От Кёнигсберга до Порт-Артура

Потом, летом 1944 года, 39-я армия участвовала в знаменитой Белорусской наступательной операции. Одной из первых она через Литву ворвалась в Восточную Пруссию, штурмом брала крепость Кёнигсберг. С берегов Балтийского моря и на восток – через хребты Большого Хингана и всю Маньчжурию – эта доблестная армия проложила трассу победы до Тихого океана, в старинную русскую крепость Порт-Артур. Свой победный путь от Витебска до Порт-Артура армия проделала под командованием одного из героев Сталинградской битвы – Героя Советского Союза генерал-полковника Ивана Ильича Людникова.

Сквозь неисчислимые испытания и жертвы до Порт-Артура дошли в составе частей и соединений 39-й армии и опалённые войной сталинградцы – ветераны 124-й бригады. Это и про них слова, выбитые в мраморе Мемориала на Мамаевом кургане в Сталинграде, слова из очерка В.С. Гроссмана «Направление главного удара»: «Железный ветер бил им в лицо, а они всё шли вперёд, и снова чувство суеверного страха охватывало противника: люди ли шли в атаку, смертны ли они?»

Выстояли и победили

Ни в письменных воспоминаниях, ни в многочисленной переписке фронтовиков-гороховцев не обсуждался вопрос: как же они выстояли и победили в Сталинграде? Вероятно, для каждого из них это «выстояли и победили» складывалось из многих конкретных боевых эпизодов, событий, фактов. Всё вместе и было той самой беспримерной победой. Потому им не требовалось и особых обобщений. Судя по материалам архива, бесхитростным душевным письмам, многочисленным поздравлениям к праздникам, приходившим В.А. Грекову из многих уголков страны, ветераны Сталинградской битвы из соединения С.Ф. Горохова к пережитому в Сталинграде относились деловито, буднично, а не патетически. Свой сталинградский опыт они щедро использовали в новых тяжёлых и кровопролитных боях с врагом, а потом, в послевоенной работе, на тех участках, где каждому было предназначено судьбой. «Мы просто воевали, не чувствовали себя героями, не ведали исторического масштаба битвы на Волге» – так писали и говорили большинство из них.

С течением времени, особенно при подготовке материалов для книги об участии 124-й бригады в Сталинградской битве, вопрос об этом становился более актуальным. В одном из писем, посвящённом проблемам сбора воспоминаний для книги о гороховцах, бывший начальник штаба 3-го стрелкового батальона И.Н. Чернов делится своими переживаниями на этот счёт: «…Меня не оставляют мысли о том, как мы выстояли? Ведь группа Горохова была отрезана от 62-й армии, связь была только по радио. Продовольствие и боеприпасы получали с воздуха… Против нас стояла 16-я немецкая танковая дивизия, имеющая оперативный простор. Перед ней стояла задача, во что бы то ни стало сбросить нас в Волгу. Она нас просматривала с высот, знали о малейшем нашем движении. …Во время обороны никто из нас ни разу днём не ходил во весь рост – только перебежками и ползком. …И вот мы, замурованные в землю, просматриваемые противником, отбивали все его атаки.

Почему? Не знаю. И никто не знает…»

А ведь это, дорогой читатель, тот самый вопрос, над которым безрезультатно ломали головы немецкие генералы из разбитой армии Паулюса, находясь в советском плену.

На фундаменте несокрушимой трёхмесячной обороны выросло и историческое контрнаступление трёх фронтов Сталинградского направления. Потому сегодня, спустя 70 лет после нашей победы в битве на Волге, рассказ о тракторозаводском рубеже обороны в Сталинграде не будет законченным без ясного ответа: что же было тем главным, за счёт чего защитники «Гороховского пятачка», с трёх сторон окружённые врагом, прижатые на небольшом участке берега к очень широкой в этом месте Волге, всё же выстояли и победили превосходящего по силе врага?

Когда 124-я отдельная стрелковая бригада под командованием полковника С.Ф. Горохова отправилась из Рязани на фронт, «портрет» этого соединения в статистических показателях был следующим: укомплектованность командно-начальствующим составом (КНС) – 98,8 проц., младшим начсоставом – 102 проц., рядовыми – 91,7 процента. По возрасту личный состав бригады был исключительно молодым. В возрасте до 30 лет: средний начсостав – 74 проц., младший начсостав – 88 проц., рядовые – 73 процента. Военнослужащих старше сорока лет было всего: средний начсостав – 6 проц., младший начсостав – 1 проц., рядовой состав – 6 процентов.

Командный состав бригады в основном имел достаточную общеобразовательную подготовку: 12 проц. командно-начальствующего состава имели высшее образование, 50 проц. – среднее, 27 проц. – незаконченное среднее и только 11 проц. – низшее. В военном отношении КНС имел хорошую подготовку: 58 проц. младшего начсостава окончили полковые школы, а 42 проц. были выдвинуты из рядовых. Что было очень важно, старший и средний начсостав, в особенности в звене работников управления бригады, командиров батальонов и рот, являлись участниками Отечественной войны, имели фронтовой опыт. Всего – 37 проц. к общему числу КНС.

Личный состав в основном был кадровым, хорошо обученным. Так, КНС имел 79,5 проц. кадровых командиров и только 20,5 проц. призванных из запаса. Младший начсостав – 71 проц. кадровых, 10 проц. – из запаса, но ранее служивших в Красной Армии, 19 проц. – призыва 1941-1942 гг., при этом они окончили бригадную школу младших командиров.

Рядовой состав состоял: 50 проц. – кадровики, 12 проц. – из запаса, но ранее служивших в Красной Армии, 38 проц. были призыва 1941-1942 гг., прошедшие восьмимесячную подготовку в бригаде.

По национальному признаку личный состав бригады в основном составляли русские и украинцы, в рядовом составе было значительное число казахов.

Таким образом, на фронт выдвигалась кадровая, сколоченная в ходе интенсивной восьмимесячной подготовки, но очень молодая по возрасту личного состава и, главное, ещё не воевавшая стрелковая бригада. В пути следования по железной дороге бригаду в числе нескольких соединений из резерва ВГК спешно перенаправили в Сталинград в связи с резким ухудшением обстановки в этом районе. Одной из первых 124-я бригада прибыла к Сталинграду, под огнём противника переправилась через Волгу на правый берег и 29 августа 1942 года вступила в бой с немецко-фашистскими захватчиками на северной окраине города, у Сталинградского тракторного завода.

Затем, о чём уже было рассказано, последовали пять долгих месяцев непрерывных, жестоких боёв – без отдыха, смены, существенного пополнения, начиная от первого наступления 29-30 августа и до последнего дня участия бригады в контрнаступлении в конце января 1943 года.

Будни великой битвы

Вот картины тех дней, запечатлённые в воспоминаниях участников этой великой битвы.

…Летом нещадно палило солнце. Ни пятнышка тени среди открытых пустырей на окраинах посёлков Спартановка и Рынок. Небо бесцветно. Смотреть на него больно и тревожно. Зимой студёный ветер завивал снежные хлёсткие вихри. И только бесконечные изматывающие бомбёжки, обстрелы, атаки были неизменными.

…Утро начинается с характерной для немцев педантичной точностью. Ровно в семь (хоть часы сверяй) из-за высоты выскакивают два «мессера». С бешеной скоростью на бреющем полёте со страшным воем и треском они проносятся сначала над окопами, потом вдоль редеющих из-за всё новых развалин домов улиц посёлка. Они идут так низко, что иной раз видишь голову лётчика в «фонаре». Их пушки и пулемёты изрыгают на наши головы целый ливень свинцовой смерти. Иногда они забрасывают районы обороны рот и взводов мелкими бомбами.

— Подъём сыграли, – зубоскалят бойцы. – Фриц ждать не любит. Значит, опять «сабантуй».

И «сабантуй» не заставляет себя ждать. Из-за соседней высоты, что над Тракторным заводом, один за другим выплывает девятка двухмоторных «Ю-88». Она идёт на Тракторный – там штаб бригады, всей группы Горохова и наши тылы. За ней – ещё девятка. Эта разворачивается над Мечёткой. Один за другим стальные громадины ложатся на крыло, и каждая высыпает десятки «пилюль» в центнер-два весом. Ревут моторы, свистят и грохочут рвущиеся бомбы. Ад кромешный на земле. Вся земля перепахана воронками. Где тут остаться чему-то живому?! Но бомбёжка только начинается. Ведётся она конвейером. Отбомбившуюся девятку сменяет другая. Иной раз вместо «юнкерсов» появляются «музыканты» – девять-двенадцать одномоторных «хенкелей». Эти пикируют особенно низко. Их бомбы ложатся более точно и потому наносят больше урона, а установленные на хвостах сирены неистово воют. Иногда в воздухе раздаются вдруг хлопки, и клубится чёрный дым. Это раскрылся «чемодан» – большой баллон, наполненный гранатами, которые с невероятным треском засыпают мелкими осколками всю местность.

…С утра и дотемна крутится над головой целый конвейер воздушных хищников. Невдалеке, где-то за Гумраком, у фрицев полевой аэродром. Порожние самолёты быстро загружаются новыми партиями бомб – и опять к нам. Над головами обороняющихся продолжается эта дикая пляска смерти. Плотность огня высока. Всё чаще приходят вести о случаях прямого попадания бомбы в щель, окоп, а то и в блиндаж.

Но вот стервятники скрылись. Из земли сразу выползают люди. Стряхивают с себя комья глины, чертыхаясь, занимают боевые позиции. Жив советский солдат. «Сабантуем» гороховца не удивишь и не испугаешь. Но ураганная бомбёжка чаще всего сменяется методическим артиллерийским огнём или огнём миномётов. В руки наших разведчиков попали немецкие документы, а среди них – карта гороховской обороны. Довольно точно определён весь передний край, многие огневые точки, КП бригад, батальонов и даже подразделений.

…Закончилась бомбёжка. Деловито по пустынной улице идёт боец-связист, торопится проверить повреждения на линии. Оглядывается на тающие день ото дня кварталы домов. Вдруг из-за высоты прилетает одинокий «гостинец» от фрицев. Взрыв – и ещё один дом с шумом и треском теряет крышу, обрушивается и часть стен. Так, с интервалом в несколько минут, по одному снаряду, «долбит» гороховскую оборону немецкая артиллерия. Бывает, что целый день или пока не налетит новая стая воздушных стервятников. Иной раз на высоте, занятой противником, раздаётся отвратительный «поросячий» визг. Тогда в нашу сторону летят целые пачки больших стаканов величиной с доброе ведро и рвутся со страшным грохотом, разбрасывая длинные, словно ножи, осколки. Это работает «ванюша» – немецкий шестиствольный миномёт. Удар его мины настолько силён, что разворачивает по два-три наката.

…Ясная студёная сентябрьская ночь. По небу расстелен ярко-звёздный ковёр. Вдали за Волгой, на левом берегу, в небе видны сполохи от зарева где-то бушующих пожаров. А здесь, на правом берегу, «на передке», неподалёку от немецких окопов, в небо с высот, где расположился противник, то и дело взлетают зелёные ракеты, вытягиваются в нашу сторону разноцветные ниточки трассирующих пуль. Сотнями разных красок освещается фронтовая ночь. Спит солдат, что не на посту, не в дозоре, а кругом остаётся напряжение войны: то зло простучит дежурный пулемёт, то ухнет с надрывом бомба с «ночника», то вдруг с обеих сторон переполошатся миномётчики или артиллеристы – и пошли рвать ночную тишину целыми пачками «гостинцев». Спит передовая, а смерть продолжает летать над ней тут и там. Скоро утро, а значит, жди новый «сабантуй», или атаку, противника…

Вспоминает бывший командир пулемётного взвода 3-го осб, заместитель командира роты Тимерьян Шакирович Валеев: «…Мы потеряли счёт времени, да и нельзя было из-за адского грохота непрерывных артиллерийских выстрелов, бомбёжек и атак понять: утро уже или ещё вечер. Сталинград весь горел, в воздухе господствовала вражеская авиация. …Были мы грязные, вшивые, мыться приходилось очень редко: в землянке подогревали воду и там мылись. …Сначала по прибытии в Сталинград питание было сносным, а потом всё хуже и хуже. Особенно ухудшилось питание, когда нас окружили. Один только пшеничный суп. Утром, в 4 часа, кушали на целый день. Только когда утихнет бой, поздно вечером, снова ели тот же суп.

…На нас, измученных недоеданием, недосыпанием, шли отборные части Гитлера. Шли они во весь рост, выхоленные, самоуверенные и наглые… Мой пулемётный взвод был расположен на левом берегу Сухой Мечётки. Этот берег, изрезанный оврагами, по которым в Мечётку стекали вешние воды, представлял собой такую картину: окопы, блиндажи, пулемётные гнёзда вдоль берега, изрытого бесчисленными разрывами и усыпанного осколками. Весь берег и бугры на нём покрыты выгоревшей от солнца и разрывов снарядов и мин редкой, бурой, колючей травой. И мы – среди всего этого: измученные каждодневными боями, жарой и неважным питанием. Обмундирование на нас задубело от едкого пота и грязи. Нас постоянно мучила жажда: за глоток холодной ключевой воды, казалось, готовы были пойти на всё. Но воду с большим трудом, с потерями доставляли с Волги. Мутную и противную на вкус. От неё несло трупным запахом и нефтью. …От бомбёжек, артобстрелов над нами висели с утра до ночи тучи едкой пыли. Не видно солнца, не видно левого берега. Снайперы врага не давали поднять голову. И так – каждый день, день за днём.

И только ночью немец отдыхал. Тогда и мы отдыхали. Лишь по ночам выползали мы из окопов и блиндажей, за день ещё больше вымученные, не узнавая друг друга, валились на высохшую, колючую траву и дышали прохладным воздухом, если его можно было так назвать, ведь отовсюду разило трупным запахом. Но всё же за целые сутки это было самым приятным моментом, так как весь день мы проводили согнувшись, лёжа за пулемётом. Только ночью до хруста, с наслажденьем расправляли мы затекшие суставы…»

Сильные духом

Общая характеристика обстановки на берегу Волги во многом была в пользу немцев. Враг был многократно сильнее нас по ряду решающих позиций, прежде всего – в танках и самолётах. У него преимущество в манёвренности – моторизованные дивизии и полки, возможность скрытно, беспрепятственно маневрировать своими силами за буграми – все господствующие высоты в руках врага. Из-за особенностей местности наши позиции для немца как на ладони. А мы – словно котята слепые, не видим ничего дальше скатов высот, обращённых в нашу сторону, и местности перед ними.

За противника – опыт блицкрига в Европе. Умение по минутам организовать взаимодействие пехоты, танков, авиации, поддержать наземную атаку всеми видами огня. Его солдаты хорошо обучены, с фронтовым опытом, под огнём держатся умело. Они верят своим командирам и фюреру: ещё немного, дескать, и сбросим русских в Волгу, до которой рукой подать и которая отрезает «иванов» от тылов, баз снабжения, затрудняет до крайности эвакуацию раненых.

Военное превосходство – не главный козырь врага. У немцев главная задача номер один – устрашение. Авиация Рихтгофена в Сталинграде – в первую очередь средство устрашения. Цель невиданной ранее по силе и продолжительности бомбёжки Сталинграда 23 августа 1942 года, вызвавшей гигантский в центре города пожар – огненный смерч, – запугать, сломить боевой дух защитников города. Говоря о непрерывных бомбёжках позиций гороховцев в обороне, В.А. Греков заключает: «Вряд ли каждая немецкая бомба находит цель – 2 ноября всё избито вокруг блиндажа Горохова, изрыта воронками вся Спартановка, но потери сравнительно небольшие – около 160 человек. Бочки, рельсы и воющие устройства под крыльями «Ю-87», листовки с указанием дня и часа бомбёжки – всё, решительно всё применяется для устрашения».

Немцам для своего успеха в Сталинграде надо было подорвать то, в чём мы наиболее сильны, – моральную стойкость, а потом уже нетрудно истреблять, гнать, расстреливать с самолётов в степи или на Волге, пленить. Потому главное для нас – не дать себя запугать.

Суть сталинского приказа № 227 – обращение к солдатскому мужеству. Не всё определяет соотношение сил. Не всё решает количество дивизий, танков, артиллерии. Мало иметь технику: танки, самолёты, орудия, миномёты. К ним нужны навыки владения ими, а ещё – дух того, кто находится в танке, самолёте, при орудии или миномёте.

Всё военно-техническое и прочее превосходство врага надо было перекрывать! Чем? Силой сознания и воли! Не было других значительных источников уравнять, а затем и превозмочь всю ту военную силу, что противник обрушил на Сталинград. Тут главное – убеждённость нашего солдата и воля постоять за эти убеждения. Без идейной убеждённости воля на войне часто не справляется с её тяготами и ужасами. Гороховцы победили в Сталинграде своим непреклонным духом, бесконечной верностью идеалам социалистической Родины, неукротимым стремлением устоять.

Сила духа – это не просто сильная воля бойца на поле боя. Потому что и воля имеет свои пределы, за которыми начинаются нервные срывы, истощение нервной системы, ведущие порой даже самых упорных и испытанных воинов в лучшем случае к изнеможению, в худшем – к истерике, сумасшествию, самоубийству, бегству с поля боя.

Бывший офицер штаба бригады Степан Иванович Чупров в переписке с В.А. Грековым упоминает о случае самоубийства старшего лейтенанта Ивана Букреева, командира взвода разведки. Он был весёлым, жизнерадостным человеком и до службы в бригаде «виды видывал». С.И. Чупров сообщает: «18 октября утром был найден Букреев, застрелился в бане. Бомбёжки, обстрелы, атаки по-разному воздействовали на людей. Мы знали о случаях, когда отдельные бойцы сходили с ума (тяжёлое нервное расстройство случилось с начхимом бригады, он был отправлен для лечения в тыл и больше в бригаду не вернулся. – А.Ш.).

Букреев застрелился, не выдержав напряжения боёв, которые шли уже полтора месяца. Этот боевой товарищ длительное время сражался, отстаивая священный берег Волги вместе с другими. Он тоже мечтал победить. Но утратил веру, находился в подавленном состоянии, высказывал мысль, что нам осталось сопротивляться недолго – немцы имеют подавляющее превосходство и скоро раздавят нас».

Физическое мужество в битве за Сталинград было неотделимо от мужества в сознании. «Как комиссар той поры свидетельствую, – писал В.А. Греков, – в Сталинграде в борьбе против превосходящих сил врага многое зависело от крепости морального духа защитников города-героя. Фашистам удалось в конце концов узкими вклинениями пробиться к Волге – на Тракторном заводе и в Баррикадном районе. Армия Чуйкова оказалась расчленённой на три изолированных участка. Совершенно невозможным стал манёвр силами с одного участка на другой – для взаимопомощи. Рассечённая армия продолжала сражаться как единый монолит. Нашей группе, которой командовал храбрый воин Горохов, пришлось в октябре – ноябре сорок суток сражаться в полной изоляции от частей 62-й армии и дивизий Донского фронта. И это не менее нашего огневого противодействия обескураживало вообще-то неробкого противника».

«Утомлённое солнце…»

…Вот из-за высоты медленно выплывает огромный неуклюжий двухфюзеляжный «Фокке-Вульф-190». «Рама» не спеша проходит над окопами, потом – над посёлками Спартановка и Рынок. Навстречу немцу строчат пулемётчики, стреляют расчёты ПТР, даже стрелки из винтовок. В общем, все, кто может, бьют в его два громадных брюха. Но бесполезно. Самолёт защищён бронёй. «Рама» фотографирует позиции, уточняет результаты бомбёжки, корректирует артиллерийский и миномётный огонь врага, который обрушивается на нас вслед за бомбёжкой. А потом «рама» взмывает на большую высоту. Какие-то пятна, словно облачка шрапнели, остаются за ней по курсу полёта.

— Что за диковина, что ещё выдумал фриц? – удивляются бойцы и ждут очередной каверзы врага.

Облачка быстро растут в размерах, и ветер несёт их в нашу сторону. Через десяток минут наиболее догадливые и глазастые определяют: это листовки. Сотни тысяч их «рама» сбросила за один заход.

Вся земля на позициях бригады и группы Горохова усыпана разноцветными листовками врага. Настоящая пороша листовок. Чего тут только нет: и кучи обещаний, и угрозы, и стихи, и карикатуры, и документы-фальшивки, и обращения изменников Родины. Местами они лежат настолько густыми слоями, что земли не видно в буквальном смысле слова. Сколько можно было взглядом окинуть, берега Волги оказались замусоренными разноцветьем вражеских листовок. Смысл сводился к одному: «Вы обречены, вас никто не может выручить. Спасайте свою жизнь. Прекращайте кровопролитие…»

Вспоминает Николай Григорьевич Леонтьев, дивизион 120 мм миномётов бригады Горохова: «Листовок было по Волге тьма и такое безобразие: нарисовано кольцо, а в кольце мы, и говорится: сдавайтесь, вам выход только через Волгу, а иначе капут. Были и такие: нарисован Сталин с подносом, а на подносе – наш солдат в крови. И говорится: «Сколько ещё нужно русских солдат за Сталинград?» Или ещё, например: «Мы вашему Сталину оденем намордник из немецкой стали», с карикатурой. Или: «Вашу Катюшу любит наш Ванюша. Осенью мы их обвенчаем и на том войну кончаем», «Переходите к нам, только ложки не забудьте» и т.п.

А.И. Щеглов, комвзвода связи 3-го батальона: «…Мы были буквально завалены вражеской пропагандистской продукцией. В нашем третьем батальоне многие участки были сплошь покрыты бумагой – и не в один слой. Сотни тысяч листовок! Уничтожать их было бессмысленно. Как зимой полностью не почистишь снег, так и у нас – не избавиться от геббельсовской продукции. …А чего там только не было: угрозы мощью вражеского оружия, издевательство над советскими символами, Сталиным, «тёплые» слова, призванные тронуть душу солдата, и призывы, призывы, призывы добровольно сдаваться в плен».

Отчаявшись разлагающе повлиять на стойкость рот и батарей группы Горохова, геббельсовские пропагандисты исподволь стали «менять пластинку». Наряду с запугивающими листовками в октябре – ноябре стали заметны потоки других обращений к защитникам приволжских позиций.

На подъёме к монументу строителям коммунизма, у въезда на Волжскую ГЭС со стороны Волгограда, есть старое кладбище. Здесь сражалась стрелковая рота Петра Тимофеевича Кашкина из 2-го стрелкового батальона. Словно вросла в каменную землю, утёсом стояла она здесь с августа до ноября 1942 года. Отчаявшись повлиять на стойкость роты лживыми листовками и запугиванием, геббельсовские пропагандисты перешли к разговорам «на вы». Дескать, доблестные гренадеры Кашкина, мы признаём ваше геройство, но вы всё равно обречены. Кто оценит ваше воинское мужество? Ведь вы обречены: вас захлестнёт петля окруживших немецких дивизий.

А.И. Щеглов: «…Совещание у начальника связи бригады майора Максимова затянулось допоздна. Когда я вышел из его землянки, было уже темно. Волга казалось чёрной. На фронте стояла удивительная тишина, даже немецкие пулемёты молчали. Но что это? Вдруг откуда-то слышна вроде музыка. Я не поверил своим ушам. Но когда мы поднялись на железнодорожную насыпь, вполне ясно различил в ночной мгле популярный довоенный мотив: «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…»

— Фрицы забавляются, – проговорил боец, показавшийся из тени.

Это было что-то новое, необычное. Но быть такого не может, чтобы тут не скрывалось подвоха или провокации со стороны врага… Через час я шёл на передовую, и снова всё повторилось: тишина по всему фронту. Ни ракет, ни очередей дежурных пулемётов. Потом – то самое танго, за ним популярный в довоенные времена «Трот-марш».

Звукоусиливающая станция – это было что-то новое, необычное. Закончится песня или советский марш – и слышится мужской голос, многократно усиленный техникой, который на чистом русском языке говорит:

— Гренадеры, гороховцы! Ваше положение безнадёжно. Мы вам предлагаем почётный плен и сохранение жизни…

Из наших окопов защёлкали беспорядочные выстрелы, потом раздались пулемётные и автоматные очереди. Но вот наступила минутная пауза в этой беспорядочной стрельбе – и снова слышится тот же голос, разносящийся за счёт звукоусиления над всей округой. Теперь он с издёвкой говорит:

— А где ваш батальон Цыбули? Буль-буль, цыбули… Все там будете. Сдавайтесь, пока не поздно!

В ответ дружный огневой шквал с наших позиций на этот раз окончательно заглушил агитатора-провокатора. Но в этих передачах новым было не только мощное звукоусиление, но и то, что враг вёл агитацию, используя конкретный факт: все знали, что первого батальона у нас теперь не было. Никакого «буль-буль», конечно, у фрицев не вышло, батальон дрался героически, своих позиций не оставил и полёг почти полностью. Но издёвка врага задевала и злила сильно».

Проверка на верность

«Вот когда мы прошли проверку на верность Родине, идеалам социализма, – подчёркивал в своих воспоминаниях В.А. Греков. – Вся изощрённость врага была направлена против коммунистов, против того, что вдохновляло людей в социалистических идеалах, призывах и делах Коммунистической партии. Листовки всячески поносили и хаяли всё советское, всё, что вытекало из идеалов коммунизма».

Хитра, коварна была разведка врага, его абверовские спецы. В канун празднования 25-й годовщины Октября «знаток» с документами «рабочего СТЗ» под предлогом принести картофель увёл семь красноармейцев из 2-й роты 2-го батальона через передний край на поле к Латошинке, где ждала засада врага. «Провожатый» – «знаток картофельного поля» вроде бы имел заводскую бронь, был освобождён от призыва в армию. Но выяснилось, что никому из старожилов – местных жителей Рынка – известен он не был. Оказалось, женщины видели его в военной форме, с оружием, нёс котелки от кухни. Так потянулась цепочка к абверовской школе «Вилли».

В 4-м батальоне был разоблачён провокатор, носивший чужую фамилию – Сапожников. Выяснилось, что этот жалкий предатель попал ранее в плен к немцам, согласился стать немецким провокатором, после спецподготовки был заброшен в Горьковскую область. В расположение 124-й бригады он проник по заданию врага для осуществления разведки и подстрекательства к переходу на сторону фрицев.

Тяжёлая военная обстановка, нескончаемое давление врага, его идеологические акции и психологическое давление, диверсии и провокации оказывали воздействие на морально неустойчивую часть личного состава. В бригаде имелись факты измены Родине, переходов на сторону врага. За время боевых действий из 2-го осб в разное время на сторону врага перешли 106 человек. Из них 4 командира среднего звена и 90 человек рядового состава, 13 младших командиров.

Из подразделения политрука Тимошишина перешло на сторону немцев целое отделение. 8 октября из 3-го осб перешли на сторону немцев 42 человека. Большинство этих изменников и предателей Родины были не из старого состава, а из нового пополнения, полученного бригадой из Сталинградского райвоенкомата. В архиве генерала Грекова есть документы военного трибунала бригады, свидетельствующие, в частности, о 15 делах по фактам измены Родине и 9 делах за контрреволюционные выступления.

Жестокая борьба постоянно шла не только на фронте с оружием в руках, но и на идеологическом фронте. В целом врагу не удалось ни запугать, ни сломить гороховцев. Морально-политическое состояние личного состава 124-й стрелковой бригады было здоровым: из пяти с половиной тысяч бойцов и командиров абсолютная, подавляющая часть в тяжелейшее время оставалась верна присяге, долгу и героически сражалась за Родину. Несмотря на крайне тяжёлое положение и превосходство противника в технике, авиации, людях, за весь сталинградский период в 124-й бригаде не было ни одного случая паники.

Командир пулемётного взвода 3-го осб, заместитель командира роты Т.Ш. Валеев писал: «Немцы торжествовали, взяв в окружение нашу бригаду, но нас это не сломило. …Даже мысль никому не пришла, что можно отойти за Волгу. …Ежечасно вокруг совершались подвиги, к которым все так привыкли, что считали всё совершающееся на наших глазах обыденным. …Окружение сплотило бригаду в единую семью, породило массовый героизм. Каждый день, проведённый в окружении, был днём подвигов. Солдаты и офицеры научились при минимальных потерях с нашей стороны находить уязвимые места у врага, использовать их и наносить чувствительные удары. Оборона наша была активной: то уничтожим укреплённый дзот немцев, то добудем ценного «языка». Ночью часто уходили в тыл врага… Наша бригада жила, боролась и надеялась на лучшие времена».