Заметки о положении коммунаров-эмигрантов

460 (иностранцев), арестованных при подавлении Коммуны. 5 месяцев на понтонах. Дело прекращено за отсутствием со­става преступления.

Высажены в Нью-Хейвене, на судне не получали пищи. При освобождении были едва одеты, без денег. Им сказано обратиться соответственно к своим консулам, чтобы выйти из затруднительного положения.

Часть пути из Нью-Хейвена в Лондон прошли пешком.

Написано И. Марксом в начале ноября 1871 г.

Впервые опубликовано на русском

языке в книге «Первый Интернационал

и Парижская Коммуна.

Документы и материалы». М., 1972

Печатается по рукописи Перевод с французского

418 ]

Ф. ЭНГЕЛЬС

О ПОЛОЖЕНИИ В ИТАЛИИ

АВТОРСКАЯ ЗАПИСЬ СООБЩЕНИЯ

НА ЗАСЕДАНИИ ГЕНЕРАЛЬНОГО СОВЕТА

7 НОЯБРЯ 1871 ГОДА «"

Большой интерес представляют новости из Италии; получены письма из ряда итальянских городов, в том числе из Турина, Милана, Равенны и Джирдженти. Они полностью подтвердили огромный успех распространения Товарищества в Италии.

Рабочий класс, по крайней мере в городах, быстро отходит от Мадзини, нападки которого на Интернационал не оказали никакого воздействия на массы ^Бв5. Более того, эти нападки имели один положительный результат: они побудили Гари­бальди не только решительно высказаться в пользу нашего Товарищества, но и в связи с этим пойти на открытый разрыв с Мадзини. В длинном письме, адресованном г-ну Петрони, юристу из Сардинского королевства, который, с тех пор как был избран председателем итальянского рабочего съезда, живет в Риме, Гарибальди выражает свое возмущенно тем, что мадзи-нисты осмелились говорить о нем как о старом глупце, который всегдаделал только то, что его убеждали делать окружавшие еголюди, приспешники и льстецы. Кто же эти приспешники, спрашивает он? Не они ли были его ближайшими соратни­ками, прибывшими вместе с ним из Южной Америки в 1848 г., теми, кого он нашел в Риме в 1849 г., его сподвижниками в 1859 и 1860 гг., теми, кто боролся недавно вместе с ним про­тив пруссаков. А если это так, то он утверждает, что это были люди, чьи имена будут вечно жить в памяти благодарной Ита­лии. Пусть другие попробуют стать такими же приспешниками и льстецами.

«Повторяю, Вы даже неоригинальны, вытаскивая на свет божий «приспешников и льстецов», которые всегда ведут на поводу седовласого

О ПОЛОЖЕНИИ В ИТАЛИИ

младенца из Ниццы. Когда Вы, Петрони, томились в течение 18 лет в тюрь­мах инквизиции, именно членов Вашей секты (мадзинистов) роялисты обвинили в принадлежности к моим приспешникам и последователям. Почитайте-ка весь монархический хлам, в особенности то, что было издано после 1860 г., и там Вы найдете, что Гарибальди был бы хорош, если бы, к несчастью, не находился под влиянием Мадзини и не был бы окру­жен мадзинистами. Все это ложь, и Вы можете спросить тех, кто близко или лично знаком со мной, знают ли они человека, который бы так упорно отстаивал свое мнение, как я, когда сознавал, что был прав. Спросите самого Мадзини, легко ли я давал уговорить себя, когда он пытался склонить меня на безнадежной дело. Спросите Мадзини, не послужило ли началом наших разногласий то, что в 1848 г. я говорил ему: он неправ, сдерживая под любыми предлогами миланскую молодежь, в то время как наша армия сражалась с врагами у Мпнчо. А ведь Мадзини из тех людей, которые никогда не прощают, если кто-либо сомневается в их непогрешимости».

Далее Гарибальди заявляет, что Мадзини в 1860 г. делал все, что было в его силах, чтобы расстроить и сорвать план экспедиции генерала в Сицилию, приведшей к объединению Италии. Затем, когда Мадзини узнал об успехах Гарибальди, он упорно настаивал, чтобы тот провозгласил республику в Италии, что в тех условиях было просто абсурдно и глупо, и, наконец, он * упрекает этого «великого изгнанника, кото­рый, как каждому известно, находится в Италии», в том, что он подло обливал грязью павших в Париже, единственных лю­дей, которые в то время тирании, клеветы, трусости и деграда­ции высоко подняли, даже умирая, священное знамя челове­ческих прав и справедливости.

Он продолжает:

«Вы предаете анафеме Париж, потому что Париж разрушил Вандом-скую колонну и дом Тьера. А видели лп Вы сожженными целые деревни за то, что там укрывались волонтеры или франтиреры? И это было не только во Франции, но и в Ломбардии, и в Венеции. Что касается обли­тых керосином и подожженных дворцов Парижа, то обратитесь к священ­никам, которые в силу своего близкого знакомства с проповедуемым ими адским огнем могут быть хорошими судьями в том, какая разница между огнем керосина и тем огнем, которым австрийцы сжигали дотла деревни в Ломбардии и Венеции, когда эти области были под ярмом людей, застреливших Уго Васси, Чичеруаккьо и его двух сыновей и тысячи других итальянцев, позволивших себе такое кощунство, как требовать свободу для Рима, свободу для Италии.

Когда свет дня рассеет тьму, покрывшую Париж, я надеюсь, Вы, мой друг, будете более терпимы к действиям, вызванным отчаянным положением народа, которым плохо руководили, — как это обычно бывает с народом, позволившим увлечь себя фразеологией доктринеров, — но который в основном-то героически боролся за свои права. Те, кто клевещут на Париж, могут говорить что им угодно: им никогда не удастся доказать, ято эти негодяи и чужестранцы — как они называли нас в Риме в 1849 г. —

* — Гарибальди. Ред,

Ф. ЭНГЕЛЬС

смогли противостоять в течение трех месяцев огромной армии и отстуцить только потому, что это была самая сильная армия Пруссии.

А Интернационал? Зачем нужно было клеветать на Товарищество, почти не зная его? Не явилось ли Товарищество результатом ненормаль­ного общественного положения во всем мире? Общество, где большинство работает, чтобы кое-как существовать, где меньшинство, не трудясь, обманом и силой присваивает большую долю продукта труда боль­шинства, разве такое общество не должно вызывать недовольство и жаж­ду мести у страдающих масс?

Я не хочу, чтобы с Интернационалом случилось то же, что с народом Парижа, чтобы он позволил обманывать себя доктринерам, которые при­ведут его к фанатизму и в конечном счете к тому, что его выставят на посмешище; прежде чем доверять, надо хорошо изучить характер тех людей, которые должны повести по пути моральных и материальных улучшений».

Он снова говорит о Мадзини:

«Мадзини и я оба стары, и но может быть и речи о примирении между нами. Непогрешимые люди умирают, по не идут па уступки. Помириться с Мадзини? Для этого есть только один способ — подчиниться ему, на что я но чувствую себя способным».

И наконец, старый солдат ссылками на свое прошлое дока­зывает, что он всегда был истинным интернационалистом, что он боролся за свободу всегда и везде: сначала в Южной Америке, затем предложил свои услуги римскому папе * (да, даже рим­скому папе, когда тот разыгрывал из себя либерала), затем при Викторе-Эммануиле и, наконец, во Франции при Трошю и Жюле Фавре. И он заканчивает:

«Я и молодежь Италии готовы служить родине бок о бок с вами, мадзинистами, если это будет необходимо».

Это последнее письмо Гарибальди, завершающее ряд пи­сем, в которых он ясно выражал свои симпатии Интернационалу, но воздерживался открыто говорить о Мадзини, имело огромное влияние в Италии и будет способствовать приходу новых сто­ронников под наше знамя.

Было также сообщено, что полный отчет о рабочем съезде в Риме⁵⁶⁶ будет представлен на следующем заседании Совета**.

Напечатано в газете «The Eastern Posta Печатается по тексту газеты

M Ш, 11 ноября 1871 г, _{Шрмд0 е английско10}

• — Пию IX. Рев. ** См, следующую статью. Ред,

[ 421

Ф. ЭНГЕЛЬС