Современные представления о типологии революции.

Все революциологические концепции проистекают из того или иного видения причин, целей, непременных параметров революции. Исходя из расшифровки содержания этих аспектов в революциологической историографии принято выделять несколько наиболее распространенных и "работающих", т.е. продуктивных направлений в революциологии.

В частности, еще от О. Конта и Г. Спенсера, затем - Б. Адамса ведется отсчет так называемого " абстрактно-натуралистического " направления, в рамках которого есть основания рассматривать и подход весьма авторитетного революциолога ХХ в. К. Бринтона - автора знаменитой "Анатомии революции" (1938г.) . Правда, Ю. А. Красин по поводу последней остроумно заметил, что это, скорее, не анатомия, а физиология революции. Но если всерьез, строго рационально и кратко, то данное направление базируется на признании объективности, закономерности революций, поскольку человеческое общество здесь - "живой", растущий, развивающийся "организм"; а его оболочка (все надстроечные структуры по марксистской терминологии) - это своего рода "кожный покров", который однако не в состоянии развиваться автоматически, в унисон или соразмерно требованиям растущего "организма". В этой связи "оболочка"- надстройка - "кожный покров" подгоняется к новым условиям только такими болезненными и сознательными усилиями, которые и есть революция.

Следовательно, - причины революции ? - объективные острейшие потребности роста, самой жизни "организма"- общества. Цель ее ? - спасение общества от гибели и обеспечение ему возможности восходящего развития.

Но в этом направлении "общество вообще" и "революция вообще", - критически замечало советское обществоведение. Все верно, действительно так. Однако речь идет о революциологии - науке о революции, т.е. о наиболее общих свойствах, аспектах, закономерностях последней , а не об истории революций.

Кроме того, именно благодаря отмеченному обстоятельству наметившаяся в абстрактно-натуралистическом направлении попытка целостного охвата социума, попытка некоего образно-системного подхода в немалой степени способствуют, на наш взгляд, постижению столь неоднозначного явления как революция. И вообще , едва ли не всякое направление в революциологии имеет собственную ценность, поскольку фиксирует какую-то сторону, какие-то аспекты, оттенки революции, революционного процесса.

Одним из самых "неувядающих", непременно присутствующих в фундаментальных обществоведческих трудах по проблемам революций, в воспоминаниях участников и очевидцев революционных событий и т.д. является политико - правовое направление . Почему так ? - Да потому что в данном случае речь идет о фиксации "вещей, лежащих на поверхности". Уже мыслители, стоящие у истоков революциологии, концентрировали внимание на отношении революции и прежней власти. Позднее революциологи Д. Бодин, Б. Адамс, П. Сорокин, Л. Эдвардс, Д.Уэбстер и др. подчеркивали, что революция по существу есть политический переворот. Б`ольшая часть исследователей солидарна в утверждении, что революция это насилие, беззаконие, террор (хотя может быть и без террора) , но непременно это борьба за достижение первостепенных политических целей . И, как подчеркивал в свое время Джорж Питти, "революция есть изменение Конституционных установлений незаконными средствами", или (Пауль Шрекер) : революция - это незаконное изменение условий законности.

Русский религиозный философ Г. П. Федотов отмечал: "Революция есть прежде всего политический факт...опыт всех великих революций свидетельствует: главный смысл их в смене правящего слоя...образование новой аристократии означает объективное завершение революции... ( Причем) всякая великая по жестокости классовой борьбы революция заканчивается личной тиранией". В конце концов вывод о том, что главный вопрос революции - вопрос о власти , давно уже, видимо, представляет собой не столько марксистскую, сколько общереволюциологическую классику.

Существенные уточнения в рамках политико-правового направления сделал американский исследователь Мостафа Риджеи (Рэджай, Риджей) . Политическая революция, по его оценкам, это наиболее типичная революция, но она есть лишь пролог к социальным переменам и представляет собой внезапное незаконное массовое насилие, направленное на ниспровержение политического строя, - первый шаг к всесторонним социальным изменениям (однако, добавим, политическая революция может быть и завершением этих перемен-изменений, о чем есть разработки в марксистской литературе ) . Впрочем, гораздо ранее отечественная революционно-народническая интеллектуальная практика установила (см., например, соображения П. Н. Ткачева) , что так называемая политическая революция есть лишь предварительное условие для собственно революции - революции социальной. И, кроме того, марксистские революциологические наработки, как и представления Г. Лебона, Ч.Эллвуда, К. Бринтона, Д. Питти и др., причисляемых к политико-правовому направлению, сходятся в признании, что революция, помимо политических, включает социальные, технические, культурные, религиозные и т.д. изменения. С учетом сделанных уточнений и обобщая сказанное соображения упомянутых революциологов можно выразить следующим образом: революция - это относительно внезапная, резкая, насильственная и много- или всесторонняя трансформация общества. Или еще вариант, опираясь на Ч. Эллвуда: революция - это внезапное насильственное социальное изменение, одна из двух крупнейших категорий социальных изменений. .

Одним из наиболее интеллектуально привлекательных, на наш взгляд, продуктивных и очень наглядных является так называемое системно-структурное или - `уже - социально-структурноенаправление.

В частности, своего рода "кибернетический" подход предложен "системщиками" Талкоттом Парсонсом и Чалмерсом Джонсоном. Исследователи опираются на концепцию баланса, равновесия социальных систем. Однако общества - это динамические , живые сложноорганизованные системы, а потому речь в данном случае может идти лишь об относительном, условном балансе, равновесии. В действительности такие системы постоянно испытывают множество микродисфункций , и правящие структуры призваны не допускать разрастания последних за допустимые пределы. В противном случае система "пойдет в разнос", может просто погибнуть.

Конкретно, как отмечают авторы, утрата равновесия может возникнуть из-за асинхронности изменений социальных ценностей в обществе и его социально-политической среды. Если власть не справляется с ситуацией, оказывается не в состоянии сколько-нибудь адекватно реагировать на нее, противоречия разрастаются до крайних пределов - общество охватывает общенациональный кризис. Сама идея революции возникает, по оценкам ученых, " когда общество начинает осознавать близость социальной катастрофы "; т.е.- да, " революции - особый вид изменений, предельно значимый, последний , когда все другие уже не работают" (и не случайно сказано: " Там, где зреет смертельная опасность, там растёт надежда на спасенье" (Гёльдерлин) .

В качестве одного из вариантов подобного системно-структурного (или социально-структурного) подхода можно рассматривать "элитистские" концепции Гаэтано Моска, Вильфредо Парето, Роберта Михельса, которые вполне солидарно исходят из того, что политическая власть должна принадлежать элите, но элите истинной (иначе обществу не устоять). А для этого необходима постоянная циркуляция элиты: постоянное делегирование обществом, всеми его слоями и стратами наиболее одаренных, умных, волевых и т.д. во властные структуры с одновременным выведением из них лиц, переставших соответствовать параметрам элиты.

Однако всякая структура склонна к тенденции окостенения, абсолютизации себя, а потому и к блокированию так называемых каналов социальной мобильности. Но если последние не работают, общество обречено, ибо при отключении механизма социальной мобильности прежняя элита остается элитой лишь по названию, а по существу превращается в антиэлиту - явление, несовместимое с жизненными показаниями социума. И вот в этих условиях революция выступает как последний клапан циркуляции элиты, революция прочищает каналы социальной мобильности, связующие общество, народ, с одной стороны, и власть, с другой. То есть, революция - это хирургический инструмент для спасения общества и потому, по словам В. Парето, "грядущее простит террор и насилие, присущие революции, так как они - это приход сильных и деятельных личностей на место слабых и малодушных".

Несомненно, перекликаются с элитистскими концепциями интересные разработки Арнольда Тойнби. "Лучи социального влияния" растущей цивилизации, по его определению, могут быть уподоблены "белому свету", при том что составляющие этого белого света: политика, культура, экономика гармонично сливаются в едином цельном потоке. Подобная ситуация как непременное предполагает во главе общества "творческое меньшинство", иначе - действительную элиту, которая в состоянии вырабатывать адекватные решения в ответ на "вызовы времени". Это действительно лучшие достойнейшие, кому члены социума добровольно подражают, испытывая к ним глубокое доверие. Напротив, "распадающуюся цивилизацию" отличают все большее и большее "смещение общества в сторону чисто экономического развития", иногда (говорит автор) при этом усиливается и политическая составляющая спектра внешнего излучения такого общества, а вместе с тем и - военная. Происходит, таким образом, не признательное следование тех или иных народов и государств за обществом данным, не благодарное внимание ему, но - его экспансия: экономическая, политическая, военная при одновременном снижении уровня его культурного влияния вовне. Все это, по оценке А. Тойнби, - вернейшие признаки распада цивилизации.

Рост экономической, политической и военной мощи одновременно сопровождается потерей нравственной силы. Между тем, по Тойнби, "культурный элемент жизни общества есть душа-кровь-лимфа-сущность цивилизации". Утрата внутренней силы культурного-духовного развития означает, что место "творческого меньшинства" в таком сообществе присвоило себе "меньшинство правящее". И здесь не "мимесис"- добровольное подражание членов социума своей элите, а силовое насаждение "правящим меньшинством" своих стандартов; следовательно, речь здесь о диктатуре, о развитых военных технологиях для реализации такого же насаждения - навязывания своих моделей вовне.

Итак, "правящее меньшинство" пытается узурпировать наследство, ему вовсе не принадлежащее, и опирается при этом не на доверие, не на моральный авторитет, которых оно лишено по определению, а на силу. Итог подобного образа действий - "нравственное отчуждение большинства населения", возникновение, по формуле Тойнби, "внутреннего и внешнего пролетариата" (пролетариат здесь - это "скорее состояние души...постояннное чувство неудовлетворенности, подогреваемое отсутствием законно унаследованного места в обществе и отторжением от своей общины. Этос их соткан из жестокости и ненависти, они беспощадны к своим палачам, толкающим их на восстание, на проявление самых низменных порывов и чувств"). Действительно, "правящее меньшинство" неспособно решать стоящие перед обществом проблемы, не в состоянии давать ответы на вызовы времени. Такой самозванной элите "нечего предложить миру": интеллектуальная жизнь здесь подменяется "упражнениями в риторике, управление государством оказывается в руках чиновничества-бюрократии, военное дело переуступается все более и более низким слоям общества и наконец - оказывается в руках наемников"- все признаки распада, таким образом, налицо.

Однако псевдоэлита, "попирая все права и вопреки рассудку пытается силой удержать господствующее положение и привилегии", коих вовсе недостойна. Пролетариат восстает против вопиющей несправедливости. И вот здесь "на пути насилия", при "активной реакции" в случае успеха "может произойти социальная революция", - пишет Тойнби.

Отметим: автор - религиозный философ и потому убежден, что "путь насилия" - это трагедия, отрицание роста, ибо это "попытка уйти от макрокосма, каков он есть, в макрокосм же, но иной", не добираясь до корней беды. Между тем "в конечном счете все в обществе идет...от состояния души человека" и "критерий роста цивилизации" на деле - "перенос поля действия из макрокосма (от обстоятельств внешних) в микрокосм" (т.е. к причинам причин - внутрь человека) . И последнее есть "путь добра" вместо "пути насилия".

И тем не менее, сам философ, резюмируя историю реальности, признает: "Классовая борьба...горизонтальный раскол...ни в коей мере не случайны и не противоестественны. Движение постоянно проявляется в феномене распада - через бессмысленное и дикое разрушение ценностей к возрождению в новом акте творения" (или иначе: "но восстание пролетариата...ненависть, насилие...неизбежно завершается положительным актом творения") . Смысл же этих творческих актов - в выработке универсальных, всеобщих, в пределе - вечных ценностей и структур ("прозрение всеобщего единства") .

Таким образом, можно, на наш взгляд, усматривать общее, пересечения между воззрениями Тойнби и русских религиозных философов, писателей и поэтов конца ХIХ -начала ХХ веков относительно революции. Революция действительная, сущностная - это революция Духа, творческое, антропологическое Откровение, это внутреннее преображение человека как основа и предпосылка радикальнейшего преобразования всего внешнего.

Однако революции социальные суть "диалектические моменты" на на пути к революции сущностной, человеческой (как это прочитывается, скажем, у Н. А. Бердяева).

И еще один очень продуктивный момент в разработках А. Тойнби: если общество не в состоянии отвечать на “вызовы Времени”, оно ставит на себе крест, проваливается, неумолимо растворяется во Тьме, обречено на гибель. Революция в этой связи (процесс, отвечающий общецивилизационным тенденциям развития), безусловно, должна рассматриваться как ответ социума на исторический вызов. Но при этом, напомним, способно давать ответ на “вызовы времени”, истории только "творческое меньшинство", т.е., если речь идет о революции , то тем самым предполагается наличие во главе революционного процесса "творческого меньшинства".

Одним из основных и, пожалуй, наименее разработанных в советском обществоведении является " психологическое направление " революциологии. Это тем более печально, что среди непременных лидеров психологического подхода к анализу революции как правило отмечают нашего соотечественника, крупнейшего в мире социолога Питирима Сорокина.

Вместе с другими "психологистами" (если так позволительно будет сказать) П. Сорокин склонялся к выводу, что "все дело (относительно революции) в ...психологии масс". Ему, как и Гюставу Лебону, Питеру Аману, Дейлу Йодеру, Чарльзу Эллвуду, близки были представления о наличии некоего "универсального, всеобщего, присущего всем революциям психологического фундамента". Смысл последнего:

- старые обычаи и социальные институты внезапно теряют свое значение, ломаются, исчезают прежние системы ценностных ориентаций - общество погружается в анархию, смуту. Но, что примечательно, - все "это нормально для человечества, это есть органический закон жизни общества".

Между тем, "оплот общества - верования, мифы". "Подлинная Великая Революция есть революция духа и мысли, изменение психологии. Никакая революция не даст эффективных результатов, пока не овладеет душами, чувствами масс", - писал Г. Лебон (что, кстати, весьма близко перекликается и с рядом марксистских, в частности ленинских, оценок). Итак, революция "есть замена одних господствующих мифов на другие" ( Зигмунд Нейман, Джорж Питти) ; а "изменение ценностей - возможно, наиболее существенная характеристика подлинной революции" ( Дейл Йодер, А.С.Кохен) .

Оговоримся: несмотря на заметную продуктивность, психологическое направление в обществоведческих изысканиях разрабатывает дисциплина, до сих пор не получившая однозначного определения. То это "социальная психология", то - "психологическая социология", то - "социологический психологизм". При этом ведущей идеей представителей этой отрасли знаний можно признать высказывание американского социолога Альбиона Смолла: "Нет ничего социального, что не являлось бы психическим". В советской литературе даже “перестроечного периода” встречаются оценки такого подхода как "психологического редукционизма" (см. по списку рекомендованной литературы монографию Овчаренко В. И., Грицанова А. А.) .

Однако, если исходить из предельно широкого представления о психическом ( и душа, и рацио, и дух или: сознание плюс подсознание плюс сверхсознание) и иметь в виду опосредованность психического, то, видимо, с соображениями А. Смолла трудно не согласиться. И если суждения вроде зиммелевского (Г. Зиммель) о том, что "исторический процесс есть не что иное как история психических явлений", далеко небесспорны, то положения Макса Вебера, на наш взгляд, исчерпывающе представляют ситуацию. Известнейший немецкий социолог отмечает, что "кроме психических факторов", в истории, конечно же, "действуют и иные - географические, политические, экономические и проч. Однако они менее существенны или действие их опосредованно психическим фактором". И потому, скажем, сначала - протестантская этика, "дух капитализма" и лишь отсюда, затем сам капитализм (см. М. Вебера, свой вариант у В. Зомбарта) и т.д.

Среди прочих психологических объяснений революции можно выделить своеобразный социал-дарвинистский подход. В частности, австрийский социолог Л. Гумплович исходит из убеждения, что люди, социальные группы "повинуются вечным и неизменным законам". - Каким? - "Людям от рождения присуща взаимная ненависть, - утверждает исследователь, - состояние непрекращающейся беспощадной борьбы". Кроме того, "человеческой природе присущи вечно, - по представлениям автора, - склонности к господству, эксплуатации, войнам...ради удовлетворения прежде всего материальных потребностей". Собственно, здесь и коренятся, по концепции Гумпловича, конечные причины всех социальных конфликтов, в том числе - революций.

Из постулатов так называемого "психологического инстинктивизма" исходит в объяснении всей истории человечества американский социолог У. Мак-Дугалл. "Основные движущие силы поведения человека - инстинкты", гласит данный подход. Среди последних Мак-Дугалл выделяет ведущие, в том числе - драчливость, которая и выступает в рассуждениях автора базой - несущей конструкцией его "социологической теории войн" (в частности революций).

Еще более однозначно социал-дарвинистски трактует исторический процесс другой американский социолог - У. Самнер, который утверждает: "Общество...история есть стихийный процесс социальной эволюции человечества, определяемой естественным отбором, борьбой за существование. Поэтому основополагающими мотивами человеческих действий выступают чувство голода, инстинкт продолжения рода, честолюбие, страх. И общество потому есть "конгломерат конкурирующих групп в целях поддержания самой жизни". Все социальные процессы, как подчеркивает социолог, стихийны, а потому "абсурдна идея о возможности сознательного и целенаправленного улучшения общества", абсурдна, следовательно, при таком порядке вещей и всякая надежда на революцию. Последняя, по логике подобных рассуждений, - лишь проявление законов естественного отбора, борьбы за существование, законов вечных и неизбежных, качественно ничего не меняющих.

Гораздо более благорасположен по отношению к человеку, человеческим сообществам американский исследователь Лестер Уорд. По его представлениям, основополагающими человеческими запросами являются стремление к увеличению наслаждений и уменьшению страданий.

"Желание счастья - основной стимул всех общественных движений", - подчеркивает Уорд, тем самым легализуя и оправдывая (если не облагораживая) революцию. Как и австриец Густав Ратценхофер, Лестер Уорд фиксирует наличие в обществе противоречий, столкновений между индивидуальными и социальными интересами или между "первоначальными социальными силами (инстинктами) и сущностными социальными силами", имеющими тоже психическую природу. Эти противоречия - реальная почва для социальных конфликтов, конкретно - для революции. Однако и Л.Уорд, и Г.Ратценхофер не считают социальные конфликты неумолимым роком, тяготеющим над родом человеческим. Ратценхофер разработал в этой связи теорию социализации конфликта, отметив наличие в обществе тенденции к его самоликвидации посредством приведения во взаимное соответствие индивидуальных и социальных интересов. Уорд в качестве идеальной цели выдвигает концепцию общества как социократии. Смысл последнего: научный контроль над "первичными социальными силами" со стороны коллективного разума общества, что достигается через равное и всеобщее распределение знания. Кроме того, общество должно, а социократия осуществляет, сознательное уменьшение социальных трений, причин, их порождающих. В любом случае, и первый , и второй авторы выдвигают идею и возможные способы предупреждения социальных потрясений - конфликтов, революций.

Вообще западная революциология, социология, социальная психология немало усилий приложили к тому, чтобы выработать превентивные технологии относительно каких бы то ни было (и особенно революционных) социальных конфликтов. В частности, упоминавшийся нами А. Смолл, одним из первых обозначив задачу "утилизации социологических разработок" правящими структурами, был убежден, что "социология станет эффективным компонентом социальной технологии, осуществляющей гармонизацию социальных структур и отношений". Его соотечественники - профессор Колумбийского университета Ф. Гиддингс, представитель Мичиганского университета Чарльз Кули, автор первого в США учебника по социальной психологии Эдвард Росс и другие уже непосредственно занимались проблемами "социальной инженерии", в чем в целом западная социология немало преуспела, действительно во всех тонкостях изучив истоки, проявления, механизм социальных конфликтов разных уровней и различной генетики. Однако обратная сторона этих достижений - подмеченная еще в 1960-е годы способность современного западного общества интегрировать в себя, поглощать, обращать себе на пользу едва ли не всякое протестное действо, едва ли не любой социальный конфликт, - обнаружились, таким образом, невиданные в истории человечества возможности социального манипулирования, предельного отчуждения людей, человека, теряющего самого себя.

В этой связи, скажем, по проф. Гиддингсу, все общество сводимо к нескольким категориям "общественных классов", в частности, - "классам личным", "социальным" и т.д. "Классы личные" вычленяются автором по "степени духовной одареннсти людей": это "гении", затем "талантливые", потом следуют "нормально одаренные" и наконец..."уроды". "Классы социальные" определяются по степени социализированности членов общества и представлены, по Ф.Гиддингсу, людьми, во-первых, "социальными" - активными апологетами режима, строя, власти; во-вторых, людьми "несоциальными" индифферентными к общественным проблемам; в-третьих, - "псевдосоциальными" - "живущими за счет общества" (у автора это беднота) и наконец людьми "антисоциальными", исполненными "ненавистью к обществу и его институтам".

Таким образом, все население расписано, рассортировано по определенным ячейкам. Правящим структурам остается применять к каждой из этих ячеек соответствующие меры: скажем, стимулировать, усиливать, пропагандировать "класс социальный"; ограничивать, уменьшать разными способами (в том числе посредством передвижки в классы "псевдосоциальный" и "несоциальный"), блокировать слой "антисоциальный" и т.д. Сами способы подобных воздействий разрабатывает и предлагает та же социальная психология, социология в целом, а в общем, профессиональные производители социальных технологий.

Упомянутый нами выше Э. Росс, автор теории социального порядка и социального контроля, настаивает, что "социальный порядок... достижим лишь за счет социального жертвоприношения" и это - "закон существования общества", нарушение его влечет за собой социальные конфликты, потрясения, революции. Однако люди, по его утверждениям, пребывают всегда "в состоянии хронической потребности лучшего порядка", нежели тот, которого они объективно заслуживают. Последнее порождает некое хроническое "чувство угрозы своему благополучию", а потому и как некий неизбывный контекст жизни людей - элементы индивидуальной борьбы, что угрожает общему благосостоянию. "Нужна борьба со всякой стихией" - настаивает Росс, а потому "специальным предметом социологии должна быть совокупность средств, предназначенных для контроля над человеческим сознанием и поведением". При этом контроль может быть двух типов: "внутренний - этический и внешний - политический", однако "внутренний - основной". В качестве средства реализации "внутреннего контроля" рассматривается семья, "моральный агент передачи ценностей всему поколению". Но как сделать семью проводником требуемых ценностных ориентиров ? - Возникает "проблема каналов влияния, по которым может быть налажена трансляция ведущих (для данного сообщества) установок". В качестве таких "каналов" автор рассматривает общественное мнение, церковь - вообще религию, обычаи, искусство, образование, законодательство, "четвертую власть"- средства массовой информации и т.д.

Однако постольку поскольку современное общество должно быть очень динамично, исследователь выдвинул концепцию "социальных изменений" через внесение новаций в сферу социальной психики посредством становления и внедрения в общество так называемых "интеллектуальных образцов" ( по описанным выше "каналам трансляции ведущих установок" с опорой на семью) . Ценно, на наш взгляд, соображение автора о том, что "прогрессивные изменения ведут к сглаживанию социальных конфликтов, регрессивные - к их углублению". И более того, по оценкам Росса, "любые радикальные социальные изменения негативны социально-греховны".

Представляют несомненный интерес разработки в области социальной инженерии американского социолога Флориана Знанецкого. Привлекают уже исходные позиции исследователя относительно того, что есть человек (особенно на фоне социал-дарвинистских концепций) . По Знанецкому, "индивид может развиваться только под влиянием своего окружения, но, с другой стороны, в процессе своего развития он изменяет свое окружение... Человеческая личность одновременно и непрерывное творческое начало, и производный результат эволюции". Знанецкий - автор "теории социальной организации и социальной дезорганизации". Для стабильного общества характерно состояние "социальной организации". Состояние "социальной дезорганизации" есть следствие "падения влияния социальных норм и правил", деморализации в итоге индивидуумов. Однако, "источник социального развития - изменения взглядов и коллективных ценностей". То есть, нельзя однозначно утверждать, что социальная организация - плюс, а социальная дезорганизация - минус. Вне последней нет развития общества, хотя "распад единой системы ценностей - деморализация индивидуумов" - "причина социальных конфликтов" (в том числе революций).

Вместе с тем исследователь вычленяет три основных типа личностей в обществе, ограничивая, тонко воздействуя и стимулируя которые представляется возможным обеспечить динамизм социума без катастрофических социальных потрясений. Речь идет об "обывателях", "богемных личностях" и "личностях творческих". "Обыватель", по Ф.Знанецкому, обладает малоподвижным характером, несет жесткую систему установок, т.е.этот тип личностей обеспечивает устойчивость общества, но обрекает последнее на стагнацию. "Богемная личность" - это несформировавшийся характер и открытость новым установкам, а следовательно - база для крайне неустойчивого общества, способного однако к развитию. Личность творческая обладает устоявшимся характером и одновременно стремлением к новациям. Это, безусловно, наилучший вариант: такие люди обеспечивают устойчиво развиающееся общество. Вместе с тем пометим: и "обыватели", и "богемщики" могут быть крайне актуальны-востребуемы в определенных ситуациях политическими, властными структурами.

Любопытные, на наш взгляд, разработки с точки зрения возможности регулирующего воздействия на ситуацию социального конфликта предложены французским социологом Габриэлем Тардом (убежденным, что "психология есть базис социологии") . В общем солидаризируясь с Г. Лебоном относительно необходимости исследования феномена толпы, Тард предлагает иное толкование возможных перспектив последней. Главные черты толпы по Тарду - общая вера, страсть, цель, коллективное самолюбие, эгоизм, иррациональная подражательность. При этом явственно прочитываются этапы в социальной динамике толпы: 1) толпа выжидающая; 2) толпа внимающая; 3) толпа заявляющая о себе и наконец - 4) толпа действующая. Понятно, что всякий этап "чувствителен" лишь относительно соответствующих себе реакций со стороны регулирующих структур. И в общем можно сказать, что научно-бесстрастное видение ситуации в принципе позволяет последним определять перспективы развития событий, уровень этапности отмеченной социальной динамики. То есть, быть или не быть социальному взрыву - этапу толпы действующей, это в значительной степени зависит от толковости, научной определяемости, мудрости политики властей предержащих.

Вместе с тем Габриэль Тард радикально отличается от Гюстава Лебона в толковании возможностей толпы. "На зрелом этапе толпа есть публика", по представлениям Тарда. А публика - это "не физическое объединение людей, (но) духовно целостная группа рассеянных в пространстве индивидов". Группу эту объединяет "общее мнение, наличие духовного внушения, определенный интеллектуализм, общее самосознание". Самое существенное "здесь каждый получает возможность самовыражения", и при том: "особенно быстрый рост публики наблюдается в революционные эпохи".

Среди социально-психологических концепций, высоко оценивающих природу-сущность человека, несомненный интерес представляют разработки американского социолога Абрахама Маслоу, в частности в силу определенной переклички их с российскими религиозно-, философски-, психологически-антропологическими разработками.

Ученый убежден: самый важный фактор эволюции рода человеческого - инстинкт взаимопомощи, именно он обеспечил сохранение-выживание человеческой популяции (ср. Л. Н. Гумилев: единственный видоохранительный принцип рода людей - альтруизм; см.так же подход Л. Мечникова, К. Тимирязева, П. Кропоткина и др.). Отмеченные обстоятельства имеют следствием представление о добре как основе сущности человека (хотя что в данном случае причина, а что следствие - скорее, вопрос). В любом случае "основным источником и движителем поведения личности является стремление к самоактуализации", по представлениям американского социолога, и при этом высшей среди потребностей человека вполне логично выступает "особая врожденная гуманоидная потребность в непрерывном творении добра". Препятствия на пути самоактуализации, на пути реализации важнейших потребностей человека способны накапливать опасные завалы горючего материала. Завалы, чреватые социальными катаклизмами. Причем социальный контроль при подобном раскладе вещей, контроль над идеями, мыслями, информацией, стремлениями людей может и должен быть оценен негативно, в частности как средство, провоцирующее социальные потрясения.

Проблему революции новейшего времени - в индустриальную эпоху - достаточно оригинально обозначил известный психолог: неомарксист, неофрейдист и т.д. - Эрих Фромм. Не будучи сторонником советского общественного строя и возглавляемой им системы, Фромм оценивал современное ему западное общество как общество "тотального отчуждения и самоотчуждения", порождающее "не людей, а отчужденные автоматы". И если "любовь есть конечная жизненная потребность каждого человека", то "Запад (вопреки этому) продуцирует общественное зло". Поэтому, по Фромму, "капитализм - патологическое, шизоидное общество", где человек - "винтик огромной машины; важный, если у него большой капитал; неважный, если капитала нет, но все равно всегда - винтик, служащий какой-то посторонней ему цели".

При этом социально-экономическая структура общества имеет особенность так формировать социальные характеры своих членов, что последним хочется делать то, что они должны делать в этом обществе. Всего исследователь выделяет 4 типа социальных характеров в капиталистическом-западном обществе.

Первый из них - пассивный, опирающийся на мазохистский психический механизм

реализации;

второй - эксплуататорский, садистский по своему психическому механизму реализации;

третий - накопительский, где деструкция выступает в качестве психического базиса; и наконец

четвертый - рыночный тип социального характера, предполагающий конформизм как свою психическую основу.

Лидирующим или, точнее, лидерским из перечисленных характеров является характер эксплуататорский, т.е. садистский. "Первейший" его признак - "жажда власти". При этом стремление к власти основывается не на силе личности, а на слабости-неспособности индивида "достойно противостоять деструктивным социальным и личностным силам". Власть выступает здесь как "отчаянная попытка приобретения суррогата силы ввиду отсутствия подлинных сил, достойных высоконравственных людей". И тем не менее насильственная революция, по мнению Э. Фромма, не выход из обрисованной им патологической ситуации.

Дело в том, что "резкие изменения экономических и политических структур не вызывают автоматически (адекватного) изменения человеческого сознания". Новые элиты после революции "обладают прежним социальным характером и неизбежно, - по словам ученого, - воссоздают условия старого общества". Таким образом, "формируется ... механизм обращения революционных побед в тихое поражение революции". Или, по выводам французского философа Мерло Понти, "революции истинны как движения, но ложны как режимы", ибо "революционный класс, становясь господствующим политически, утрачивает свою прогрессивность".

Но где же выход, тем более, что "гибель общества неизбежна, - утверждает Э. Фромм, - если оно не найдет средств к гармоническому развитию человечности человека"?

Обязательное условие "физического выживания рода человеческого - создание нового человека и нового общества", где нынешняя "доминирующая установка на обладание" (доминанта иметь) будет вытеснена "установкой на бытие" (доминантой быть ) . Здесь просматривается явная перекличка с марксовой трактовкой соотношения "жизнедеятельности" и "самодеятельности": не самодеятельность ради жизнедеятельности, а наоборот - жизнедеятельность для самодеятельности, - вот целевая, действительно человеческая и человечная предельно высокая установка.

"Обладать", "иметь", "жизнедеятельность" - речь в данном случае о биологическом и отчасти - о социальном началах в человеке; "бытие", "быть", "самодеятельность" - это обращение к духовному прежде всего. И именно так: "иметь или быть" - обозначена со второй половины 60-х годов прошедшего столетия дилемма, стоящая перед человечеством, Римским клубом (одним из авторитетнейших мировых интеллектуальных центров) .

Однако, каким образом (если социальная революция исключена) можно осуществить подобные трансформации ? Эрих Фромм отвечает: через просветительство и социальную терапию, что, по мнению ученого, способно обеспечить формирование общества "гуманистического коммунитарного социализма, основными принципами жизнедеятельности которого будет гуманное соучастие людей в управлении, принятии социально значимых решений, в процессе труда и распределения прибыли и продуктов труда...в использовании информации и дарований индивидов".

Конечно, по поводу этой концепции могут возникнуть вполне резонные вопросы: как, какими средствами и методами предполагается добиться столь действенных "просветительства" и "социальной терапии", к тому же в масштабах всего общества? Расчеты, а вернее надежды у американского гуманитариста - на разум, объективно - на некую "революцию сверху"...

Занимательный вариант решения проблемы социальных конфликтов предложил западный социальный психолог Джекоб Леви Морено, выдвинув концепцию "социометрической революции". Смысл последней - "перегруппировка огромных масс людей в пространстве в соответствии с их симпатиями и антипатиями". Это "революция всех классов, всего человечества, всех людей, индивидуумов, всех групп всех наций и государств", - подчеркивает автор. А относительно того, что западная цивилизация, "промышленный мир" глубоко неблагополучны, убедительнейше среди прочих показал в свое время французский философ и социолог Эмиль Дюркгейм, выдвинув концепцию "аномии".

Последняя гласит: в промышленном обществе происходит "относительная ликвидация этических норм, утрата цели и смысла жизни", а потому и - распространение "морального нигилизма, цинизма", что в свою очередь порождает ощущение "гнетущего беспокойства, одиночества, безнадежности" и, как реакцию на это, - "безудержные желания и страсти, отклоняющееся поведение". И все это - "суть явления не только постоянные", но, как подчеркивает Э. Дюркгейм, "можно даже сказать, нормальные"; т.е. "патология возводится в нормализованный атрибут общественной жизни". При этом "безудержные желания, страсти, отклоняющееся поведение", безусловно, могут быть основой различных социальных конфликтов.

Из остальных психолого-революциологических толкований отметим следующие:

· А. Фельдман (Северо-Западный университет, США) : общество всегда чревато революцией, все дело в умении управлять напряженными ситуациями;

· Д. Дэвис, Т. Гарр и др.: революция может быть или не быть в зависимости от соотношения реального и ожидаемого массами уровня удовлетворения потребностей, причина возможной революции - всплеск разочарований масc.

· Революционный взрыв может быть спровоцирован и вышедшим за критические показатели "раствором ножниц" между степенью модернизированности разных сфер жизни общества, чаще всего - между уровнем экономической модернизации и состоянием политической системы социума, что продуцирует массовую психологию острого социального конфликта. По представлениям социолога Б. Мура, "социальной базой радикализма, революции в частности", являются крестьянство, ремесленники, поскольку "родники свободы заключаются... в предсмертном крике-вопле класса, который вот-вот будет сметен волной прогресса".

Широкий спектр представлений о причинах, природе, целях революции имеет закономерным следствием различные способы типологизации "революционных движений". В западной революциологии известно несколько типологических схем.

В частности схема Р.Тантера - М.Мидларского, опираясь на критерии: 1) степень участия масс; 2) продолжительность революции; 3) уровень насилия; 4) цели восставших, вычленяет четыре типа революций.

· Первый тип - "революция масс": движение отличающееся широким участием массовых социальных сил, длительное по времени при высоком уровне насилия, движение, ведущее к фундаментальным политическим и социальным изменениям.

· Второй тип - "революционный переворот": низкий уровень участия масс, непродолжительность по времени, умеренность всех действий и как итог - изменения только в политической сфере жизни общества.

· Третий тип - "переворот-реформа": то же, что по второму типу, но еще менее интенсивно.

· Четвертый тип - "дворцовая революция": вообще без участия масс, происходит быстро, без заметного насилия и без сколько-нибудь значительных внутренних политических изменений.

Очень близка изложенной выше схеме концепция Феликса Гросса. "Революции масс" в его варианте соответствует "революция снизу" - массовое, во многом стихийное движение, которое, постепенно усиливаясь, разражается внезапным взрывом и заставляет пришедших к власти лидеров идти на реализацию "далеко идущих политических и социальных изменений".

Ф.Гросс далее вычленяет "революцию сверху", что весьма напоминает "революционный переворот" Тантера - Мидларского; "дворцовый переворот" совершенно идентичен "дворцовой революции" последних. Отличается гроссовская схема лишь своим третим типом революций - "комбинированным", соединившим в себе "революцию снизу" и "революцию сверху" ( явление очень интересное и требующее самого основательного анализа) .

Типологическая схема Ч. Джонсона, опираясь на критерии: 1) цель, 2) личность революционеров (элита, средние слои, низшие слои) , 3) идеология движения (реформизм, национализм, мессианство) , 4) регулируемость его (стихийность или планируемость) - выделяет шесть типов "революций".

Первый из них - Жакерия: широкое массовое стихийное движение крестьянства с ограниченными целями-требованиями (ослабить степень угнетения, вернуть утраченные права и т.д. без постановки вопроса о необходимости ниспровержения существующего политического строя) .

Второй тип - "мессианское движение" - все аналогично Жакерии, но с изменением по целевым установкам, ибо во втором случае речь идет о мессианской идеологии, об "утопических" - фундаментальнейших поэтому, а вовсе не "ограниченных", как в первом случае, целях.

В качестве третьего типа революций автор называет "анархический бунт"- "ностальгическую реакцию на перемены, романтизацию-идеализацию старого", в общем - Вандею.

Четвертым типом революций по этой схеме оказывается "верхушечный государственный переворот" - полная аналогия "тантер-мидларской" дворцовой революции или “гроссовскому” дворцовому перевороту.

Пятый тип представлен так называемой "якобинской коммунистической революцией". Ее признаки: стихийность, массовость, устремленность к радикальному политическому и социальному переустройству общества. Здесь явная перекличка с "революцией масс" или "революцией снизу" по первым двум типологическим схемам.

Однако Чалмерс Джонсон вычленяет как самостоятельный еще и шестой тип (в отличие от Тантера - Мидларского и Гросса) . Речь о так называемом "вооруженном массовом выступлении - хорошо подготовленном национальном и социальном революционном движении на базе партизанской войны".

( ЗАДАНИЕ: определите, какие из типов социальных движений, вычлененных Ч. Джонсоном, подходят под категорию "революция"; сравните второй тип "по Джонсону" и характеристику революций Ш. Эйзенштадтом; подумайте над связкой: Вандея и революция; оцените пятый тип "по Джонсону", исходя из опыта известных вам революций, а кроме того, - из революциологических построений Ш. Эйзенштадта) .

От охарактеризованных выше революциологических схем, дающих одновременно как достаточно продуктивный материал для анализа революций, так и весьма сомнительный, пожалуй, отличается однозначной продуктивностью вариант, предложенный упоминавшимся ранее американским революциологом М. Риджеи. Среди параметров типологизации революционных процессов исследователь выделяет "мишень революции" (что, по нашему убеждению, особенно продуктивно при анализе революционных событий 1917 г. в России) . Всего М. Риджеи выявляет четыре типа революций, а именно:

1)гражданскую революцию; 2) национальную; 3) преждевременную и, что крайне существенно, - 4) контрреволюцию.

Признаки первой из них: массовое насильственное подавление внутреннего противника; замена в итоге политического строя, существенные социальные изменения. Революция национальная отличается от гражданской лишь своей "мишенью", будучи направленной на преодоление иностранного засилья, преследуя цель национального освобождения. К сожалению, параметры, признаки "революции преждевременной", само вычленение которой нам представляется очень ценным и к тому же абсолютно оригинальным, у автора не проработаны, хотя, повторим, обращение к этой проблеме может оказаться чрезвычайно плодотворным. В меньшей степени, но все-таки основательнейшей разработки требует и феномен контрреволюции ( кстати, последняя международная конференция "Реформы и революции в России в ХХ веке", проведенная под эгидой Института российской истории РАН и Международной комиссии по истории русской революции МКИН - апрель 2001 г. Москва - едва ли не лучшее тому свидетельство. Она обнаружила полнейший разнобой вплоть до диаметральности суждений относительно существа революции и контрреволюции. Продемонстрирована была, кроме того, удивительная неотрефлексированность важнейших революциологических понятий вообще).

Ещё в самом начале ХIХ века выдающиеся социалисты-утописты Европы противопоставили революциям, имевшим место в Европе, в частности Великой Французской революции, революциюсоциальную . Однако вряд ли мы можем сегодня сказать, что эти понятия отработаны вполне удовлетворительно. Существуют, скажем, определения революции вообще:

-это "всестороннее фундаментальное изменение, затрагивающее всё общество или многие его слои" (Социологическая энциклопедия. США, 1974 г.) ;

· это "изменение социальных отношений и ценностей, составляющих базис старого порядка" (Лин Ченг -США, 1973) .

· В советском обществоведении утверждалось тогда же: социальная революция - это "скачок от устаревшей общественно-экономической формации к более прогрессивной ", при этом “решающим признаком и политическим содержанием её является переход власти в руки революционного класса " .

Но в таком случае, почему существуют отдельные понятия: "политическая революция" и "революция социальная", и почему при том Роберт Оуэн и др. настаивали на необходимости именносоциальной революции, в противоположность известным революциям нового времени ? В чем отличие революции политической от революции социальной, на существование которого прямо обращали внимание и Р. Оуэн, и Ш. Фурье, и А. де Сен-Симон?

Может быть все зависит от классового содержания революции? Однако у того же Владимира Ильича Ленина можно встретить определение "социальная" как применительно к революциям буржуазным, так и при характеристике революции пролетарской, социалистической.

Если же отталкиваться от аутентичного марксизма, то очевидной становится необходимость различать: 1) движение-переходы, подвижки в рамках одной общественной формации (реально речь прежде всего об экономической общественной формации - ЭОФ) и 2) переходы между общественными формациями.

Напомним: в концепции К. Маркса речь идет о: 1) доэкономической-архаической общественной формации; 2) экономической; 3) постэкономической-коммунистической, которая в свою очередь обеспечивает переход к эпохе практического гуманизма. При этом экономическая общественная формация, начав с соседской общины - "первобытного способа производства", развивается, продвигаясь от одного способа производства к другому, более прогрессивному, достигая наконец вершины ЭОФ - капитализма. Последний - своеобразная "матрешка"- являет собой в свернутом виде все предшествовавшие способы производства и одновременно максимум слоев отчуждения и самоотчуждения человека.

Движение - качественные подвижки в пределах этой общественной формации, возможно, оправданно определять как революции политические. Почему? - Дело в том, что все способы производства - последовательные так или иначе ступени экономической формации - не случайно принадлежат одному целому: всем им присущи разные проявления одних и тех же сущностей. Частная собственность, товарное производство, антагонистические слои, классы - все это и есть сущности, родовые параметры экономической общественной формации. Следовательно, если качественные подвижки, скачки происходят от способа производства к способу производства в пределах таких условий, - то они смягчены, облегчены необходимостью менять лишь прежнюю форму каждой из трёх обозначенных выше сущностей, т.е. речь в данном случае идет лишь о превращениях последних (скажем: частная собственность рабовладельца, феодала, капиталиста - всё это частная собственность, но в разном проявлении) . Видимо, можно признать, что в подобных условиях - до межформационных катаклизмов - противоречие между производительными силами и производственными отношениями разрешается в рамках "эпохи социального переворота": через реформы плюс явочно, посредством механизмов адаптации, через более или менее безболезненное приспособление к новым требованиям. И потому ко времени "великих революций Нового времени", буржуазных по существу, сама буржуазия и её всенепременный "визави” пролетариат, были уже налицо, причем "буржуазия " экономически уже столь сильна и значима в обществе, что не могла не требовать и "власти по силе" (иначе говоря: новый капиталистический способ производства ко времени данных революций уже действовал, был весьма ощутимой реальностью) .

Таким образом, на уровне "базиса", если воспользоваться марксистскими категориями, главное к этому времени уже совершилось, оставалось привести в соответствие с ним "надстроечные" структуры. Политическая революция и есть "переход государственной власти из рук одного в руки другого класса", т.е. и есть такое “приведение в соответствие”.

Итак, катаклизмы, порождаемые противоречиями между "базисом" (уходящим вперед) и старой надстройкой (прежде всего - политической властью) , есть смысл определять как "политические революции". Катаклизм внутри "базиса": между производительными силами (самым динамичным социальным фактором) и производственными отношениями на межформационном уровне (когда невозможно уже обойтись лишь превращенными формами старых сущностей), видимо, оправданно называть "революциями социальными".

Однако существуют известные и признанные определения, в которых говорится, скажем: "переход государственной власти из рук одного в руки другого класса есть первый, главный, основной признак Революции как в строго-научном, так и в практически-политическом значении этого понятия"; или: "Что такое Революция с марксистской точки зрения?...насильственная ломка устарелой политической надстройки... (которая) трещит по всем швам, (и) народу приходится самому -представителям различнейших классов - созидать себе новую надстройку". Да и самое известное классическое: “основной вопрос всякой революции - вопрос о власти”.

Где же здесь выход , если иметь в виду революцию социальную ? Пожалуй, целесообразно в данном случае воспользоваться уже упоминавшимися трактовками П. Н. Ткачева, М. Риджеи (взятие власти, политическая революция - лишь пролог революции социальной ¹) и, скажем, советского обществоведа Ю. А. Красина, в общем солидарного с ними, но, кроме того, подчеркнувшего, что "решающим признаком и политическим содержанием (революции социальной) является переход власти в руки революционного класса".