Политические субкультуры и электоральные предпочтения
В составе российского избирательного корпуса прежде всего обращают на себя внимание две полярные группы, или, используя терминологию теории модернизации, “традиционалисты” и “модернисты”. При этом “традиционалисты” ориентированы на сохранение традиционных для сообщества ценностей и устоявшихся отношений, а сторонники модернизации поддерживают изменения в старых общественных связях и утверждение новых системы ценностей и норм поведения. Первую группу избирателей отличает консерватизм, коллективистское сознание и ряд других особенностей; для второй характерны индивидуалистическая мораль, отрицание традиций и приверженность комплексу либеральных ценностей, в силу многих причин чаще всего заимствованных на Западе.
Две названные группы различаются по социальному составу, половозрастной структуре, образовательному и имущественному уровням, а также по региональному распределению. Так, “традиционалистский” электорат проживает преимущественно в сельской местности и малых городах, сосредоточен в центре и на юге России; значительную его долю составляют люди среднего и старшего возраста, занятые в основном в производственном секторе, с невысоким уровнем дохода и образования и т.д. Все эти характеристики широко известны и не раз отмечались исследователями [Аксенов 1994; Колосов и Туровский 1996; Ментальность россиян 1997; Шейнис 1997].
Надо сказать, что четких границ между социальными группами “традиционной” и “модернистской” направленности нет. Скорее можно говорить о преобладании одного или другого поведенческого типа в различных группах. Кроме того, в сознании отдельного человека перемешаны как традиционные, так и модернистские установки и ценности. В этом смысле данная схема, как и любая умозрительная конструкция, является упрощенным отражением действительности.
Тем не менее тенденция к различиям в политических предпочтениях названных групп избирателей прослеживается довольно четко: “традиционалисты” голосуют преимущественно за левые партии государственнической направленности, прежде всего за КПРФ, а их антагонисты — за те, что раньше именовались партиями демократического спектра.
Специалисты не раз отмечали сравнительную устойчивость политических предпочтений российских избирателей. Действительно, можно упомянуть сравнительную стабильность электората левых на протяжении последних десяти лет — конечно, с известными отклонениями. Так, на выборах Президента России в 1991 г. за трех кандидатов прокоммунистической ориентации (Н.Рыжков, А.Макашов, А.Тулеев) было подано около 22 млн. голосов. На парламентских выборах 1995 г. КПРФ вместе с аграриями и небольшими партиями коммунистической направленности собрала те же 22 млн. голосов. Президентские выборы 1996 г. обозначили пик популярности КПРФ: около 24 млн. человек проголосовало за Г.Зюганова в первом туре и 30 млн. — во втором. Спад электоральной поддержки компартии отмечен в 1993 г., когда на думских выборах (на фоне пониженной активности избирателей) за КПРФ и АПР было подано только 11 млн. голосов (или около 25% от участвовавших в голосовании). Наконец, на парламентских выборах 1999 г. левые партии получили в сумме 18 млн. голосов.
Количественная динамика сторонников либеральных сил более выражена, однако и здесь можно выделить некое стабильное ядро поддержки. В этом смысле показательны результаты парламентских выборов 1993 и 1995 гг. В 1993 г. демократические партии (ВР, “Яблоко”, ПРЕС, ДПР, РДДР и “Будущее России — Новые имена”) собрали около 21 млн. голосов. В 1995 г. за НДР, “Яблоко”, ДВР, “Вперед Россия” и “Общее дело” проголосовали 16 млн. человек. Максимальные значения поддержки либералов и согласных с ними сил отмечены на президентских выборах при голосовании за Ельцина — в 1991 г. (45,6 млн. голосов) и 1996 г. (40 млн.). На последних думских выборах 1999 г., по мнению некоторых аналитиков, либералы собрали более 30 млн. голосов (имеются в виду поддержавшие “Единство”, ОВР, СПС и “Яблоко”). Как мне представляется, сторонников ОВР, не говоря уже о “Единстве”, нельзя однозначно назвать либерал-реформаторами — их ряды идеологически весьма разнородны. К последовательным либералам можно отнести лишь электорат СПС и “Яблока” (около 9 млн. человек).
Необходимо отметить, что важное значение для привлечения электората имеет использование образа власти, занимающего в российском политическом сознании особое место в иерархии социальных ценностей. Эффективный прием расширения электоральной базы — дистанцирование “партии власти” от идеологии либерального реформизма, но не ее явное отрицание. Подобная тактика может обеспечить поддержку как последовательных либералов, так и сторонников нелиберального мировоззрения. По сути дела, власть на время маскирует свою идеологическую линию. Так было и на президентских выборах 1996 г., и на парламентских выборах 1999 г.
Итак, ряд данных указывает на наличие в России относительно стабильных электоральных “ядер” двух полярных идеологий: традиционного коллективизма и либерального индивидуализма, причем эта тенденция наблюдается как на общефедеральном уровне, так и в отдельных регионах [Анализ тенденций развития регионов 1997].
Некоторые исследователи, напротив, придерживаются точки зрения о нестабильности политических предпочтений россиян, указывая на весьма существенные колебания электоральной поддержки партий в отдельных регионах. Следует оговорить, что в данной статье речь идет не о партийной приверженности электората в понимании западной теории партийной лояльности, а об относительной стабильности идеологических ориентаций, базирущейся на мировоззренческих различиях субкультурных групп. Например, исследование Фонда Карнеги подтверждает наличие высокой корреляции между региональным голосованием за КПРФ на всех общенациональных выборах — при заметных подвижках партийных пристрастий регионов. Прослеживается также взаимосвязь по регионам между числом сторонников ВР в 1993 г. и СПС в 1999 г. Электорат “Яблока” также довольно стабилен. Интересно, что аналитики не обнаруживают корреляции между количеством голосовавших за ЛДПР в 1993 г. и сторонников Жириновского на последующих выборах. На мой взгляд, это объясняется прежде всего существенным изменением имиджа и политической программы партии Жириновского. Можно предположить, что именно электорат ЛДПР-1993 в 1999 г. голосовал за “Единство” [Петров и Титков 1999].
За счет чего же левым и правым (в России такие “этикетки” в ряде отношений условны) удавалось в разные периоды существенно увеличивать поддержку своих партий? По-видимому, за счет привлечения так наз. переходного электората, или электората “третьей силы”, занимающего центральное положение на шкале “традиционализм” — “модернизм”. “Переходным” называют тип политического сознания, без особой симпатии относящегося как к существующему, так и к предыдущему политическому режиму. В данной электоральной группе преобладают городские жители среднего возраста, военные, работники сферы услуг и социальной сферы и т.д. В условиях противостояния двух ведущих субкультур представители “третьей силы” вынуждены определяться в заданной системе политических координат. Не имея собственного лидера, они осуществляют электоральный выбор по принципу либо “наименьшего зла”, либо личных симпатий к лидерам. Именно на эту группу избирателей наибольшее воздействие оказывают PR-технологии и СМИ.
Таким образом, в составе российского избирательного корпуса присутствуют, как минимум, три крупные группы, опирающиеся на системы ценностей, предпочтения и нормы поведения, характерные для своей политической субкультуры. Причем в основе двух из них фиксированы противоборствующие идеологии: коммунистическая (или традиционалистского коллективизма) и либерально-демократическая. Для сторонников данных идеологий главным фактором, влияющим на выбор, является идеологическая ориентация кандидатов и партий. Именно поэтому численный состав “ядер” поддержки коммунистов и реформаторов относительно стабилен на протяжении ряда лет, несмотря на происходящие структурные и персональные изменения в партийно-политической системе страны. Третья группа избирателей идеологически неоднородна и руководствуется в электоральном выборе иными мотивами.
Партийная система России во многом повторяет мировоззренческую дифференциацию населения: с одной стороны, партии либерально-реформаторского толка (“Яблоко”, ДР, ДПР, ДВР, НДР, СПС и другие менее значительные партии “демократов”), с другой — “традиционалисты” (КПРФ, АПР, “Трудовая Россия”, ДПА и т.п.).
Особое место в этой системе занимает “партия власти”, именующая себя “политическим центром”. По моему мнению, правительственный курс в целом опирается на идеологию либерализма, однако это обстоятельство нивелируется государственной пропагандой, поэтому в рядах ее сторонников можно найти представителей различных субкультур российского общества.
Значительная часть россиян — представители “третьего”, “переходного” электората — колеблется между двумя полюсами политической шкалы, не принимая ни “традиционализм”, ни прозападный либерализм. В конце 1980 — начале 1990-х годов под влиянием резких изменений в общественном настроении симпатии многих из них оказались на стороне либеральных политиков, но в дальнейшем увлечение либеральной идеологией стало проходить; сейчас электоральную базу партий этой направленности составляют только последовательные сторонники либерализма (представители “модернистской” политической субкультуры). В то же время поддержка “традиционалистских” партий относительно стабильна.
В 1996 г. в ходе президентских выборов противостояние “традиционалистской” и “модернистской” политических субкультур наглядно выразилось в соперничестве Ельцина и Зюганова. Интересно, что тогда “переходный” электорат, не имеющий “своего” лидера, разделился между лидерами двух ведущих субкультур, причем в силу ряда причин большая его часть выступила за либеральную идеологию.
Парламентская кампания 1999 г. показала, что, с одной стороны, власть придерживается прежней электоральной тактики, с другой — обозначилась тенденция к серьезным изменениям политической линии руководства страны. Речь идет о заметном смещении идеологических оснований правительственной политики. В 1999 г. либеральные ценности уступили место патриотизму, державности и нравственности — именно их в качестве базовых воспринимает электорат “третьей силы”. В результате “Единство” как “партия власти” набрало почти 15 млн. голосов. Последовательные же либералы проголосовали за партии западного типа социальной демократии или либералов — “Яблоко” и СПС. Причем последний использовал имидж либерального крыла проправительственных сил, что, собственно, и обеспечило новичку на политической сцене относительно высокую поддержку.
ОВР в кампании 1999 г. попытался создать правоцентристскую коалицию с прицелом на либеральный и “переходный” электорат. Неудача данной попытки связана прежде всего с конкуренцией политических сил в этой нише, а также с неясным курсом ОВР. Интересы “переходного” электората более полно выразили державники-патриоты из “Единства”, а “традиционалистов” оттолкнуло то, что лидеры ОВР, рассчитывая на поддержку руководства национальных республик, приглушили державную риторику в своей программе; но они не высказывали и четких либеральных предпочтений, что лишило этот блок симпатий “либералов”.