Фландрия, белград, циндао. 19 страница
Обстановка на фронте оставалась чрезвычайно сложной. Правда, уже наметились некоторые положительные сдвиги – в первую очередь то, что к сентябрю начало выправляться положение с боеприпасами (что могло бы быть достигнуто и гораздо раньше, если бы не рассчитывали на иностранцев, а вовремя использовали ресурсы собственной страны). Выпуск снарядов возрос до 1 млн. в месяц – еще не достаточно, но они уже поступали, и батареи больше не молчали. И тем не менее ситуация балансировала на грани катастрофы. Войска были измотаны, поредели, дух их подорван долгим отступлением. С лета пошло переформирование ополченских частей в обычные, общеармейские. Дружины преобразовывались в батальоны, сводились в полки. Но конечно, качество таких частей было куда ниже кадровых. И количество артиллерии сильно поубавилось – много орудий подбили в боях, много захватили немцы, да и сами бросали при отступлении, когда кончались снаряды.
А противник не смирился с тем, что уничтожить русские армии не получилось. И, с ходу перегруппировавшись, начал новую операцию – по тому сценарию, который еще раньше предлагал Гинденбург. Планировалось нанести удар в Литве и осуществить глубокий прорыв на Минск, а навстречу двинуть группировку от Бреста. И все же осуществить идею “клещей”, в которые попадут войска Западного фронта. Сосредоточение ударных “кулаков” началось еще в августе – когда стало ясно, что русские ускользают из Польши. И теперь вдруг перешли в наступление Неманская и 10-я германские армии, обрушившись на участок между Двиной и Вилией – в стык Северного и Западного фронтов. Вспомогательные удары нацеливались южнее, чтобы отчленить русскую группировку, собранную в районе Вильно. А позиции на Брестском направлении атаковали войска из прежней группы Макензена. Причем германское командование, считало эту операцию решающей для исхода всей кампании, а то и всей войны, и собрало все, что можно.
Так, ожесточенное сражение разыгралось под Эйшишки (Эйшишкес) в 40 км южнее Вильно. Тут немцы точно так же, как в 14-м на Ипре, когда тоже выскребались последние резервы, ввели в бой студенческую добровольческую дивизию, которая атаковала части 10-й русской армии. И результат был таким же, как во Фландрии. В неудержимом порыве, с песнями, студенты-солдаты взяли первую линию окопов… И все. Потому что дальше наступать было уже некому. А остальные германские и русские полки вступили во взаимоуничтожающий огневой бой на открытом поле. Ни те, ни другие не успели окопаться и прицельно расстреливали друг друга. Пытаясь обеспечить перелом в свою пользу, немцы попытались обойти фланг конницей. Однако тут отличился 8-й отдельный Донской полк – казаки встретили германских гусар встречной атакой. Сомкнутым строем, с пиками. И поскольку те вовремя не свернули, то так и напоролись своим, тоже сомкнутым строем, на эти пики, а остатки повернули назад. Но и руссские части понесли в сражении большие потери, только убитых в полках было по 300-350 чел. Однако прорвать тут фронт враг не смог. Жестоко поплатилась в это время и бригада, которую Германия тайно навербовала в Финляндии и готовила для десанта на родине. В условиях дефицита солдат их тоже бросили в пекло Восточного фронта. Многие финны обиделись, что их обманули, стали сдаваться или перебегать к русским.
Но если на второстепенных направлениях атаки отражались, то на главном германскому командованию удалось реализовать свой замысел. 10-я германская армия ударила с севера на Вильно, отжимая правый фланг 10-й русской армии. А Неманская армия наступала на Двинск, отжимая левый фланг 5-й. И 9.9 в районе г. Свенцяны (ныне Швенченис) образовался разрыв, куда немцы бросили огромную массу конницы – 8 кавдивизий с несколькими пехотными бригадами. А за ними в прорыв двинулись и пехотные корпуса. Стремительно продвигаясь и выйдя на оперативный простор, кавалерийская группировка противника с ходу захватила станцию Глубокое, перерезав важную железную дорогу и угрожая Полоцку, вышла к Молодечно. Отдельные части, углубившись в русские тылы, очутились на подступах к Борисову. А один отряд конных егерей добрался до ст. Смолевичи (в 25 км восточнее Минска) и разрушил магистраль Минск – Смоленск.
Ситуация создалась опаснейшая. Потому что теперь грозил рухнуть и развалиться весь фронт – морально и физически ослабленный, повыбитый, только что переживший большое отступление и едва успевший остановиться на новых рубежах. Алексеев среагировал четко и мгновенно. Это была его первая операция в роли начальника штаба Ставки, и по мнению некоторых исследователей – лучшая его операция. Не имея ни резервов, ни дополнительных ресурсов, он “импровизировал” на ходу, наличными расстроенными и поредевшими силами. Приказал быстро отодвинуть весь фронт назад – войска оставляли Вильно, выскальзывая из очередного наметившегося “мешка”, отводились к Сморгони, а соответственно и южнее отходили на 120-130 км к Барановичам и Пинску. А в это же время Алексеев готовил контрманевр и “из ничего”, за счет сокращений линии фронта и перебросок с других направлений, экстренно формировал две армии. Общевойсковую, ген. Смирнова, и первую в российской истории конную армию Орнановского из 20 тыс. сабель, 67 орудий и 56 пулеметов.
Одна должна была закрыть брешь, другая – ударить с севера, от Полоцка, под основание прорыва, и одновременно продемонстрировать угрозу выхода в тылы германской группировки на Двине. Несколько магистралей были уже перехвачены противником, и Алексеев кружными путями, через Оршу, перебрасывал корпуса к местам сосредоточения. В первый, и наверное, единственный раз в жизни этот мягкий и уравновешенный человек позволил себе угрожать. Когда начальник военных сообщений полковник Амбургер стал демонстрировать ему нормативы чуть ли не мирного времени и доказывать, что в указанный срок перевезти артиллерию невозможно, Михаил Васильевич, по своему обыкновению спокойно, произнес: “Если она не будет перевезена, вы будете повешены”. И в устах Алексеева это прозвучало настолько необычно, что стало ясно – положение исключительное, и начальник штаба действительно не остановится ни перед чем.
Фланговые группировки были собраны вовремя и нанесли контрудары. В конной армии Орнановского Уссурийская дивизия Крымова атаковала вражеские позиции на р. Дресвятице. Под покровом ночи авангардная сотня 1-го Нерчинского полка во главе с сотником Жуковским, разобрав сараи и построив из них переправу, перемахнула через болотистую речку и внезапно свалилась на немецкие окопы, вызвав панику. Переправившиеся следом Нерчинский и Уссурийский полки кинулись в преследование отступающих германцев, захватили вторую линию окопов. Фронт был прорван. Но повторять ошибки германского командования и бросать конную массу в глубину неприятельской территории Алексеев не стал (чем, кстати, очень возмущались кавалерийские офицеры – дорога перед ними была открыта). Михаил Васильевич добивался другого – немцы, узнавшие о сосредоточении конницы, испугались ее прорыва в тыл своей Двинской группировки и стали перебрасывать сюда пехоту. Ту самую, которая должна была войти в собственный прорыв и поддержать собственную кавалерию. Уссурийской дивизии пришлось выдержать жестокие атаки, погибли командиры полков Кузнецов и Куммант, казаки начали отступать – но ринувшиеся их преследовать враги уперлись у с. Воля-Каниговская в позиции двух выдвинутых сюда русских пехотных дивизий.
Отвлеченные этими действиями, германские соединения закрепить прорыв не успели. И уже 15.9, через 6 дней, дыра во фронте атаками с флангов была закрыта, а проникшие в русский тыл кавкорпуса, не получившие помощи пехотой и отсеченные от нее, были остановлены контратаками у Молодечно и Глубокого. Очутившись в окружении, заметались и начали пробиваться обратно, пока кольцо еще не успело уплотниться. А русская кавалерия наседала и громила оккупантов. В этих боях, кстати, отличился будущий маршал, пулеметчик 4-й кавдивизии Семен Тимошенко. Какие-то части противника прорвались к своим, понеся значительные потери, какие-то просочились проселками и лесными дорогами. Многие так и остались в белорусской земле. А вспомогательные немецкие удары, призванные дополнить кавалерийский прорыв, пришлись в пустоту. Как признала официальная германская история войны: “Несмотря на все усилия главнокомандующего Восточным фронтом, наступление против северного фронта русской армии ни коим образом не соответствовало ожиданиям. Противнику удалось разгадать удар, направленный в глубину его фронта и выйти из-под задуманного разгрома благодаря своевременному отступлению”.
Однако наши армии не просто отступили. На намеченных рубежах их ожидали уже подготовляемые сильные позиции и подведенные сюда резервы. И они получили приказы атаковать. Поэтому немецкие части, разохотившиеся гнать русских, на разных направлениях получили вдруг неожиданные встречные контрудары. Так, под Сморгонью отводимые от Вильно 26-й и 27-й корпуса 10-й армии получили в помощь лейб-гвардию и перешли в наступление на Солы, угрожая окружить противника, занявшего Сморгонь. В этом сражении был тяжело ранен пулеметчик 64-й дивизии Р.Я. Малиновский. И умело действовал, руководя атакующими цепями, начальник штаба его дивизии – полковник М.Г. Дроздовский, будущий герой Белой Гвардии. А совместно с 64-й действовал Преображенский полк, 2-й батальон которого лично вел в огонь А.П. Кутепов – награжденный за этот бой Георгиевским оружием и произведенный в полковники… Под Барановичами зарвавшихся немцев, продвигающихся от Бреста на Минск, контратаковали Гренадерский корпус 2-й армии и соединения 4-й армии ген. Рагозы. А на левом фланге Западного фронта, под Пинском – 31-й корпус ген. Мищенко. И повсюду враг был не только остановлен, но и отброшен назад.
В этих боях, положивших предел успехам захватчиков, совершила свой подвиг сестра милосердия Римма Михайловна Иванова. Она родилась в г. Ставрополе, в 1913 г. окончила Ольгинскую гимназию и начала работать учительницей начальных классов в селе Петровском. Но когда грянула война, прошла курсы медсестер и добровольно отправилась на фронт. И в тыловом госпитале остаться не захотела, ушла на передовую. Для чего ей сперва пришлось числиться “мужчиной” – в списки 83-го Самурского полка она была внесена как Римма Михайлович Иванов. Сохранились ее письма родным. К великому сожалению, ограниченный объем книги не позволяет привести их полностью. Разве что выдержки. Вот из первого, в январе 15-го: “…Беспокоиться обо мне нечего. Я – вне опасности. Наш полковой околодок, где я сейчас несу обязанности, находится всегда за линией огня… К солдатскому костюму и коротким волосам я уже привыкла… Доехала благополучно. Немного переволновалась. Принял меня командир полка очень хорошо. “Коль есть охота, так, пожалуйста, работайте”, вот его слова. Доктор доволен моей работой и теперь все настаивает, чтобы я ехала учиться после войны в медицинский институт…”
Вот еще одно, конец февраля. “…Несу обязанности фельдшера… На меня не смотрят здесь, как на женщину, а видят сестру милосердия, заслуживающую большого уважения. Обед здесь и солдатский очень вкусный. О тепле – располагаемся в крестьянских избушках. О переходах. Умею и люблю много ходить… Вернусь к вам здоровая и удовлетворенная. Ведь как приятно сознавать, что в этом большом деле приносишь пользу. Молюсь Богу, чтобы Он сохранил мое здоровье. Опасность далеко от меня, ее нет…” В марте писала: “Причины моего поступления в армию. Вот вам фраза солдатика: “Мы на нашу сестрицу надеемся, дай Бог ей здоровья, чтобы она с нами была”. А почему? Потому, что здесь нужны руки, что здесь нужна скорая помощь. О ласке сестры. Думаете, что здесь она не необходима? Еще как!…” Родители тревожились, уговаривали ее вернуться. А она раз за разом отвечала: “Господи, как хотелось бы, чтобы вы поуспокоились. Да пора бы уже. Вы должны радоваться, если любите меня, что мне удалось устроиться и работать там, где я хотела… Но ведь не для шутки это я сделала и не для собственного удоволствия, а для того, чтобы помочь. Да дайте же мне быть истинной сестрой милосердия. Дайте мне делать то, что хорошо, и что нужно делать. Думайте, как хотите, но даю вам честное слово, что многое-многое отдала бы для того, чтобы облегчить страдания тех, которые проливают кровь. Но вы не беспокойтесь: наш перевязочный пункт не подвергается обстрелу…”. “Мои хорошие, не беспокойтесь ради Бога. Если любите меня, то старайтесь делать так, как мне лучше… Вот это и будет тогда истинная любовь ко мне. Жизнь вообще коротка, и надо прожить ее как можно полнее и лучше. Помоги, Господи! Молитесь за Россию и человечество…”
Насчет отсутствия опасности она скрывала истину. Выносила раненых под огнем, всегда была в самом пекле. А при отходе с Карпат в составе 3-й армии приняла командование группой солдат и возглавила бой. Была награждена солдатским Георгием IV степени и двумя Георгиевскими медалями. А такие награды за безопасный труд в тылу не дают. Самурцы души в ней не чаяли, считали ее своим живым талисманом. В июле 15-го она съездила на побывку домой – тяжело заболел отец. И на прощание солдаты и офицеры писали ей трогательные благодарственные адреса. Причем характерно, что за командира 3-го батальона адрес подписал прапорщик Сахаров. А за командира полка – генерал-майор Стефанович. Оба – временно исполняющие обязанности вместо выбитых офицеров. Больше они не увиделись. Многие самурцы, в том числе и Сахаров, погибли в боях южнее Варшавы. А Римма Иванова поддалась уговорам родных, и хотя все равно вернулась на фронт, но перевелась в 15-й Оренбургский полк, где служил врачом ее брат. Родителям казалось, что так будет надежнее, безопаснее. Оттуда она писала в сентябре 15-го: “Мои хорошие, милые мамуся и папка! Здесь хорошо мне. Люди здесь очень хорошие. Ко мне все относятся приветливо… Дай вам, Господи, здоровья. И ради нашего счастья не унывайте…” Оренбуржцы ее тоже полюбили, солдаты называли “святой Риммой”. От себя и брата она сообщала “Чувствуем себя хорошо! Сейчас спокойно. Не беспокойтесь, мои родные. Целуем. Римма. 8.IX.15”.
А на следующий день, 9(22).9, в ходе контрудара 31-го корпуса Оренбургский полк пошел в очередную атаку у с.Доброславки (в Брестской обл., севернее Пинска). В 10-й роте были убиты оба офицера, солдаты смешались, стали отходить. И сестра милосердия, перевязывавшая раненых в гуще боя, поднялась и крикнула: “Вперед! За мной!” Собрала вокруг себя тех, кто еще мог держать оружие, и повела в атаку. Воодушевленные солдаты ринулись за ней, опрокинули врага и взяли сильную позицию. Однако Римма при этом была ранена. В бедро – разрывной пулей, жутко раздробившей кости и разорвавшей мышцы. Такая рана была смертельной. И последнее, что, по словам очевидцев, она прошептала: “Боже, спаси Россию…” И перекрестила окруживших ее рыдающих солдат. Ей был 21 год… Указом Николая II героиня была посмертно награждена офицерским орденом Св. Георгия IV степени. Это была единственная женщина, удостоенная такой награды. Прах ее был перевезен в Ставрополь. И хоронил ее весь город – возле Андреевского храма, где погребали всех местных героев. Сейчас на месте ее захоронения находится общественный туалет…
ЛУЦК И РИГА.
Осуществляя операцию по ликвидации Свенцянского прорыва, Алексеев обратил внимание и на обращения Брусилова, просившего Ставку выделить ему дополнительные силы – он доказывал, что может нанести удар по левому флангу австрийцев и лишить их условий для новых наступательных операций, взяв Луцк и закрепившись на рубеже р.Стырь. Но Алексеев увидел и другое – что поражение австрийцев опять заставит немцев спасать их и отвлекать войска с главного, белорусского направления. И в тяжелые дни, когда на счету был каждый полк, Брусилов получил свежий 30-й корпус ген. Зайончковского с задачей использовать его для наступления. Фронт в это время проходил по р.Горынь и ее притоку Стубель. Корпус Зайончковского, придав ему 7-ю кавдивизию, командарм расположил на крайнем северном участке, у села Степань (недалеко от г. Сарны), приказав ему наступать на Рожище и Луцк и при этом стараться охватывать австрийский фланг. Южнее, в лоб, действовал 39-й корпус Стельницкого, которому предстояло сковывать противника фронтальными атаками, в центре наступала 4-я Железная дивизия, а на левом фланге – 8-й корпус Драгомирова. Иванов в успех не верил и предлагал вместо крупной армейской операции ограничиться частными демонстрациями. Однако Брусилов настоял на своем – тем более, имея поддержку в Ставке.
Удар был нанесен 16.9, хотя развивался не совсем так, как предполагалось. 4-я австрийская армия была уже ослаблена предшествующими боями, и в первые же два дня полки Станкевича и Маркова 4-й Железной прорвали неприятельские позиции. А обходной маневр 30-го корпуса австрийцы обнаружили, и это вынудило их к ускоренному отступлению. Русские войска погнали врага. 18.9 дивизия Деникина вышла к Луцку с юга и пошла на штурм. Но с этой стороны город был сильно укреплен – отчасти еще до войны самими русскими. И защитников хватало – как раз тут командование противника решило остановить наступление Брусилова, и против железных стрелков оказалось 2,5 дивизии, отошедшие с других участков.
В беспрерывных боях, продолжавшихся и ночью, полки Деникина сумели взять 2 линии вражеских укреплений, но дальше продвинуться не могли, и атаки захлебывались. В это время и 30-й корпус вышел к Стыри по соседству, взяв г. Рожище, и Брусилов приказал ему штурмовать Луцк с севера, помочь Деникину. Зайончковский был человеком своеобразным, любил красивые позы (что, впрочем, не помешало ему впоследствии стать хорошим историком и создать одну из лучших работ о Мировой войне). И издал приказ по своим частям – дескать, даже Железная дивизия не смогла взять Луцк, и вот теперь эта почетная задача возлагается на них. А поскольку на следующий день был праздник Рождество Богородицы, то влепил в приказ и такое: “Порадуем Матушку Царицу небесную! Бутылка откупорена! Что предстоит нам пить из нее, вино иль яд, покажет завтрашний день!” Однако завтрашний день ничего не показал, поскольку и у него наступление застопорилось. Австрийцы оборонялись отчаянно, собрали большое количество артиллерии. И Зайончковский запросил помощи от железных стрелков. Брусилов приказал Деникину передать ему один полк, но и следующая атака тоже не удалась. Командир 30-го корпуса жаловался, что его подавляет сильнейший артобстрел. И Брусилов опять распорядился помочь – всеми батареями, имеющимися у Деникина, вести огонь в течение ночи. Тот выполнил. Австрийцы ответили шквалом снарядов. Одна из гранат попала даже в очаг хаты, где размещался штаб дивизии, но к счастью, не взорвалась. И было понятно, что это еще “цветочки” – в темноте враг бил по площадям, а утром, раз уж русские батареи обнаружили себя и израсходовали боезапас, дивизию проутюжат так, что мало не покажется. Деникин собрал командиров трех оставшихся у него полков и объявил: “Наше положение пиковое. Ничего не остается, как атаковать”. И те согласились – в 4-й Железной научились в этом смысле понимать друг друга с полуслова.
На рассвете дивизия ринулась на штурм. Австрийцы, зная о ее ослаблении, такого не ожидали, оттянули часть войск для отражения атак с севера. А стрелки в мощном порыве достигли вражеских укреплений, закидали гранатами пулеметы и ударили в штыки. Вместе со своими солдатами Деникин и сам влетел в город на открытом автомобиле и отправил оттуда телеграмму Брусилову – Луцк взят. Австрийские части, оборонявшие северную окраину, узнав о прорыве, тоже дрогнули и побежали, и в город вошли войска Зайончковского. И он также послал донесение, что захватил Луцк. Брусилов на полях его телеграммы иронично приписал: “И взял там в плен генерала Деникина”. В целом же победа была значительной. Только одна 4-я стрелковая пленила 158 австрийских офицеров и 9800 солдат – примерно столько же, сколько было в самой в дивизии. Некоторые вражеские части очутились в кольце, зажатые между прорвавшимися к Луцку клиньями Деникина и Зайончковского и наступавшим с фронта корпусом Стельницкого. И тоже сдавались или добивались. 4-я австрийская армия – ударная, специально в свое время усиленная для действий в группе Макензена, была разгромлена.
И произошло то, на что рассчитывал Алексеев. Конрад принялся умолять немцев, чтобы выручили его разрушенный фланг, опасаясь развития прорыва. А такой прорыв угрожал и смежному флангу германских войск, поэтому Фалькенгайн отреагировало немедленно и направил на помощь австрийцам один корпус, сняв его из Белоруссии и ослабив давление на Западный фронт. Уже вскоре после выхода на Стырь авиаразведка доложила – немецкие колонны, около 2 дивизий, идут с северо-запада, нацеливаясь на местечко Колки севернее Луцка. Брусилов выдвинул на это направление 30-й корпус, 4-ю Железную и 7-ю кавалерийские дивизии. И считал, что этого вполне достаточно для отражения удара. Но все испортила дилетантская выходка начштаба Юго-Западного фронта Саввича. Вдохновленный успехом под Луцком, он вообразил себя гениальным стратегом и изобрел “хитроумную” ловушку для противника, внушив и Иванову, что это великолепный шанс переломить ситуацию в свою пользу и тем самым спасти Украину.
Частям 8-й армии предписывалось оставить Луцк и отойти обратно на р. Стубель. А 30-му корпусу с приданными частями спрятаться в лесах возле Колков. А когда вражеский корпус пройдет мимо, преследуя отступающих, тут-то и выскочить, ударив ему в тыл. А отходящим повернуться и нажать с фронта. И немцам конец. Брусилов пробовал возражать, но получил указание выполнять план немедленно и безоговорочно. Разумеется, из этого ничего не вышло. Отвод частей от Луцка сразу же обнаружили. И остатки австрийской армии, воодушевившись, ринулись за ними, так что отступать им пришлось с боем. А массу из 4 дивизий “спрятать” в лесу было никак невозможно. Немцы не были слепыми, чтобы проглядеть такое сосредоточение. Развернулись в направлении этой группировки и атаковали ее. Произошло жесточайшее встречное сражение, лоб в лоб. Обе стороны переходили в атаки и контратаки, измотали и повыбили друг друга. Так, 4-я стрелковая дивизия потеряла 4 тыс. чел убитыми и ранеными. Немцам досталось не меньше. И, обессиленные, те и другие стали зарываться в землю, возводя завалы из срубленных деревьев. Луцк снова был потерян, но фронт стабилизировался.
Еще одну частную наступательную операцию немцы затеяли в Латвии – использовали корпуса, так и не пригодившиеся для развития Свенцянского прорыва, чтобы бросить их против Северного фронта. Русские войска постепенно оттеснялись к Западной Двине. Бои шли жестокие, но очаговые – вдоль дорог, в дефиле озер и рек. Уссурийская дивизия Крымова совершила еще 4 дерзких рейда по тылам противника. В последнем из них, снова на р. Виндава, ему придали и 4-ю Донскую дивизию. Но линия фронта уже уплотнялась, на Таурогенском шоссе части встретили превосходящие силы немцев, и единственным результатом стал уничтоженный вражеский батальон, неосторожно попытавшийся преградить казакам обратный путь. Очень сильное сопротивление противник встретил у Фридрихштадта (Яунелгава), где удалось подготовить хорошо укрепленные позиции, и немецкие атаки долгое время отражались. Но враг собрал большое количество тяжелой артиллерии и буквально засыпал оборону снарядами, вынудив защитников отойти за Двину. На других участках войска 12-й и 5-й армий также отступили за эту реку, удержав за собой три плацдарма на левом берегу – у Риги, Якобштадта (Екабпилс) и Двинска (Даугавпилс) – и в этих местах никакие атаки и бомбардировки “сковырнуть” русских не помогли.
Германскому командованию хотелось завершить кампанию на Востоке хотя бы какой-нибудь особенно эффектной “точкой”. И под занавес оно решило провести операцию по захвату Риги. Здесь оборонялась 12-я армия Радко-Дмитриева, а командование минной дивизией Балтфлота, выдвинутой в Рижский залив, в сентябре принял Колчак. Получив сведения об активизации противника, флотский и сухопутный начальники встретились и выработали совместный план по отражению удара. Сделано это было вовремя. Чтобы избежать мин, немцы провели по мелководью легкие суда и высадили крупный десант на южном побережье залива. А одновременно развернули наступление с юга, от Митавы. Атаками десанта и с суши сломили оборону правого фланга 12-й армии, соединились и стали продвигаться вдоль моря, захватив Кеммерн (Кемери – ныне в черте Юрмалы). Создалась прямая угроза падения Риги.
Но тут со своими силами к южному берегу залива подошел Колчак. Значительную роль сыграл и провал предыдущей “Рижской экспедиции” немцев – теперь их линкоры и крейсера возвращаться сюда остерегались. С моря сухопутные войска прикрывались лишь тральщиками, сторожевиками и другими мелкими кораблями, которые Колчак быстро разогнал. А дальше, обрушивая на врага залпы эсминцев, координируя огонь флотских береговых батарей, он полностью подавил германскую артиллерию и заставил противника покинуть береговую полосу – чем тотчас воспользовались войска 12-й армии, продвигаясь тут и охватывая вражеский фланг. А русские корабли высадили десант в тылу вражеской группировки, нанесший удар навстречу контратакующим частям Радко-Дмитриева. Немцы, понеся большие потери, были выбиты из Кеммерна и отброшены от Риги. Операция по ее взятию сорвалась. Участник событий Н.Г. Фомин вспоминал: “Вечером флот оставался на якоре, когда из Ставки Верховного Главнокоманования была мною принята телефонограмма приблизительно такого содержания: “Передайте по повелению Государя Императора: капитану I ранга Колчаку. Мне было приятно узнать из донесений командарма-12 о блестящей поддержке, оказанной армии кораблями под вашим командованием, приведшей к победе наших войск и захвату важных позиций неприятеля. Я давно был осведомлен о доблестной вашей службе и многих подвигах… награждаю вас орденом Св. Георгия IV степени. Николай. Представьте достойных к награде”. Ночью, когда Александр Васильевич заснул, мы взяли его тужурку и пальто и нашили ему георгиевские ленточки…”
Противник на всех фронтах выдохся. Его измученные и поредевшие части утратили способность к атакам. И даже получая приказы на частные наступления для улучшения позиций, ограничивались артналетами и быстро угасающими демонстрациями. “Великое отступление” кончилось. Фронт замер по линии Рига – Западная Двина – оз. Нарочь – Барановичи – Пинск – р.Стырь – р.Стрыпа – Черновцы. Русские войска в ходе этих сражений вынуждены были отойти на 300-500 км, оставить большую часть Галиции, утратили Польшу, Литву, Западную Белоруссию и юг Латвии. Понесли колоссальные потери – 1,3 млн бойцов. Из них чуть больше 100 тыс. убитыми, а основную часть – пленными. Тут были и сдавшиеся, и огромное число раненых, при отступлении оставшихся на территории противника. Но немцам не удалось окружить и уничтожить ни одной нашей армии, ни одного корпуса. И вовнутрь страны, в ее главные промышленные и сельскохозяйственные регионы, врага так и не пустили. А успехи дались ему очень большой кровью. Германия в ходе наступления потеряла, по различным данным, 600-700 тыс. убитыми и ранеными. Французская разведка сообщала, что немецкие Гвардейский и 10-й корпус вернулись на Запад “в плачевном состоянии”. А русский Юго-Западный фронт, даже отступая, в контратаках захватил в плен более 200 тыс. австрийцев.
И если либеральствующая интеллигенция все еще возмущалась вступлением царя в должность Верховного Главнокомандующего, если злые языки и агитаторы всех мастей распускали слухи, что Николай – неудачник, и добром это не кончится, то ведь было и другое. Укрепление в солдатской массе веры в царя. Разве не наглядно получилось – государь встал во главе своих армий, и все беды, вроде, оказались позади. Наверняка это укрепило и веру самого Николая в свое предначертание и свою связь с народом. И когда осенью 15-го во время поездки на позиции армий, расположенных на Украине, Георгиевская Дума Юго-Западного фронта выступила с ходатайством к царю возложить на себя орден Св.Георгия IV степени, это зачастую трактуется как лесть со стороны Иванова. Но разве подобное было не справедливо? Во все века и во всех странах принято награждать главнокомандующих, одержавших успехи. Здесь же успех был налицо – противника остановили и сами устояли. А что касается его личного вклада, то ведь дело Верховного Главнокомандующего – подобрать толковых специалистов, координировать их работу и принимать важнейшие решения по их рекомендациям. Что царь и делал. И еще отметим очень существенный момент – орденом его наградила Георгиевская Дума. А вот сам себя он никогда и ничем не награждал.