», избегая и первой, и второй крайности.

И в то же время вполне естественно стремление к логической упо­рядоченности и организованности накопленного политологического знания, так же как естественным является предположение о существо­вании неких общих звеньев и логических шагов в изложении выводов, полученных политической наукой. Сразу оговоримся, что в рамках «политической материи» вероятно существует параллельно три таких логических уровня. Во-первых, это имманентная логика проникнове­ния в политическую действительность, логика познавательного процес­са в политологии. С другой стороны, это логика проникновения в полити­ческую действительность, логика познавательного процесса и политоло­гических исследований. Наконец, третьей стороной или уровнем является наличие логики изложения материала в дидактических рамках учебного курса политологии. На последнем моменте, оптимальной логике построе­ния учебного курса политологии, мы остановимся специально.

Логика построения учебного курса тесно связана и с логикой раз­вертывания политологии как научной дисциплины, и с логикой разви­тия самой политики как объективного предмета. В то же время, в ряде случаев, логика учебного изложения может быть обратна логике науч­ного познания политики, поскольку последняя двигается нередко от поверхности к сущности, а в учебной дисциплине уместно было бы начать с сущностных характеристик, например с политической суб­станции, феномена власти. В этом движении присутствуют «закономер­ные моменты истинного отражения и закономерные «перевертывания» в сознании тех или иных сторон, отношений познаваемого»^[7]. В чем же смысл такой логики развертывания? В известном смысле, подобная логика исходит из движения от абстрактного к конкретному, от исходной политической субстанции властного общения к конкретным политическим действиям и взаимодействиям. Итак, в логике курса политологии мы двигаемся от «объективированного» анализа политики (власти и влияния, политической субстанции), рассмотрения ее стати­ческого и динамического состояний (политического порядка и органи­зации, а затем политической динамики и изменений), к изучению ее «субъективированных» форм и ипостасей, проявляющихся как в субъ­ективной рефлексии (политическом сознании, психологии и идеоло­гии), так и в практических акциях и интеракциях отдельных политиче­ских субъектов (политическая деятельность и поведение, активность и участие), а затем это логическое движение в последнем разделе как бы «снимается» институциональными традициями и стереотипами, акку­мулирующимися в ценностях политической культуры.

Сферы интересов и границы предмета политической науки посто­янно меняются. Если проанализировать материалы и доклады трех последних, созываемых раз в три года всемирных форумов Междуна­родной ассоциации политической науки, а именно ее XIV (Вашингтон, США, 1988 г.), XV (Буэнос-Айрес, Аргентина, 1991 г.) и XVI (Берлин, Германия, 1994 г.) конгрессов, то можно обнаружить, что в названиях докладов почти не используются понятия «политическая система» и «политическая структура», в то время, как на конгрессах 60-х:— ,70-х годов эти термины и сюжеты были едва ли не самыми употребимыми. По этому поводу уже в середине 90-х годов на заседаниях специализи­рованного Исследовательского Комитета МАПН (33) «Изучение полит­ологии как научной дисциплины» отмечалось, что изменение состояния и предмета политической науки тесно связано как с ее парадигматиче­ской и концептуальной трансформацией, так и с мировым развитием в сфере ценностей и идеологии, что в свою очередь приводит к появле­нию практически совершенно новой проблематики, как, например, гендерная политическая теория и феминистская практика или же полити­ческая экология и глобалистика.

Политологи нередко даже пытаются предвидеть грядущее полит­ологии и ее основные направления в XXI веке, отмечая в будущем действие тенденций и контртенденций гуманизации и дегуманизации политической науки, усиления ее сциентистского и ценностного начал, интернационализации знания и роста национальных школ и т.д. Мо­жет быть уверенность лишь в том, что предмет современной политоло­гии вряд ли уже полностью выкристаллизовался, и проблематика по­литической науки будет и далее развиваться и меняться вместе с изме­нениями самой политической реальности в III тысячелетии, а также со сменой общественно-политических парадигм и развитием методологи­ческого инструментария.

Лекция 3.

МЕТОДЫ ИЗУЧЕНИЯ ПОЛИТИКИ

В одной из своих ранних работ молодой К.Маркс заключает, что в науке истинным должен быть не только результат исследования, но и путь, к нему ведущий, то есть средства, методы и инструменты научного познания, а также сам процесс их применения, составляющие его про­цедуры и операции. Сам К.Маркс блестяще владел практически всем современным ему арсеналом методов социальных наук, что позволяло ему применять в исследованиях общественной жизни самые разные комбинации качественных и количественных, логико-философских и конкретно-научных средств в различных областях социального позна­ния, и в том числе в изучении политических процессов. Конечно же, тогда К.Маркс даже и представить себе не мог те современные методо­логические возможности и инструментарий, которые были открыты с началом применения электронно-вычислительной техники, как, на­пример, математическое моделирование и многомерно-статистический анализ, создание кибернетических экспертных систем и информацион­ных баз политических данных, заменивших во многом «ручные» методы количественного, а порой и качественного анализа политики.

В то же время качественный политический анализ, включащий абстрактно-теоретические концепции, содержательные модели, и по сей день имеет непреходящее значение для результатов количествен­ного анализа, что подтвердил опыт изучения политического процесса в России последних лет. В качестве примера того, что математические инструменты в анализе политики действуют как своего рода «мельни­ца», конечный продукт работы которой зависит далеко не только от «технологии», но и от «сырья», можно провести так называемую «Карту политической температуры России», претендовавшую на «диагноз политического климата» во всех регионах Российской Федерации на основе изучения 10 поименных голосований I Съезда народных депута­тов РСФСР. В чем же состояла и на что опиралась методика исчисления переменных значений «политической температуры»? На очень простое допущение о том, что, во-первых, политические позиции депутатов отражают «климат» представляемых ими регионов, и во-вторых, пои­менные голосования депутатов выражают совокупное мнение их реги­ональных делегаций, которые в тот момент разделились на две основ­ные фракции демократов и коммунистов, то есть «Демократической России» и «Коммунистов России».

Далее расчет «температуры» делался следующим образом: если в составе региональной делегации 20 человек и в ходе 10 поименных голосований подали 130 голосов с позиции «Демократической России» и 70 голосов с позиции «Коммунистов России» (соответственно 65% и 35% от общей суммы в 200 голосов), то «политическая температура» данного региона будет равняться их арифметической сумме с учетом знака вектора политической ориентации депутатов (соответственно «+» — это «демократическое тепло», «-» выражает «коммунистический мо­роз»), а именно (+65°) + (—35°) =+30°. К каким парадоксам приводят такие «математические методы», можно убедиться, сравнив «политиче­скую температуру» тогдашней Москвы и Московской области, или Ле­нинградской области и Ленинграда, где соответствующие цифры равня­лись «+93°» (Москва) и «+10°» (Московская область), или «+87 » (Ле­нинград) «-43⁰» (Ленинградская область), из чего следовало, что воз­можная разница между «городской жарой Питера» и «трескучими морозами Гатчины» составила 130°, а между жителями Мытищ и Мед­ведково — политическая пропасть в 83°, тогда как средняя температура по России в целом равнялась у «политических математиков» всего лишь +7°. Для того, чтобы избежать подобных неувязок, необходимо специ­ально остановиться на вопросах развития методологии и методов поли­тической науки.

Первый шаг, который надо сделать при разборе методов политоло­гических исследований, связан с рабочим определением того, что же мы вкладываем в категорию «научный метод»^[8]. Существует множество дефиниций этого понятия, изучение которых требует подробного ана­лиза, но на этом в данной работе нет возможности специально останав­ливаться. В самом широком и общем смысле слова «научный метод представляет собой теоретически обоснованное нормативное познава­тельное средство» .

В более узком и специальном смысле понятие метода науки состав­ляет совокупность подходов и принципов, правил и норм, инструментов и процедур, обеспечивающих взаимодействие познающего субъекта (то есть, ученого) с познаваемым объектом для решения поставленной ис­следовательской задачи. Следовательно, методология науки представ­ляет собой особую научную область, учение о применении различных методов и их комбинаций в политическом познании, связанное с пра­вильной постановкой проблем и выбором адекватных подходов, транс­формацией методологических принципов и требований в совокупность операций и процедур, а также с использованием самых разных инстру­ментов и техники. За многие годы своего существования политическая мысль прошла довольно длительную эволюцию в области методологии и методов политологических исследований, на чем следует остановить­ся особо.

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ МЕТОДОЛОГИИИИНСТРУМЕНТАРИЯ АНАЛИЗА ПОЛИТИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИЙ

Основные типы методов и уровни методологии политических исс­ледований сложились постепенно в ходе исторического развития поли­тической мысли, на каждом этапе которого доминировали те или иные методологические подходы (или их комбинации) и методические при­емы. В связи с этим, в известном американском учебнике «Методы политологического исследования: основы и техника» была предложена следующая периодизация развития методологии политической науки, как применения той или иной комбинации и набора приоритетных средств политического познания: 1) классический период (до XIX в.), связанный в основном с дедуктивным, логико-философским и морально- аксиологическим подходами; 2) институциональный период (XIX в. — начало XX в.), когда на передний план выходит историко-сравнительный и нормативно-институциональный методы; 3) бихевиоралистский период (20-70-е гг.), когда стали активно применяться количественные методы; и 4) в последней трети XXвека наступил новый, постбихевиоралистский этап, характеризующийся сочетанием «традиционных» и «новых» методов .

На первом, классическом, этапе политические мыслители приме­няют в подавляющем большинстве случаев качественные, логико-фи­лософские подходы и инструменты . Преобладание «спекулятивной дедукции» можно встретить в самых ранних источниках по истории политической мысли. Например, Конфуций использует в качестве ана­литического приема простейшую аналогию, когда, рассматривая отно­шения по поводу власти, констатирует идею, что в государстве, как и в большей семье, власть императора, «сына неба», над его поданными сродни власти старших над младшими, то есть власти отца над детьми.

Значительнейшее место в этот период занимают аксиологические критерии и оценки тех или иных шагов политиков и форм государствен­ной жизни, опирающиеся на господствующие ценности и нормы нрав­ственности, как это можно видеть по классификации, данной Аристоте­лем, трех «правильных» (монархия, аристократия и полития) и трех «неправильных» (тирания, олигархия, демократия) форм государства. И в то же время уже здесь им используются индуктивные принципы сравнительного подхода. При выделении общих и отличительных черт приблизительно пятидесяти известных ему политических устройств, опираясь на синхронный и диахронный методы, Аристотель анализиру­ет фактический материал созданной при его непосредственном участии обширной серии из 158 исторических монографий, содержащих;очерк развития и современного ему состояния строя разных государств . При построении теоретических проектов идеального полиса Аристотель, на­ряду с Платоном и другими античными философами, использует даже некоторые простейшие элементы логического моделирования).

Позднее компаративный анализ используют для сравнения поли­тических режимов Англии в XV веке англичанин Дж. Фортескью, а в XVIII веке француз Ш.-Л. Монтескье, отмечая при этом некоторые архаические черты французской королевской власти. Но, пожалуй, наиболее эмпирически ориентированным мыслителем для своего вре­мени можно назвать Н. Макиавелли, блестяще соединившего традици­онное морализирование и философскую дедукцию при построении своей государственной модели с включенным наблюдением и истврико-сравнительным анализом политического развития Италии).

Именно качественный сравнительный анализ выходит на передний план в XIX веке, когда появляются работы А. Токвиля и Дж. Милля, К. Маркса и Ф. Энгельса, в которых проводятся параллели и сравнения между основными европейскими государствами, а также формами правления в Старом и Новом Свете. И по сей день одно из наиболее популярных в мире современных учебных пособий по сравнительной политике для студентов, вышедшее многими тиражами и изданиями, выпущеное под редакцией известного американского политолога Р. Макридиса. Эта книга начинается с главы «Как нам сравнивать» из «Системы логики» Дж. Милля, где им обосновываются сами принципы компаративного подхода: соединения индукции и дедукции, сходства и различия, сопоставления изменений и их причин и т.д.^[9] И действитель­но, основным методом возникавшей в США во второй половине. XIX века академической политической науки становится сравнительно-ис­торический и правовой анализ политических институтов (Г. Адаме, Д. Бэрджес), так же как подобное состояние методологии можно наблю­дать в Европе (О.Гирке) и России (М.Ковалевский). Классики совре­менной политологии М.Вебер и М.Островский, Г.Моска и В.Парето опираются на сбор политических данных при помощи, в основном, историко-сравнительных методов. По способу обоснования методологи­ческих положений, работы классиков носят уже скорее эмпирический характер, поскольку их теоретические выводы строятся на интерпрета­ции фактического материала, хотя при этом и не проводилось специаль­ных исследований по сбору новых, ранее неизвестных фактов.

Следующий бихевиоралистский этап в XX веке вызвал целую ре­волюцию в методологии политической науки, связанную прежде всего с применением новых эмпирических и количественных методов, заим­ствованных из арсеналов как психологии, социологии, экономической науки, так и из математики, кибернетики, географии и даже медицины. В 1928 году в США выходит одна из первых работ по применению математических и, в частности, статистических инструментов (корре­ляционный и факторный анализ) в изучении политики (книга С. Райса «Количественные методы в политике»). Место традиционных приемов логической дедукции политических философов и описательно-истори­ческой индукции институционалистов начинают занимать бихевиоралисты со своими методами сбора и анализа «достоверных» данных об «эмпирически наблюдаемом» политическом поведении, которые актив­но применяются и по сей день.

Из психологии и медицины в политическую науку вторгаются тес­ты и лабораторные эксперименты, из социологии — анкетные опросы, интервью, наблюдение, а из математики и статистики — регрессион­ный, корреляционный, факторный и другие виды анализа, а также математическое моделирование и методы теории игр. Особое место в методологии стали занимать методы изучения избирательного процесса и электорального поведения. Интересно, что уже в самом начале XX века российские ученые (В.Горн, А.Саликовский и др.) при помощи статистических приемов анализируют выборы в состав Государствен­ной думы России , в то же самое время, когда во Франции географ А.Зигфрид разрабатывает так называемую «политическую карту» Франции, создавая тем самым новую методологию «избирательной гео­графии». В 30-50-е годы в США в обойму методов политологии и социо­логии политики входят (прежде всего благодаря эмпирическим иссле­дованиям Д.Гэллапа и П.Лазарсфельда) методы предвыборного зонда­жа общественного мнения и техника панельных (повторяющихся) оп­росов избирателей. В 60-70-е годы американцами активно начинают создаваться информационные базы политических данных и экспертные системы «искусственного интеллекта» на основе электронно-вычисли­тельной техники, при этом в центр этих методик попадают принципы квантификации и процедуры измерения.

Но уже в конце 60-х — начале 70-х годов в западной политологии наступил кризис бихевиоралистской методологии, отстаивавшей сци­ентистские принципы и точные методы, измерение и квантификацию. Ряд американских политологов (Д. Истон и др.) выступили за возврат к традиционным подходам, качественным методам и моральным нор­мам, как тем принципам политической науки, которые были сформу­лированы в качестве основы постбихевиоралистской методологии. И даже сегодня, в конце XX века, не утихли споры о приоритетных под­ходах, а в мире политологов продолжают сохраняться два основных течения в рамках методологии политической науки: «традиционалист­ское» (исповедующее качественные методы классической и институци­ональной политологии) и «бихевиоралистское» (выступающее за при­оритет «точных», эмпирических и количественных методов).