Дореволюционная историография.
Возникновение и развитие торговых, политических контактов между государствами Средней Азии и Сибирью, а также встраивание переселенцев в российскую систему управления представляет собой особую тему. Она затрагивалась в работах ряда авторов. Начало научного изучения истории Сибири неразрывно связано с именем выдающегося ученого-энциклопедиста, историка, этнографа, основоположника сибиреведения, академика Герарда Фридриха Миллера (1705-1783). Миллер в течение десяти лет (1733-1744 гг.) участвовал в Великой Сибирской экспедиции, организованной Сенатом и Академией наук под начальством Витуса Беринга. Он занимался сбором полевых, так и архивных материалов в Сибири и создал первый фундаментальный труд по истории этого огромного края. Собранный в «Истории Сибири» огромный фактический материал, обстоятельно обработанный «отцом Сибирской истории», сохранил до сих пор свое выдающееся научное значение и в известной мере является первоисточником по истории Сибири, тем более, что ряд документов, на которые опирается в своей работе Г.Ф. Миллер, не дошли до нас и доступны изучению лишь по тем копиям, которые приложены к «Истории Сибири»[15].
Очень важно, что Миллер не ограничивался изучением одних русских источников. Он пользовался источниками и на азиатских языках, и в проекте Исторического департамента Академии наук указывал на необходимость собирать «письменные на татарском языке исторические книги»[16]. Одним из основных источников по истории татар в Сибири ему послужила «татарская рукописная книга Абульгазова»[17]. Историю Сибири Миллер вообще не мыслил вне истории Средней Азии и в этом отношении он опередил свой век. «История соседственных азиатских народов, – писал он, – и состояние их земель, сколько обстоятельства дозволяют, есть должность российского историописателя, потому что в нашей части севера еще мало о том известно»[18]. Мне кажется, этот подход Г.Ф. Миллера, направленный на изучение межрегиональных связей и сетей, позволит нам преодолеть недостатки регионального подхода в изучении Российской империи, когда каждый регион рассматривается обособленно.
Особое значение в качестве исторического источника имеют записанные Г.Ф. Миллером устные предания, в частности, «словесные сказки» тобольских татар. Историк пишет, что всячески «старался изведать, сколько оных еще ныне у сего народа содержится». «От многого обходительства, которое (он) имел с разными тобольскими бухарцами и татарами», Миллер надеялся приобрести ценные исторические сведения, тем более, что сумел заслужить их доверие, и они «не сомневались» открывать ему свои «тайности». Г.Ф. Миллер допытывался от них известий о татарских летописях и был «подлинно уверен», что татары «для дружеского... (его) обхождения», ему бы «по частым предложенным им о таких источниках вопросам... не умолчали»[19]. Таким образом, сведения собранные Миллером в его «Истории Сибири» следует рассматривать в качестве самостоятельного исторического источника.
В эпоху Просвещения интерес к Российской империи и населяющим её народам был достаточно велик. Первое всеобъемлющее «Описание всех обитающих в Российском государстве народов» Иоганна Готлиба Георги (1729-1802), в котором нашли отражение «образ жизни, религия, обычаи, жилища, одежда и прочие достопримечательности» народов, проживавших в различных частях Российского государства, выдержало в кон. XVIII в. несколько изданий[20]. «Описание» представляет собой систематический этнографический свод различной информации о народах, как принявших российское подданство, так и находящихся за пределами Российской империи. Как отмечают исследователи, И.Г. Георги использовал различные признаки для объединения народов в группы – принцип государственно-территориальной принадлежности, язык, социальный статус, особенности хозяйствования и др.[21] И.Г. Георги, участвовавший в академической экспедиции 1768-1774 гг. под руководством Петера-Симона Палласа, зафиксировал в своих трудах присутствие многолюдных бухарских селений не только в Сибири, но и отдельных бухарских волостей к западу от Уральского хребта – в Башкирии. Выводы И.Г. Георги интересны для нас тем, что он возводит бухарских поселенцев в Сибири к различным источникам: «городские бухарцы заимствуют начало свое от оставшихся у нас бухарских караванов, и получают приращение от купцов и их прикащиков, которые назад не возвращаются», а «деревенских бухарцов, рассеявшихся между другими татарами, составляют по большей части такие люди, которым удалось избавиться от киргизского рабства побегом в Россию»[22].
Исследователь подробно характеризует род занятий бухарцев, их язык, пищу, одежду, жилища, торговлю с сопредельными странами, причем часто прибегает к референтному методу (т.е. ставит бухарцев в сравнение с другими упоминаемыми народами). Например, «Внутренне устроение у наших бухарцев, включая одних сарт[23], совершенно подобно тому, какое у Казанских татар: у них такие же распоряжения, подати, промыслы, жилища, вера и житейские обряды»[24]. Тем самым, уточнения внесенные И.Г. Георги могут быть полезны в нашей работе для выявления различных групп бухарцев на территории российского пограничья.
Французский историк, этнограф и энциклопедист Пьер-Шарль Левек (1736-1812), приглашенный в Россию Дени Дидро, счел необходимым дополнить свой большой труд по истории России двухтомной «Историей различных народов, оказавшихся под господством русских» («Histoire de différents peuples soumis à la domination des Russes»), впервые изданной в комментированном переводе на русском языке в 2016 г[25]. В отличие от
Г.Ф. Миллера и И.Г. Георги Левек не проводил полевых исследований, он был «кабинетным ученым» и его труд носит по большей части компилятивный характер. Вооруженный передовыми идеями французского просветительства П.-Ш. Левек попытался совместить их с собранными к тому времени участниками академических экспедиций этнографическими материалами и провести сравнение культур Северной Евразии с античностью, коренным населением Нового Света и Океании и вписать «народы, подвластные России» в контекст общечеловеческого развития.
Информация, представленная на страницах сочинения П.-Ш. Левека имеет собственную и непростую историю. Французский ученый использовал в своей книге весь базовый набор опубликованных в то время и сегодня хорошо известных работ по истории Сибири. Поскольку объектом исследования в «истории народов, подвластных России» были преимущественно «восточные народы», автор привлекал изданные во Франции восточные источники и сочинения ориенталистов – Ф. Пети де ла Круа, А. Гобиля, Ж. Дегиня. Использовались Левеком и сочинения
И.Г. Георги, с которыми его труд обнаруживает практически дословное сходство. С точки зрения информативности работа П.-Ш. Левека практически не затрагивает вопроса о взаимодействии русских властей и переселенцев из Средней Азии в интересующем нас сибирском регионе. В то же время автор уделяет внимание бухарцам, тобольским татарам, которых он классифицирует как «нации татарской породы», а также барабинцам[26] и чулымским татарам[27], выделенным им в качестве «смешанных наций татарской и монгольской пород», которые, по мнению автора, проживают исключительно в южной Сибири[28]. П.-Ш. Левек называет в качестве главных факторов, способствующих переселению бухарцев в Россию «кроткое правление, беспристрастный суд и расправу, терпение вер, безопасность владеть нажитым давно»[29]. В отношении устройства власти у сибирско-татарского населения П.-Ш. Левек сообщает, что у барабинцев «в деревнях есть старосты, а в каждой волости яута или князёк. Начальникам нет никакого жалованья, но они пользуются народным почтением и повиновением, почему тяжебные дела сего народа редко доходят до воеводского суда и расправы»[30].
Важное место в отечественной дореволюционной историографии изучения населяющих Сибирь народов, в том числе и бухарцев, занимают исследователи сер. XIX – нач. XX в., относившие себя к «сибирским областникам» - И. Земляницын[31], П. Словцов[32], И. Завалишин[33],
В.К. Андреевич[34], П.Н. Буцинский[35], Г.Н. Потаниным и др.
Заметим, что «областники» писали про колониальный характер эксплуатации Сибири Россией. Под влиянием английского исследователя
Р. Джефферсона, французского экономиста К. Оланьона, американца
Р. Глейнера[36] и др. сибирские областники стали уподоблять принципы, которые русское правительство положило в основу колонизации Сибири, принципам, лежащим в отношениях Англии к Канаде. Оланьон полагал, что Сибирь для России имела точно такое же значение, как Алжир для Франции или Канада и Австралия для Англии. По словам Оланьона, «могучая волна русских переселенцев буквально сметала туземные племена, которые не могли оценить природного плодородия своих земель». В Сибири, как и в Канаде или Австралии, масса европейских переселенцев якобы поглощала «самые жизненные элементы туземного общества», а остальные вытеснялись в районы Крайнего Севера, где и вымирали[37]. Этот тезис оказал серьезное влияние на представителей русской общественной мысли, получивших название сибирских областников. Остановимся более подробно на «областнических» концепциях.
Здесь заслуживают внимания сведения о взаимоотношениях России с сибирскими мусульманами, представленные Г.Н. Потаниным[38].
Г.Н. Потанин, попытался осветить отдельные вопросы истории взаимоотношений России со своими среднеазиатскими соседями (Джунгарией, Бухарой, Китаем) в XVII-XVIII вв. и отдельно остановился на деятельности бухарцев, которых он рассматривает как отдельное «сибирское сословие».
Г.Н. Потанин рассматривает взаимодействие русских и бухарцев в течение XVII-XVIII вв. как «борьбу двух образованностей. С одной стороны выставлено христианство и военное могущество, с другой стороны ислам и торговля»[39]. Потанин отмечает важную посредническую функцию бухарцев в выстраивании отношений России с Джунгарией и Китаем. По мнению Потанина, бухарцы не только безраздельно господствовали во внешней торговле Сибири до сер. XVIII в., но были и посредниками в торговле русским товарами между сибирскими городами.
Н.М. Ядринцев – один из видных представителей раннего сибирского областничества, первым сформулировал задачу изучения «инородческого вопроса» в Сибири в его историческом развитии. Н.М. Ядринцев рассматривает процесс утверждения власти России в Сибири сквозь призму понятий «завоевание» и «колонизация». На первом этапе колонизации Сибири «главной целью завоевателей» являлось, по мнению Н.М. Ядринцева, «ослабление инородческого элемента». Затем возникла задача «усмирения инородцев», тогда на первый план выступили два вопроса: о подчинении и опеке. Раскрывая свой тезис далее, историк отмечает, что по мере втягивания Сибири в государственное устройство России, на почве мирной жизни стали складываться иные отношения между русскими и аборигенами – «перед правительством встала задача вовлечения коренных жителей в число равноправных подданных»[40].
Делая общий вывод по первому (дореволюционному) историографическому периоду, необходимо отметить, что вопросы косвенного управления – привлечения местных элит к выполнению задач, сформулированных российскими властями, практически не привлекали серьезного внимания ученых-историков. Вместе с тем, необходимо подчеркнуть, что в это время был собран и систематизирован огромный фактический материал, который послужил базой для последующей разработки вопросов рассматриваемой тематики.
Советская историография.
В 1910—30-х гг. к изучению истории коренных народов Сибири обратился С. В. Бахрушин[41] – профессор Московского университета, ученик В. О. Ключевского и М. К. Любавского. На большом архивном материале он реконструировал историю сибирских служилых татар, енисейских киргизов и якутов в XVII в. Ученый был сторонником концепции насильственного включения коренных народов в состав России, но отмечал, что уже в ходе похода Ермака княжества хантов и манси выступили союзниками русских в разгроме Сибирского ханства, значительная часть татар в конце XVI — начале XVII в. вошла в состав привилегированного служилого сословия, другие народы сохранили значительную автономию. Охранительную политику самодержавия С.В. Бахрушин объяснял как фискальными интересами, так и стремлением стимулировать новых подданных к мирному взаимодействию с русским населением.
Изучение истории бухарцев в советский период было продолжено ташкентским историком Х.З. Зияевым[42], который на основе архивных материалов Москвы, Петербурга, Тобольска, Ташкента и др. городов рассмотрел историю возникновения и развития торговых отношений между Средней Азией и Сибирью, выявил исторические этапы экономического сотрудничества и сближения народов Средней Азии и России. Х.З. Зияев привлек к работе материалы из личного фонда Г.Ф.Миллера в филиале РАН в Петербурге (Ф.21), материалы Сибирского приказа РГАДА (Ф.214).
К сожалению, Х.З. Зияев не рассмотрел проблему косвенного управления на тех источниках, которые он впервые ввел в оборот.
Тем не менее, результаты исследования Зияева пригодятся нам для характеристики правового статуса бухарцев в Сибири XVII-XVIII вв.
В трудах советских исследователей вопросы управления аборигенным населением Сибири находят отражение в работах
В.В. Рабцевич[43]. Рабцевич была исследовательницей, которая впервые обратилась к изучению структур косвенного управления Сибирью, выявила новые источники по обычному праву сибирских мусульман и сформулировала задачу изучения конфессиональной политики в Сибири XVII-XVIII вв.
Изучением роли бухарцев в Западной Сибири также занимался ученик С.В. Бахрушина – О.Н. Вилков. В своей фундаментальной работе посвященной социально-экономическому развитию Сибири в XVII-XVIII вв. О.Н. Вилков показал динамику торговой активности бухарцев в разных городах Сибири. Основываясь на сибирских таможенных книгах, историк изучил весь спектр поставляемых бухарцами в Россию товаров[44].
В целом, в советское время воеводское и губернское управление Сибирью рассматривались как «орудия в руках царского самодержавия для эксплуатации трудовых масс нерусского населения края». Представители «аборигенной» администрации (старшины, «головы»), выбиравшиеся из среды нерусского населения получили оценку как «эксплуататоры».
Необходимо также отметить, что в зарубежной историографии советского периода Сибирь и способы управления ей практически выпадали из поля зрения исследователей. Интерес к теме вернулся на волне «архивной революции» в России 1990-х гг. по мере открытия архивов и новых источников.
Современная историография.
В последние два десятилетия историками и этнографами было написано несколько общих работ по истории Сибири. Однако, в целом, ислам и мусульмане в Сибири до сих пор остаются в международной славистике tabula rasa. Более того, даже в авторитетном 3-томнике «Американская русистика. Вехи историографии последних лет»[45] для мусульман Сибири не нашлось в нем места, так что до конца 1990-х гг. они не интересовали зарубежных историков. Мало что было сделано в этой области за последние 16 лет. Вместе с тем, выделилось несколько научных центров и исследователей, занимающихся разработкой истории татар, бухарцев Сибири.
Среди таких исследовательских центров нужно отметить институты истории и археологии уральского и сибирского отделений РАН (Тычинских З.А., Селезнев А.Г., Селезнева И.А., Корусенко С.Н., Томилов Н.А.), факультет истории в Европейском университете в Санкт-Петербурге (Бустанов А.К.), института проблем освоения Севера СО РАН (Белич И.В.). На современном этапе развития историографии открылись новые возможности для работы с ранее недоступными для исследования темами, таким, как, например, специфика ислама в сибирском регионе и его роль в жизни тоболо-иртышских татар, бухарцев. В общих работах по истории Сибири, вышедших за последние 20 лет, политике Российского государства в отношении коренных народов Сибири в XVIII в. уделено немного внимания. Отметим лишь некоторые.
В коллективной монографии «Сибирь в составе Российской империи», вышедшей в 2007 г. в серии «Окраины Российской империи»[46] внимание авторов сфокусировано на взаимоотношениях центра и Сибири, специфике её хозяйственного и социокультурного освоения, адаптации русских переселенцев к новым условиям и взаимодействии их с коренными народами. Данная книга существенно дополняет наши представления о русской колонизации Сибири, отводит много места сравнению различных вариантов инкорпорации сибирских жителей в империю. Однако правительственная политика в отношении «иноверцев» интересующего нас периода с кон. XVII до нач. XIX в. раскрыта весьма поверхностно. Затронутые в книге вопросы о численности жителей сибирского региона, форме выплачиваемого ими ясака[47], моделях административного устройства помогут нам правильно оценить значение указа графа С.Л. Владиславича-Рагузинского 1728 г. и сенатской инструкции, данной секунд-майору Щербачеву, определяемых исследователями в качестве ключевых документов, ограничивших вмешательство русской администрации во внутриродовые дела народов Сибири.
В постсоветской историографии следует отметить работу австрийского историка Андреаса Каппелера и его труд «Россия – многонациональная империя: возникновение, история, распад»[48]. А. Каппелер считает, что одним из основных принципов гибкой и осторожной политики освоения новых земель было сотрудничество с нерусскими элитами. Подтверждались их привилегии, за что те в свою очередь должны были контролировать поведение масс и нести военную службу. Простейшей для России была кооперация с такими элитами, которые по своему социально-политическому положению были подобны русскому дворянству, то есть представляли собой оседлое, владеющее землей, военное сословие. Их кооптировали в состав российского наследственного дворянства.
Так происходило с элитами Казанского и Крымского ханства, которые к тому же были «окружены нимбом правителей Золотой Орды». Сложнее было с признанием кочевнической аристократии, чей образ жизни и культура значительно отличались от русского образца. И хотя тесное сотрудничество с башкирской, ногайской и калмыцкой знатью всячески развивалось, но в качестве наследственных дворян они, как правило, не признавались. Ещё в меньшей степени, по мнению А. Каппелера, такая возможность существовала для предводителей сибирских родов и племен.
С этим мнением ученого можно не согласиться, потому что как мы увидим ниже (во II главе), местные мусульманские элиты Сибири активно привлекались российскими администраторами для выполнения разнообразных ответственных поручений. Тем не менее, в русском восприятии в XVIII в., по мнению Каппелера, сложилась своеобразная система разных рангов, разделявших оседлое население, степных кочевников (которых ставили ступенью ниже) и охотников (которых ставили на самую низкую ступень). Верхние и средние слои оседлых сообществ подвергались более сильному интеграционному давлению, чем обособленные кочевники»[49].
В другой своей статье о российском фронтире Каппелер проанализировал и дал собственную классификацию различных типов фронтира, которые сформировались в раннее Новое время. Каппелер различал две основные формы российского фронтира: степная граница на юге и юго-востоке и лесная граница на северо-востоке и востоке – в Сибири[50]. Сибирский фронтир, по мысли Каппелера, был зоной взаимной аккультурации благодаря относительной географической, экономической и культурной близости[51]. Отметим этот тезис. Он пригодится нам в последующем.
Ещё один зарубежный исследователь – Христиан Нок (Christian Noack) характеризует в своей статье сибирских бухарцев как «небольшую, но состоятельную группу среднеазиатского происхождения, обеспечивавшую тесные экономические и культурные контакты Западной Сибири с исламским миром»[52]. Х. Нок рассматривает историю бухарцев в Сибири как историю «мобильной диаспоры» и подчеркивает незаменимость мусульманских элит для российских властей в торговой сфере вплоть до нач. XIX в.
Если говорить о современных работах отечественных исследователей, занимающихся разработкой проблем «косвенного управления» среди народов Сибири, то необходимо отметить, прежде всего, А.Ю. Конева, который на материалах Тобольской губернии исследовал вопрос о роли институтов обычного права в системе местных административных учреждений XVIII-XIX вв[53]. А.Ю. Конев пришел к выводу, что процесс трансформации нормативно-регулятивной сферы аборигенов Сибири начался уже в первые десятилетия после начала русской колонизации Сибири. Первоначально данный процесс протекал стихийно в ответ на просьбы представителей местного населения, которые, не удовлетворившись решениями «своих» судов, обращались в ближайшие административные инстанции (воеводские и управительские канцелярии)[54].
По мнению А.Ю. Конева, русские власти оказывались в роли «арбитра» при разборе конфликтов между «ясашными» и часто санкционировали «традиционный» способ их решения, так как апеллировавшие к ним аборигены требовали разбирать их претензии «по закону предков». Данное обстоятельство подтолкнуло власти в кон. XVIII столетия начать работу по сбору и письменной фиксации норм «традиционного» права местных народов. Таким образом, практика обращения аборигенного населения в русские судебные инстанции и соответствующая практика решения этих дел объективно способствовали появлению того, что в современной науке принято называть «обычным правом». С этого времени процесс кодификации обычного права сибирских народов вступает в новую фазу, высшей точкой которой становится реализация «Устава об управлении инородцев» 1822 г., разработанного М.М. Сперанским.
В 1994 г. на английском языке вышла книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина «Арктические зеркала», переизданная на русском языке в 2008 г. и 2017 г.[55]. В данной монографии затронуты важнейшие аспекты нашей темы, как то миссионерская деятельности РПЦ в том числе среди мусульман, ясачная политика в течение XVII-XVIII столетий. Слёзкина можно считать автором оригинальной концепции, поскольку его работа затрагивает всю историю взаимоотношения русских с коренными народами Сибири с XVI в. до Перестройки 1985-1991 гг. Анализируя огромный пласт опубликованных источников, Слёзкин попытался соотнести исторический и антропологический методы в своей работе. «Арктические зеркала», по существу, посвящены попыткам русских людей разных профессий и видов деятельности понять себя перед лицом того разнообразия природы, с которым они столкнулись в Сибири. Книга Ю. Слёзкина будет полезна в нашей работе постольку, поскольку она затрагивает конфессиональную политику России XVIII в. в Сибири, характеризует степень участия мусульман в формировании российского пограничья.
Российский этнограф и исследователь народов Сибири
В.В. Карлов справедливо заметил, что первым кодификатором для сибирских народов, не имевших собственных кодексов права, стало русское правительство или русские административные органы, в задачи которых входило управление вновь присоединенными землями[56]. Как отмечает исследователь, кодификация нормы была следствием социального компромисса. По его мнению, «русское государство и его структуры управления народами Сибири стали создателем и гарантом системы регулирования в традиционных обществах, посредником в поддержании социального равновесия и мира во взаимоотношениях и внутри этих обществ, … и с государством как с высшим сувереном». При этом указанный автор считает, что нормы не были созданы искусственно, «ибо в основе своей они были почерпнуты из нормативной практики функционировавшей благодаря неписанным обычаям»[57].
Среди исследователей, занимающихся историей взаимоотношений сибирских мусульман с российскими властями, следует отдельно отметить достижения историка Г.Т. Бакиевой. В её монографии[58] затронуты вопросы нормативно-правовой культуры сибирских татар, проблемы формирования и трансформации в XVIII-XIX вв. традиционного судопроизводства сибирских татар, показан процесс вытеснения традиционных норм общегражданским законодательством. Работы Г.Т. Бакиевой важны для нас, поскольку исследовательница опубликовала новые документы, открывающие новые грани взаимоотношений сибирской администрации и мусульман – татар, бухарцев, проживающих в Сибири[59]. Указанный автор ввела в научный оборот ранее не опубликованные и не получившие специального анализа рукописные сборники обычного права сибирских татар, созданные в 1785 г[60]. Данные материалы являются первыми кодифицированными сборниками обычного права сибирских мусульман, которые мы попытаемся проанализировать в ходе данной работы.
Среди последних работ, посвященных роли сибирских мусульман в развитии торговых отношений с сопредельными странами, формировании российского «фронтира» можно отметить вышедшую в 2016 г. монографию американской исследовательницы Эрики Монахан (Erika Monahan) «The Merchants of Siberia: Trade in Early Modern Eurasia»[61]. В этой работе историк реконструирует торговые отношения в Сибири и отдельно останавливается на истории крупнейших купеческих семейств и кланов различных социальных рангов, которые вели торговлю в Сибири XVI-XVIII вв. Эрике Монахан удалось проследить роль бухарского семейства Шабабиных – мусульманских переселенцев из Средней Азии, которые обосновавшись в
г. Тюмени, заняли важное место в местной и междугородной торговле, сочетая собственный коммерческий интерес с обслуживанием интересов сибирской администрации.
Глава I. Сибирские бухарцы.