Процесс реанимации традиционных конфуцианских ценностей в политике позволяет укреплять социокультурную идентичность современного Китая

В 1990 г. депутаты Великого собрания народных представителей предложили традиционный конфуцианский метод государственного контроля: образовать при ВСНП Комиссию административного контроля с целью непосредственной ревизии деятельности руководства страны от уровня членов Госсовета КНР и выше. Другими словами, государство в лице «благородных мужей» и с помощью «гуманных законов» должно осуществлять организующие, регулирующие и контрольные функции.

Все это приводит современных исследователей к выводу о том, что во внутренней политике Китая происходит активный процесс инкорпорации морально-этических ценностей конфуцианства, восстанавливается вера в силу социального действия «благородного мужа» как неотъемлемого фактора функционирования общества. Идеи нравственного совершенствования, отказ от необузданного потребительства, культ предков и традиций, гармонии человека и окружающего мира—такие высокие ценности сближают Китай с другими странами тихоокеанского бассейна.
чем более открытыми миру становятся «азиатские драконы», тем большую роль в их политической культуре начинают играть традиционные конфуцианско-буддийские ценности.

К примеру, профессор Ду Вэймин полагает, что «новое конфуцианство» вполне способно ответить на вызов современной эпохи тем, что оно подчеркивает принцип уважения личности, принцип личностной автономности и конкуренции на здоровой основе. Конфуцианская этика настаивает не на правах человека, а на чувстве ответственности: делает упор на единстве общества, на поисках приемлемого для каждого человека места в социуме. Подобная поведенческая модель предполагает самосовершенствование человека и одновременно его добровольное самоограничение—в духовном и психологическом смыслах. Единство общественного мнения достигается здесь путем не навязывания идеологических стереотипов, а длительных, постепенных согласований позиций, что предполагает развитие в обществе духа сотрудничества.

профессор Чжоу Гучэн предлагает пересмотреть традиционную трактовку термина «жэнь» как «гуманность». По его мнению, этот термин следует толковать как «человек должен быть человеком». популяризируя жэнь, Конфуций хотел не только регулировать межличностные отношения внутри патриархального рода, но и, что еще более важно, «межличностные отношения в государственной иерархии и даже межгосударственные отношения».

профессор Бу Цзиньчжи делает особый акцент на культуре политического участия, развивая в современном духе конфуцианский идеал «гармонического человека». Он подчеркивает, что созданной Конфуцием школе был присущ свой стиль участия в общественной жизни. Конфуцианцы отдавали все силы ведению государственных дел и упорядочению жизни, совершали подвиги и добивались заслуг ради государства, выступали против пассивного ухода от мирских дел.

профессор Фэн Юланя обосновывает неизбежность модернизации в Китае, интерпретируя положения из конфуцианского канонического текста «Ши Цзин»: «Хотя Чжоу и старое царство, его судьба нова. Сегодня Китай это и есть старое царство, и у него новая судьба; новая судьба—это модернизация. Я стараюсь сохранить единство и индивидуальность старого царства, одновременно способствуя осуществлению новой судьбы. Представители правого крыла поддерживают мое стремление сохранить единство и индивидуальность древнего царства и порицают мои усилия, способствующие осуществлению модернизации; представители левого крыла приветствуют мое стремление помочь модернизации и порицают меня за усилия по поддержанию единства и индивидуальности старого царства. Я понимаю их доводы, принимаю их похвалу и хулу. Похвала и хула взаимоисчезают, я продолжаю идти вперед в соответствии со своими суждениями».

тайваньские исследователи Х.Цюньчжи и У.Куанмин полагают, что технологическое взаимодействие мирового сообщества с природой подтверждает (через экологические бедствия) конфуцианскую точку зрения —люди, общество и природа могут процветать только сообща. распространение конфуцианских ценностей способно остановить загрязнение окружающей среды, превращение человека в придаток машины, разгул насилия и другие социальные болезни XX века.

Все это свидетельствует о том, что национальные элиты Китая связывают политическое возрождение своей цивилизации с новым прочтением традиционных пластов политической культуры и политического сознания. Национальные элиты здесь обладают важной способностью формулировать «большие цели» в политике, опираясь на древность («использование древности во благо современности»). Ради достижения этих «больших целей» нация способна мобилизовать весь свой духовный потенциал, что обеспечивает всенародную поддержку и легитимность реформ.
Поэтому важнейшей характеристикой политической культуры конфуцианско-буддийского типа следует считать гибкость— способность к реинтерпретации традиционных ценностей в духе современности, к перманентному самообновлению, к творческому восприятию и адаптации инокулътурных влияний с опорой на национальную традицию. Именно здесь в значительной степени скрыта разгадка гигантского рывка «азиатских драконов» практически во всех сферах жизни. Успех этих стран еще раз показал, что благополучие нации складывается не только из экономических показателей, оно в немалой степени вырастает из духовного единства народа, поверившего в свои силы.

+ квазисемейственность («гуанси»)

Под квазисемейственностью понимается прежде всего явление «гуанси», которое он определяет как сеть персональных связей индивида, основанных на смеси ценностей, отношений, привычек, практик и т. д. Данный институт возник в эпоху индустриализации и урбанизации, когда «большая семья» стала разрушаться.Политическая культура китайцев, основанная на квазисемейственности имеет набор следующих характерных качеств:

1. Основу квазисемейственности составляют личные, но, как правило, не родственные связи.

2. Квазисемейственные сети не имеют четкой организации, границ и правил функционирования; это — неформальные образования; их возникновение зависит от желаний и потребностей индивидов; основанием связи могут стать классовая солидарность и соседские отношения, а также землячество, общие интересы, профессия и т. д.

3. Квазисемейственные отношения не требуют особых предпосылок для их зарождения; это личное дело двух индивидов; однако, возникнув, эти отношения влекут за собой определенные двусторонние обязательства; с возникновением упора на обязательства появляется видение индивида не как отдельной, автономной личности, а как части добровольных сетевых отношений.

Квазисемейственность оказывает большое влияние на политическое поведение современных китайцев. В частности, в процессе артикуляции своих политических интересов они склонны производить мобилизацию личных ресурсов в рамках «гуанси», а не обращаться в формальные организации.

Квазисемейственное мышление порождает нетерпимость к представителям другого «гуанси». Исследователь Чжоу отмечает, что в настоящее время политическая культура Китая отличается отсутствием толерантности к политическому инакомыслию, особенно в отношении принципа гарантии прав меньшинства. Причем интерес вызывает тот факт, что с повышением уровня образования степень нетерпимости не уменьшается.

НО определенные черты «гуанси» можно рассматривать как предпосылку распространения демократических ценностей. приоритет взаимных обязанностей может способствовать развитию у китайцев чувства гражданского долга и осознания принадлежности к политическому сообществу. политическую культуру «гуанси» в сравнении с традиционным конфуцианством характеризует значительно более высокий уровень индивидуализма, что находит выражение в индивидуальном приспособлении к изменившимся условиям среды, а также в снижении уровня подчинения властям.

За фасадом конфуцианского института «большой семьи» присутствуют черты индивидуализма. В современных условиях, когда происходит эрозия старых отношений, индивидуализм китайцев будет только усиливаться.

Тэтчер о Китае:История Китая в ХХ веке представляет собой череду попыток порвать с прошлым. Сначала ушла кон­фуцианская система управления (1905), затем и сама императорская династия (1912), затем республиканский национализм Гоминьдана (1949), а в последнее время и то, что сейчас видится как бюрократи­ческие излишки традиционного социализма (с 1978 г.).

Преобразования, однако, нередко являются скорее показными, чем реальными. Реформаторы от власти, по-видимому, обречены повто­рять, сознательно или не очень, эпизоды прошлого. Записки врача Мао, например, свидетельствуют о том, что Председатель всегда имел под рукой ту или иную работу по древней истории империи и с удоволь­ствием рассказывал присутствующим об уроках, которые следуют из нее*. Китайские военные долгое время считали древний манускрипт под названием «Искусство войны» ключевым текстом военной докт­рины. (Он наполнен такими откровениями: «О божественное искусст­во хитрости и скрытности! Ты позволяешь нам быть невидимыми и неслышимыми; и, таким образом, держать судьбу врага в своих руках». Думается, это было бы интересно даже разведслужбам США.)

Первая черта этого менталитета — чувство природного превосход­ства. Когда в августе 1793 года британская делегация в Ки­тае продемонстрировала хозяевам глобус, произошел дипломатический скандал — из-за того, что китайцы оскорбились, увидев, как мала их империя*. На протяжении веков китайцы думали о себе как о «Срединном царстве», т. е. как о центре цивилизованного мира**. Иное мнение выз­вало шок.

вторая — ощу­щениеуязвимости. правите­ли Китая всегда ощущали уязвимость перед посягательствами со сто­роны менее цивилизованных, но более сильных соседей. В их катего­рию попадали как монголы, основавшие династию Юань (1279-1368), так и манчжуры в лице династии Цин (1644-1911). Ну и, конечно, мы, страны Запада.

Я непосредственно стол­кнулась с таким отношением в 1982 году во время переговоров с Ден Сяо Пином о судьбе Гонконга. Мне казалось, что китайцы должны были бы различать территории, находившиеся у Великобритании на правах аренды, и Гонконг, на который распространялся ее суверенитет. Ден, однако, ясно дал понять, что он не видит никакой разницы между ними. Китайцы были преисполнены решимости отомстить за все перенесен­ными ими унижения. Хотя им и хотелось получить Гонконг благопо­лучным и процветающим, они были готовы взять его при необходи­мости силой, невзирая на последствия.

Именно эти элементы — превосходство, уязвимость и унижение — и определяют во многом поведение сегодняшнего китайского прави­тельства. Их значение обусловлено еще и тем, что они будут влиять,хотя и не так грубо, на действия любого последующего некоммунис­тического режима.

Подав­ляющую часть населения (93%) составляют этнические китайцы (хань), однако национальные меньшинства, на которые приходится всего 7% населения, занимают 60% территории Китая, что ведет к на­рушению стратегического равновесия.