Аспекты политики и предмет политической теории

Вопрос об автономном характере предмета той или иной науки, ее differentiaspecifica, встает обычно в период отпочкования и институци­онализации той или иной области знания как особой академической дисциплины. Причем, как правило, проблема эта возникает практиче­ски у каждой науки и в каждой стране в определенной момент в рамках своей национальной академической школы. Дискуссию о том, что дол­жна изучать политическая наука, первыми пережили США, где еще в конце XIX века политология отпочковывается от конституционного права. Затем в первой половине XX века за Америкой последовала Франция и некоторые другие европейские страны, а уже почти в конце нынешнего столетия дело дошло до СССР и России, когда в конце 80-х начале 90-х годов в вузах страны стали читаться академические курсы по политологии, а в научных журналах появились публикации о ее предмете, структуре и методах. Итак, можно заключить, что первые диспуты о предмете политологии в большинстве случаев были связаны с ее самоутверждением и институционализацией в качестве самостоя­тельной научной и учебной дисциплины, то есть с поиском ее академи­ческой идентичности.

Важную роль в изучении вопроса о предмете политологии и в ин­тернационализации ее академического признания сыграл известный Международный коллоквиум по вопросам содержания и структуры поли­тической науки (Париж, 1948 г.), созванный по инициативе ЮНЕСКО.

Политологи из различных стран договорились о неком едином между­народном стандарте в понимании объекта, предметного поля и границ политической науки, согласно которому последняя должна включать в себя следующие основные компоненты: 1) политическую теорию (тео­рию политики и историю политических идей); 2) публичные (государ­ственные) институты (центральные, региональные и местные; законо­дательные, исполнительные и судебные), их структуру и функциони­рование; 3) политическое участие и давление граждан (партии, группо­вые объединения, общественное мнение); и 4) международные отношения (международные организации и мировая политика). Та­ким образом, политологи пошли тогда во многом по пути «суммативного описания» предмета и границ политической науки посредством просто­го перечисления объектов и сфер, которые, по-видимому, она должна исследовать.

Этот путь привел со временем к достаточно распространенной точ­ке зрения на «суммативное» определение предмета политической нау­ки, как совокупности политических объектов и соответствующем комплексе знаний, отражающих ситуацию, когда нет одной политиче­ской науки, но есть многие политические науки, а посему «политология это то, что делают политологи». С одной стороны, эта точка зрения имеет некоторые видимые достоинства. Во-первых, всегда можно доба­вить еще один сюжет или раздел к предметному полю политологии в связи с появлением новых политических феноменов и структур, что обеспечивает как бы внешнюю открытость самого познавательного про­цесса. Другим распространенным аргументом в поддержку этой пози­ции является утверждение о приобретаемом таким способом целостном и интегральном характере освоения мира политики. Последний якобы системно и многоаспектно должен изучаться политической наукой, представляющей собой поэтому междисциплинарный комплекс фило­софских, исторических, социологических, психологических и всех про­чих видов знаний о политической жизни.

Но есть и другая, оборотная сторона медали в этом «расширитель­ном» и «интегративном» подходе. Не говоря уже о том, что определения предмета политологии такого типа, как «науки о политике», или же «того, чем занимаются политологи» тавтологичны и релятивны, они скорее затуманивают проблему, а не проясняют ее. Можно сразу же заметить, что они снова возвращают политическую науку в свое перво­зданно синкретическое лоно обществознания, ставя тем самым под воп­рос саму специфическую идентичность и необходимость автономного существования политологии. Ведь зачем вообще нужна еще одна обще­ственная наука как некий эклектический набор из разных областей знаний?

Кроме того, вместо теоретического поиска внутренних связей и объяснения глубинных механизмов и зависимостей политики на пере­дний план выходит задача (сама по себе в отдельности конечно же верная) максимально подробного и разнообразного описания различ­ных сторон и явлений политической жизни (психологических и идеоло­гических, институциональных и социокультурных и т.д.), что, при от­сутствии интегральной концепции, непременно приводит к фрагмен­тарному, дескриптивному анализу или же дедуктивному, метафизиче­скому философствованию. К тому же нельзя забывать и то, что традиционно в научном анализе существует известное различие между «объектом» и «предметом» науки, поскольку последний связан лишь с одним из многих аспектов и сторон познаваемого объекта, предполагая тем самым не абстрагирование «всех на свете» законов, а познание лишь какой-либо определенной, специфической группы связей, механизмов и закономерностей. Таким образом, в «интегративном» подходе к опре­делению предмета политологии происходит подмена тезиса, когда «предмет» науки попросту заменяется ее «объектом»^[1].

Возможно и другая, более «узкая», и вместе с тем более детальная трактовка предмета политологии, согласно которой, помимо других общественных наук, в число интересов которых попадают политиче­ские объекты, должна существовать и особая наука, общая теория политики (или «политология» в узком смысле этого слова). Эта спе­циальная теория политики изучает политическую сферу жизни обще­ства и человека, во-первых, не в общем ряду многих прочих объектов (как философия, социология, история и др.), а как единственный и основной объект; во-вторых, изучает не отдельные аспекты политиче­ской жизни (психология, правоведение, демография и др.), а рассмат­ривает ее как многомерную, целостную систему; и, в-третьих, в каче­стве главного своего предмета имеет познание имманентных, присущих только политике, закономерностей властеотношений, то есть устойчи­вых тенденций и повторяющихся связей в особого рода человеческих отношениях, взаимодействиях между властвующими и подвластными людьми, властью управляющих и влиянием управляемых. В этом смыс­ле политология со своими концептами, связанными со взаимозависимо­стями властвующих и подвластных, «внутренними» механизмами вла­стеотношений, «пронизывает» анализ всех измерений политики (от государственных институтов до психологии и культуры властвования), и как общая теория политики она аккумулирует и интегрирует научныерезультаты, полученные с помощью научного арсенала других видов обществознания.

Вполне вероятно, что так называемые «широкое» и «узкое» пони­мания предмета политики, в известном плане, вовсе и не противоречат друг другу, составляя скорее два «концентрических круга» накопления политического знания, чем антиномию между ними. В широком смыс­ле политология (как политическая наука) включает в себя все полити­ческое знание, представляя собой комплекс дисциплин, изучающих политику, тогда как в более строгом значении политология (или общая теория политики) связана лишь со специфической груп­пой закономерностей отношений социальных субъектов по поводу власти и влияния, исследуя особый тип механизмов отношений и взаимодействий между властвующими и подвластными, управля­емыми и управляющими.

Нельзя не заметить, что представления о содержании и границах предмета политологии исторически эволюционировали и не раз изме­нялись. Например, если взять две наиболее влиятельные в мире наци­ональные политологические школы и традиции, американскую и фран­цузскую, то за последнее столетие взгляды на предмет политической науки несколько раз переживали изменения. Если в конце XIX — начале XX века в фокусе внимания западной политологии находится государство, его институты и нормы, то в 30-50-е годы центр тяжести переносится на эмпирически наблюдаемое политическое поведение людей, а затем и на властные отношения между ними. Не исключено, что взгляды на предмет политологии претерпят и дальнейшую переме­ну в будущем вместе с изменением самих политических объектов и способов их изучения.

В целом же, если внимательно присмотреться к тем факторам и параметрам, которые влияли и продолжают влиять на изменение пред­мета политологии, то можно обнаружить существование трех «пере­менных величин», от которых зависит эволюция границ и содержания политической науки. Во-первых, это познающий субъект, то есть по­литолог (или политический мыслитель) или сообщество политологов (школа), опирающихся на определенные оценочные, аксиологические критерии, вытекающие из их ценностных ориентаций, которые конеч­но же обусловлены местом, временем и традициями; во-вторых, это собственно объект познания, изменяющаяся политическая жизнь в виде различных ее локализованных фрагментов и в разных состояниях; и, в-третьих, к числу этих «переменных» относятся средства познания, сами методы и инструменты политической науки. Соответственно по­лученные в процессе применения исследовательских методов и проце­дур научные результаты и выводы о тех или иных механизмах полити­ческой жизни представляют собой лишь известную стадию проникно­вения в природу и закономерности развития изучаемого объекта, вызы­вая при этом вопрос об адекватности политологических знаний общена­учным критериям достоверности, а также проблему соотношения в теории политики «фактов» и «норм».

В отношении существования собственно закономерностей полити­ки, а также рефлексивно соответствующих им и отраженных в теорети­ческой форме законов политологии, мнения ученых существенно paзделились. Имеются две полярные точки зрения на эту группу социаль­ных связей, зависимостей или же закономерностей в среде специали­стов по методологии политической науки.

Одна позиция, весьма широко представленная в марксистской, и в том числе отечественной, литературе, исходит из принципов объективности и детерминизма в анализе политической сферы, предполагая при этом функционирование необходимых, устойчивых и повторяющихся связей в политических отношениях, другими словами, объективных законов политического процесса и развития, формулируемых в рамках теории политики, как, скажем, действие «закона классовой борьбы для всех классово-антагонистических обществ».

Другая позиция отстаивает прямо противоположный тезис, отри­цая при этом и наличие «объективных», «железных» законов политики, и саму возможность построения «универсальной» общей теории полити­ки, иногда все же признавая при этом существование неких «генерали­заций» в виде функциональных (или корреляционных) зависимостей или же «нежестких» каузальных связей. Вопрос о природе политологи­ческого знания действительно является одним из сложнейших в мето­дологий политической науки, и, вероятно, было бы слишком большим упрощением либо «признать», либо «отрицать» существование и воз­можность познания закономерностей развития политики. Здесь можно лишь отметить, что абсолютное отрицание познаваемости механизмов политики, наличия связей и зависимостей в политическом мире вообще снимает как таковой вопрос о «политической науке» и ее «предмете», а политология, в таком случае, становится лишь «грудой» собранных политических данных и фактов, хотя может быть даже и весьма умело систематизированных.

Другое дело, что здесь встает проблема самого характера и формы познаваемых в политике каузальных зависимостей или причинно-след­ственных связей. Эти «генерализации» или «универсалии» в политике нередко выступают и проявляются в виде «правил» эффективного по­литического поведения (например, «золотые правила» успешной поли­тики и поведения мудрого руководителя в «Государе» Н. Макиавелли), или в форме «принципов» оптимального (или аномального) устройства, организации и функционирования политических институтов («пра­вильные» и «неправильные» формы государственного правления у Ари­стотеля, зависимость формы правления от размера территории госу­дарств у Ш.Л. Монтескье, «закон» антидемократической олигархиза-ии массовых партий Р. Михельса, «законы» бюрократизации С. Паркинсона, «теоремы» о взаимообусловленности партийной и избиратель­ной систем М. Дюверже, взаимосвязь институциональной организации политической системы с доминирующим типом политической культуры страны у Г. Алмонда), а также в виде «законов» политического развития и борьбы (к примеру, сформулированный в концепции К. Маркса «за­кон классовой борьбы», или циркуляция элит у В. Парето, или же зависимость форм и темпов политических изменений и модернизации от уровня индустриально-технологического и экономического разви­тия, выведенная Д. Аптером, С. Хангтинтоном, Э. Шиллзом и др.).

Разработки, проведенные политологами в рамках во многом еще нормативной и традиционной политической мысли (вплоть до XIX ве­ка), а также эмпирические исследования в XX веке все же продемонст­рировали некоторые возможности вскрытия глубинных тенденций и причинных зависимостей. Конечно, нельзя при этом не учитывать, что многие обнаруженные связи часто были выражены вовсе не в форме «чистых законов», а в виде прагматических «правил» и «принципов», работающих при определенных условиях, как, например, политиче­ские правила заключения компромиссов и союзов, необходимости ма­неврирования и смены тактических форм и методов борьбы в соответ­ствующих ситуациях и т.д.Знание о закономерностях политики как неких «универсалиях» нередко формулируется в виде высказывания, содержащего некую импликацию типа «если будут определенные усло­вия и совместные интересы, то с потенциальным союзником необходимо сформировать коалицию», что явно будет отличаться от распространен­ного представления о законах, как об абстрактно «всеобщих» и «абсо­лютных», «железных» и рафинированно «объективных» связях. Имен­но в этом духе К. Поппер ставит вопрос о верификации и фальсифика­ции научных теорий и знаний о законах, которые представляют собой соединение универсального (абстрактного) и отдельного (конкретного) начал, описываемых символическими формулами или знаковыми сис­темами. «Дать причинное объяснение некоторого события, — отмечает по этому поводу К. Поппер, — значит дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько уни­версальных законов вместе с определенными сингулярными высказы­ваниями — начальными условиями»^[2].

Следует также иметь в виду и то, что вплоть до начала XX века выводы и результаты разработок в области политической мысли форму­лировались в преимущественно нормативном виде и, как уже отмеча­лось выше, зачастую как политические максимы или принципы наи­лучшего устройства. Тем самым они включали в себя сильные компо­ненты морального долженствования и нравственного оценивания, да и к тому же порой априорного, и, в основном, неверифицированного характера.

С этой позиции, то есть с точки зрения природы составляющих политологическое знание элементов, последнее включает в себя как нормативные компоненты (принципы и правила, нормы и максимы), так и научные результаты, дающие сведения о каузальных связях и зависимостях. Строго говоря, о политической мысли вплоть до конца XIX века можно говорить, как о некоем нормативном «политическом знании», тогда как политологическое знание XX века, связанное уже, в основном, с изучением каузальных связей, все больше приближается к общеметодологическим критериям «политической науки», хотя при этом полностью не может отказаться и от нормативно-ценностных ком­понент.

Из такого характера политологического знания вытекают и сама социальная роль и статус политологии, и ее функции в обществе, кото­рые можно свести к трем основным: во-первых, познавательно-оценоч­ной, связанной с процессом исследования и проникновения в механизм и закономерности политической жизни, а также описания, объяснения и оценки тех или иных ее событий и явлений; во-вторых, к инструментально-праксеологической функции использования научных выводов в политической практике, государственном управлении, партийной стратегии и тактике, в процессах принятия решений и технологиях их реализации; и, в-третьих, к функции воспитательно-социализационной, связанной с влиянием политического знания на механизм полити­ческой социализации и ресоциализации личности, с воспитанием инди­вида как гражданина своей страны, да и как вообще «политического человека», включенного во взаимозависимую мировую цивилизацию и в определенной степени ответственности за ее судьбы.