Учреждение государственного совета

Сведения о тайном собрании наиболее видных сановников 25 марта 1801 г., несмотря на сугубо секретный характер их заседа­ния, все-таки просочились за пределы Зимнего дворца и вскоре стали известны иностранным дипломатам. То обстоятельство, что внутриполитические коллизии могли привести к ослаблению роли России в делах Европы, обусловливало особый интерес дипломати­ческого корпуса к этому сюжету и заставляло представителей иностранных дворов в Петербурге приложить все усилия, чтобы сообщить своим правительствам наиболее достоверные сведения. Более всех преуспел в этом прусский посланник Люзи, один из самых осведомленных дипломатов в Петербурге. Получив сведения о тайном совете, Люзи не позднее 1 апреля 1801 г. известил об этом короля Пруссии Фридриха-Вильгельма III: «Проект конституции, имеющей иерархическое основание (Le projet d'une constitution fondee sur une

base hierarchique. — М. С.), который уже был предложен во время восшествия на престол императрицы Екатерины и о котором, как я слышал, заговорили сразу же после перемены царствования, в настоящий момент должен занимать Совет и особенно князя Зубова и графа Палена. Известия, которые я смог получить до сих пор, недостаточно ясны, чтобы говорить о нем со знанием дела, но Ваше величество легко поймет, что из этого произойдет уменьше­ние власти монарха. Меня уверяли, что в следующий понедельник монарх поедет в Сенат, чтобы объявить, что отныне он желает оставить за собой только право помилования. Я полагаю, государь, что не должен опустить одно замечание об организации Совета: ход обсуждения зависит главным образом от союза двух лиц, которых я только что назвал и которые, будучи людьми разных взглядов, могут иметь также противоположные мнения. Впрочем, только время покажет, обоснованно ли это замечание».¹⁸

Известия Люзи вызвали живейший интерес у Фридриха-Виль­гельма. «Я fM°^r только поражаться тем сведениям, которые Вы мне сообщили об истинных тенденциях только что образовавшегося Совета. Если действительно будет поставлен вопрос о совершен­ном изменении формы правления и введении олигархической консти­туции, этот проект, равно обширный и опасный, не сможет испол­ниться без жестокой борьбы, которая способна вызвать еще великие события и повлечь за собой непредвидимые следствия. Я Вам сове­тую, — писал король, — употребить все свое внимание и все Ваше умение, чтобы быть хорошо осведомленным о совещаниях Совета и' принимать их в соображение, насколько это возможно. Ваши первые сведения, кажется, почерпнуты из надежных источников. Заявление, которое император должен сделать в Сенате, уже станет решительным шагом, и, как только эта первая брешь в его власти будет пробита, дело не остановится на этом. Я с нетерпением жду Ваших следующих депеш, чтобы увидеть, как будет развиваться этот новый кризис».¹⁹ Прусскому королю не пришлось долго ждать. Во вторник, 2 апреля, Люзи известил Фридриха-Вильгельма: «Импе­ратор вчера не был в Сенате, как я отметил в своем последнем донесении. Мне неизвестно, чем это может быть вызвано, но, пока мы пребываем в ожидании, выясняется, что стоит вопрос о том, чтобы поручить Сенату уголовное судопроизводство, между тем как император хочет оставить за собой только право помилования». Сведения Люзи подтвердились в тот же день, когда он составил свое донесение: 2 апреля в общем собрании Сената в присутствии Александра были оглашены пять манифестов, и среди них — мани­фест, возвестивший о том, что дела упраздняемой Тайной экспеди­ции передаются Сенату (ПСЗ. I. 19813).

Очевидно, прусский дипломат располагал надежными источни­ками. Вероятно, из них он почерпнул и сведения о проекте консти­туции, о котором шла речь в его переписке с королем. Однако, несмотря на все старания прусского дипломата, ему так и не удалось узнать новые подробности об этом проекте. 5 апреля он известил об этом короля: «Я больше не слышу, чтоб.говорили о проекте новой

конституции, которая, возможно, была только желанием нескольких частных лиц».²¹ «Я получил Вашу депешу от 17 апреля, в которой Вы мне сообщили, — отозвался король, — что проект олигархи­ческого правления, кажется, оставлен или, точнее говоря, первое известие о нем было преувеличено. Может быть, это так, но указы, которые император только что объявил в полном собрании Сената, содержат в себе по крайней мере чувствительное уменьшение власти монарха и, следовательно, первый действительный шаг к конститу-

ции».

Восстановление жалованных грамот дворянству и городам, изъя­тие из непосредственной компетенции монарха дел, связанных с «оскорблением величества», — все это расценивалось в Берлине как уменьшение самодержавной власти Александра, а в любом, даже самом незначительном сокращении прерогатив российского само­держца королю Пруссии уже мерещилась конституция. Между тем, когда прусский посланник в Петербурге писал о проекте конститу­ции, он имел в виду вовсе не манифесты 2 апреля с их^, воображае­мой конституционной направленностью, а вполне реальный документ, в котором речь шла о преобразовании государственного устройства. В самом деле, среди материалов, рассмотренных на тайном совете накануне поездки Александра в Сенат, находился «Проект указа об учреждении нового Совета и „Наказ" оному» (АГС. 1,3). Однако 2 апреля в общем собрании Сената эти документы не упоминались. Это дало основание Люзи заключить, что проект был оставлен. Но в тот самый день, когда Люзи писал свою депешу, в которой он был вынужден признать, что ему не удалось получить достоверных сведений об этом щекотливом деле, царь утвердил своей подписью документ, названный прусским посланником «проектом конститу­ции». Этим документом оказался «Наказ Совету».

Проект определил Совет как орган при императоре «для рас­суждения и уважения дел государственных», составленный из лиц, облеченных доверием монарха и общества. Пределы власти Совета ограничивались законосовещательными функциями: Совет «не имеет никакого действия внешнего, не входит ни в какие распоряжения по части исполнительной», «никаких указов и повелений от себя и имени своего он не издает», «силы другой не имеет, кроме силы соображения». Но свои законосовещательные функции Совет осуще­ствляет в самом широком объеме. В предмет рассуждений Совета входит «все, что принадлежит до государственных постановлений, временных или коренных и непреложных». Под коренными и непре­ложными государственными постановлениями «Наказ» подразумевал такие, «коих предметы суть постоянные и непременные», которые объемлют в себе все времена и узаконяются навеки, как, например, жалованные грамоты дворянству и городам, общие гражданские законы и т. д. «Временные государственные постановления, — разъясняет «Наказ», — суть те, кои определяют какое-либо обстоя­тельство государственное, по существу своему перемене подлежа­щее». К ним относятся постановления, регламентирующие торговые, таможенные, тарифные, строительные и прочие вопросы.

Дела в Совете рассматриваются либо по повелению монарха, либо по предложению одного из членов. Каждый член Совета может предложить «на уважение его всякого рода дело для постановления лучшего, для пресечения какого-либо зла или для отвращения злоупотребления». Однако такое предложение только тогда дово­дится до рассмотрения монарха, если оно одобрено большинством Совета, «не имеющие сего уважения остаются без действия». Таким образом, любое начинание какого-либо члена Совета может высту­пать перед верховной властью только в виде коллективной инициа­тивы большинства этого законосовещательного органа. Когда дело одобрено большинством голосов, сочиняется протокол, в который вносятся мнения, высказанные при обсуждении. На основании прото­кола монарх принимает решение и издает указ. Какое же из этих мнений будет положено в основу указа, всецело зависит от усмотре­ния монарха. Высочайшие указы, изданные на основании протокола, предъявляются в Совет. В Совете составляются две книги, в одну из них вносятся все «коренные и непременные», а в другую — все «временные государственные постановления». Никакое постановле­ние Совета не должно быть вписано в книгу без утверждения его монархом, но и всякое распоряжение монарха, «хотя бы оно и мимо Совета было сделано», должно быть вписано в книгу.

Наряду с повседневными занятиями на Совет возлагалась и осо­бая задача, ему предоставлялось важное право, именно право, а отнюдь не обязанность — таков точный смысл «Наказа» — по своему усмотрению выработать проекты государственных реформ. «Когда Совет найдет нужным привести в ясность коренные поста­новления известной части государственного управления, не прерывая своих прочих упражнений, он может, — гласит «Наказ», — пред­ставить нам о составлении особенной для сего комиссии на известных правилах, и, когда учреждение оной утвердится, Совет будет рас­сматривать дела ее и вносить к нам в предписанном порядке. Сюда войдет комиссия о своде законов и прочие, какие впоследствии учредить признано будет нужным». Члены Совета должны потре­бовать от всех департаментов подробные сведения об их состоянии и представить проекты необходимых улучшений. Вся деятельность Совета, «сего избранного сословия», по терминологии «Наказа», должна сохраняться в глубокой тайне. «Сей „Наказ" имеет храниться в Совете и вне его силы и гласности иметь не должен», — таковы

OQ

заключительные слова проекта.

По словам Люзи, о проекте учреждения Совета «заговорили сразу же» после воцарения Александра,²⁴ и теперь, две недели спустя, «Наказ» был рассмотрен участниками тайного совета, и, как подчеркнул дипломат, этот проект занимал особенно П. А. Зу­бова и П. А. Палена, самых влиятельных лиц того времени.

Участники совещания одобрили «Наказ» и проект указа об учреждении Совета (АГС. 1, 3). 26 марта Совет при высочайшем дворе, безгласное и бездействующее учреждение, доставшееся в наследство от Павла, был упразднен (ПСЗ. I. 19805), а 4 дня спустя последовал указ об образовании нового Совета: «Для рас-

М. М. Сафонов

смотрения дел и постановлений вместо временного при дворе нашем Совета признали мы за благо учредить при нас на особенных пра­вилах Совет непременный, составив его из лиц, доверенностью нашей и общей почтенных...» (ПСЗ. I. 19806). Этими лицами оказались те 12 человек, которые на тайном заседании 25 марта рассмотрели и сам указ об учреждении Совета, и «Наказ» ему. Между тем уже после заседания 25 марта в проект «Наказа» внесли определенные изменения, расширявшие компетенцию Совета во внешнеполитиче­ских и военных делах. Во главе канцелярии был поставлен генерал-прокурор.²⁵ Дополненный проект подготовили к подписи, но Алек­сандр не подписал его.²⁶ Работа над «Наказом» продолжалась, в него внесли новые изменения. Канцелярия Совета из ведения генерал-прокурора теперь перешла в руки Д. П. Трощинского. Заклю­чительная фраза «Наказа», запрещавшая предавать гласности его содержание, была снята.²⁷ Наконец, 5 апреля Александр подписал «Наказ»,²⁸ а 3 дня спустя он был прочтен в Совете «к сведению и достодолжному исполнению» (АГС. 1. 4).²⁹

Учреждение Совета несколько видоизменило организацию само­державной власти. Верховная власть по-прежнему оставалась все­цело и нераздельно в руках монарха, но законодательная деятель­ность царя должна была теперь осуществляться при непосредствен­ном участии законосовещательной коллегии наиболее видных санов­ников. Правда, монарх и теперь не обязан был рассматривать все дела в Совете, он мог, как и раньше, издавать законы, не спрашивая мнения этой коллегии. Но в то же время члены Совета получали право благодаря книгам следить за распоряжениями монарха и де­лать ему коллективные представления «для пресечения какого-либо зла или для отвращения злоупотребления». Вместе с тем советники со своей стороны могли теперь представить на утверждение монарха любой законопроект — для этого было достаточно лишь большинства голосов внутри Совета. Правда, последнее решение оставалось за монархом, но советники получили возможность оказывать определен­ное влияние на это решение. Степень этого влияния во многом могла зависеть от то'го, насколько царь в своих решениях будет руковод­ствоваться мнением Совета, составленного из особ, облеченных доверием монарха и общества, и как часто станет пользоваться правом делать распоряжения «мимо» них. Таким образом, юриди­чески власть императора оставалась неограниченной, но создавались определенные условия для контроля членов Совета за деятельностью самодержавной власти. Вместе с тем у монарха оставалась возмож­ность, действуя по букве «Наказа», в полном объеме осуществлять свою абсолютную власть. Реальная же роль Совета в управлении страной должна была определиться в зависимости от того, как на практике сложатся взаимоотношения членов Совета и монарха.

С первых же дней своего существования Государственный совет приобрел такое значение, что его позиция в значительной степени предопределяла окончательное решение Александра в наиболее важных вопросах внутренней и внешней политики.

Внешнеполитическое положение России в марте 1801 г. было

таково, что вопросы внешней политики поначалу заняли одно из важнейших мест в деятельности Государственного совета. Особен­ной напряженностью отличались русско-английские отношения. В момент образования Совета английский флот находился под Копенгагеном и непосредственно угрожал России. По приказанию Александра Совет 30 марта собрался на чрезвычайное заседание и принял решение отправить в Ревель Палена для того, чтобы вру­чить английскому адмиралу Паркеру декларацию с мирными предло­жениями (АВ. X. 252—254) и организовать оборону балтийского побережья на тот случай, если декларация не достигнет цели (АГС. 2. 1121 —1123). Пален отправился в Ревель, а 7 апреля в Петербург пришло известие о том, что английский флот предпринял бомбар­дировку Копенгагена. Тогда царь решил не вручать Паркеру декла­рацию. В этом смысле был подготовлен рескрипт Палену. Однако 8 апреля Совет единогласно высказался за вручение декларации (АГС. 2. 1123—1127) и Александр был вынужден переменить свое решение. На заседаниях 18, 27 апреля и 2 мая, когда английский флот появился на Балтике и угрожал Ревелю, советники продолжали рассматривать вопросы русско-английских отношений, при этом последующие внешнеполитические шаги Александра были сделаны в точном соответствии с решениями Совета (АГС. 2. 1124—1127). 29 апреля большинство советников высказалось против немедлен­ного снятия эмбарго до того, как английский флот покинет пределы России. Но наиболее «выдающиеся», по аттестации Н. П. Панина, ч.лены Совета братья Зубовы, А. Р. Воронцов и П. В. Завадовский были против (АВ. XI. 143), царь же последовал за мнением большин­ства. Только после того как б мая английский флот покинул рос­сийские воды и Совет единогласно высказался за снятие эмбарго (АГС. 2. 1126—1128), последовал высочайший указ, почти дословно воспроизводивший рекомендации Совета (ПСЗ. I. 19857). Другой важнейшей внешнеполитической проблемой этого времени явился вопрос о присоединении Грузии. 18 января 1801 г. Павел I обнаро­довал манифест о вхождении Грузинского царства в состав России (ПСЗ. I. 19721). После воцарения Александра грузинские послы потребовали, чтобы присоединение было оформлено каким-либо договорным актом. 11 апреля 1801 г. Александр передал этот вопрос на рассмотрение Совета. Советники единодушно высказались за присоединение Грузии. При этом они настаивали на том, чтобы «приведены были в действие намерения. . . Екатерины II, кои имела она, начав в 1796 г. войну персидскую», и грузинский вопрос рас­сматривался бы в тесной связи с планами кампании 1796 г., вдохнови­телем которой был П. А. Зубов, а непосредственным исполнителем — В. А. Зубов (Б. III. 274—276). Совет находил нужным «рассмотреть все предположения того предприятия и, сообразуя с настоящим дел положением, составить из них новый план». В соответствии с этим советники наметили целый ряд конкретных мер (АГС. 2. 1188—1191). Однако Александр, решивший поначалу отказаться от активной внешней политики, считал такую постановку вопроса в корне непра­вильной. Четыре дня спустя генерал-прокурор А. А. Беклешев со-

6- 83

обшил членам Совета «о крайнем отвращении» царя принять Гру­зию в подданство России и поставил этот вопрос на обсуждение вторично. Однако Совет остался при своем мнении и предложил послать главнокомандующего кавказской линией Б. Ф. Кноринга в Грузию для сбора необходимых сведений (АГС. 2. 1191 — 1194). 19 апреля Александр подписал рескрипт Кнорингу, составленный на основе предложений Совета (Б. II. 474). Пока Кноринг собирал сведения, царь передал материалы по грузинским делам А. Р. Ворон­цову и В. П. Кочубею. В докладе 24 июля они категорически выска­зались против присоединения Грузии (АГС. 2. 1200—1207). Между тем через 4 дня Кноринг представил отчет по грузинским делам, в котором высказался за присоединение (Б. II. 476—484). Все эти бумаги были внесены в Совет, и его большинство 8 августа вновь подало голос за присоединение Грузии (АГС. 2. 1196—1199). После заседания В. А. Зубов представил Александру записку, в которой привел новые аргументы в пользу присоединения Грузии, и упрекнул царя в том, что тот не доверяет ему, как Екатерина II (Б. III. 367— 368). Царь ознакомил с запиской Новосильцева и Строганова. Они высказались против нее. Тем не менее 12 сентября, несмотря на неже­лание Александра, был издан манифест о вхождении Грузии в состав России (ПСЗ. I. 20007), написанный рукой П. А. Зубова. ³⁰ В тот же день царь утвердил «Постановление внутреннего в Грузии управле­ния», составленное под руководством екатерининского фаворита. ^3| Образование Государственного совета было воспринято в дворян­ских кругах как создание некоего олигархического органа. «О нем говорят, — писал Локателли, — что он очень походит на Совет покойной императрицы Елизаветы. Между тем стараются придать ему больше власти, чем вытекает из указа об его образовании. Учреждение этого Совета встретило довольно противников в самом сословии сенаторов, которые теперь будут играть совершенно подчи­ненную роль. Вслух говорят о том, что государственное устройство существенно изменено и что это ядро настоящей олигархии. Это вполне возможно, если твердость царствующего императора не поло­жит предел честолюбию господ советников».³² «Постоянный Совет действительно изменил форму государственного устройства, — констатировал Локателли месяц спустя, — глава империи со времени учреждения Совета пользуется неустойчивым влиянием на дела».³³ В том же смысле отозвался о Совете и французский публицист Ш. Массой, один из бывших учителей наследника. «Над ним, — писал Массой Талейрану, имея в виду российского самодержца, — сильно тяготеет влияние, даже господство глав Совета, взятых им большей частью из сферы деятелей последней революции» (РИО. LXX. 167). И действительно, главнейшая роль в Совете принадле­жала П. А. Зубову и П. А. Палену, а после того как 30 марта Пален выехал в Ревель и пробыл там более месяца, влияние братьев Зу­бовых стало преобладающим. Господа Зубовы — «сильнейшая пар­тия тогдашнего времени», — так Г. Р. Державин оценил положение зубовского семейства весной 1801 г. (Д. VI. 773).³⁴ Вскоре состав Совета был несколько изменен. 17 апреля царь назначил в Совет

П. В. Завадовского, а 28 апреля — А. Р. Воронцова.³⁵ «Пришли б.ы в отчаяние, если бы увидели вновь влияние Зубовых и их креатур, которые набросили тень на последние годы царствования Екатерины. Хотят, чтобы императорский Совет был бы составлен из особ чест­ных. . . Вот что побудило императора увеличить свой Совет таким образом, чтобы обеспечить решающее преобладание достойным осо­бам», — так прусский полковник Ле Кок, адъютант Фридриха-Виль­гельма III, прокомментировал новые назначения. ³⁶ Такую же оценку этому дал и Люзи: «. . .стараются увеличить число членов Совета, в которые недавно были приняты граф Завадовский и граф Ворон­цов. . . для того, чтобы уменьшить благодаря этому преобладаю­щее влияние семейства Зубовых, которых боятся и вообще ненавидят. Все эти меры будут, однако, бесполезны, если не найдут также спо­соба помешать влиянию фаворитов, и, кажется, не видят лучшего средства для этого, как увеличить власть Совета в ущерб власти монарха. Это, кажется, самое щекотливое дело может произойти легко благодаря личным свойствам нового монарха, в характере которого, очень чувствительном и прямом, между тем не видно энергии, способной успешно преодолевать препятствия, представля­ющиеся на каждом шагу* когда управляешь великой империей».³⁷ Первое препятствие возникло, как только Александр предпринял попытку проводить в жизнь свою программу решения крестьянского вопроса. Но прежде на политической сцене вновь появились «молодые друзья».

¹ См. подробно: Эйдельман //. Я. Грань веков: Политическая борьба в России. Конец XVIII —начало XIX столетия. М., 1982. С. 176—340.

² Люзи — Фридриху-Вильгельму III, б. д. // Архив ЛОИИ СССР, ф. 113, № 90, л. 9; Стединг — Густаву-Адольфу IV, 14 (26) марта 1801 г.//Ш. II. 311.

³ Локателли — Траутмансдорфу, 15 (27) марта 1801 г.//Ш. II, 310—311.

⁴ См.: П. А. Князь Платон Александрович Зубов//PC. 1876. Т. XVII. С. 710.

⁵ Локателли — Траутмансдорфу, 15 (27) марта 1801 г. // РО ГПБ, ф. 859, к. 24, № 4, л. 2.

⁶ Локателли — Кобенцлю, 15 (27) марта 1801 г. // Там же, л. 58 об.

⁷ Локателли — Траутмансдорфу, 15 (27) марта 1801 г. // Там же, л. 57 об.

⁸ Государственный совет. 1801 — 1901. СПб., 1901. Между с. 38 и 39; ЦГИА СССР, ф. 1146, № 22, л. 3.

⁹ Только Н. А. Зубов 14 марта был назначен обер-шталмейстером (СВ. 1801. 26 марта).

"' Так озаглавлен перебеленный писарской рукой список Александра (Ц1 ИА СССР, ф. 1146, № 22, л. 4). В АГС (1, 3—5) он ошибочно датирован 23 марта и назван автографом царя.

"«Сего числа — записано в КФЖ 25 марта (1801. I. 338—339), —по высочай­шему соизволению. . . был учрежденный при дворе Государственный тайный совет, в ко­тором члены состояли из нижеследующих особ. . .», Далее перечислены лица, упомянутые в списке Александра (Предтеченский А. В. Очерки. С. 143).

¹² ЦГИА СССР, ф. 516, оп. 28/1618, № 88, л. 190. — В КФЖ он ошибочно назван Павлом Крестьяновичем Безаном (1801. I. 339).

¹³ О дате этого заседания см.: Сафонов М. М. Из истории образования Непремен­ного совета // Социально-политическая история СССР. М.; Л., 1974. Ч. 1. С. 152— 153.

¹⁴ Что же касается освобождения священников от телесного наказания, то, после того как 15 апреля участники Совета рассмотрели представленный Синодом доклад, Александр явился 22 мая в Синод (СВ. 1801. 28 мая) и велел прочитать указ по этому предмету (ПСЗ. I. 19885).

¹⁵ С. Р. Воронцов—Н. Н. Новосильцеву, 6 (18) мая 1801 г.//Архив ЛОИИ СССР, ф. 36, № 1255, л. 142.

¹⁶ Люзи — Фридриху-Вильгельму III, б. д. // Там же, к. 1 13, № 90, л. 9.

¹⁷ См. подробно: Эйдельман Н. Я. Грань веков. С. 192—195, 245—246, 286—292.

¹⁸ Люзи — Фридриху-Вильгельму III, не ранее 25 марта (6 апреля) и не позднее I (13) апреля 1801 г.//Архив ЛОИИ СССР, к. 113, № 90, л. 10.

Фридрих-Вильгельм III — Люзи, б. д.//Там же, л. 11.

²⁰ Люзи — Фридриху-Вильгельму III, 2(14) апреля 1801 г.//Там же, л. 14.

²¹ Люзи — Фридриху-Вильгельму III, 5(17) апреля 1801 г.//Там же, л. 16.

²² Фридрих-Вильгельм III - Люзи, 22 апреля (4 мая) 1801 г. // Там же, л. 17.

²³ ЦГИА СССР, ф. 1 148, оп. 1, № 1, л. 1—6 об. — Характеристику рукописи см. по­дробно: Сафонов М. М. Из истории образования Непременного совета. С. 156—157.

²⁴ 20 марта, 5 дней спустя, после того как в Москве получили известие о перево­роте, Д. П. Бутурлин, передавая петербургские новости, писал: «Говорят о том, чтобы образовать Верховный совет» (АВ. XXXII. 297).

²⁵ Процесс переработки проекта отражает рукопись «Наказа» (ЦГИА СССР, ф. 1260,011. 1,№373, л. 1 — 1 1), найденная в бумагах Д. П. Трощинского. См. подробно: Сафонов М. М. Из истории образования Непременного совета. С. 160—161.

²⁶ ЦГАДА, ф. 1278, оп. I, № 9, л. 64—68 об.; Граф Строганов. С. 247—252.

²⁷ О работе над третьей редакцией см.: Сафонов М. М. Из истории образования Непременного совета. С. 161.

²⁸ ЦГИА СССР, ф. 1147, on. 1, № 199, л. 2—7; АГС. 1. XIX—XXIV.

²⁹ В дореволюционной историографии это учреждение фигурировало под различ­ными названиями. Наряду с Непременным (Богданович М. М. История царствования Александра I и России в его время. СПб., 1869. Т. 1. С. 47; Щеглов В. Г. Государ­ственный совет в России, в особенности в царствование императора Александра I. Ярославль, 1892. Т. 1. С. 734) его именовали Государственным (Государствен­ный совет. 1801 — 1901. С. 4—7), Постоянным (Владимиров-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Киев, 1907. С. 252; Корф М. А. Жизнь графа Сперанского. СПб., 1861. Т. 1. С. 91), Новым (Майков П. М. Государственный совет. 1801 — 1901. // Журнал Министерства народного просвещения. 1901. Июль. С. 208), «так называемым Непременным советом» (Латкин В. Н. Учебник истории русского права периода империи (XVIII—XIX ст.). СПб.. 1909. С. 338) и, наконец, просто Советом (Данев-ский П. Н. История образования Государственного совета. СПб., 1859. С. 47; Граф Строганов⁴. С. XIV). Иногда употреблялись одновременно несколько этих названий (Коркунов Н. М. Русское государственное право. СПб., 1893. Т. 2. С. 38; Градов-ский А. Начала русского государственного права. СПб., 1881. Т. II. С. 190). В советской литературе за этим учреждением прочно закрепилось название «Непре­менный совет» (Ерошкин Н. П. 1) История государственных учреждений дореволю­ционной России. М., 1983. С. 143; 2) Крепостническое самодержавие и его полити­ческие институты. М¹., 1981. С. 88; Казанцев С. М. Реформы высших и централь­ных государственных органов Российской империи в начале XIX века: Автореф. дис. . . . канд. юрид. наук. Л., 1981. С. 7; Предтеченский А. В. Очерки. С. 143—145). Только С. Б. Окунь именует это учреждение «так называемым Непременным советом» (Окунь С. Б. История СССР: (Лекции). Часть I. Конец XVIII — начало XIX века. Л., 1974. С. 131 —132). Между тем единственным из рассмотренных Советом доку­ментов, называющим его «непременным», является учредительный указ 30 марта 1801 г. Из текста указа явствует, что определение «непременный» не является именем собственным Совета. Оно употреблено для того, чтобы противопоставить незыблемость вновь учреждаемого Совета неустойчивому положению его предше­ственника. Хотя важнейший документ, определяющий компетенцию, структуру и делопроизводство этого учреждения, озаглавлен «Наказ Совету» и в нем встреча­ется только название «Совет», а в ближайшем окружении Александра, как правило, употреблялось только это название (Граф Строганов. С. 115—117, 5, 33, 34, 38), тем не менее в документации Совета, и прежде всего в журналах его заседаний, обычно употреблялось название «Государственный совет» (ЦГИА СССР, ф. 1146, № 22, л. 5, 8—19 об. и др.). То же самое следует сказать и о таких документах, утвержден­ных царем, как «Форма присяги», «Штат .канцелярии» (АГС. 1. XXIII- XXVII). Запросы, с которыми это учреждение обратилось к различным ведомствам, были сделаны от имени «Государственного совета» (ЦГИА СССР, ф. 1146, № 235, л. 1—38). Указ Александра Сенату 9 апреля 1801 г. начинался словами: «Утвердив

штат канцелярии Государственного совета» (АГС. 1. XXVI-XXVI1). В манифесте о новом образовании Государственного совета 1 января 1810 г. о его предшествен- . нике говорилось: «При вступлении нашем на престол, наименовав его государствен­ным. ..» (ПСЗ. I. 24064).

³⁰ На печатном экземпляре манифеста, сохранившегося в бумагах академика П. Г. Буткова, в 1801 г. правителя канцелярии Б. Ф. Кноринга, Бутков пометил каран­дашом: «Этот'манифест писал князь Платон Александрович Зубов» (Б. III. 341—342).

³¹ На печатном тексте «Постановления», хранившемся в бутковской коллекции, есть карандашная пометка Буткова: «Это постановление писано мною под руковод­ством князя П. А. Зубова, в его кабинете, в доме сестры его Жеребцовой. . .» (Ь. 111.

31°)

³² Локателли — Траутмансдорфу, 25 апреля (7 мая) 1801 г. // РО ГПБ, ф. 859, к. 24, № 4, л. 70 об.—71. — Любопытен отзыв П. Г. Дивова, впоследствии чиновника Министерства иностранных дел: «Учреждение Совета представляло собой нечто вроде парламента и было вызвано общей болезнью века — стремлением к конститу­ции» (Divov P. G. Aperc.u sur le regne dc 1'Empereur Alexandre I // РО ИРЛИ, ф 265 on. 2, № 891, л. 2).

³³ Локателли — Траутмансдорфу, 2 (14) июня 1801 г. // РО ГПБ, ф. 859, к. 24,

^{№ 4}'³Ч;м⁶также: Записки Д. Б. Мертваго // РА. 1867. № 8-9. Стб. 122-123.

³⁵ ЦГИА СССР, ф. 1161, оп. 1, № 1, л. 15, 16. ппым

³⁶ Ле Кок - Фридриху-Вильгельму III, 19 апреля (1 мая) 1801 г. // Архив ЛОИИ

³⁷Люзи — Фридриху-Вильгельму III, 26 апреля (8 мая) 1801 г. // Там же, л. 20.

Глава 3