Политическая идентичность и ее формирование

С понятиями политическое сознание и политическое поведение тесно связано понятие политическая идентичность. С помощью политической идентичности индивид или группа становится субъектом политических отношений и политического процесса. Согласно представлениям сторонников социально-психологического подхода к политическому поведению, политическая идентичность является основным фактором, обуславливающим специфику политического поведения индивида.

Социальную идентичность мы можем определить как отождествление индивидом себя с определенной социальной позицией, социальным статусом. Это явление основывается на саморефлексии индивида, то есть на его восприятии ролевых ожиданий, связанных с его позицией, носителем которых являются окружающие социальные субъекты, а также его способности к интериоризации социально-значимых ценностей и образцов, связанных с определенным социальным статусом. Такая саморефлексия основывается на «тождестве и различии, субъективном и объективном». Это означает, что, с одной стороны, «от психологической идентичности социальная отличается тем, что она соотносится с объективно существующими социальными позициями и не может быть «чистым» субъективным опытом» [21], а, с другой стороны, идентичность представляет собой результат сравнения себя и других социальных субъектов, выявления сходства и различия.

Как правило, занятие определенного места в социальной иерархии связано с принадлежностью к определенной социальной группе, деятельностью в рамках какого-либо социального института. На основе такой принадлежности индивид выделяет из социального окружения «близких» (по социальной позиции), «своих» и «чужих» (то есть происходит формирование бинарной оппозиции «мы» - «они»). При этом такое отождествление связано, с одной стороны, с формированием или воспроизводством чувства групповой принадлежности, а, с другой стороны, с восприятием индивида как «своего» со стороны ближайшего социального окружения. Таким образом, мы можем определить социальную идентичность также как ощущение принадлежности к определенной социальной группе на основе выявления сходства и различия по отношению к представителям других социальных групп.

Субъектом социальных отношений, занимающим определенную социальную позицию, может выступать не только индивид, но и целая социальная группа. В таком случае для нее также становится актуальной проблема идентичности.

Следует отметить, что понятие социальной идентичности тесно связано с процессом идентификации. Понятие идентификации обозначает соотнесение субъектом себя с определенной социальной позицией на основе саморефлексии. Это же понятие обозначает и соотнесение субъекта с определенной социальной позицией, производимое другими субъектами социальных отношений. То есть процесс идентификации включает в себя и оценку окружающих соответствия занимаемой позиции (в предельно упрощенном виде можно сказать, что окружающие оценивают соответствие субъекта ролевым ожиданиям). То есть, можно утверждать, что понятия социальной идентичности и социальной идентификации тесно связаны с понятием легитимности и легитимации.

Как справедливо отмечает Ю.Качанов, «Политическая идентичность субъекта установлена, когда другие субъекты политических отношений кодифицируют его как… определенного агента путем приписывания ему тех же значений идентичности, которые он признает для себя или объявляет сам» [22].

Таким образом, под политической идентичностьюследует понимать отождествление субъектом политического процесса себя с определенной политической позицией, признаваемое другими субъектами политических отношений.

Для ясности приведем примеры. Представим себе позицию Президента РФ. Для этой позиции характерен определенный набор ролевых ожиданий, связанных как с формальным и функциональным ее значением, так и с «субъективными» мнениями, суждениями и т.п., имеющимися у рядовых граждан. В процессе идентификации претендент на пост Президента (и в последствии Президент в случае победы на президентских выборах) как бы «примеряет» на себя президентские одежды. С другой стороны, такую же примерку осуществляют и другие субъекты политических отношений. Процесс идентификации завершается успешно в том случае, если претендент начинает воспринимать эти одежда как свои, а другие субъекты убеждаются в том, что эти одежды ему подходят, то есть он соответствует ролевым ожиданиям. В случае с Президентом кульминацией этого процесса выступают президентские выборы.

«Значения идентичности» (возникающие у самого субъекта или у окружающих) формируются под влиянием явлений трех типов: психологической деятельности субъектов, системы ценностей и стереотипов, которые интериоризируются субъектами, и спецификой политической позиции (ее функциональными особенностями, а также «смыслом», придаваемым ею со стороны участников политического процесса).

Политическая идентичность, также как и социальная, имеет групповую природу. То есть она проявляется в ощущении принадлежности к какой-либо группе (например, партии, идеологическому течению и т.д.) и/или как отождествление группой себя с какой-либо политической позицией и признание этого со стороны других субъектов политического процесса (например, борьба партий за возможность сформировать правительство и проводить определенный политический курс, а также последующее поведение ее как правящей партии с целью доказательства своего соответствия этой позиции). Следует отметить, что политическая идентичность и идентификация также тесно связаны с понятиями легитимности и легитимации, ибо идентичность и идентификация предполагает признание правомерности занятия той или иной позиции со стороны других субъектов политических отношений.

Исследователи выделяют различные типы политической идентичности. Некоторые исследователи выделяют типы идентичности в зависимости от длительности этого состояния, а также степени его интериоризации индивидом. В частности Ю.Качанов, основываясь на этих критериях, выделяет ситуационную и трансверсальную (надситуационную) политические идентичности. Ситуационная идентичность – это идентичность, непосредственно обусловленная той или иной ситуацией, она связана непосредственно с политической практикой и относительно легко изменчива. «Агент, обладающий ситуационной политической идентичностью, еще не является субъектом в полном смысле этого слова, так как не выступает в качестве «созидателя» своей идентичности. Отличительным признаком ситуационной идентичности служит то, что в ней отсутствует «принятие» личностью интериоризированных норм и правил практики, схем мышления, восприятия и оценивания, которые присущи идентифицируемой политической позиции, в качестве своей политической идентичности. В силу того, что личность не принимает «значения» позиции, ситуационная политическая идентичность не интегрируется с «личностными смыслами»… непроизвольно навязывается агенту извне…» [23].

Трансверсальная политическая идентичность длится во времени, то есть обладает устойчивостью. Она появляется на основе «внутренней работы» субъекта по оценке и принятию (или непринятию) ситуационных идентичностей, их интериоризации. Таким образом, «в случае трансверсальной личностной политической идентичности индивидуальное значение политической позиции агента должно отражать значимые для него политические отношения, должно быть интегрировано с личностным смыслом позиции и чувственной тканью политической практики» [24]. Формирование такой идентичности зависит не только от осознания какой-либо позиции, с которой предстоит идентификация, но и от его ценностных ориентаций, политических установок и других элементов политического сознания. Если позиция соответствует этим элементам, она может приниматься субъектом, если нет – отвергаться.

По субъекту идентичности можно выделить идентичность индивидуального субъекта политического процесса и группового.

По объекту идентификации с определенной группой можно выделить идентичность члена группы интересов, партии, идеологического течения, жителя города или региона, гражданина государства и т.п. При этом следует отметить, что, как правило, у людей преобладает смешанная идентификация. Так, житель Петрозаводска может ощущать себя одновременно коммунистом и жителем города. Он может чувствовать свою принадлежность к Республике Карелия как государственному образованию в составе РФ и к России в целом.

У субъектов политических отношений множество идентичностей выстраивается в иерархическую организацию. Некоторые идентичности оказываются более значимыми, другие занимают подчиненный характер. На массовом уровне специфика этой иерархии зависит от ряда факторов. Такими факторами являются сформированность (или несформированность) современного государства, наличие или отсутствие значимых социальных и политических расколов, кризисный или стабильный характер развития и т.д. В частности отмечено, что в странах развитой демократии Западной Европы, возникших на основе формирования единого национального государства ( Nation - State ) преобладающей является национально-государственная идентичность. Она базируется на ощущении гражданской принадлежности к определенному политическому сообществу – нации (формирование такой идентичности включает, конечно же, не только политический аспект, но и экономический, культурный, исторический и т.д.; следует признать, однако, что политический аспект является одним из самых главных). При этом другие типы идентичности существуют не вопреки ей, а, можно сказать, при ее помощи и в ее рамках. То есть, условно говоря, житель Лиона, член Французской коммунистической партии ощущает себя, в первую очередь, скорее всего, гражданином Франции а уже затем (или, точнее, благодаря тому, что он ощущает себя французом) лионцем и коммунистом.

В странах, где государство не обладает всеми чертами современного, где процесс формирования национально-государственной идентичности еще не закончился, где существуют сильные региональные, социальные, культурные противоречия и особые традиции, может преобладать политическая идентичность, связанная с ощущением принадлежности к какой-либо социальной группе, региону, местному поселению и т.д. Такого рода иерархия идентичностей характерна, как правило, для стран «третьего мира», где часто преобладает идентификация с определенным поселением, кланом, религиозной группой и т.д.

Элементы такой иерархии присутствуют и в России, в которой, в силу различных исторических особенностей, процесс формирования национально-государственной идентичности не завершен. В качестве иллюстрации можно привести слова одного из западных наблюдателей, описывающих свои впечатления времен первой военной кампании в Чечне: «Россияне все еще не воспринимают себя как единое национальное сообщество и испытывают чувство отчуждения от своего государства и дистанцируются от него…. Как следствие, для многих война на Кавказе была, если не абсолютно несправедливой, то уж точно не оправданной. Российские средства массовой информации, независимые от государства в значительной степени, сделали так, что москвичи скорее всем сердцем сочувствовали страданиям чеченцев, нежели принимали правительственные объяснения причин ввода федеральных войск в республику. Те (на Западе), кто говорит о возникшей в российском обществе тенденции сдвига в сторону более агрессивного национализма, должны не полениться исследовать отношение общественности к войне в Чечне» [25]. Особенности переходного этапа и кризисного развития, становление федеративных отношений, появление субъектов Федерации как политических субъектов способствует усилению негосударственной политической легитимности, например, региональной. Так, по данным массового опроса, проведенного Фондом общественного мнения 27-28 июня 1998 г., в последнее время среди избирателей России появилась значительная доля тех граждан, у которых преобладает региональная идентификация (35 % респондентов ощущают себя скорее жителем отдельного субъекта Федерации, 29% - гражданином России и у 22% респондентов преобладает смешанная идентификация).

Весьма показательным является распределение ответов на вопрос об идентификации по поселенческим группам. Чаще всего ощущают себя, в первую очередь, гражданами России жители Москвы и Санкт-Петербурга ( 44% опрошенных), а также жители крупных городов с населением свыше 1 млн. чел. (35%). В селах наиболее распространена ориентация на «малую родину»: 40% ощущают себя, прежде всего, жителями своей области, республики, только 22% -в первую очередь, гражданами России, 26% - гражданами России и жителями своей области, республики [26].

Достаточно важным вопросом является проблема идентификации граждан с определенными идейно-политическими направлениями, представителями определенных идеологических течений. Наиболее часто для характеристики такой идентификации используется шкала «левый-правый». Данная ось традиционно применяется для описания структуры политического пространства: позиций различных политических сил, политических предпочтений избирателей и т.д. Деление на левых и правых имеет достаточно длительную историю: со времен Великой французской буржуазной революции данные слова применялись для характеристики идеологической позиции политических сил. Левыми обычно называли тех, кто выступал за социальные перемены, равенство и социальную справедливость, правых – тех, кто был сторонником status quo , выступал с поддержкой ценностей индивидуализма, частной собственности, против социального равенства.

Вместе с тем в каждой отдельно взятой стране смысл, вкладываемый в данные понятия, несколько отличается. Эти отличия обусловлены историческими традициями, например, формой и содержанием основного политического раскола. Кроме того, на смысловое содержание данных понятий наложили отпечаток особенности социальных конфликтов и социально-политических проблем на определенных этапах развития. Так, например, в период Великой Французской буржуазной революции левыми во Франции называли сторонников республиканской формы правления, светского государства и т.д. В 20 веке понятие «левый» стало в себя включать ориентацию социальную защиту, перераспределение, национализацию и т.п.

Обычно процесс изучения характера политической идентичности граждан и отдельных политических сил с применением данной шкалы включает в себя несколько составных частей. Во-первых, это определение идеологических позиций той или иной политической силы (например, партии) с помощью анализа программ, заявлений, выступлений лидеров. Во-вторых, это определение позиции политической силы по отношению к другим политическим силам (при этом важным является то, как себя позиционирует данная политическая сила и как ее позиционируют другие политические силы). В третьих, это выявление образов левых и правых в общественном сознании и идентификация определенной политической силы с левыми или правыми. В четвертых, это самопозиционирование граждан на оси левый-правый.

Следует отметить, что данная ось не отражает реальной структуры политического пространства, которое является гораздо более сложным и многогранным. Эта шкала должна рассматриваться как один из наиболее часто применяемых инструментов анализа. Так, например, для изучения свойств физических тел применяется линейка в целях измерения длины и ширины объекта. При этом никто не утверждает, что длина и ширина – единственные свойства объекта и что объект начинается справа и кончается слева и т.д., и все согласны с тем, что для этих же целей могут использоваться и другие измерительные приборы.

Следует, однако, учитывать, что универсальность данного инструмента, а также адекватность предмету исследования составляет большую проблему. Дело не только в том, что многозначность и изменчивость (в зависимости от страны, времени и т.п.) понятий «левый» и «правый» ставит под вопрос корректность применения этой шкалы в целях сравнения, но и в том, что современные тенденции в массовом сознании, в эволюции партийно-политических систем значительно осложняют описание политического пространства с помощью этой оси. Речь идет о сближении позиций политических партий стран развитой демократии по многим вопросам, о размывании в массовом сознании образов левых и правых, о сдвиге к центру в сознании граждан и отказе опрашиваемых идентифицировать себя по шкале левый-правый.

Данные тенденции наиболее отчетливо наблюдаются в странах с традиционно высокой поляризацией политического пространства, где раньше преобладала так наз. «революционаристская» культура политической борьбы (например, Франция, Италия). Так, например, число французов, считающих устаревшим деление политического сообщества на левых и правых, выросло с 33% в 1981 г. до 46% в 1986 г. В 1990 г. процент французов, считающих, что разделение на левых и правых утратило свое значение для определения политических позиций партий и политиков, достиг 56% (против 36%) [27].

Вместе с тем, ряд исследователей, принимая во внимание отмеченные тенденции, а также возникновение новых ценностных и политических расколов («постматериалистических»), отмечают, что деление на левых и правых в целях исследования до сих пор остается правомерным. Это объясняется тем, что понятия «левый» и «правый» являются «обобщенной характеристикой позиции людей» по важным вопросам [28], выступают своеобразными лейблами политической идентификации. Кроме того, как показывают результаты социологических исследований, идентификация на оси левый-правый до сих пор значительно коррелирует с ценностными ориентациями и политическими установками граждан, обусловленными различного рода социальными расколами в обществе [29]. При этом, такая корреляция наблюдается не только с традиционными ценностями, но и с «постматериалистическими». Как справедливо отмечает Р. Инглехарт, изменение социальной и политической проблематики, выражается в появлении новых политических расколов, дополняющих старое деление на левых и правых, базирующееся на классовых и религиозных факторах, делением на новых левых и новых правых [30]. Таким образом, с известными оговорками шкала левый-правый может рассматриваться как один из возможных инструментов исследования политической идентичности жителей стран развитой демократии.

Сложнее обстоит дело с применением этого инструмента для анализа политической идентичности в России (и во многих других пост-коммунистических странах). Как показывает результаты многочисленных социологических опросов, среди россиян очень высок процент тех, кто отказывается идентифицировать себя на шкале левый- правый. Дело здесь не только в эффекте «спирали молчания» описанной Э Ноэль-Нойман. Проблема, как представляется, заключается в следующем. Во-первых, в России отсутствуют традиции политической и идеологической соревновательности (точнее они были прерваны на достаточно длительный срок). Следовательно, в сознании граждан не могли сложиться более-менее цельные и устойчивые образы левых и правых. Во-вторых, свою роль сыграла специфика употребления этих слов в перестроечный период, когда левыми именовались про-реформистские силы, а правыми – противники реформ. Несмотря на то, что в последствии ситуация изменилась (во многом благодаря СМИ, а также самим политикам), употребление этих терминов во второй половине 80-х годов не могло не оставить след в общественном сознании. В третьих, несмотря на то, что строение российского электората имеет тенденцию к полярной дихотомии [31], для него характерно наличие множества социально-экономических, культурных и политических расколов, по которым отдельный человек может занимать различные позиции, часто не вписывающиеся в простое деление на левых и правых [32]. Вероятно, применять шкалу левый-правый для анализа политической идентичности россиян с помощью социологических опросов нужно с еще большей осторожностью, чем в западных странах, так как велика опасность навязать респондентам несвойственный им способ «внутреннего поведения».

Пример шкалы «левый-правый» наглядно свидетельствует о том, что исследовательские инструменты, выработанные в рамках зарубежной политической науки, нуждаются в уточнении и адаптации при использовании их для изучения российских политических реалий.

Литература для самостоятельного изучения

1. Бурдье П. Социология политики. М., 1993. С.80-179.Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М., 1994. Гл.3.
2. Инглехарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества// Полис. 1997. №4.
3. Качанов Ю.Л. Опыты о поле политики. М., 1994. С.107-124.
4. Лапин Н.И. Модернизация базовых ценностей россиян// Социс. 1996. №5.
5. Мелешкина Е.Ю. Политические установки// Политическая социология и современная российская политика. Под ред. Голосова Г.В., Мелешкиной Е.Ю. СПб, 2000.
6. Рукавишников В., Халман Л., Эстер П. Политические культуры и социальные изменения. Международные сравнения. М., 1998. Гл. 4-8.
7. Шестопал Е.Б. Психологический профиль российской политики 1990-х. М ., 2000. Гл .6.
8. Dalton R.J. Citizen Politics in Western Democracies. Public Opinion and Political Parties in the United States , Britain , West Germany and France . Chatham , 1988.
9. Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton , 1990.

Вопросы для самоконтроля

1. В чем заключается отличие политического сознания от политической культуры?
2. Какова структура политического сознания?
3. Какова природа политических установок и ценностей?
4. Какова роль политической идентичности в политическом процессе?
5. В чем достоинства и недостатки идентификационной шкалы левый-правый?

Глава 8.
Политическое поведение

1. Политическое поведение, политическое участие и политическая активность: понятия и формы.
2. Факторы политического поведения.
3. Протестное поведение в политике.

Политическое поведение

Как отмечалось в главе 1, политический процесс складывается из действий и взаимодействий акторов. Большинство этих действий и взаимодействий осуществляется посредством политического поведения людей. Проблемы политического поведения, политической активности, политического участия давно привлекают интерес исследователей различных стран. Ученые пытаются ответить на вопросы: почему человек участвует в политике, из чего складывается его политическое поведение, какие факторы влияют на выбор тех или иных форм политического участия, почему индивиды выражают свою поддержку или несогласие с какими-либо политическими силами, курсами, институтами и т.п.

Существует множество ответов на эти вопросы, множество подходов, в рамках которых освещается, как правило, лишь один из аспектов проблемы. Однако проблема политического поведения гораздо сложнее, чем представляется на первый взгляд. Это объясняется не только многообразием самого явления и/или использованием различных методологических подходов для его объяснения, но и некоторой терминологической неопределенностью основных понятий.

Для отечественной политической науки проблема терминологической неопределенности особенно актуальна. Дело в том, что для описания феномена политического поведения используются такие понятия, как «политическое участие», «политическая активность», «политическая деятельность». При этом эти понятия часто не разграничиваются и не определяются вообще. Попытки определения этих понятий, предпринятые некоторыми авторами, следует признать недостаточно удовлетворительными в силу того, что в их результате не создается целостной картины политического поведения, способной послужить основой для операционализации этого понятия.

Проблема осложняется еще и отсутствием общепринятых в отечественной науке терминов, позволяющих адекватно передать смысл категорий, используемых в рамках зарубежной политической науки. Так, например, зарубежными исследователями довольно часто используется термин political action, который довольно часто употребляется в значении политического участия. Под термином political behaviour иногда понимают только электоральное поведение и т.д. В целом ситуацию можно охарактеризовать словами Е.Б. Шестопал: «В целом в политической науке под термином «политическое поведение» понимают как действия отдельных участников, так и массовые выступления, как активность организованных субъектов власти, так и стихийные действия толпы, как акции в поддержку системы, так и направленные против нее. Более того, голосование «против» или неявка на выборы тоже трактуется как формы политического поведения» [33].

Попытаемся систематизировать различные представления о том, что такое политическое поведение, из чего оно состоит, как может измеряться, дадим определения политического поведения и его составляющим.

Политическое поведение (для обозначения этого явления в зарубежной политической науке употребляется термин political behavior или иногда political action ) мы можем определить как субъективно мотивированный процесс реализацииактором того или иного вида политической деятельности, обусловленный потребностями реализации статусной позиции и внутренними установками. При этом под политической деятельностью(political action) понимается вся совокупность форм действийполитических акторов, обусловленных занятием определенной политической позиции. Например, политическая деятельность активиста партии предполагает чтение газет о политике, беседы со знакомыми на политические темы, участие в политических кампаниях и т.д.

Приведем пример из обыденной жизни. Возьмем учителя и ученика средней школы. Мы можем про них сказать, что учитель осуществляет преподавательскую деятельность, а ученик будет осуществлять деятельность совсем другого рода. В то же время выбор конкретного способа реализации политической деятельности (или поведения) будет зависеть от многих обстоятельств: личностных качеств учителя и ученика, их мотивов, внешних условий и т.д. Поэтому поведение одного учителя может значительно отличаться от поведения другого учителя, несмотря на то, что формально набор форм их действий может быть одинаковым.

Также и в политической жизни можно различить политическую деятельность и политическое поведение. Мы, например, говорим о политической деятельности депутата парламента. При этом мы подразумеваем некоторый в целом стандартный набор форм действий, хотя не исключаем и возможность вариаций. То же самое относится и к другим видам политической деятельности: деятельности активиста партии, участника митинга, президента и т.д. При этом мы знаем, что тот или иной вид деятельности может реализовываться по-разному. Процесс такой реализации может зависеть от многих обстоятельств. И поэтому мы говорим, что отдельные депутаты или избиратели ведут себя по-разному.

Тесно связанным с понятием политического поведения является понятие политического участия. Политическое участие(в зарубежной политической науке употребляется термин political participation) мы можем определить как более или менее регулярное использование акторами различных форм политической деятельности. Например, один партийный активист может читать газеты, участвовать в деятельности партийного аппарата и организовывать митинги, а другой – читать газеты, посещать партийные собрания и собирать пожертвования.

При этом известно, что разные люди могут участвовать в политике с различной интенсивностью: одни люди только читают газеты, другие еще и ходят на выборы, а третьи ведут активную политическую работу. Да и вовлеченность в один и тот же вид деятельности может проявляться по-разному: например, один активист может только спорадически участвовать в политических кампаниях на правах исполнителя, а другой является их активным организатором, один избиратель может ходить на каждые выборы, а другой только на особо значимые для политической жизни. Для обозначения этих различий существует понятие политическая активность. Под политической активностью(political involvement) следует пониматьстепень вовлеченностиактора в политический процесс в целом, а также степень его вовлеченности в рамках отдельных форм политической деятельности.

Необходимо отметить, что некоторые индивиды могут не проявлять никакой активности в политике. Для обозначения такого типа политического поведения существует понятие абсентеизм. Однако про этих граждан нельзя сказать, что они не участвуют в политическом процессе: отсутствие политической активности не означает тот факт, что человек не является субъектом политических взаимодействий. В качестве самого простого примера можно привести неучастие избирателей в выборах с целью сорвать их проведение. Однако и другие формы абсентеизма не свидетельствуют о том, что человек не участвует в политической жизни.

В политической науке существуют различные способы типологизации политического поведения и политического участия.

Чаще всего выделяют типы политического поведения и политического участия в зависимости от экстенсивного (количество участников; например, отличают поведение индивида, группового актора и «толпы») и интенсивного (степень вовлеченности индивидов, затраченных им ресурсов: денег, времени и т.п. или, по-другому, степень активности) характера. Другим критерием типологизации политического участия может быть уровень институционализации (от единичных нетрадиционных акций до участия в деятельности высокоинституциализированных политических организаций, например, «традиционных» политических партий). Кроме того, конвенциональный (то есть деятельность в рамках существующих в обществе правил и норм) и неконвенциональный (деятельность вне этих правил и норм) характер деятельности также может выступать критерием типологизации политического поведения и участия.

Наиболее распространенной является следующая типология форм политического участия [34]:

I. Конвенциональные формы:

• Абсентеизм
• Чтение о политике в газетах
• Обсуждение политических сюжетов с друзьями и знакомыми
• Голосование
• Работа по продвижению имиджа политической партии или кандидата
• Убеждение окружающих голосовать определенным образом
• Участие в митингах и собраниях
• Обращение во властные структуры или к их представителям
• Активность в качестве политического деятеля (выдвижение кандидатуры, участие в выборах, работа представителя руководящего звена партии или другой организации, работа депутата, министра и т.д.)

II. Неконвенциональные формы.

• Подписание петиций
• Участие в неразрешенных демонстрациях
• Участие в бойкотах
• Отказ от уплаты налогов
• Участие в захвате зданий, предприятий и сидячих забастовках в их стенах
• Блокирование дорожного движения
• Участие в стихийных забастовках

Формы конвенционального и неконвенционального участия, перечисленные под пунктами 1 и 2 в первом случае и 1 – во втором, предполагают низкий уровень активности или вовлеченности в политический процесс. 3 и 4 (2 и 3) – средний уровень и 5-9 (4-7) – высокий уровень. В действительности люди, как правило, участвуют в политической жизни в различных формах: например, один и тот же человек может ходить на выборы, читать газеты и участвовать в блокаде дорожного движения. Поэтому приведенная типология может рассматриваться как вариант операционализации понятия «политическое участие», а также как вариант типологии наблюдаемых форм участия, а не как типология индивидуальных субъектов политического процесса по критерию форм участия.

Приведем в пример другую типологию – Л. Милбраса (L.Milbrath). Эта типология основана преимущественно на одном критерии – активности субъекта. По нашему мнению, данная типология является одной из удачных с точки зрения операционализации понятия «политическая активность». Автор выделяет три группы форм активности, которым он дает метафорические названия: «зрительская», «переходная активность» и «гладиаторская активность». Каждая из этих трех групп включает в себя несколько форм активности, расположенных в порядке возрастания вовлеченности индивида в политику. «Зрительская активность» включает в себя следующие формы:

• исполнение роли объекта воздействия политических стимулов
• голосование
• инициирование политических дискуссий
• попытка уговорить других голосовать определенным образом
• «Переходная активность» включает в себя:
• общение с представителями власти или политическими лидерами
• пожертвования для партии или кандидата
• посещение собраний или митингов

«Гладиаторская активность» состоит из следующих форм:

• участие в политической кампании
• исполнение роли активиста политической партии
• исполнение роли членом ядра партии или участие в выработке ее стратегии
• акумулирование денежных средств
• исполнение роли кандидата на какую-либо руководящую должность в политической сфере
• занятие руководящих постов в органах власти или партии [35]

В политической науке существуют исследования, результатом которых является построение типологии индивидуальных субъектов. Как правило, данные типологии строятся на основе учета участия индивида сразу в нескольких формах. На основе выявления преобладающих форм политического участия выделяют группы индивидов, участвующих в политике преимущественно тем или иным образом. Одной из удачных классических типологий является типология М. Каазе и А. Маша, построенная на основе учета уровня активности, а также конвенциональности и неконвенциональности участия. Они выделяют пять групп в зависимости от преобладающих форм участия:

• Неактивные. Большинство представителей этой категории либо вообще никак не участвуют в политике, либо, в крайнем случае, читают газеты и могут подписать петицию, если их об этом попросят, некоторые могут принимать участие в выборах
• Конформисты. Конформисты принимают более активное участие в конвенциональных формах. Некоторые из них могут даже участвовать в политических кампаниях. Однако в целом они избегают непосредственного политического участия.
• Реформисты. Также как и конформисты, участвуют преимущественно в конвенциональных формах, но более активно. Кроме того, они могут использовать и законные формы политического протеста, такие как демонстрации и даже бойкоты.
• Активисты. Они наиболее активно участвуют в политической жизни. Формы активности – преимущественно конвенциональные, однако используют и неконвенциональные формы участия.
• Протестующие. По уровню активности они похожи на реформистов и активистов, однако отличаются от них тем, что практически не участвуют в политическом процессе в конвенциональных формах [36].

Некоторые исследователи типологизируют политическое участие в зависимости от той роли, которую играет в этом процессе сам индивидуальный субъект. По этому критерию выделяется автономное и мобилизованное участие. Автономное участие – такое участие, когда индивид действует, принимая решение самостоятельно. Мобилизованное участие – участие под давлением других субъектов политики или под их влиянием, приводящим к искажению его собственных предпочтений.

Следует отметить, что две эти формы участия представляют собой некие идеальные типы. В действительности граница между мобилизованным и автономным участием трудноуловима, у отдельных индивидов наблюдается смешанный тип участия. Тем не менее, эвристическая ценность данной типологии достаточно большая. С ее помощью можно выделить преобладание того или иного типа участия у того или иного человека, представителей какой-либо группы или страны, можно сделать вывод о том, насколько способны политические субъекты к рационализации политической действительности и выработке самостоятельной политической позиции.

С другой стороны, преобладание автономного участия у политического субъекта может свидетельствовать о том, что индивид плохо поддается внешнему воздействию не в силу особой самостоятельности, а в