Политизация и идеологизация 1 страница

ОЛИМПИЙСКИХ ИГР

Ярко выраженная политизация Олимпийских игр проявилась уже на состоявшихся в 1896 г. в Афинах Играх I Олимпиады — как на стадии под­готовки к ним, так и в ходе их проведения. В частности, противоборство тех, кто выступал за прове­дение этих Игр в греческой столице, и тех сил, ко­торые были против этого, привело к серьезному по­литическому кризису в стране и вынудило премьер-министра Трикуписа (одного из активных против­ников Игр-1896 в Афинах) уйти в отставку. В итоге в Греции все было сделано для того, чтобы первые современные Игры Олимпиады, проходившие на родине древнегреческих Олимпийских игр, не толь­ко стали большим спортивным праздником, но и превратились в крупное событие политического ха­рактера, направленное на сплочение греческой на­ции, на восстановление и укрепление в ней чувств национальной гордости, национальной идентич­ности и патриотизма, в значительной степени утра­ченных греками в течение многих столетий инозем­ного владычества — сначала римского, затем турец­кого, а также на демонстрацию на международной арене различных свершений в Греции и ее возмож­ностей. Причем следует отметить, что использован­ные тогда способы и средства достижения Грецией всех этих целей не носили агрессивного характера, не ущемляли прав и интересов представителей других стран, прибывших в Афины на Игры, а естес­твенно вписывались в общую организацию олим­пийских торжеств, в их праздничную атмосферу.

Различного рода акции, ущемлявшие права лю­дей и идущие вразрез с Олимпийской хартией, ста­ли проводиться несколько позднее и со временем становились все более частыми, явными и разнооб­разными по мере возрастания значимости и попу­лярности Олимпийских игр.

На церемонии открытия Игр IV Олимпиады (1908 г.) в Лондоне произошел инцидент, имевший политическую подоплеку. Вот как этот случай описан в книге Валерия Штейнбаха “Оборотная сторона медали”: “Как обычно, во время праздника открытия стадион был украшен флагами стран- участниц, но на сей раз на новом стадионе “Уайт- Сити” организаторы почему-то “забыли” вывесить национальные флаги США и Швеции. А во время торжественного прохождения олимпийцев перед трибуной английского короля Эдуарда VII знаме­носец сборной США Мартин Шеридан, протестуя против забывчивости организаторов, не склонил флаг, как того требовали правила, в знак уважения к главе государства — хозяина Олимпиады. Поз­днее Шеридан заявил, что “этот флаг не склонится ни перед одним королем”. Демарш вызвал возму­щение британцев и скандал в прессе” [151].

Еще один скандал, связанный с британско-американским противостоянием — на этот раз уже во время спортивных соревнований Игр-1908, произо­шел на легкоатлетических состязаниях во время финала в беге на 400 м, где должны были соперни­чать спортсмен из команды Великобритании шот­ландец Уиндхэм Холсуэлл (в предварительном за­беге он установил новый олимпийский рекорд - 48,4 с) и трое бегунов из США — Джон Карпентер, Уильям РоббинсиДжон Тейлор. В ходе финаль­ного забега (на стадионе в Лондоне дистанция в этом виде соревнований олимпийской программы имела только один поворот, а на дорожке тогда не было продольной разметки, которая определяла бы “коридор” для каждого бегуна) американцы приме­нили, мягко говоря, некорректный прием, чтобы помешать британцу победить: Роббинс и Тейлор во время бега постарались оттеснить Холсуэлла от бровки, а тем временем, пока шла эта борьба, Кар­пентер устремился вперед и финишировал первым. Один из британских арбитров заметил нарушение со стороны американцев, а судья на финише объя­вил завершившийся финальный забег недействи­тельным, с чем, понятно, не согласились представи­тели США. Последовал громкий скандал, в итоге Джон Карпентер был дисквалифицирован британ­скими судьями и отстранен от участия во всех ме­роприятиях Игр-1908, результаты финального забе­га были аннулированы и принято решение вновь провести его через два дня, уже разметив для этого беговую дорожку. Однако американцы не согласи­лись с таким решением, и по настоянию главного тренера сборной команды США Джеймса Саллива­на Джон Тейлор и Уильям Роббинс отказались выйти на старт повторного финала. Британский спортсмен Уиндхэм Холсуэлл бежал в одиночестве (уникальный случай!) и, не имея соперников, без труда стал олимпийским чемпионом, преодолев в финале 400-метровую дистанцию за 50,0 с — замет­но медленнее, чем в предварительном забеге. Этот конфликт послужил хорошим уроком для Между­народного олимпийского комитета: если раньше судей на Игры выставляла та страна, чей город яв­лялся их организатором, в дальнейшем МОК изме­нил правила, и судейские бригады стали формиро­ваться из представителей разных стран, чьи спорт­смены участвовали в олимпийских соревнованиях.

Еще в начале XX в. в США (чьи спортсмены в первый период Олимпийских игр достигали наи­больших успехов) четко проявлялось стремление увязать победы американских спортсменов с меж­дународной пропагандой политических и государ­ственных интересов этой страны. Именно поэтому американская пресса в начале XX в. выдвинула идею, противоречащую принципам Олимпийской хартии, о том, что та или иная страна может признаваться победителем Олимпийских игр, и стала популяризировать систему подсчета очков, завоеванных на Играх сборными командами стран, которую МОК отказался признать.

После Первой мировой войны президент МОК Пьер де Кубертен пытался оградить олимпийское движение от влияния политики, отмечая при этом, что политические проблемы не должны перено­ситься в олимпийские залы. Однако немало членов МОК — прежде всего те из них, кто были гражда­нами государств, победивших в Первой мировой войне, упорно настаивали на недопущении на Иг­ры VII Олимпиады 1920 г. стран, развязавших эту войну и проигравших ее — Германии и Австро-Вен­грии (распавшейся после войны на Австрию и Вен­грию), а также государств, которые были их союз­никами. На сессии МОК, состоявшейся в апреле 1919 г. в Лозанне, для Игр-1920, которые ранее на­мечалось проводить в столице Венгрии Будапеште, было определено другое место — Антверпен в Бель­гии. Что же касается приглашения на эти Олим­пийские игры спортсменов разных стран, то МОК, стремясь избежать принятия решений политичес­кого характера, передал это право бельгийским ор­ганизаторам Игр VII Олимпиады. В итоге в число участников Игр-1920 не были допущены команды Германии, Австрии, Венгрии, Болгарии и Турциипо причинам явно политического характера, а спортсменам Германии (по тем же причинам) пришлось пропустить еще и Игры VIII Олимпиады 1924 г. в Париже, и I зимние Олимпийские игры-1924 в Шамони. Лишь в 1928 г. — через 10 лет пос­ле окончания Первой мировой войны — сборная Германии получила возможность вернуться на олимпийские арены, выступив на II зимних Играх в Санкт-Морице и в Играх IX Олимпиады в Ам­стердаме.

Еще более явным и более длительным было иг­норирование Международным олимпийским коми­тетом Советской России, а затем и образовавшего­ся в декабре 1922 г. Союза Советских Социалисти­ческих Республик. Впрочем, в те времена партий­но-государственное руководство СССР отвечало МОК взаимной неприязнью, основанной на идео­логических и политических причинах (подробнее об их противостоянии рассказано в соответствую­щих главах первого тома). Вследствие этого спор­тсмены СССР в течение нескольких десятилетий - вплоть до 1951 г. — не были представлены в меж­дународном олимпийском движении.

Олимпийские игры как сфера использования пропагандистского оружия в нацистской Германии, фашистской Италии и империалистической Японии в 30-е годы XX века.

Одними из наиболее конфликтных в полити­ческом отношении стали Игры XI Олимпиады и 4 зимние Олимпийские игры, состоявшиеся в 1936 г. в Германии. Напомним, что Берлин и Гармиш-Партенкирхен получили, соответственно, пра­во на проведение этих Игр на сессии МОК, прохо­дившей в Барселоне в 1931 г., т.е. еще до того, как к власти в Германии пришли национал-социалисты во главе с Адольфом Гитлером.

В Германии право на проведение Олимпийских игр было воспринято как свидетельство заверше­ния периода международной изоляции этой страны, ставшей следствием развязанной ею Первой мировой войны, и как средство консолидации гер­манской нации, находившейся в состоянии послевоенной депрессии, порожденной поражением в войне и усугубленной тяжелым экономическим кризисом.

Эту ситуацию использовала руководимая Гит­лером Национал-социалистская рабочая партия Германии, которая в основу своей деятельности по­ложила теорию о расовом превосходстве немцев и о некой особой роли арийцев и Германии в миро­вой истории. Одним из самых радикальных прояв­лений нацистской идеологии и практической дея­тельности нацистов стало преследование евреев, которых Гитлер считал основными виновниками поражения Германии в Первой мировой войне и последовавшего за ним тяжелейшего экономичес­кого и политического кризиса, поразившего эту страну в 20-е годы XX в.

До прихода к власти Гитлер, как и многие дру­гие деятели нацистской партии, весьма враждебно относился и к Олимпийским играм, и к идее проведения таких Игр в Германии, считая их чуждыми и противоречащими идеологии партии. Однако после того, как в январе 1933 г. нацистская партия по­бедила на выборах в рейхстаг, а Гитлер стал рейхсканцлером, а в дальнейшем — канцлером и президентом в одном лице, став по сути диктатором Германии, его взгляды на возможность использова­ния Олимпийских игр для пропагандистских нужд возглавляемого им режима претерпели изменения.

Первые признаки этих изменений проявились в марте 1933 г., когда Адольф Гитлер вызвал члена МОК для Германии Теодора Левальда, возглавляв­шего Организационный комитет Игр XI Олимпи­ады в Берлине, и секретаря этого оргкомитета Кар­ла Диема. Они ожидали запрета на подготовку к Олимпийским играм, к тому же опасались за свою судьбу в связи с тем, что, как отмечают некоторые исследователи, Левальд был наполовину евреем, у Диема жена была еврейкой, а в основанной им Высшей школе физического воспитания работали сотрудники еврейской национальности. Однако со­вершенно неожиданно они получили от фюрера указание усилить подготовку к Олимпийским иг­рам 1936 г. и сделать все для того, чтобы провести их на самом высоком уровне.

Причиной подобной трансформации позиции фюрера и других руководителей нацистского режи­ма (произошедшей, как полагают, во многом под влиянием рейхсминистра пропаганды Йозефа Геб­бельса) стало осознание огромных возможностей, появляющихся в связи с проведением Олим­пийских игр в Германии для повышения ее автори­тета в глазах мирового сообщества [216].

Ситуация, сложившаяся в Германии в период подготовки к Играм-1936, как и во время этих Игр, во многом отражала взгляды Адольфа Гитлера на различные сферы общественной жизни, в том чис­ле и на физическое воспитание и спорт, изложен­ные им в книге “Майн Кампф”, написанной в тюрь­ме в 1924 г. В этой книге будущий фюрер уделил довольно большое место физическому воспитанию немцев. Объясняя прошлые неудачи и поражения Германии слишком интеллектуальным характером системы образования и воспитания в стране, Гит­лер отмечал, что “в расово-националистическом го­сударстве школа должна уделять значительно боль­ше внимания физической подготовке. Ни один день не должен проходить без того, чтобы молодые тела учащихся не тренировались, хотя бы по одно­му часу утром и вечером, занимаясь различными видами спорта и гимнастикой”. После прихода к власти Гитлер учредил спортивные встречи нацио­нал-социалистов, которые, отличались расовой из­бирательностью.

В то же время стремление к проведению Игр Олимпиады и IV зимних Олимпийских игр и к их максимальному использованию в политических и пропагандистских целях никак не отразилось на нацистской идеологии, в том числе и на ее антисе­митской направленности, на враждебном отноше­нии национал-социалистов к евреям, включая и спортсменов этой национальности. В нацистской Германии евреев изгоняли из спортивных клубов и сборных команд, запрещали евреям использовать спортивные сооружения, в которых тренировались немцы, появился и запрет на спортивные соревно­вания немцев с евреями и т.п.

Все это привело к тому, что на сессии МОК, состоявшейся в июне 1933 г. в Вене, были остро поставлены вопросы о нарушениях прав евреев в Германии и о возможности бойкота Игр-1936 или их переноса в другую страну.

На состоявшемся летом 1934 г. в Париже меж­дународном антифашистском форуме, собравшем почти 5000 представителей разных структур и направлений спортивного движения из 19 стран, председатель оргкомитета — известный француз­ский писатель Анри Барбюс, обращаясь к людям различных национальностей, возраста, политичес­ких и религиозных убеждений, говорил о необходи­мости вырвать спорт из рук реакции, империализ­ма и фашизма.

Стремясь не допустить бойкота Игр 1936 г. или их переноса в другую страну, представители Герма­нии предоставили МОК письменные гарантии пра­вительства своей страны относительно того, что права спортсменов-евреев не будут ущемлены и что они получат право участвовать в Олимпийских играх. Хотя многие предостерегали руководство МОК о том, что лицемерным обещаниям правив­шего в Германии нацистского режима верить нель­зя, МОК все же удовлетворился гарантиями гер­манских властей, которые по сути никак не повли­яли на реальное положение дел в Германии, где преследование еврейских спортсменов не только не прекратилось, но и усилилось.

Это вызвало бурную реакцию во многих стра­нах, особенно в США, Канаде, Великобритании, Франции, и многочисленные призывы к МОК о пе­ренесении Игр-1936 из Берлина в Барселону (ис­панский город, который в 1931 г. занял второе мес­то при выборах города, которому предоставлялось право принять Игры XI Олимпиады). НОК разных стран, различ­ные МСФ и дру­гие спортивные организации призывали к бойкоту Олимпийских игр 1936 года в случае их проведе­ния в Германии.

В то же время не менее активно действовали и власти нацистской Германии. Постоянные уве­рения в строгой приверженности олимпийским принципам нацисты осуществляли в духе устано­вок Геббельса: “Мы добиваемся не правды, а ре­зультата”, “Ложь, сказанная сто раз, становится правдой” и др. К тому же эта пропагандистская шумиха сопровождалась в Германии невиданной в истории олимпийского спорта широкомасштабной подготовкой к предстоящим Олимпийским играм. В Берлине был сооружен грандиозный стадион (способный принять 100 тыс. зрителей), который и сегодня поражает своей монументальностью. Для олимпийских соревнований по плаванию и прыжкам в воду был построен бассейн (вмещаю­щий 18 тыс. зрителей), равного которому тогда не было в мире. Не меньшее впечатление оказы­вала и Олимпийская деревня, в которой имелось около 100 зданий для проживания спортсменов, участвующих в Играх, 38 столовых с различными разновидностями национальных кухонь, а также спортивные объекты для тренировки атлетов. Под руководством Карла Диема готовились грандиоз­ные мероприятия торжественных церемоний Олимпийских игр и широкая культурная про­грамма.

Все это очень импонировало МОКу и его президенту Анри де Байе-Латуру, который не был склонен обсуждать вопрос о переносе Игр-1936 из Берлина.

Тем не менее, сопротивление прогрессивной ми­ровой общественности и различных демократичес­ких сил в разных странах (особенно в США) проведению Олимпийских игр в Берлине и Гармиш-Партенкирхене было очень велико. Это вынудило МОК создать комиссию по изучению ситуации в Германии, возглавляемую президентом Олимпий­ского комитета США Эйвери Брэндеджем.

После встреч комиссии с германскими прави­тельственными чиновниками, с руководителями Оргкомитета Игр-1936 Теодором Левальдом и Кар­лом Диемом и с некоторыми немецкими евреями Эйвери Брэндедж пришел к выводу об отсутствии дискриминации спортсменов еврейской националь­ности при их подготовке к Олимпийским играм, и в дальнейшем сумел убедить в этом руководство МОК. Однако позднее Теодор Левальд признался американскому консулу в Германии, что лгал, ког­да убеждал Эйвери Брэндеджа и других членов ко­миссии Олимпийского комитета США в этом. Про­сочилась информация и о том, что беседовавшие с

Брэндеджем евреи были предварительно настроены нацистскими чиновниками [226].

Брэндедж не только занял твердую и неп­реклонную позицию в отношении необходимости участия спортсменов США в Олимпийских играх 1936 г., но и стал активно пропагандировать мне­ние, согласно которому вся проблема вокруг Игр в Германии якобы искусственно создана евреями и что “каждый призыв к бойкоту написан евреем или кем-то, кто уступил еврейской пропаганде”. В одном из писем к президенту МОК Анри де Байе-Латуру Эйвери Брэндедж упомянул “еврейское пред­ложение бойкотировать Игры”. И хотя призывы к бойкоту Игр-1936, которые должны были состоять­ся в Германии, исходили и от видных обществен­ных деятелей и представителей различных сфер де­ятельности, не являвшихся евреями, Брэндедж уп­рямо рассматривал оппозицию этим Играм как “за­говор евреев и коммунистов” [226].

Не произвели впечатления на Брэндеджа и ре­зультаты опроса общественного мнения, проведен­ного в США летом 1935 г. Институтом Гэллапа, согласно которому 43 % американцев были сторон­никами бойкота Олимпийских игр в Германии.

Под давлением МОК с улиц Берлина и Гармиш-Партенкирхена были убраны антисемитские лозунги, объявления и указательные таблички. Ког­да в августе 1935 г. в германскую столицу был приглашен почетный президент МОК Пьер де Кубертен, после того, как его ознакомили с состояни­ем спорта в стране и ходом подготовки к Олим­пийским играм-1936, он был так потрясен уви­денным, что выступил по государственному радио Германии с восторженной речью, в которой особо отмечал роль Гитлера “как одного из выдающихся творцов эпохи”. В одном из интервью, опублико­ванном во время проведения Олимпийских игр в Берлине, Кубертен отметил что “эти грандиозные Игры, организованные с силой и дисциплиной Гит­лера, блестяще служат олимпийскому идеалу”.

На сторону противников проведения Игр-1936 в нацистской Германии неожиданно стал член МОК для США Эрнст Ли Дженк. В открытом письме, ад­ресованном президенту МОК Анри де Байе-Латуру и опубликованном 7 ноября 1935 г., он призвал МОК к санкциям в отношении Германии, постоян­но нарушающей Олимпийскую хартию и не сдер­живающей своих обещаний, и призвал Байе-Латура “...занять место в истории Олимпийских игр рядом с Кубертеном, а не с Гитлером”. Анри де Байе-Латур был рассержен, и на следующей сессии МОК Эрнст Ли Дженк был выведен из состава МОК, а его место в МОК занял в 1936 г. Эйвери Брэндедж.

После возвращения Брэндеджа из Германии возглавляемый им Олимпийский комитет США единогласно принял решение об участии американских спортсменов в Олимпийских играх-1936. Это решение было поддержано Национальной уни­верситетской атлетической ассоциацией, а затем и Любительским атлетическим союзом США, члены которого были не так единодушны. Но активная позиция Брэндеджа, настаивавшего на отделении спорта от политики, и здесь оказала решающее вли­яние.

Это решение ощутимо повлияло и на спортив­ные организации других стран, которые также от­казались от идеи бойкота Игр в Германии. В то же время немало антифашистски настроенных спор­тсменов, среди которых были не только евреи, от­казались от участия в Играх-1936, проводимых в нацистской Германии, и предпочли Народную Олимпиаду — альтернативные игры в Барселоне, которые, однако, не состоялись из-за фашистского мятежа в Испании и развернувшейся в этой стране гражданской войны.

В Берлине во время проведения Игр XI Олим­пиады в оформлении города и различных его зда­ний доминировали нацистские символы, в особенности свастика, встречавшаяся там чаще, чем олим­пийские эмблемы.

Милитаристский характер этих Игр проявился в огромных количествах солдат в форме, которые находились на всех олимпийских спортивных объектах, выстроились вдоль маршрута факельной эс­тафеты олимпийского огня, на церемонии откры­тия Игр XI Олимпиады, вдоль трассы марафонско­го бега легкоатлетов.

Для разжигания шовинистических настроений во время Игр-1936 немало сделала пресса Герма­нии и немецкие радиокомментаторы, многие из ко­торых вели репортажи об олимпийских спортив­ных соревнованиях, используя лексикон военных корреспондентов: “Германия! Германия! Германия! Победа! Большая битва... Германия сильнее!... Пять побед в один день... Решающая победа...”, — эти и им подобные многократно повторяемые патетичес­кие словесные штампы создавали специфику ат­мосферы тех Игр.

Одновременно власти нацистской Германии де­лали все возможное, чтобы убедить международную общественность в своем миролюбии и демократич­ности. Не случайно на период Игр-1936 в Германии действовала, как образно заметил один из исследо­вателей, “временная дисквалификация” одной из составных частей национал-социалистической идео­логии. Когда расистски настроенный редактор одной из немецких газет позволил себе насмешку над темнокожими американскими спортсменами, он по­лучил выговор от министерства [263].

Символичным (а по сути явно пропагандист­ским жестом) оказалось вручение оливковой ветви Гитлеру знаменитым греческим легкоатлетом чемпионом Игр I Олимпиады (1896 г.) в марафон­ском беге Спиридоном Луисом, специально для этого приглашенным в Берлин.

Игры XI Олимпиады 1936 г. в Берлине ознаме­новались успехами нацистской пропаганды, сумев­шей во многом отвлечь внимание мировой общес­твенности от неприглядной сущности идеологии германского национал-социализма. Величественные спортивные сооружения, прекрасная организация Игр, их четкое проведение, разностороннее инфор­мационное обеспечение и разнообразная культурная программа превратили Игры-1936 в событие, неви­данное в истории современных Олимпийских игр. Все это, как и яркое факельное шествие, и церемо­ния зажжения олимпийского огня, и пышные теат­ральные представления на открытии Игр, и спек­такли Берлинской оперы, и ошеломляющее собра­ние произведений искусства и архитектуры антич­ности, и торжественные приемы и встречи были призваны произвести на мир впечатление великоле­пия Игр и процветания Германии. На этом фоне от­кровенно милитаристский характер ряда мероприя­тий, огромное количество людей в военной форме, наличие свастики на улицах города и спортивных объектах выглядело как фон грандиозного спортив­ного и культурного события. Роль Гитлера и других нацистских лидеров была искусственно минимизи­рована. Поэтому большинство из нескольких тысяч гостей Игр XI Олимпиады покидали Берлин с чув­ством, что национал-социализм не столь страшен, как они думали до посещения Игр [255].

Позитивно оценивал организацию Игр, прове­денных в Берлине, Эйвери Брэндедж. Использование олимпийского спорта для про­паганды нацистской идеологии и политики гитле­ровской Германии проникло в то время как в литературу, так и в искусство. Пожалуй, наиболее пока­зательным в этом отношении стал посвященный Олимпийским играм 1936 г. в Германии фильм “Олимпия”, который создала немецкий кинорежис­сер Лени Рифеншталь.

Она родилась в 1902 г. в богатой семье. Уже в пятилетием возрасте Лени поступила в плаватель­ный клуб, затем — в гимнастический клуб, занима­лась катанием на коньках. Среди ее увлечений бы­ли балет, игра на фортепиано, танцы, теннис. Стремление к сцене воплотилось в профессиональ­ные занятия балетом под руководством эмигриро­вавшей из России петербургской балерины Евге­нии Эдуардовой. В 21 год Лени начала профессио­нальную карьеру в балете, которая, к сожалению, оказалась непродолжительной из-за травмы.

Со временем танцовщица Лени Рифеншталь становится актрисой — и в 1925—1929 гг. снимает­ся в главных ролях в нескольких фильмах. Первой ее актерской работой в кино стала роль в вышед­шем на экраны в 1925 г. фильме “Путь к силе и ра­дости” — о современной физической культуре.

Знакомства с известными режиссерами, актера­ми, сценаристами и литераторами (в том числе со знаменитым немецким писателем Эрихом Марией Ремарком), увлечение спортом и посещение в 1928 г. II зимних Олимпийских игр, проходивших в швейцарском Санкт-Морице, расширили круг ин­тересов Лени Рифеншталь. Ее увлекает работа ре­жиссеров и сценаристов, она мечтает о создании собственного фильма.

Режиссерский дебют Рифеншталь — созданный в 1932 г. фильм “Голубой свет” сразу принес ей из­вестность и имел успех у зрителей не только в Гер­мании, но и в Австрии и Англии, был отмечен се­ребряной медалью на конкурсе в Вене.

В 1932 г. Рифеншталь познакомилась с Гитле­ром, а в 1933 г. она приняла его предложение снять фильм о V съезде Национал-социалистской ра­бочей партии Германии. С этого началось сотруд­ничество режиссера Лени Рифеншталь с НСДАП, приведшее в 1935 г. к созданию документально-ху­дожественного фильма “Триумф воли”, ярко отра­зившего взгляды и достижения национал-социалис­тов. За этот фильм она была удостоена в Германии кинопремии за 1934—1935 гг., отмечена премией за лучший иностранный документальный фильм на конкурсе в Венеции в 1935 г. и золотой медалью на Всемирной выставке в Париже в 1937 г.

Вершиной режиссерской карьеры Лени Рифен­шталь стал полнометражный документальный фильм “Олимпия”, посвященный проходившим в Берлине Играм XI Олимпиады. Работу над ним Ле­ни начала в мае 1936 г. после серьезной предвари­тельной подготовки, включавшей сотрудничество с крупным знатоком олимпийского движения и од­ной из ключевых фигур Оргкомитета Игр-1936 в Берлине Карлом Диемом, посещение IV зимних Олимпийских игр-1936 в Гармиш-Партенкирхене. К работе над фильмом, в которой участвовали около 170 человек, были привлечены наиболее известные и талантливые кинооператоры, привнесшие немало различных технических приемов и новаций, что сде­лало “Олимпию” ярким проявлением не только ре­жиссерского, но и операторского искусства.

Содержание этого яркого и зрелищного фильма носило пропагандистский характер. Показательной является, например, факельная эстафета олимпий­ского огня. Лишь географическая карта давала ин­формацию о важнейших промежуточных пунктах, через которые проходил маршрут олимпийского ог­ня из греческой Олимпии до Берлина протяжен­ностью 3075 км в руках трех тысяч факелоносцев: София, Белград, Будапешт, Вена, Прага... Нацио­нальные флаги, установленные на карте, иллюстри­ровали хронологию событий. Как силуэты, приоб­ретающие очертания словно в тумане, лишь на мгновения появлялись на экране столицы госу­дарств, через которые проходил путь факельной эс­тафеты. Но как только несшие огонь бегуны дос­тигли границы Рейха, Лени Рифеншталь из надпи­си “Германия” создает символ-крест, вкладывая та­ким образом в этот кадр смысл национал-социалис­тической политики. В овал изображения олимпий­ского стадиона в Берлине, показанного с высоты птичьего полета, Рифеншталь вмонтировала звуча­щий олимпийский колокол, в конце концов перехо­дящий в профиль Гитлера. Последовательность кадров сделана такой, что, во-первых, Германия изображается как единая территория; во-вторых, на ней — в образе стадиона — есть отдельное место для народа; в-третьих, в звучании колокола слы­шится символический идеализированный жизнен­ный принцип; в-четвертых, вдохновителем этих идей является фюрер. “Как абсолютно точный признак национал-социалистской Германии под­черкивается с помощью этой техники съемок филь­ма единство четырех составных компонентов госу­дарства” [300].

Путем манипуляций режиссер переставила ко­манды стран, проходивших по стадиону во время парада на открытии Игр XI Олимпиады, так, чтобы создалось впечатление, что все они приветствуют зрителей нацистским приветствием — выбрасыва­нием руки в сторону трибуны. Искажение некото­рых событий церемонии открытия Игр коснулось в фильме и музыки, под которую команды стран шли на параде. Рифеншталь использовала торжествен­ный военный марш как звуковое сопровождение изображения лишь при показе команды Германии, а команды всех остальных стран шли в фильме под звуки легкой народной музыки [300].

Через фильм “Олимпия” его создателями была умело проведена мысль о том, что олимпийская идея по сути является милитаристской. К тому же каждый вид олимпийских соревнований Игр-1936 комментировался в этом фильме с использованием таких терминов, как “бороться”, “победить”. Виды спорта, которые подходили для этого, увязывались в фильме с чертами “нордической расы” и ее преи­муществами, превращаются в символ “германской империи” [264].