Кафедра Отечественной истории до нач. XIX в.

Кафедра Отечественной истории до нач. XIX в.

БАКАЛАВРСКАЯ РАБОТА

«Сибирские бухарцы в формировании Российского пограничья XVIII в.»

Студента бакалавриата 4 курса

Пузырева Ивана Дмитриевича

Заведующий кафедрой, д.и.н., Борисов Н.С.

_____________________________

Научный руководитель, д.и.н., Борисов Н.С.

_____________________________

Научный консультант, к.и.н., Бобровников В.О.

_____________________________

Оппонент, к.и.н., Хитров Д.А.

_____________________________

Оппонент, аспирант, Калинин М.В.

_____________________________

Москва, 2017.

Содержание

Введение. Постановка проблемы.................................................................... 3

Характеристика источников......................................................................... 10

Обзор исследовательской литературы......................................................... 15

§1. Дореволюционная историография. 15

§2. Советская историография. 22

§3. Современная историография. 24

Глава I. Сибирские бухарцы.. 31

§1. География российской власти в Сибири XVII-XVIII вв. 31

§2. Основные группы тюркоязычного населения Западной Сибири. 45

§3. Правовой статус сибирских бухарцев. 51

Глава ΙΙ. Мусульманские элиты и их роль в косвенном управлении Сибирью..

§ 1. Казачьи головы Кульмаметьевы.. 67

Глава ΙΙI. Бухарцы в конфессональной политике Российской империи. 75

§ 1. Мусульмане в фокусе имперской политики XVIII в. 75

§ 2. Сибирский вариант религиозной терпимости. 81

Заключение. 88

Список использованных источников и литературы.. 89

Приложение. 95

Введение

Экспансия России на восток и юг в XVI-XVIII вв. была важным этапом становления государства, а одной из её центральных проблем стала проблема постепенного расширения евразийских границ и удержания контроля над ними. Как отмечают специалисты, российское правительство, присоединяя на востоке сибирские земли, не разрушало сложившиеся здесь формы социального устройства, а включало их в государственно-правовую систему империи. В своем исследовании мы постараемся понять сложившуюся в Сибири систему управления через понятие фронтира. Данное понятие, введенное в научный оборот Фредериком Джексоном Тёрнером[1] более чем столетие назад в Америке, модернизированное и перенесенное затем Оуэном Латтимором[2], Андреасом Каппелером[3] и др. исследователями на Евразию, отличается от понятия государственной границы, прежде всего, тем, что оно описывает переходную зону, которая, как правило, не интегрирована ни в одно из государственных образований и имеет динамический характер. Сегодняшнее внимание к фронтиру связано, прежде всего, с его опытом зоны коммуникации и взаимодополняющего экономического, социального, культурного и политического взаимодействия между обществами с различной спецификой.

Процесс интеграции сибирского региона с Россией растянулся не на одно десятилетие и ключевой вехой в упорядочивании системы управления коренными жителями Сибири стала реформа М.М. Сперанского 1822 г., когда в результате реализации положений «Устава об управлении инородцев» в Западной Сибири произошла существенная перестройка социальных структур коренного населения региона. Тогда в число так называемых «инородцев»[4] были включены представители разнообразных категорий: «ясашные татары», бухарцы, а позднее и служилые татары. Однако на протяжении XVII-XVIII вв. все перечисленные группы населения существенно отличались друг от друга формой податного обложения и способом отправления тех или иных повинностей в пользу государства, особенностями административно-территориальной организации, самосознанием и этническим составом.

Одной из названных групп населения Сибири были бухарцы. Они появляются в Сибири задолго до похода казачьего атамана Ермака Тимофеевича против хана Кучума и выступают здесь не только в качестве купцов, проповедников ислама, но даже и постоянных жителей. «Бухарцами» или «бухаретинами» в различных источниках XVII-XIX вв. довольно расплывчато обозначали особую группу людей – как российских подданных, так и подданных государств Средней Азии, ведущих свое происхождение из «Большой Бухарии», т.е. городов Бухары, Самарканда, Ташкента и других областей южнее Казахской (Киргиз-Кайсацкой) степи, а также выходцев из «Малой Бухарии» – района Кашгара, расположенного южнее Алтайских гор (современный Синьцзян-Уйгурский район Китая).

После прихода российской власти данные переселенцы оседали в различных городах и уездах Сибири на протяжении XVI-XVIII вв. и образовывали там компактные группы проживания. Следует сразу отметить, что в рамках данной работы за понятием «бухарцы» автор не видит определенного «этнического» содержания. В ранний период своего пребывания в Сибири бухарцы рассматривались царским правительством как иностранцы, добровольно принявшие российское подданство. В течение XVII-XVIII вв. для их обозначения российские власти использовали и другие маркеры, как то «иноземцы» и «иноверцы».

Целью политики российских властей в Сибири являлось стремление организовать контроль над присоединенными территориями. Поэтому, в кон. XVIII в. по официальному предписанию из Петербурга для нужд местного управления был начат процесс записи обычного права, в том числе у сибирских мусульман, частью которых были бухарцы.

В рукописном отделе Тобольского историко-архитектурного музея-заповедника (далее – РО ТГИАМЗ) хранятся не так давно опубликованные сибирской исследовальницей Г.Т. Бакиевой, не получившие специального анализа со стороны исследователей рукописные сборники обычного права, которые являются первыми кодифицированными сборниками обычного права сибирских мусульман^[5]. В этой связи представляется возможным изучить косвенную систему управления сибирскими мусульманами руками местных элит, прежде всего, сибирско-татарских и бухарских, под контролем российских военных и гражданских чиновников на протяжении периода относительной «автономности» сибирских мусульман, т.е. XVII-XVIII вв. Это время, когда формы подчинения коренных народов Сибири были достаточно гибкими, так что им удавалось сохранять свою веру, свое самоуправление, свой социальный строй.

Хронологические рамки темы охватывают период с сер. XVII до нач. XIX в. Нижняя граница исследования связана с появлением в
1637 г. в Москве Сибирского приказа – специального органа центрального управления, которому подчинялись, как сибирские воеводы (позднее – губернаторы), так и все сибирские «иноверцы». Сибирский приказ просуществовал с перерывами до 1763 г. Мы также будем вынуждены обращаться и к более раннему времени для того, чтобы показать происхождение бухарцев. Верхняя граница рассматриваемого периода связана с сибирской административной реформой 1822 г., разработанной под руководством М. М. Сперанского и остающейся за пределами данного исследования. Реформы М.М. Сперанского выбраны не случайно в качестве конечной точки периода, рассматриваемого в работе, т.к. они уравняли все тюркоязычное население Западной Сибири в социальном отношении и приблизили его к положению русского крестьянского населения Сибири.

Географические рамки исследования охватывают регион от Уральских гор до р. Обь, т.е. территорию, Тобольского разряда[6], подотчетную Сибирскому приказу. С 1711 по 1782 г. – это юго-западная часть огромной Сибирской губернии, охватывающая 10 уездов: Тобольский, Тарский, Омский, Ишимский, Курганский, Ялуторовский, Тюменский, Туринский, Березовский и Сургутский.

Целью данного исследованияявляется изучение роли мусульманских (татарских, бухарских) элит в косвенной системе управления сибирским пограничьем со Средней Азией.

Задачи исследования необходимо выделить следующие:

1) Учитывая, что в публикации Г.Т. Бакиевой источник был издан без специального анализа, необходимо выяснить происхождение первого кодифицированного сборника обычного права мусульман Тобольского наместничества^[7].

2) Необходимо сопоставить материалы названного сборника из РО ТГИАМЗ с некоторыми источниками из фондов Г.Ф. Миллера, Сибирского приказа и сибирских воеводских канцелярий, находящихся в РГАДА.

3) Опираясь на названные тексты, необходимо понять роль сибирских бухарских элит на примере клана Кульмаметьевых (в перспективе – и других) в системе управления сибирскими мусульманами с сер. XVII до нач. XIX в. Каков был объем полномочий, полученных татарскими и бухарскими волостными старшинами, «головами» тобольского иррегулярного казачьего войска из рук российской власти?

4) Выяснить, в какие отношения с российской властью и сибирско-татарским населением входили сибирские бухарцы, какова их роль в структуре сибирского фронтира?

Общая проблема исследованиязвучит следующим образом:
как на территории Западной Сибири в XVIII в. сложились и функционировали методы косвенного управления, касающиеся местного мусульманского населения?

Структура исследованиявключает в себя введение, характеристику имеющихся источников и исследовательской литературы, основную часть и выводы. В основной части работы выделены 3 главы. Первая глава показывает способы властвования России в Сибири, основные группы тюркоязычного населения Сибири, а также раскрывает правовой статус бухарцев в России. Здесь бухарцы рассматриваются с позиции законодательных актов Российской империи как особая этносословная группа, получившая права и привилегии. Вторая глава акцентирует внимание на элитных семействах бухарцев, демонстрирует их роль в формировании косвенного управления Сибирью. Третья глава рассматривает конфессиональную политику имперского центра и сибирской губернской администрации по отношению к мусульманам Сибири.

Методы исследованиявключают в себя сравнительно-историческое изучение опубликованных и неопубликованных (архивных) источников.

Методологическое основание данной работы строится на использовании наработок «новой имперской истории». Особенностью этого подхода является трактовка имперского пространства как сети культурных взаимодействий различных социальных и этнических групп; при этом история отдельных регионов и национальностей описывается с учетом многонационального имперского окружения. Важным методологическим приемом считается стремление «избежать проекции современных четких границ и фиксированных идентичностей на историческое прошлое, когда этнические деления только возникали и развивались в процессе нациестроительства»[8]. Концептуально «новая имперская история» как направление сложилось первоначально в историографии Британской империи под сильным влиянием постколониальной теории и критики постструктурализма. В последние годы это направление получило новый импульс у исследователей постсоветского и в целом евразийского пространства в ходе дискуссий о природе имперских ситуаций и формаций, практик и структур культурного неравенства, воспроизводства и рационализации многообразия в империях и т. д. Речь идет не столько о новой «моде» на изучение империй (к тому же политически ангажированной), сколько о превращении империи в основную аналитическую рамку для изучения сложносоставных, мозаичных обществ, для которых свойственно сложное наложение и сосуществование разных, часто отрицающих друг друга режимов культурных различий[9].

Кроме того, в рамках данного исследования мы постараемся рассмотреть сибирский регион с точки зрения факторов, выделенных историком А. Каппелером:

· как географический фронтир между центральной Россией и сибирской окраиной;

· как социальный фронтир между различными жизненными укладами и системами ценностей, между оседлым населением и кочевниками;

· как военный фронтир между Россией и кочевниками казахской степи;

· как религиозный и культурный фронтир между различными ценностными и культурными традициями: православной и мусульманской^[10].

Изучение проблем взаимодействия российской власти, её представителей на местах с коренными народами, подчиненными России отсылает нас к продолжающейся в историографии дискуссии о характере господства России над нерусскими народами, входившими в её состав. Центральным вопросом этой дискуссии является следующая проблема: можно ли считать Российскую империю колониальной? Отметим, что традиционно историки выделяют 2 типа властвования, характерных для «колониальных» империй. В первом случае верховная власть принадлежит наместникам – представителям монарха на местах; они являются полновластными хозяевами подчиненных им территорий. Так называемая туземная администрация (местные правители) пользуется ограниченной самостоятельностью, наделена правом сбора местных налогов, имеет собственные бюджеты. Туземная администрация выполняет роль буфера между властью европейцев и местным населением территорий. Такая система управления получила название косвенной. Во втором случае
(т.н. прямого управления) территории напрямую подчиняются метрополии (центру), имеют минимальные права на самоуправление или вообще не имеют таковых. В данном исследовании мы постараемся выявить соответствие тех отношений, которые сложились между сибирской губернской администрацией и представителями мусульман Сибири в XVII-XVIII вв. определению какой-либо из названных систем, в качестве гипотезы принимая первую модель взаимодействия.

Характеристика источников

Источниковую базу работы составляют три группы документов.
К первой группеотносятся законодательные акты, вошедшие в «Полное собрание законов Российской империи» (далее – ПСЗ) и дополняющие их публикации официальных документов. В рамках данной работы автор пользовался изданием ПСЗ 1830 г^[11].

Наиболее крупными из тех законодательных актов, которые вошли в ПСЗ и регулировали правовой статус сибирских аборигенов в интересующий нас период (до реформы М.М. Сперанского 1822 г.), являются «наказы» и «инструкции», посылаемые в сибирские губернские и воеводские канцелярии. Данные постановления могли исходить как из распорядительных органов власти – отдельных коллегий или Сената – в форме «инструкций», так и от лица правящего в России монарха в форме «указов» и «высочайших мнений». Особую ценность представляет комплекс законодательных актов, изданных в связи с деятельностью первой ясачной комиссии 1763-69 гг.

Следует подчеркнуть, что сами законы и подзаконные акты зачастую отражают лишь конечный результат законотворческой деятельности. Нередко их практическое воплощение серьезно отличалось от первоначальных указов. В этой связи особую необходимость приобретает проверка и дополнение законодательных материалов архивными источниками.

Ко второй группеследует отнести архивные неопубликованные материалы из Российского Государственного Архива Древних Актов (РГАДА), Тобольского Государственного Историко-Архитектурного Музея-Заповедника (далее – ТГИАМЗ). Именно в этих архивах отложились основные документы, связанные с деятельностью Сибирского приказа – центрального правительственного учреждения, располагавшегося в Москве и ведавшего Сибирью с перерывами в 1637–1763 гг. Необходимо отметить, что служащие Сибирского приказа занимались в XVII-XVIII вв. разработкой реформ административного, податного и поземельного устройства сибирских «иноземцев» и «иноверцев». Использованные в настоящей работе материалы Сибирского приказа, сосредоточены в Ф. 24 и Ф. 214 РГАДА.

Знакомые историкам уже давно и особенно приобретшие известность после издания составленного Н.Н. Оглоблиным[12] описания[13], эти грандиозные по своим объемам фонды Сибирского приказа до сих пор изучены сравнительно слабо. Будучи составлены из дел центрального управления Сибири, фонды приказа дают чрезвычайно ценный и обильный материал по истории коренных народов Сибири.

Наряду со столбцами и книгами Сибирского приказа мной были использованы некоторые дела из фондов местных учреждений Сибири, находящихся в РГАДА, в частности, материалы Сибирской губернской канцелярии (Ф.415). Её материалы, так же как и Портфели Г.Ф. Миллера (Ф.199)во многом расширяют материалы Сибирского приказа и вносят в них определенные коррективы, так как Ф.415 и Ф.199 знакомят нас с делопроизводством местных органов власти. И если материалы Сибирского приказа дают картину деятельности центральной власти – московской и тобольской, то материалы последних фондов раскрывают перед нами практику мест, показывают, во что выливались правительственные мероприятия. Дополнение одних материалов другими может помочь нам глубже понять суть изучаемых явлений.

Среди документов, привлеченных из фондов Сибирского приказа в РГАДА, можно условно выделить следующие группы:

1. Правительственные распоряжения (именные и сенатские указы, распоряжения, наказы, инструкции и т.д.), адресованные губернской администрации центральными учреждениями и верховной властью. Данные документы позволяют дополнить и конкретизировать комплекс законодательных актов, изданных в ПСЗ.

2. Деловая и делопроизводственная документация (отчеты, рапорты, донесения, экстракты и т.д.), которая представляет собой переписку губернской администрации с органами управления на местах (уездными и волостными управами, казачьими старшинами и др.) и отчетность перед Сенатом и императрицей (императором). Эта совокупность источников показывает практику управления аборигенным населением, процесс взаимодействия губернских властей и выбранных из туземцев представителей.

Для воссоздания всесторонней картины взаимодействия различных властей на сибирском пограничье важное значение имеет привлечение обширных материалов местных учреждений, представленных в ТГИАМЗ и Тобольском филиале Государственного архива Тюменской области (далее – ТФ ГАТО). Однако в виду недостатка времени для разработки этой темы в местных архивохранилищах нам представляется возможным в рамках данной работы привлечь только ранее опубликованные материалы из ТГИАМЗ[14].

Происхождение ряда документов РГАДА, обнаруженных в ходе подготовки данной работы, носит сложный характер. Большая их часть, использованная в настоящем исследовании, выполнена черными чернилами делопроизводственным письмом XVIII в. Текст документов представлен в виде отдельных столбцов по правую и по левую сторону листа. Язык документов, прежде всего, русский, однако в некоторых из них есть приписки на старотатарском (тюрки) в арабской графике, которые мы также в силу наших возможностей постарались расшифровать.

Ряд документов, извлеченных из Ф.24 (Сибирский приказ) содержит также круглые печати с двуглавым орлом бывшего Санкт-Петербургского государственного архива Министерства иностранных дел (МИД), что свидетельствует об их происхождении. Известно, что архив МИД был объединен в 1864 г. с Государственным архивом Российской империи, учрежденным в 1834 г. в Санкт-Петербурге для хранения наиболее важных для царского правительства документов. Основой данного архива послужили материалы Санкт-Петербургского архива старых дел, архивов Правительствующего Сената и Коллегии иностранных дел. В 1917 г. материалы Государственного архива были эвакуированы из Петрограда в Кирилло-Белозерский монастырь и г. Москву, а затем в 1921-22 гг. все они были перевезены в Москву, в бывший Московский Главный архив МИД и в 1924 г. переданы на хранение в бывший Московский архив Министерства Юстиции (ныне – РГАДА). Таким образом, путь обнаруженных нами в РГАДА документов является весьма продолжительным.

Наконец, третья группа источников – это этнографические описания и экспедиционные материалы, созданные учеными XVIII в. –
Г.Ф. Миллером, Петром Палласом, Иоганном Георги и Пьером-Шарлем Левеком. Труды данных авторов содержат значительный этнографический, исторический материал, имеющий большую ценность для реконструкции и изучения отношений коренных народов региона с властями империи. Как эти этнографические источники коррелируют с двумя другими группами материалов? Прежде всего, они позволяют увидеть положение сибирских мусульман – татар и бухарцев не глазами администраторов, а глазами исследователей. Можно сказать, что данная группа источников в большей степени избавлена от языка и «оптики власти», чем перечисленные выше официальные документы. Конечно, любая научная экспедиция в Сибири XVIII в. была государственным предприятием, а описания народов Сибири составлялись, прежде всего, с прагматическими целями. Данные тексты должны были отвечать целям укрепления российской власти в регионе, содействовать упорядочиванию финансово-податной системы, разведыванию новых земель и полезных ископаемых, наведению справок об угрозах России извне. И, тем не менее, «История Сибири» Г.Ф. Миллера, этнографические записи, сделанные Петром Палласом, Иоганном Георги и Пьером-Шарлем Левеком дают нам возможность взглянуть на взаимоотношения сибирской администрации и сибирских мусульман с позиции внешнего наблюдателя.

Советская историография.

В 1910—30-х гг. к изучению истории коренных народов Сибири обратился С. В. Бахрушин^[41] – профессор Московского университета, ученик В. О. Ключевского и М. К. Любавского. На большом архивном материале он реконструировал историю сибирских служилых татар, енисейских киргизов и якутов в XVII в. Ученый был сторонником концепции насильственного включения коренных народов в состав России, но отмечал, что уже в ходе похода Ермака княжества хантов и манси выступили союзниками русских в разгроме Сибирского ханства, значительная часть татар в конце XVI — начале XVII в. вошла в состав привилегированного служилого сословия, другие народы сохранили значительную автономию. Охранительную политику самодержавия С.В. Бахрушин объяснял как фискальными интересами, так и стремлением стимулировать новых подданных к мирному взаимодействию с русским населением.

Изучение истории бухарцев в советский период было продолжено ташкентским историком Х.З. Зияевым[42], который на основе архивных материалов Москвы, Петербурга, Тобольска, Ташкента и др. городов рассмотрел историю возникновения и развития торговых отношений между Средней Азией и Сибирью, выявил исторические этапы экономического сотрудничества и сближения народов Средней Азии и России. Х.З. Зияев привлек к работе материалы из личного фонда Г.Ф.Миллера в филиале РАН в Петербурге (Ф.21), материалы Сибирского приказа РГАДА (Ф.214).
К сожалению, Х.З. Зияев не рассмотрел проблему косвенного управления на тех источниках, которые он впервые ввел в оборот.

Тем не менее, результаты исследования Зияева пригодятся нам для характеристики правового статуса бухарцев в Сибири XVII-XVIII вв.

В трудах советских исследователей вопросы управления аборигенным населением Сибири находят отражение в работах
В.В. Рабцевич[43]. Рабцевич была исследовательницей, которая впервые обратилась к изучению структур косвенного управления Сибирью, выявила новые источники по обычному праву сибирских мусульман и сформулировала задачу изучения конфессиональной политики в Сибири XVII-XVIII вв.

Изучением роли бухарцев в Западной Сибири также занимался ученик С.В. Бахрушина – О.Н. Вилков. В своей фундаментальной работе посвященной социально-экономическому развитию Сибири в XVII-XVIII вв. О.Н. Вилков показал динамику торговой активности бухарцев в разных городах Сибири. Основываясь на сибирских таможенных книгах, историк изучил весь спектр поставляемых бухарцами в Россию товаров[44].

В целом, в советское время воеводское и губернское управление Сибирью рассматривались как «орудия в руках царского самодержавия для эксплуатации трудовых масс нерусского населения края». Представители «аборигенной» администрации (старшины, «головы»), выбиравшиеся из среды нерусского населения получили оценку как «эксплуататоры».

Необходимо также отметить, что в зарубежной историографии советского периода Сибирь и способы управления ей практически выпадали из поля зрения исследователей. Интерес к теме вернулся на волне «архивной революции» в России 1990-х гг. по мере открытия архивов и новых источников.

Современная историография.

В последние два десятилетия историками и этнографами было написано несколько общих работ по истории Сибири. Однако, в целом, ислам и мусульмане в Сибири до сих пор остаются в международной славистике tabula rasa. Более того, даже в авторитетном 3-томнике «Американская русистика. Вехи историографии последних лет»[45] для мусульман Сибири не нашлось в нем места, так что до конца 1990-х гг. они не интересовали зарубежных историков. Мало что было сделано в этой области за последние 16 лет. Вместе с тем, выделилось несколько научных центров и исследователей, занимающихся разработкой истории татар, бухарцев Сибири.

Среди таких исследовательских центров нужно отметить институты истории и археологии уральского и сибирского отделений РАН (Тычинских З.А., Селезнев А.Г., Селезнева И.А., Корусенко С.Н., Томилов Н.А.), факультет истории в Европейском университете в Санкт-Петербурге (Бустанов А.К.), института проблем освоения Севера СО РАН (Белич И.В.). На современном этапе развития историографии открылись новые возможности для работы с ранее недоступными для исследования темами, таким, как, например, специфика ислама в сибирском регионе и его роль в жизни тоболо-иртышских татар, бухарцев. В общих работах по истории Сибири, вышедших за последние 20 лет, политике Российского государства в отношении коренных народов Сибири в XVIII в. уделено немного внимания. Отметим лишь некоторые.

В коллективной монографии «Сибирь в составе Российской империи», вышедшей в 2007 г. в серии «Окраины Российской империи»[46] внимание авторов сфокусировано на взаимоотношениях центра и Сибири, специфике её хозяйственного и социокультурного освоения, адаптации русских переселенцев к новым условиям и взаимодействии их с коренными народами. Данная книга существенно дополняет наши представления о русской колонизации Сибири, отводит много места сравнению различных вариантов инкорпорации сибирских жителей в империю. Однако правительственная политика в отношении «иноверцев» интересующего нас периода с кон. XVII до нач. XIX в. раскрыта весьма поверхностно. Затронутые в книге вопросы о численности жителей сибирского региона, форме выплачиваемого ими ясака[47], моделях административного устройства помогут нам правильно оценить значение указа графа С.Л. Владиславича-Рагузинского 1728 г. и сенатской инструкции, данной секунд-майору Щербачеву, определяемых исследователями в качестве ключевых документов, ограничивших вмешательство русской администрации во внутриродовые дела народов Сибири.

В постсоветской историографии следует отметить работу австрийского историка Андреаса Каппелера и его труд «Россия – многонациональная империя: возникновение, история, распад»[48]. А. Каппелер считает, что одним из основных принципов гибкой и осторожной политики освоения новых земель было сотрудничество с нерусскими элитами. Подтверждались их привилегии, за что те в свою очередь должны были контролировать поведение масс и нести военную службу. Простейшей для России была кооперация с такими элитами, которые по своему социально-политическому положению были подобны русскому дворянству, то есть представляли собой оседлое, владеющее землей, военное сословие. Их кооптировали в состав российского наследственного дворянства.

Так происходило с элитами Казанского и Крымского ханства, которые к тому же были «окружены нимбом правителей Золотой Орды». Сложнее было с признанием кочевнической аристократии, чей образ жизни и культура значительно отличались от русского образца. И хотя тесное сотрудничество с башкирской, ногайской и калмыцкой знатью всячески развивалось, но в качестве наследственных дворян они, как правило, не признавались. Ещё в меньшей степени, по мнению А. Каппелера, такая возможность существовала для предводителей сибирских родов и племен.
С этим мнением ученого можно не согласиться, потому что как мы увидим ниже (во II главе), местные мусульманские элиты Сибири активно привлекались российскими администраторами для выполнения разнообразных ответственных поручений. Тем не менее, в русском восприятии в XVIII в., по мнению Каппелера, сложилась своеобразная система разных рангов, разделявших оседлое население, степных кочевников (которых ставили ступенью ниже) и охотников (которых ставили на самую низкую ступень). Верхние и средние слои оседлых сообществ подвергались более сильному интеграционному давлению, чем обособленные кочевники»[49].

В другой своей статье о российском фронтире Каппелер проанализировал и дал собственную классификацию различных типов фронтира, которые сформировались в раннее Новое время. Каппелер различал две основные формы российского фронтира: степная граница на юге и юго-востоке и лесная граница на северо-востоке и востоке – в Сибири[50]. Сибирский фронтир, по мысли Каппелера, был зоной взаимной аккультурации благодаря относительной географической, экономической и культурной близости[51]. Отметим этот тезис. Он пригодится нам в последующем.

Ещё один зарубежный исследователь – Христиан Нок (Christian Noack) характеризует в своей статье сибирских бухарцев как «небольшую, но состоятельную группу среднеазиатского происхождения, обеспечивавшую тесные экономические и культурные контакты Западной Сибири с исламским миром»^[52]. Х. Нок рассматривает историю бухарцев в Сибири как историю «мобильной диаспоры» и подчеркивает незаменимость мусульманских элит для российских властей в торговой сфере вплоть до нач. XIX в.

Если говорить о современных работах отечественных исследователей, занимающихся разработкой проблем «косвенного управления» среди народов Сибири, то необходимо отметить, прежде всего, А.Ю. Конева, который на материалах Тобольской губернии исследовал вопрос о роли институтов обычного права в системе местных административных учреждений XVIII-XIX вв[53]. А.Ю. Конев пришел к выводу, что процесс трансформации нормативно-регулятивной сферы аборигенов Сибири начался уже в первые десятилетия после начала русской колонизации Сибири. Первоначально данный процесс протекал стихийно в ответ на просьбы представителей местного населения, которые, не удовлетворившись решениями «своих» судов, обращались в ближайшие административные инстанции (воеводские и управительские канцелярии)[54].

По мнению А.Ю. Конева, русские власти оказывались в роли «арбитра» при разборе конфликтов между «ясашными» и часто санкционировали «традиционный» способ их решения, так как апеллировавшие к ним аборигены требовали разбирать их претензии «по закону предков». Данное обстоятельство подтолкнуло власти в кон. XVIII столетия начать работу по сбору и письменной фиксации норм «традиционного» права местных народов. Таким образом, практика обращения аборигенного населения в русские судебные инстанции и соответствующая практика решения этих дел объективно способствовали появлению того, что в современной науке принято называть «обычным правом». С этого времени процесс кодификации обычного права сибирских народов вступает в новую фазу, высшей точкой которой становится реализация «Устава об управлении инородцев» 1822 г., разработанного М.М. Сперанским.

В 1994 г. на английском языке вышла книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина «Арктические зеркала», переизданная на русском языке в 2008 г. и 2017 г.[55]. В данной монографии затронуты важнейшие аспекты нашей темы, как то миссионерская деятельности РПЦ в том числе среди мусульман, ясачная политика в течение XVII-XVIII столетий. Слёзкина можно считать автором оригинальной концепции, поскольку его работа затрагивает всю историю взаимоотношения русских с коренными народами Сибири с XVI в. до Перестройки 1985-1991 гг. Анализируя огромный пласт опубликованных источников, Слёзкин попытался соотнести исторический и антропологический методы в своей работе. «Арктические зеркала», по существу, посвящены попыткам русских людей разных профессий и видов деятельности понять себя перед лицом того разнообразия природы, с которым они столкнулись в Сибири. Книга Ю. Слёзкина будет полезна в нашей работе постольку, поскольку она затрагивает конфессиональную политику России XVIII в. в Сибири, характеризует степень участия мусульман в формировании российского пограничья.

Российский этнограф и исследователь народов Сибири
В.В. Карлов справедливо заметил, что первым кодификатором для сибирских народов, не имевших собственных кодексов права, стало русское правительство или русские административные органы, в задачи которых входило управление вновь присоединенными землями[56]. Как отмечает исследователь, кодификация нормы была следствием социального компромисса. По его мнению, «русское государство и его структуры управления народами Сибири стали создателем и гарантом системы регулирования в традиционных обществах, посредником в поддержании социального равновесия и мира во взаимоотношениях и внутри этих обществ, … и с государством как с высшим сувереном». При этом указанный автор считает, что нормы не были созданы искусственно, «ибо в основе своей они были почерпнуты из нормативной практики функционировавшей благодаря неписанным обычаям»^[57].

Среди исследователей, занимающихся историей взаимоотношений сибирских мусульман с российскими властями, следует отдельно отметить достижения историка Г.Т. Бакиевой. В её монографии[58] затронуты вопросы нормативно-правовой культуры сибирских татар, проблемы формирования и трансформации в XVIII-XIX вв. традиционного судопроизводства сибирских татар, показан процесс вытеснения традиционных норм общегражданским законодательством. Работы Г.Т. Бакиевой важны для нас, поскольку исследовательница опубликовала новые документы, открывающие новые грани взаимоотношений сибирской администрации и мусульман – татар, бухарцев, проживающих в Сибири[59]. Указанный автор ввела в научный оборот ранее не опубликованные и не получившие специального анализа рукописные сборники обычного права сибирских татар, созданные в 1785 г[60]. Данные материалы являются первыми кодифицированными сборниками обычного права сибирских мусульман, которые мы попытаемся проанализировать в ходе данной работы.

Среди последних работ, посвященных роли сибирских мусульман в развитии торговых отношений с сопредельными странами, формировании российского «фронтира» можно отметить вышедшую в 2016 г. монографию американской исследовательницы Эрики Монахан (Erika Monahan) «The Merchants of Siberia: Trade in Early Modern Eurasia»[61]. В этой работе историк реконструирует торговые отношения в Сибири и отдельно останавливается на истории крупнейших купеческих семейств и кланов различных социальных рангов, которые вели торговлю в Сибири XVI-XVIII вв. Эрике Монахан удалось проследить роль бухарского семейства Шабабиных – мусульманских переселенцев из Средней Азии, которые обосновавшись в
г. Тюмени, заняли важное место в местной и междугородной торговле, сочетая собственный коммерческий интерес с обслуживанием интересов сибирской администрации.

Глава I. Сибирские бухарцы.

Заключение

Таким образом, в XVII-XVIII вв. сибирские бухарцы смогли не только сохранить свой экономический потенциал, но и укрепить его, пользуясь привилегиями, дарованными верховной властью. В течение рассмотренного периода сибирские бухарцы заняли лидирующее положение в мусульманской общине Западной Сибири. Выполняя важную роль посредников в экономических и дипломатических связях России с сопредельными государствами, бухарцы стали важной частью системы косвенного управления в Сибирской губернии. На примере клана Кульмаметьевых мы проследили способы