Глава первая. ЛЕНИНГРАД: БЛОКАДА 2 страница
7. Ветер, немножечко шел снег, морозно. Утром две котлетки из брюквенных и картофельных очисток. Эти котлеты будут называться «лепешки №1», вместо кофе полторы чашки какао, 1 печенина и хлеб с маслом. На обед рассольник, 2 косточки, 2 кусочка печенки, по 3 с четвертью блинка. Я выпила чашку чая и 3 чашки воды. Вечером столовая ложка пшенной каши, чай с вином. Был Александр Михайлович и рассказывал про Иисуса Христа. Было так празднично, потому что по-старому сегодня Рождество, зажигали елку.
9. Морозно, ясно, солнечно, тихо. Утром по столовой ложке мучной каши. У меня выступила на лице и груди сыпь, папа мерил температуру, было 36,3, а мама хотела вызвать доктора. В обед грибной суп с последними белыми макаронами и кости. Вечером 4 ст. ложки мучной каши, чай с вином.
10. Я не вставала, был доктор. Мороз, ясно и тихо. Не помню, что ели, т. к. записывала за 10, 11, 12-го числа.
13. Мороз, ясно, тихо. Я встала. На завтрак жидкий суп с лапшой. Выменяла у бабиньки за 3 кусочка сахара кусок хлеба. Играла на пианино, вытирала пыль. Обед: суп с картошкой и пшенкой, кости. Вечером по две ст. ложки жареной картошки, 1 бублик. Зажигали елку. Так празднично потому, что по-старому Новый год. Дядя Саша пришел пешком и остался ночевать. От половины седьмого до семи часов дали электричество.
16. Сегодня у бабиньки день рожденья, ей 79 лет. На завтрак кофе с молоком, суп с лапшой. Я подарила полторы печенины, 2 кусочка сахара, 1 фисташку. Мама сахар, папа картошку, а Геля ничего. В обед, суп с корешками и 3 уполовника манной каши. На ужин жирный суп с лапшой, бабинька дала всем: сухарик и четверть конфетки, еще мама достала булку, и поэтому было по куску хлеба и по куску булки. Снег, тихо, нехолодно.
17. На завтрак суп с лапшой. Пропала Кимка, говорят, что издохла. В обед борщ, кости, одна лепешка № 1.
Геля ездил на Каменку, привез костей и немного брюквенных очисток. Маленький ветер, ясно, прохладно. На ужин суп с лапшой. Мама ушла в школу дежурить.
19. На завтрак 2 кости и 1 лепешка №1. В обед суп с гречневой крупой, маме отлили. Я ходила в школу за маминым обедом. Была учительница. Вечером кости. Умер дядя Федя. Мама привезла из города: папе 200 гр хлеба, мне и Геле по маленькому кусочку шоколада, простыню, полотенце, два куска клея. Мороз, тихо, ясно. Разобрали елку.
20. Мороз, солнце, ясно, ветерок. На завтрак чуть-чуть жидкого супа с лапшой. Мама принесла из школы для папы банку каши. У папы ночью был обморок. Я ходила в школу за обедом. На обед 3 вареных картошки, суп с рисом. Т. Анфиса продала пол-литра молока. На ужин ст. ложка гречневой каши, бутерброд с сыром и маслом, другой кусок так.
23. Мороз, ясно, тихо. Завтрак: ст. ложка жареной картошки с мясом, кофе с молоком. Аннушка стирает и поэтому с утра топится плита. Была Зира. На обед кислые щи, кости, 2 ст. ложки овсяной каши с половиной сардельки. Ужин: ст. ложка пшеничной каши. Мама дала Геле облизать ложку, а там оставалась каша. Я попросила первая облизать ложку, а мама дала Геле. Папа чувствует себя хорошо. К вечеру у меня болела голова.
Тане было всего девять лет, когда на её глазах начала умирать от блокадного голода семья Рудыковских, а сама она взялась за дневник.
Она дожила до наших дней в том самом доме, где голодная смерть пощадила её в блокаду. И сама показала нам пожелтевшие фотографии и бесценные, бережно хранимые тетради.
Фото на странице - из архива Т. Григоровой - Рудыковской.
24. Мороз, ветер, ясно. Завтрак: 3 ст. ложки пшеничной каши, кофе с молоком, хлеб с маслом. Геля ездил на Каменку и ничего не привез. В обед грибной суп с лапшой, пол уполовника гречневой каши. Прибавили ХЛЕБА!!! Служащим 300 гр, детям и иждивенцам 250 гр, рабочим 400 гр! Папа чувствует себя хорошо. Я ходила к Зире. Ужин: ст. ложка запеканки из очисток, кусок хлеба с маслом, другой с двумя кусочками сыра. После чая мама месила тесто.
25. Сегодня у мамы, меня и бабиньки именины. Мама подарила кусок пиленого сахара, бабинька печенину и кусочек сахара, папа кусок хлеба с маслом, на котором лежало 4 кусочка сахара и ягоды из-под наливки (иначе – торт). Геля 4 простых карандаша. На завтрак 4 оладьи, кусок хлеба с маслом, кофе с молоком. Папа вставал с нами завтракать, обедать и снова ложился. На обед 4 пирожка с рисом, рассольник, 3 уткиных косточки с чуть мяском, 3 половника киселя. Мороз, ветер, ясно, солнце. Вечером папа встал, играл на пианино, а мы танцевали, потом все вместе ужинали. Ужин: 3 ст. ложки винегрета, 1 сушка, 1 чайная ложка вина. (...)
ФЕВРАЛЬ 1942 год
2. Мама в 7 часов утра ушла в магазин и пришла полдесятого, принесла 900 гр сахарного песку. На завтрак по тарелке мучного супа, 2 лепешки № 1, с хлебом. (На завтрак и ужин мы едим супы из столовой без разных корешков, а просто вода и засыпка, уже готовый, только подогреть. На обед мы готовим дома, с корешками.) Мама потеряла свою хлебную карточку, но не всю, а часть. Она уходила опять на Муринский за папиными карточками и не достала, так обидно. На обед грибной суп с хлебом. Мамочка пришла в 9 ч. вечера, принесла хлеб. Была Мария Васильевна, учительница из школы. Слабый ветер, пасмурно, изредка снег. Ужин одна картошина, полсвеклы, хлеб.
3. На завтрак чуть-чуть жареного мяса с лапшой. Мама опять пошла на Муринский за карточками в 11-м часу утра. Когда она доставала капусту для щей, она дала Геле и мне немного капусты, а когда после кофе вышла на кухню, то я слышала, как мама его ругала, наверно, он полез таскать капусту. Я сама дала себе слово 25 января, что не буду таскать, и с тех пор ничего не брала. На обед щи кислые, две кости.
Самое щемящее в Танином дневнике - даже не смерти родных. A то, что они перечисляются среди строк блокадного меню: близость гибели и подспудной жажды жизни...
Продуктовые карточки – центр блокадной вселенной. Почти неминуемая смерть, медленное восхождение на эшафот - лишиться (по нелепой случайности, недогляду или чужому умыслу) этих листочков бумаги. Так, как лишилась их однажды и мама Тани.
Фото на странице - из архива Т. Григоровой-Рудыковской
6. Мама ушла в 3 часа ночи в магазин в очередь. Геля ходил ее сменить в 9 ч утра, по не смог, его не пустили, а мама была уже в дверях. На завтрак суп горох. В восьмом часу утра пришел Александр Михайлович, он стучал, а мы подумали, что это мама, а она пришла домой в 11 ч, принесла сливочного масла и хлеба. Приходил Лукич, это сын извозчика Луки. В обед суп с клецками (клецки из ржаной муки, так просто, вода и мука, вот и тесто). Клецки мы выловили и ели отдельно со сливочным маслом, 1 кусок хлеба тоже с маслом. Ясно, солнце, тихо, мороз. На ужин 4 картошины, кусок хлеба с маслом. Я каждый вечер ставлю самовар, а Геля ставит утром. УМЕР Юзик в 5 ч утра, сегодня.
7. На завтрак суп горох, только протертый, получилось как бульон. Хлеб пока с маслом, как будет без масла, запишу. Пасмурно, ветер, не холодно, запорошило снегом. Папа чувствует себя прекрасно, вчера перед обедом обошел все комнаты. Стал немножко ходить. На обед суп с пшеничной крупой (густой). Геля после обеда мыл ноги. На ужин ничего, только хлеб с маслом.
8. Воскресенье. На завтрак суп с белой лапшой, вместо кофе – какао. Мама хватилась подсолнечного масла, а там вода. Оказалось, Геля выпил масло и налил воды. В половине десятого утра папе было худо, он был близко от обморока. Говорил, что больно очень живот. Я, мама и Геля довезли его в кресле до столовой печки, а оттуда кое-как довели до сундука, где он лежал. На обед суп с рисом (густой), вареная свекла с двумя маленькими тефтельками. Геля уехал на Сытный рынок, но не на самый рынок, а к дяде Феде за радио, в 11 ч утра. А приехал в 7-м часу. Пасмурно, снег, ветерок, холодно. На ужин хлеб с маслом, все.
Дальше начинаю другой дневник.
ТЕТРАДЬ №2,1942 год
4. Папа не встает с восьмого числа. На завтрак студень из клея (не знаю из какого). К обеду встал папа. В обед суп с клецками (жидкий), клецки выловили из супа и ели отдельно с маслом, мне 3- чайные ложки киселя, Геле – 4, остальное мама разделила бабиньке, папе и себе. Нам с Гелей дали меньше, т. к. бабинька видела, как Геля таскал кисель. Пасмурно, холодно, тихо. Папа опять стал вставать с нами кушать. На ужин немного такого же студня из клея, как утром. Бабинька ходила к Дарье Андреевне. Приходила т. Анфиса сказать, что увели Нэльку (ее собаку).
11. Завтрак: 4 ст. ложки жидкой каши из ржаной муки, а папе пол черной миски. Бабиньке, когда супы на завтрак, ей не дают, а сегодня была каша, и ей не дали. ПРИБАВИЛИ ХЛЕБА!!! Иждивенцам 300 гр, служащим 400 гр, детям 300 гр. Мы будем получать 1 кг 600 гр хлеба. К обеду папа не вставал, т. к. ему утром было худо. Обед: суп с пшенной крупой. Теперь, пока мама стала брать из школы, в столовой, а мы дома подбавляем немного корешков и зелени, получается довольно хороший суп, мама кладет масла. Ясно, солнце, ветер, снег, к вечеру ветер стал слабее, а утром сильный-сильный был. Мама ходила в Шувалово за хлебом, ушла в шестом часу, а пришла в десятом. Хлеб принесла. У меня пропал кусок хлеба и кусочек сахара. Ужин: ничего.
20. Завтрак: 2 ст. в. жареной лапши. Геля заводил часы. Мороз, туманно, пасмурно, к вечеру оттаяли окна. Мама дежурила в детдоме с 2 часов до 8 часов. Обед: суп с гречневой крупой, без корешков, только пол-луковки каждому (густой). Бабинька мыла меня всю, я сидела в тазу. Ужин: 2 ст. в. жареной лапши. Геля в магазине достал сухой картошки, он влез без очереди.
21. Завтрак: студень из клея, бабиньке немного лапши, потому что она не ест студня. Мороз, ясно, тихо, солнце. Геля достал в кооперативе мяса. Мама опять с 2 до 8 дежурит в детдоме. Обед: грибной суп с рисом (густой). Я вчера целый час играла на пианино. Бабинька вымыла Гелю. К вечеру сильный холодный и резкий ветер. Сегодня я опять целый час играла на пианино. Ужин: 3 ст. в. ячневой каши.
22. Завтрак: немного гречневой каши. Мама ушла к 8 часам в школу на дежурство, Геля в кооператив. Мороз, ясно, солнце, утром был ветер, потом не было. Геля принес пшена, перловой и сливочного масла. Мама должна была прийти в 2 ч, а пришла в 4 ч, задержалась. Обед: горох. Геля расплакался, что его обделили хлебом и супом, хотя мама дала ему добавочно 2 куска хлеба и пол уполовника супу. Мыли папу, вымыли голову и до пояса. Ужин: 3 ст. в. вареной сушеной картошки с кусочком масла, кусок хлеба с маслом. Мама к 8 ч вечера опять ушла в детдом дежурить. Я выходила принести ящик.
25. Мама пришла в девятом часу. Завтрак: жидкий горох, хлеб с маслом. Я ходила в магазин и сказала Геле, что там какао, он пошел и получил. Мама дежурила в детдоме. Обед: щи, маленькая котлетка. Мороз, ветерок, ясно, солнце. Приходила Аннушка. Была т. Анфиса. Ужин: мне и Геле по две с половиной ст. в. гороховой каши, облитой луком жареным и на постном масле, жирно и вкусно, папе и маме по 3 ст. в. гречневой каши тоже в масле с луком, а бабинька свою порцию каши отдала маме, хлеб без масла, у нас кончается сахар.
26. Завтрак: немного гречневой каши, хлеб с маслом. Достали в кооперативе мяса и гороху. Мороз, ветерок, ясно, солнце. Папа весь день не вставал. Он перестал уже выходить к ужину и завтраку, а вчера последний раз вышел обедать.
Обед: суп с перловой крупой (густой), 1 тефтелька и пол ст. ложки свеклы. Аннушка стирала у нас, ей дали щей, кусок хлеба с горчицей, чай, а бабинька своих 2 куска хлеба, кружку кофе. Мама с 8 вечера до 8 ч утра дежурит в детдоме. Ужин 3 ст. л. пшенной каши, хлеб с маслом. Мама вымыла себе ноги. Я поставила на чулок заплатку, ничего, хорошо получилось.
27. В 40 минут девятого утра УМЕР ПАПА. Геля ходил за Савиной (это наш знакомый доктор), она пришла, но папа уже умер. Когда мама пришла с дежурства, она сразу пошла к папе. Целовала и ласкала его, он сделал попытку улыбнуться, но не смог, а из глаз покатились слезы.
Завтрак: горох (жидкий), пол ст. в. пшенной каши (ее мама оставляла папе), хлеб с маслом. Бабинька ни супу, ни каши не ела. Достали в кооперативе сахар и вместо сахара кофе. Мороз, ясно, солнце, ветер с метелью. Обед: суп с гречневой крупой, без корешков, только лук и чуть-чуть зелени. Геля ходил к Алеше Лукичу, а он эвакуировался. К вечеру Геля собрался в Шувалово, зачем, не знаю, а пришел и сказал, что в Шувалово не ходил, а зашел в наш магазин и достал кило двести клюквы и хлеб. У нас спилили нашу березу, но мы макушку её всё-таки отняли. Ужин: пшенная каша, хлеб с маслом.
МАРТ 1942 год
1. Я лежала, болел бок и была рвота.
2. Я встала, но была слаба и не могла записывать. Помню, что была Кузнецова Нина.
4. Завтрак жареная лапша. Мороз, солнце, ветер. Мама и Геля после обеда спилили две березы. Обед: брюквенный суп, 1 сарделька. Ночью мама дежурит в детдоме. В школе заболели все учителя, и потому работы много, осталось только 2 или 3 учителя и мама. Ужин: хлеб с маслом. Всё.
5. Завтрак: котлета (очень вкусная). Мороз, -27, жесткий ветер, но не сильный, ясно, солнце. Я ходила в кооператив, и мы достали мясо. Обед: суп с лапшой. Маме никуда не надо было идти, и она была дома, так хорошо, когда мы все вместе. Ужин: пшенная каша с маслом.
Дневник Юры Рябинкина
Юра Рябинкин, живший в Ленинграде с мамой и сестрой, боролся не только с блокадными обстоятельствами, пришедшимися на долю всех, он боролся ещё и с самим собой, со своей совестью, вынужденный делить крохи хлеба с самыми близкими, и честно записывал эти трагические переживания в свою синюю тетрадку в матерчатой обложке.
Младшая (моложе на 8 лет) сестра Юры Ира была разыскана ещё в прошлом веке Даниилом Граниным и Алесем Адамовичем, напечатавшими отрывки из дневника её брата в своей «Блокадной книге»; удалось поговорить с ней и нам, уже в 2015 году. Ирина Ивановна, 45 лет проработавшая учительницей русского и литературы в школе, помнит, как мама – с уже замутнённым дистрофией сознанием – упаковывает чемодан: Рябинкиным наконец дали возможность эвакуироваться. Но Юре не суждено было уехать из Ленинграда, он остался дома.
Ирина Ивановна помнит, каким видела брата в последний миг: опирающегося на палочку, прислонившегося к сундуку, уже бессильного идти... «Юрка, там Юрка остался!» – всю дорогу надрывается мать. Её последних сил хватает только на то, чтобы довезти младшую дочь до Вологды и несколько часов спустя умереть у неё на глазах на вокзале.
Ирина Ивановна хранит дневник брата, его стеклянную чернильницу и хрупкую веру в то, что Юра жив, а не нашёл её, определённую в детприёмник и затем вывезенную из Вологды тёткой, из чувства обиды, боли, гордости...
Как Юрин дневник попал к людям – история до конца не ясная. К одному из юбилеев снятия блокады газета «Смена» бросила клич по школам – собрать свидетельства тех дней. Одна девочка принесла блокадный дневник неизвестного ей мальчика, Юры Рябинкина, хранившийся в семье, а до этого – у её бабушки в Вологде. Когда Ирина Рябинкина прочитала «Смену», опубликовавшую отрывки, она поехала в Вологду и нашла ту женщину: «Разговор получился короткий... Похоже, что она работала медсестрой в какой-то больнице, и Юра, умирая, уже не в состоянии ничего сказать, лишь кивнул головой: «Здесь, под подушкой». Там лежала синяя тетрадь. Медсестра её забрала. Что стало с Юрой – неизвестно».
«Чувство вины перед Юрой – оно пришло со временем! И я с ним живу, как живу с этой синей тетрадью, – продолжает Ирина Ивановна уже сквозь слезы. – И знаете, ещё я живу с грузом: я ведь должна быть Человеком! Должна быть достойна тех людей, моих близких и мне незнакомых, которые погибли в блокаду. Потому что за мою жизнь слишком много заплачено...»
22 июня 1941 г. Всю ночь мне не давало спать какое-то жужжанье за окном. Когда наконец к утру оно немного затихло, поднялась заря. Сейчас в Ленинграде стоят лунные, светлые, короткие ночи. Но когда я взглянул в окно, я увидел, что по небу ходят несколько прожекторов. Все-таки я заснул. Проснулся я в одиннадцатом часу дня, вернее, утра. Наскоро оделся, умылся, поел и пошел в сад Дворца пионеров. (...)
Выйдя на улицу, я заметил что-то особенное. У ворот нашего дома я увидел дворника с противогазом и красной повязкой на руке. У всех подворотен было то же самое. Милиционеры были с противогазами, и даже на всех перекрестках говорило радио. Что-то такое подсказывало мне, что по городу введено угрожающее положение.
Придя во Дворец, я застал только двоих шахматистов. (...) Расставляя шахматы на доске, я услышал что-то новое, обернувшись, я заметил кучку ребят, столпившихся вокруг одного небольшого парнишки. Я прислушался и... замер...
- ...Вчера в 4 часа ночи германские бомбардировщики совершили налет на Киев, Житомир, Севастополь и еще куда-то, – с жаром говорил паренек. – Молотов по радио выступал. Теперь у нас война с Германией!
Я просто, знаете, сел от изумления. Вот это новость! А я даже и не подозревал такой вещи. Германия! Германия вступила с нами в войну! Вот почему у всех противогазы.
У меня голова пошла кувырком. Ничего не соображает. Я сыграл три партии. Чудак, все три выиграл и поплелся домой. На улице остановился у громкоговорителя и прослушал речь Молотова. Когда я вернулся домой, дома была только мама. Она уже знала о происшедшем. (...)
28 июня. Сегодня работал опять во Дворце пионеров на строительстве бомбоубежища. Работа была адовая. Мы стали сегодня каменщиками. Я отбил все свои руки молотком – все они теперь в царапинах. Но сменили нас рано – в 3 часа. Поработали мы, следовательно, 4 с половиной часа, но как!!!
Из Дворца я пошел к маме. Мама в беспокойстве, все ходит унылая... Встала возможность химической войны, сейчас начинает производиться эвакуация. Взял 5 рублей и сходил в столовую. Затем пришел домой. Приходила какая-то женщина, которая записывала всех ребят до 13 лет. Ирку записала. Комендант приказал Нине дежурить у ворот с половины десятого и до трех. Кстати, сообщил, что на случай тревоги мы должны бежать к Хамадулину, в 1 этаж. Но там все равно небезопасно. От фугасной бомбы не спастись, от воздушной волны тоже: волна снесет дом, а его обломки похоронят нас в этом подвале: от химической бомбы не спастись тем более.
29 июня. Работал во Дворце на строительстве бомбоубежища. Перед этим был на площади Лассаля ( пл. Искусств) – грузил песок. Но работы там было все же мало. Ребята вылепили из песка рожу Гитлера и стали бить ее лопатами. Я тоже присоединился к ним. Во Дворце опять таскал кирпич и песок. Ушел из Дворца в шесть часов. Придя домой, получил неожиданный сюрприз.
Еще в дверях ко мне подбежала Ира с криком: «Посмотри, что мне мама купила! А тебе не купила! Не купила!» Я пошел в столовую. На диване лежала купленная Ире матроска и кукла. На столе стояли новые Ирины сапоги.
Мама мне сунула какую-то записку в руки. Я машинально развернул ее. Это было заявление в военкомат о добровольном вхождении мамы и меня в ряды Красной Армии.
Оказывается, у мамы было утром партсобрание и все партийцы решили войти в ряды нашей Красной Армии. Никто не отказался. Сперва я почувствовал какую-то гордость, затем некоторый страх, наконец, первое пересилило второе. (...)
30. (...) Пошел в фонд. Там другая новость – меня, наверное, в армию не возьмут: мал, да еще плеврит; из-за того, что плохо себя чувствую, дает себя знать плеврит, освободят, наверное, от работы во Дворце и пошлют в лагерь.
1-18 июля. Ходил с Додей в кино, смотрел «Боксеры»... Ходил в зоосад, играл в бильярд, в шахматы... Почему-то сильно заболела грудь. Появился кашель. Пот так и льется днем и ночью... Город Остров, по всей вероятности, взят, так как появилось псковское направление. Каким фронтом командует Ворошилов?.. Маме приказано явиться на Балтийский вокзал для отправки в Кингисепп рыть окопы. Я провожал маму до вокзала.
19 июля. Вечером, когда мы вернулись домой, к нам неожиданно приехала из Шлиссельбурга Тина. Она будущий главврач больницы. Договорились, что если с мамой что случится, она берет меня и Иру к себе... Говорят, будем учиться эту зиму (8, 9 и 10 классы). Особенно этому не верю. Тут бы быть живым.
Июль-август. Да... это, пожалуй, самая тяжелая, самая опасная для нас война. Многое будет стоить победа.
Прочел «Дворянское гнездо».
Играл с Давидом в шахматы.
Мама дала мне денег, на которые я съел тарелку супа (борщ) и тарелку манной каши с маслом в столовой Дворца труда. Затем пришел домой. Дома учился давать мат слоном и конем. (...)
Доподлинно установить, как погиб Юра - а его младшая сестра до сих пор верит, что он мог и выжить, спастись, - не удалось никому. В последний раз 8-летняя Ира видела старшего брата в начале января 1942 года.
Фото из «Блокадной книги» А. Адамовича и Д. Гранина.
26, 27 августа. Новгород взят уже несколько дней тому назад. Ленинград подвергается опасности быть отрезанным от СССР. (...)
30 августа. (...) Мама меня хочет записать в военно-морскую спецшколу. Да я знаю, что медкомиссия меня не пропустит, и отказываюсь. Тяжело все же отказываться от своей мечты – моря, да нечего делать. Все попытки – зря. Пахнет пессимизмом. (...)
31 августа, 1 сентября. Занятия в школе 1 сентября, сегодня, не состоялись. Неизвестно, когда будут. С 1/IX продукты продают только по карточкам. Даже спички, соль и те по карточкам. Настает голод. Медленно, но верно.
Ленинград окружен! Немецкий десант, высадившийся в районе ст. Ивановская, отрезал наш город от всего СССР. (...)
Завтра мне должно было бы быть 16 лет. Мне – 16 лет!
2 сентября. Да, ничем необыкновенным мой день рождения не ознаменовался.
Мама дала мне 5 руб. в столовую. Решил себя порадовать. Пошел в магазин и купил шахматный учебник. А потом пришел в столовую – там ничего дешевого уже нет. Зато мама пришла вечером – мне два пирога принесла. Потом ещё суп сварили – я и суп поел. Сыт, доволен! (...)
5, 6 сентября. Мама опять меня хочет устроить в морскую спецшколу, да я не желал бы туда идти. Ведь все равно в школу меня не примут, потому что я плохо вижу – раз, плевритные спайки в правом легком – два, ну да и еще кое-что. Чего же себя тешить радужными надеждами, а потом получать горькие плоды?
Ленинград обстреливается из дальнобойных орудий немцами. Так и бухают разрывы снарядов. Вчера снаряд попал в дом на Глазовской (К. Заслонова) улице, снёс полдома. Финкельштейн с Никитиным приходили смотреть и рассказывали. Где-то снаряд попал в сквер – много убитых и раненых. Сегодня под вечер опять обстрел. Так и бухают снаряды где-то в стороне Московского вокзала, там, дальше, за ним. В очередях бабы говорят, что Гитлер обещал закончить войну к 7 сентября, т. е. к завтрашнему дню. Ну и слухи! А еще совсем недавно говорили тоже самое, только дата была 2 августа. (...)
8 сентября. День тревог, волнений, переживаний. Расскажу все по порядку.
Утром мама прибегает с работы, говорит, что ее посылают на работу в совхоз, что в Ораниенбауме. Ей пришлось бы оставить меня и Иру одних. Она пошла в райсовет – ей дали там отсрочку до завтра. Потом мы договорились о спецшколе. Мама пошла в обком, оттуда завернула в спецшколу, а я завернул к Финкельштейну. У них в школе вышел номер. Ребятам было велено покрыть пол чердака известью. Но извести оказалось мало, и они решили разбавить ее. Но вместо извести они добавили суперфосфата. Произошла реакция. В результате выделился хлор. Ребятам пришлось ходить в противогазах по чердаку. Пришел Варфоломеев, разругался («Даром, что ли, я вас химии учил!»). Затем Додя пошел сдавать велосипед в армию (3 дня назад пришла повестка о «мобилизации» велосипеда).
Когда я вернулся домой, мама уже пришла. Она сказала мне, что, возможно, меня примут. Но я очень и очень сомневаюсь. Затем мама пошла опять куда-то.
И тогда-то началось самое жуткое.
Дали тревогу. Я и внимания не обратил. Но затем слышу, на дворе поднялся шум. Я выглянул, посмотрел сперва вниз, затем вверх и увидел... 12 «юнкерсов». Загремели разрывы бомб. Один за другим оглушительные разрывы, но стекла не дребезжали. Видно, бомбы падали далеко, но были чрезвычайно большой силы. Я с Ирой бросился вниз. Взрывы не прекращались. Я побежал обратно к себе. Там на нашей площадке стояла жена Загоскина. Она тоже перепугалась и прибежала вниз. Я разговорился с ней. Потом откуда-то прибежала мама, прорвалась по улице. Скоро дали отбой. Результат фашистской бомбежки оказался весьма плачевный. Полнеба было в дыму. Бомбили гавань, Кировский завод и вообще ту часть города. Настала ночь. В стороне Кировского завода виднелось море огня. Мало-помалу огонь стихает. Дым, дым проникает всюду, и даже здесь ощущаем его острый запах. В горле немного щиплет от него.
Да, это первая настоящая бомбежка города Ленинграда.
Сейчас настанет ночь, ночь с 8 на 9/IX. Что-то эта ночь принесет?
До 12 часов.
Только Ира легла спать, опять объявили тревогу. Мы спустились вниз, в 1 этаж. Быстро оделись. Сперва немного постреляли зенитки, затем стали выть и трещать самолеты. Все время по небу ходили прожекторы. Но ни один самолет не был сбит. Где-то опять бомбили. Все население нижних двух этажей (исключая подвалы) было в коридоре 1 этажа. Долго, томительно тянулось время. Затем где-то, на дворе дома №36, забили в рельс.
Мы перепугались. Я, Маруська и Лидка надели противогазы и пошли на двор спрашивать, что такое. А на дворе постовой отвечает, что никакой химической тревоги не было. Так прошло около 2-х часов. Наконец мы решились и пошли домой. Тревога еще не кончилась. Зарево на востоке погасло, но то и дело со стремительной скоростью над городом проносились немецкие самолеты. Их обстреливали, а они носились и носились над городом. Сейчас я не знаю, что делать. Мама с Ирой легли спать не раздеваясь. Может, и я так сделаю. Не знаю. Да, эту неделю фашисты хотят сделать оставленной в памяти у нас, у всех ленинградцев. Видно, взять Ленинград с суши не удалось, так вот они и решили его с воздуха уничтожить.
9 сентября. (...)
На фронтах без перемен. Мы отбили какой-то город Ельно... И то хлеб.
Да, теперь Ленинграду отдыха не будет. Каждый день бомбить будут.
В нашу квартиру хотят вселить семью какого-то главного инженера треста. Жуки! Мама хочет наотрез отказать.
Сирена. Час – тревога. Отбой. Перерыв – десять минут. Опять тревога. Так можно вконец измучить население. А у нас в доме даже нет бомбоубежища.
Пожалуй, пристроюсь я в пожарную команду в школе. В спецшколу наверняка не попаду. Лягу, пока тихо. А там кто знает?..
15 сентября. Сегодня утром решил: в спецшколу не являться. Причину здесь не пишу. Я не знаю, чего стоило мне это решение. У меня и сейчас слезы на глазах стоят, но я все тянул с этим. Сейчас это кончено. Впрочем, не знаю. Ведь это какой удар маме! И вместе с тем я знаю, что решение правильное. (...)
16 сентября. Сегодня я совершил ужасную вещь – потерял 30!! рублей. 30!! рублей. Мама дала мне их на подсолнечное масло (у нее не было более мелких денег), а я их потерял... Теперь весь день я был этим огорчен. Денег и без того осталось – кот наплакал, а я еще теряю по стольку рублей. (...)
17 сентября. Сегодня вечером произошло важное событие. В нашу квартиру вселяется управляющий стройтрестом. Некий И-в с женой из Московского района. Сегодня перетаскали к нам его вещи. Завтра сам явится, по всей вероятности. Маме пообещали пользование их бомбоубежищем и столовой. (...)
18 сентября. Сегодня был у Финкельштейна. Договорились с ним о дежурстве в школе. Завтра с 8 вечера до 8 утра. Вышел приказ о военной подготовке мужчин начиная с 16 лет. В первую очередь идут, однако, 17 и 18-летние. Вечером вышел новый приказ. В нем говорилось, что по Ленинграду начались уличные бои, что все от 16 лет (мужчины) и от 18 лет (женщины) должны идти на баррикады. Ну и дела!
Немцы опять обстреливали город из орудий. Был обстрелян Невский, мосты, Фрунзенский район. Баррикадами не продержаться. Устарели. Современная война требует авиации, танков, орудий, а баррикады? Тьфу!.. (...)
25 сентября. Сегодня я окончательно решил, что мне делать. В спецшколу не иду. Получаю паспорт. Остаюсь в школьной команде. Прошу маму эвакуироваться, чтобы иметь возможность учиться. Пока езжу на окопы. Через год меня берут в армию. Убьют – не убьют. После войны иду в кораблестроительный институт или на исторический факультет. Попутно буду зарабатывать на физической работе сколько могу. Итак, долой политику колебаний! Сегодня иду в школу к 8-ми. Если мама придет раньше, скажу ей мое решение. Все остальные исходы я продумал и отказался от них.