Глава 16. нашествие на тибет
В народе стали часто звучать требования официально объявить о совершеннолетии далай-ламы, не дожидаясь, пока он достигнет нужного возраста. Стоя на пороге войны, люди желали видеть на троне молодого самодержца, больше не доверяя судьбу страны коррумпированной и непопулярной клике, окружавшей регента.
Примерно тогда в Лхасе случилось нечто невероятное. Однажды утром я увидел на стенах вдоль улицы, ведущей в Норбулингка, надписи: «Отдайте власть далай-ламе». За лозунгом следовал ряд обвинений в адрес фаворитов регента. Естественно, мы обсуждали происшествие на следующей встрече с его святейшеством. Он уже слышал о нем от брата и считал делом рук монахов Сера. Далай-лама отнюдь не радовался такому повороту событий, не чувствуя себя достаточно взрослым, чтобы занять трон. Он хотел еще многому научиться и уделял основное внимание выполнению нашей учебной программы, не придавая большого значения политическим интригам. Кундун очень боялся отстать по уровню знаний от одногодок из западных школ, прослыть в Европе отсталым тибетцем. Я постарался успокоить его. Надо отметить, комплексом неполноценности страдал не только далай-лама. Тибетцы часто говорили: «Мы ничего не знаем, мы такие глупые!» Но сами эти слова свидетельствовали об обратном. Жители высокогорного края отнюдь не являлись недалекими людьми, просто путали понятия «образование» и «интеллект».
Через Индийское представительство мне иногда удавалось доставать художественные киноленты для нашего кинотеатра. Я старался максимально расширить репертуар, чтобы сделать приятное далай-ламе. Первым мы смотрели фильм «Генрих V», и меня сильно интересовала реакция на картину Бога-Короля. Он разрешил своим настоятелям присутствовать на сеансе, а когда погасили свет, в зал потихоньку проникли садовники и повара, работавшие внутри желтой ограды. Зрители сидели на коврах, а мы с далай-ламой, как обычно, на ступенях, ведущих из аудитории в проекторную комнату. Я нашептывал ему перевод текста, стараясь одновременно отвечать на вопросы. К счастью, я специально подготовился к сеансу, ведь немцу довольно сложно переводить шекспировский английский на тибетский. Публику несколько шокировали любовные сцены, которые впоследствии я вырезал. Кундуну лента понравилась. Он очень хотел побольше знать о жизни великих людей, не только королей, но и генералов, ученых, а также об их достижениях. Документальный фильм, посвященный Махатме Ганди, довольно популярной фигуре в Тибете, Живой Будда смотрел много раз.
Я одобрял его вкус. Однажды, когда мы разбирали пленки, он отложил в сторону все комические и чисто развлекательные ленты, попросив обменять их. Главным образом его интересовали фильмы об образовании, армии и культуре. Как-то раз я хотел сделать ему приятное и показал великолепную картину о лошадях, но, к моему удивлению, эта тема его не затронула. «Интересно, – сказал он, – что прошлое тело (имелся в виду тринадцатый далай-лама) весьма любило лошадей, а для меня они значат так мало».
Юноша быстро рос и становился довольно неуклюжим. Один раз он обронил экспонометр и расстроился, как маленький ребенок, сломавший любимую игрушку. Пришлось напомнить, что он – правитель великой страны и может купить сколько угодно экспонометров. Его скромность меня постоянно удивляла. Ребенок любого богатого торговца явно превосходил испорченностью юного монарха. Впрочем, неудивительно: далай-лама вел аскетическую и одинокую жизнь, часто постился и соблюдал временный обет молчания.
Его старший брат Лобсанг Самтен заметно уступал умом Кундуну. Вначале далай-лама хотел привлечь его к нашим занятиям, но для Лобсанга они стали мучением, и он постоянно прогуливал, принося потом мне извинения, но честно признаваясь, что почти ничего не понимает в наших разговорах и постоянно борется со сном. Зато Самтен гораздо лучше брата разбирался в практической деятельности правительства и уже мог помогать Живому Будде в выполнении официальных функций.
Бесконечные попытки Лобсанга улизнуть с занятий раздражали Кундуна. Я удивился, когда Самтен рассказал мне, насколько горяч был маленький далай-лама. Теперь это качество в нем полностью отсутствовало, сменившись на несколько даже чрезмерную для его возраста собранность и серьезность. Но смеялся Бог-Король радостным смехом обычного ребенка. Он обожал безобидные шутки и постоянно поддевал меня, а однажды даже принялся понарошку боксировать со мной.
Несмотря на интерес к западным достижениям, он твердо придерживался древних традиций буддизма. Личные вещи далай-ламы считались превосходным средством от болезней и чар злых духов. Я обычно приносил домой пирожки и фрукты с кухни его святейшества и приводил друзей в восторг, деля эти угощения между ними.
Молодому королю хотелось однажды вывести свой народ из мрака суеверий. Он мечтал и постоянно рассказывал о блестящих перспективах будущих реформ. Мы даже составили их план. Намечалось пригласить в Тибет специалистов из небольших нейтральных стран, не имевших интересов в Азии, создать системы образования и общественного здравоохранения, а тибетцев научить работать. Огромные перспективы открывались перед Ауфшнайтером. Как сельскохозяйственному инженеру, ему в Тибете хватило бы дел на всю оставшуюся жизнь. Питеру очень нравилась эта идея, и лучшего он себе просто не мог представить. Я же думал посвятить себя организации образования и мечтал об университете с многочисленными факультетами. Однако мы с Ауфшнайтером хорошо понимали иллюзорность наших планов. Красный Китай ждал лишь момента для вторжения в Тибет…
Установив с Кундуном доверительные отношения, я попросил Кундуна рассказать, как произошло признание его реинкарнированным. Он родился 6 июля 1935 года в окрестностях озера Куку-Нор. Я один поздравлял далай-ламу с днем рождения: он не считался в Тибете праздником и не отмечался. Людей совершенно не интересовало, когда родился их король. Для них он олицетворял Ченрези, Милостивого бога, очередного Живого Будду, отказавшегося от нирваны, чтобы помочь человечеству. Ченрези, бог – покровитель Тибета, и его реинкарнированные воплощения всегда правили страной Бо, как в народе называли Тибет. Монгольский правитель Атлан Хан, принявший буддизм, нарек Живых Будд далай-ламами. Нынешний далай-лама являлся четырнадцатым по счету. Народ считал его скорее богом, чем королем, и люди молились ему именно как высшему существу.
Молодому монарху было непросто оправдать возлагаемые на него надежды. Он понимал: от него ждут божественных решений, а все его приказы и деяния считаются неоспоримыми и становятся частью исторической традиции. Кундун старался заранее подготовить себя к выполнению своих сложных обязанностей посредством недельных медитаций и углубленных религиозных занятий. Он не обладал самоуверенностью тринадцатого Бога-Короля. Однажды Царонг привел мне типичный пример поведения последнего. Желая учредить новые законы, он встретил яростное сопротивление консерваторов, цитировавших высказывания пятого далай-ламы на обсуждавшуюся тему. Тут правитель спросил: «А кто был пятым телом?» И монахи пали пред ним ниц, не смея ничего возразить, ибо считалось: являясь реинкарнированным Буддой, тринадцатый далай-лама был не только тринадцатым, но также и пятым, и всеми остальными далай-ламами. Услышав эту историю, я подумал: счастлив же Тибет, никогда не имевший королей вроде Нерона! Но простому тибетцу подобная мысль никогда не пришла бы в голову: он считал благом любые действия воплощенного Милостивого бога.
Кундун не мог точно ответить на мой вопрос, как проходило его опознание: тогда еще ребенок, он помнил все довольно смутно, и посоветовал обратиться к одному из знатных людей, принимавших участие в поисках нового далай-ламы.
Ту давнюю историю мне поведал главнокомандующий армией Дзаса Кунсангце. В 1933 году, незадолго до кончины, тринадцатый Живой Будда рассказал монахам кое-какие подробности своего грядущего возрождения. После смерти его тело поместили в мавзолей в Потале в традиционной позе Будды, смотрящего на юг. Однажды утром заметили: голова покойника повернулась на восток. Тут же обратились к Государственному оракулу; тот в трансе бросил белый шарф в направлении поднимающегося солнца. В течение последующих двух лет ничего не происходило. Затем регент отправился за советом в паломничество к знаменитому озеру: считалось, что каждый, кто посмотрит в воды Чо-Кхор-Джи, увидит будущее. Регенту представился трехэтажный монастырь с золотыми крышами, возле которого находился маленький дом китайского крестьянина с резными фронтонами. Переполненный признательностью за божественное откровение, регент вернулся в Лхасу и начал подготовку к поискам. Вся страна с интересом следила за происходящим, ощущая себя сиротой без небесного покровителя. Мы ошибочно думаем, что новый реинкарнированный Будда отыскивается почти сразу после кончины предшественника. Тибетцы считают иначе: могут пройти годы, прежде чем бог снова покинет райские кущи и вернется на землю в виде человека. Поиски Кундуна начались в 1937 году. Помня о приметах, указанных провидением и прежним далай-ламой, несколько групп отправились на восток. В их состав входили монахи и по одному мирскому чиновнику.
Группа, членом которой являлся рассказчик, путешествовала под руководством Кьецанга Римпоче. Она достигла района Амдо в китайской провинции Чингай. Там, на родине Цонга Капа, великого реформатора ламаизма, располагалось много монастырей, тибетское население мирно сосуществовало с мусульманским. Группа после долгих скитаний нашла трехэтажный монастырь с золотыми крышами. Посланники обрадовались и вспомнили видение регента, когда перед их глазами предстала хижина с резными фронтонами. Испытывая огромное волнение, они переоделись в одежды слуг: наряды высоких чиновников привлекали слишком много внимания и затрудняли общение с простыми людьми. Переодетым в господское платье слугам предоставили лучшую комнату, а изменившие внешность монахи отправились на кухню, где рассчитывали встретить детей, проживающих в доме. Войдя в дом, они сразу же почувствовали, что скоро найдут Божественного Ребенка. И точно, им навстречу выбежал двухгодовалый мальчик и вцепился в полы одежды ламы, на шее которого висели четки тринадцатого далай-ламы. Ничуть не растерявшийся ребенок закричал: «Сера лама, Сера лама!» Чудом малыш распознал монаха в костюме слуги и определил монастырь, откуда тот явился, – Сера. Потом мальчик ухватился за четки и тянул до тех пор, пока лама не отдал их ему, а он повесил четки себе на шею. Знатные гости чуть не пали ниц перед ребенком. У них не осталось никаких сомнений – они нашли реинкарнированного. Но надлежало следовать предписанной процедуре.
Посланники распрощались с семьей крестьянина и вернулись через несколько дней уже в своей обычной одежде. Сперва они поговорили с родителями, уже отдавшими церкви одного из сыновей в качестве реинкарнации очередного бога. Потом разбудили маленького Кундуна, и четыре делегата уединились с ним в комнате с алтарем. Здесь мальчику устроили экзамен. Сперва ему предложили четверо четок, одни из которых, наиболее потертые, принадлежали тринадцатому далай-ламе. Мальчик без тени сомнения схватил их и начал танцевать. Из нескольких барабанов он тоже выбрал именно принадлежавший его предшественнику и служивший для вызова слуг. Затем ребенок предпочел старый посох прежнего далай-ламы новому, с рукояткой из слоновой кости и серебра. Осмотрев тело малыша, посланники нашли все признаки воплощенного Ченрези: большие оттопыренные уши и родимые пятна, считавшиеся следами второй пары рук четырех-рукого бога.
Теперь делегаты полностью убедились в успешном завершении поисков. Они передали по телеграфу секретное сообщение в Лхасу через Индию и Китай и тут же получили инструкцию: соблюдать полную тайну во избежание интриг, способных помешать выполнению миссии. Четыре посланника дали клятву молчания перед танкой с символическим портретом Ченрези, а затем продолжили осмотр других мальчиков. Происходило это на территории Китая, и тибетцам следовало соблюдать осторожность. Разглашение новости об обнаружении далай-ламы имело бы фатальные последствия: китайцы могли настоять на его сопровождении в Лхасу их воинским подразделением. Поэтому посланники обратились к губернатору провинции, некому Ма Пуфангу, за разрешением отвезти мальчика в Тибет, где из нескольких кандидатов выберут далай-ламу. Пу-фанг потребовал крупную сумму денег; их ему тотчас выплатили. Это было ошибкой: и китайцы сразу поняли, какое значение ребенок имел для тибетцев. Они запросили еще втрое больше денег. Осознав свой первый промах, посланники отдали только часть суммы, одолжившись у местных мусульманских купцов, а остаток пообещали выслать после прибытия в Лхасу. Китайцы согласились.
В конце лета 1939 года четыре посланника вместе со своими слугами, купцами, Божественным Ребенком и его родителями отправились в Лхасу. Четыре месяца они добирались до тибетской границы. Там их ждал министр кабинета. Он вручил мальчику письмо регента с официальным признанием ребенка Живым Буддой. Здесь ему впервые отдали почести, положенные далай-ламе. Даже родители только тогда узнали, что их сын – не кто иной, как будущий правитель Тибета.
С тех пор маленький далай-лама раздавал благословения столь естественно, будто всегда только этим и занимался. Он прекрасно помнил: его внесли в Лхасу в золотом паланкине, и весь город сбежался приветствовать новое олицетворение Ченрези, спустя много лет вернувшегося наконец в Поталу к своему осиротевшему народу. С момента смерти «предыдущего тела» прошло шесть лет. В феврале 1940 года, во время великих новогодних празднеств, народ отмечал восхождение на трон далай-ламы. Тогда ему присваивались такие новые имена, как Божественный, Победоносный Защитник, Красноречивый, Всепонимающий, Наиумнейший, Защитник Веры и Океан.
Всех поражала невероятная благопристойность мальчика и терпение, с которым он воспринимал многочасовые церемонии. С приставленными к нему слугами его предшественника он обращался доверительно и вежливо, словно уже давно их знал.
Я с радостью выслушал рассказ генерала. Со временем подобные неординарные события обрастают множеством легенд, и тем ценнее становится свидетельство их очевидца.
Осенью наши занятия с Кундуном начали все чаще и чаще прерываться. Даже в самом спокойном уголке Драгоценного сада чувствовалось приближение грозы. По мере углубления кризиса молодому королю нередко приходилось участвовать в правительственных делах. Национальная ассамблея стала проводить совещания в Норбулингка, чтобы незамедлительно информировать его святейшество о важных событиях. Несмотря на отсутствие опыта, монарх изумлял весь официальный мир дальновидностью и умением противостоять ошибочной политике. Не оставалось сомнений: судьба страны вскоре будет вверена ему.
Тем временем положение осложнялось. Из Восточного Тибета поступали сообщения о концентрации на его границах китайской кавалерии и пехоты. На восток направили войска, хотя все понимали: им не хватит сил сдержать противника. Попытки правительства решить проблему дипломатическим путем провалились. Делегации, разосланные повсюду в целях пропаганды, застряли в Индии. Тибет не мог рассчитывать на помощь извне. Пример Кореи показывал: даже поддержка ООН не защищает от красных армий. Постепенно народ осознавал неизбежность поражения.
7 октября 1950 года враг пересек границу Тибета одновременно на шести направлениях. Произошли столкновения, но сообщения о них достигли Лхасы только через десять дней. Тибетцы уже погибали на собственной территории, а в Лхасе продолжались празднества и народ ждал чуда. Получив весть о первых поражениях, правительство послало за всеми самыми известными оракулами Тибета. В Норбулингка разыгрывались драматические сцены. Седовласые настоятели и старые министры призывали оракулов объединить усилия в трудный час. В присутствии молодого правителя пожилые люди бросались к ногам пророчествующих монахов, моля их о мудром совете. В трансе Государственный оракул рухнул на землю перед далай-ламой с криком: «Сделайте его королем!» Другие пророки говорили то же самое, и, поскольку воля богов высказывалась вполне определенно, началась немедленная подготовка к коронации.
Между тем китайские войска прошли уже сотни миль по территории Тибета. Некоторые тибетские командиры сдались, другие прекратили сражаться, видя превосходство сил противника. Мэр главного города Восточного Тибета направил в Лхасу радиосообщение с просьбой разрешить ему капитуляцию ввиду бесполезности сопротивления. Национальная ассамблея ответила отказом, и тогда, взорвав оружейные и пороховые склады, мэр помчался в столицу в сопровождении английского радиста Форда. Через два дня путь им преградили китайские войска и арестовали обоих. Выше я уже рассказал о дальнейшей судьбе Роберта Форда.
Национальная ассамблея срочно обратилась в ООН, прося, как говорилось в заявлении, помочь справиться с агрессором, напавшим на страну в мирное время под предлогом освобождения ее от влияния империалистических сил. В обращении подчеркивалось: Тибет полностью свободен от любого иностранного влияния, в том числе империалистического.
Если какой-либо народ и заслуживал всесторонней помощи со стороны ООН, то именно тибетский. Но, получив послание с воплем о помощи, ООН лишь выразила надежду на мирное объединение Китая и Тибета.
Теперь и слепой увидел: при отсутствии внешней поддержки Тибету остается только сдаться. Богачи бросились паковать вещи. Мы с Ауфшнай-тером поняли: час пробил, нас лишили второй родины. Больно было думать об отъезде, но другого выхода не оставалось. Тибет стал нам домом, обеспечил интересной, приносившей достаток и удовлетворение работой. Время, когда я имел честь давать уроки самому далай-ламе, до сих пор кажется мне самым счастливым в моей жизни. Мы никогда не занимались реорганизацией тибетской армии, как писали потом многие европейские газеты. И возможно, зря не занимались…
Далай– ламу тоже беспокоила наша судьба. У меня с ним состоялась длительная беседа. Он предложил мне взять отпуск, чтобы иметь большую свободу передвижения и возможность скрыться в любой момент. Через несколько дней Кундун перебрался в Поталу, где отсутствие свободного времени не позволяло ему заниматься. Я же намечал отправиться сперва в Южный Тибет и посетить город Шигаце, после чего добраться до Индии.
Церемония объявления далай-ламы совершеннолетним стала неизбежной. Правительство хотело приблизить ее сроки, однако наиболее благоприятную дату следовало определить по приметам. Предстояло также ответить на важнейший вопрос: оставаться ли молодому правителю в Лхасе или бежать? Обычно в сложных ситуациях решение принималось с учетом поступков предыдущих монархов. Вспомнили, что сорок лет назад тринадцатый далай-лама укрылся от нашествия китайцев в Индии, после чего положение постепенно исправилось. Однако правительство не могло отослать Живого Будду из страны, предварительно не испросив дозволения богов. Поэтому в присутствии далай-ламы и регента из протертой цампы слепили два колобка, взвесили на золотых весах, чтобы вес точно совпадал, и затем поместили в золотой чан. В каждом из колобков спрятали по бумажке: на одной написали «да», на другой – «нет». Потом Государственный оракул, исполняя ритуальный танец, загипнотизировал себя. Чан дали ему в руки, и он стал вращать его с возрастающей скоростью, пока один из колобков не вывалился и не упал на землю. Его расковыряли. На спрятанной в нем бумажке стояло слово «да». Следовательно, далай-ламе надлежало покинуть Лхасу.
Желая предварительно узнать планы Кундуна, я немного задержался в столице. Не хотелось оставлять парня одного в такое трудное время. Однако он настоял на моем отъезде, пообещав на прощанье, что мы еще встретимся на юге. Подготовка к его собственному бегству из Лхасы шла быстрыми темпами, но под покровом секретности, чтобы не пугать народ. Китайцы находились в нескольких сотнях миль к востоку от города и не продвигались дальше. Однако их внезапный прорыв мог отрезать далай-ламе дорогу на юг, к спасению.
Весть о подготовке правителя к отъезду просочилась-таки за пределы дворца. Да и неудивительно: скрыть факт вывоза его личных сокровищ реальным не представлялось. Ежедневно тяжело нагруженные караваны мулов под присмотром телохранителей покидали город. Видя это, знатные люди начали переправлять свои семьи и богатства в безопасные места.
В остальном жизнь в Лхасе оставалась прежней, если не считать возникновения дефицита средств передвижения: многие люди перестали продавать вьючных животных. Цены на рынке слегка поднялись. Ходили рассказы о подвигах отдельных тибетских солдат, но все уже знали: армия терпит поражение. Некоторые части еще удерживали свои позиции, но вскоре были выбиты оттуда благодаря более разумной тактике противника.
В 1910 году китайцы беспардонно грабили и жгли Лхасу; теперь горожане боялись повторения подобных бесчинств. Следует, однако, отметить, что на сей раз китайские войска вели себя терпимо и дисциплинированно. Попавшие в плен и затем освобожденные тибетцы рассказывали, как хорошо с ними обращались победители.
Глава 17. Я ПОКИДАЮ ТИБЕТ
Я покидал Лхасу в середине ноября 1950 года. Возникали сомнения по поводу сроков отъезда, но вдруг представилась возможность использовать транспорт. Ауфшнайтер, с самого начала собиравшийся ехать со мной, в последний момент решил задержаться. Тогда я забрал его вещи, а ему само-. му предстояло присоединиться ко мне через несколько дней. С тяжелым сердцем я покидал дом, ставший родным, любимый сад и слуг, провожавших меня со слезами на глазах. Я забрал с собой лишь книги и ценности, оставив прочее имущество челяди. Друзья приносили подарки, только отягощавшие мой багаж, и грустно прощались со мной. Утешала, правда, надежда встретиться с некоторыми из них в Южном Тибете. Многие твердо верили: китайцы никогда не дойдут до Лхасы, а я после окончания отпуска благополучно вернусь к ним. Я не разделял подобных иллюзий и надолго прощался с Лхасой, с всеми местами, которые успел полюбить. В один из дней, взяв камеру, я стал фотографировать все вокруг, чтобы в будущем снимки этой прекрасной и странной земли пробуждали во мне счастливые воспоминания и, возможно, вызывали симпатии к Тибету у других европейцев.
Небо хмурилось, когда я грузился в маленькую, обтянутую кожей яка лодку, собираясь плыть вниз по течению к слиянию Кийчу и Брахмапутры. Вместо двух дней путешествия верхом меня ждала шестичасовая лодочная прогулка. Мой багаж уже отправился в путь вместе с караваном. Стоя на берегу, друзья и слуги печально махали мне руками. Я сделал прощальную фотографию, течение подхватило суденышко, и знакомые лица скрылись из виду. Плывя по реке, я не мог оторвать глаз от Поталы, зная, что далай-лама наблюдает за мной с крыши через свой телескоп.
В тот же день я догнал свой караван, состоявший из четырнадцати вьючных животных и двух лошадей для меня и моего слуги. Преданный Нийма вызвался сопровождать меня. И снова я находился в пути, снова преодолевал горы и перевалы. Через неделю мы добрались до Джангце, великого караванного пути в Индию.
Недавно одного из моих лучших друзей назначили губернатором района. Я гостил в его доме, где мы отметили восхождение на трон далай-ламы, ставшее праздником для всего Тибета. Передаваемая по эстафете, радостная новость быстро расходилась по стране. На крышах появились новые молитвенные флаги. Люди, временно забыв о мрачном будущем, танцевали, пели и пили, захлебываясь от радости. Новый далай-лама вселял надежду на лучшее. Молодой король стоял над схваткой различных клик и группировок, демонстрировал не раз свою дальновидность и решительность. Природное чутье позволяло ему правильно выбирать советников и хранило от интриганов и заговорщиков.
Но он взошел на трон слишком поздно, именно в тот момент, когда судьба от него отвернулась. Будь он на несколько лет старше, его мудрое руководство, возможно, изменило бы историю страны.
По дороге я посетил Шигаце, второй по размеру город Тибета, известный своим монастырем Тра-шилхунпо, и встретил некоторых своих друзей, очень интересовавшихся новостями из столицы. Здесь почти никто не думал о бегстве: местный монастырь являлся резиденцией панчен-ламы, живого воплощения бога О-па-ми.
Китайцы покровительствовали панчен-ламе, противопоставляя его далай-ламе. Нынешний реинкарнированный панчен-лама был на два года моложе Бога-Короля. Он получил образование в Китае. В Пекине его объявили полноправным правителем Тибета – без всяких на то оснований. По закону панчен-лама возглавлял монастырь и распоряжался окрестными землями, но не более. Правда, среди Живых Будд О-па-ми считался выше Ченрези, но фактически первый реинкарнированный панчен-лама работал учителем у пятого далай-ламы. Тот в благодарность за службу и объявил его реинкариировашшм, пожаловал ему монастырь и соответствующие огромные привилегии.
Последнего панчен-ламу выбирали из большого числа кандидатов. Одного из детей обнаружили в Китае. И китайские власти отказались отпустить мальчика в Лхасу без военного эскорта. Тибетскому правительству пришлось принять поставленное условие, и в один прекрасный день китайцы объявили ребенка настоящим реинкарнированным О-па-ми и единственным правомочным панчен-ламой.
Таким образом, у них в руках появилась важная карта в политической игре с Тибетом. Коммунистическая идеология не мешала лидерам Китая вести активную радиопропаганду в поддержку религиозных и территориальных притязаний панчен-ламы. В Тибете же он не пользовался поддержкой. Лишь жители Шигаце и монахи его монастыря видели в О-па-ми предводителя и хотели оставаться независимыми от Лхасы. Эти люди безбоязненно ожидали «армию освободителей». Ходили слухи, что панчен-лама заодно с китайцами. Несомненно, народ Тибета почитал его как одно из воплощений Будды, но никогда бы не признал в нем своего правителя.
Во время пребывания в Щигаце я посетил местный монастырь, настоящий отдельный город, населенный тысячами монахов. Мне удалось сделать там несколько фотографий. Среди других достопримечательностей я обнаружил в одном из храмов весьма впечатляющего, высотой в девятиэтажный дом, золотого идола с огромной головой.
Сам город Шигаце находился на берегах Брахмапутры неподалеку от монастыря. Он немного напоминал Лхасу и также располагался у подножия крепости. Его населяли десять тысяч жителей, в том числе лучшие мастера Тибета – изготовители шерсти. Ее доставляли туда караванами с окрестных равнин Чангтанга. Шигаце лежал выше Лхасы, отличаясь более холодным климатом. Но самое высококачественное зерно в стране производили именно тут. Далай-лама и знать Лхасы приобретали муку только здесь.
Через несколько дней я вернулся в Джангце. Мой друг губернатор сообщил приятную новость: далай-лама вскоре ожидался сюда. Всем караванным станциям приказали приготовиться к приему гостей и привести в порядок тракты. Я предложил губернатору свою помощь в организации работ.
В караван-сараях создавали достаточные запасы гороха и ячменя – корма для животных. Целая армия рабочих чистила и ремонтировала дороги. Я отправился с губернатором в одну из его инспекционных поездок по провинции. Вернувшись, мы узнали: далай-лама покинул Лхасу 19 сентября и сейчас приближался к Джангце. Мы встретились с его матерью, братьями и сестрами, со всеми, кроме Лобсанга, следовавшего вместе с Богом-Королем. Впервые за три года я повстречался с Тагцелом Римпоче. Китайцы заставили его под конвоем отвезти послание брату. Они ничего от этого не выиграли: Тагцел не собирался оказывать нажим на далай-ламу. Он был очень рад избавиться от китайцев, его конвой арестовали, а радиопередатчик конфисковали.
Караван Божественной Семьи поражал скромностью. Мать, женщина преклонного возраста, имела право путешествовать в паланкине, однако она наряду с остальными ехала верхом, покрывая значительные расстояния каждый день. Когда мы с губернатором отправились встречать далай-ламу, Божественная Мать со своими детьми и слугами уже отправилась дальше на юг.
Мы с другом ехали три дня по лхасской дороге и на перевале Каро повстречались с передовым отрядом каравана его святейшества. С вершины перевала мы видели длинную извивающуюся колонну в плотных клубах пыли. Далай-ламу сопровождали сорок знатных людей и охрана, состоявшая из двухсот отборных солдат с пулеметами и гаубицами. За ними следовала целая армия слуг, поваров, а также бесконечная цепь из 1500 вьючных животных.
В середине колонны развевалось два флага: национальный флаг Тибета и личный стяг четырнадцатого далай-ламы. Флаги свидетельствовали о присутствии среди едущих повелителя. Завидев молодого Бога-Короля, медленно поднимавшегося по перевалу верхом на серой лошади, я невольно вспомнил об одном древнем пророчестве, о котором иногда шепотом поговаривали люди в Лхасе. Когда-то давно оракул предсказал, что тринадцатый далай-лама станет последним из властвующих воплощений Ченрезе. Похоже, предсказание сбывалось. С момента коронации прошло четыре недели, а Кундуну так и не удалось взять в свои руки бразды правления. В стране хозяйничал враг. Бегство монарха лишь усугубляло положение.
Когда далай-лама проезжал мимо, я снял шляпу, а он приветливо помахал рукой. На вершине перевала в честь Бога-Короля горели благовония и сильный ветер трепал молитвенные флаги. Караван проследовал безостановочно к месту следующей стоянки, где горячий обед уже ждал путешественников. Далай-лама провел ночь в соседнем монастыре. Перед сном я думал о нем, в одиночестве сидевшем в неуютной, без очага комнате для гостей в компании пыльных идолов. От ветра и холода его предохраняли только затянутые бумагой окна, а истуканы вокруг будто кривлялись в мрачном тусклом свете масляных ламп.
Юношу, никогда в жизни не имевшего настоящего дома (не считать же домом Поталу и Драгоценный сад!), теперь злая судьба гнала по вверенной ему несчастной гибнущей стране. Как же он нуждался в уюте и поддержке! Но бедному мальчику надлежало забыть о себе и бросить все силы на благословение бесчисленных паломников, у него одного искавших помощи и поддержки.
Лобсанг, перенесший серьезный сердечный приступ, путешествовал вместе с братом на носилках. Я с ужасом узнал: доктора лечили Самтена теми же суровыми методами, что и больных лошадей. В день отъезда он лежал в беспамятстве несколько часов, и врач далай-ламы вернул его к жизни, приложив к телу раскаленное клеймо. Позже Лобсанг подробно рассказывал мне об этом незабываемом ощущении.
Бегство далай-ламы хранили в строгом секрете. Власти не хотели будоражить народ, а монахи больших монастырей наверняка попытались бы помешать отъезду монарха. Высокопоставленным чиновникам, обязанным сопровождать Кундуна, только поздним вечером сообщили время отправления каравана: два часа ночи. В последний раз горемыки выпили масляного чая в Потале. Чашки наполнили вновь и оставили стоять, что служило приметой скорого возвращения. Ни одну из комнат Бога-Короля на следующий день не подметали: это могло принести несчастье.
Темной ночью колонна беглецов отправилась в путь, сначала по дороге в Норбулингка, где молодой правитель остановился для молитвы. Караван ' еще не пробыл и дня в дороге, а о нем уже знал весь Тибет. Тысячи монахов монастыря Джанг собрались встречать далай-ламу. Они бросались под ноги его коня и молили не покидать их, не оставлять без лидера на милость китайцев. Официальные лица испугались: вдруг монахи просто не пустят далай-ламу дальше?! Но тут он снова проявил силу духа и объяснил подданным, что сможет сделать для страны больше, если не попадет в руки врагов. Живой Будда пообещал вернуться сразу же, как только ему удастся заключить с противником приемлемое соглашение. Воздав королю должные почести, монахи разошлись.
Новость о приближении каравана далай-ламы скоро достигла Джангце. По краям мостовых уложили белые камни – отпугнуть злых духов. Монахи и монахини покинули кельи и вместе с остальным населением стояли на улицах часами в ожидании повелителя. Расквартированные неподалеку индийские войска поскакали навстречу далай-ламе – отдать ему честь. Проезжая по крупным населенным пунктам, караван выстраивался в процессию. Кундун слезал с лошади и усаживался в паланкин.
В дорогу отправлялись сразу после полуночи, избегая песчаных бурь, бушевавших днем над открытым плато. Ночи обжигали холодом. Далай-лама тщательно кутался в подбитую мехом шелковую мантию и надевал медвежью шапку, закрывавшую уши. Перед рассветом температура часто опускалась до пятидесяти градусов, и, хотя ветра не было, езда верхом превращалась в пытку.
Далай– лама часто спрыгивал с лошади, не давая шанса настоятелям помочь ему, и широкими шагами шел впереди остальных. Естественно, всем тоже приходилось спешиваться, и пожилые богачи, сроду не ходившие пешком, отставали на целые мили. Два дня караван пробивался сквозь метель. Закоченевшие люди почувствовали огромное облегчение, оставив гималайские перевалы позади и спустившись в леса.
Через шестнадцать дней после отправления из столицы караван достиг предполагавшегося пункта назначения – штаб-квартиры районного губернатора Чумби. По прибытии далай-ламу сквозь густую толпу отнесли на желтом кресле в скромный дом губернатора, тотчас названный «Небесным дворцом-, Светом и Миром Вселенной». Ни один смертный отныне не имел права здесь жить: каждое место, где далай-лама проводил ночь, автоматически превращалось в храм.
Официальных лиц разместили по крестьянским домам в окрестных селениях, где им пришлось обходиться без привычных удобств. Большинство солдат отослали обратно в глубь страны: в Чумби им не нашлось места. На подходах к долине выставили военные посты. Люди могли теперь приезжать сюда и уезжать отсюда только по специальным пропускам. В окружении далай-ламы находилось по крайней мере по одному представителю каждого правительственного учреждения. Из них сформировали временное правительство, соблюдавшее обычное расписание работы и проводившее регулярные совещания. Между Лхасой и Чумби курсировали курьеры. Далай-лама захватил с собой большую печать и заверял все решения властей в Лхасе. Гонцы покрывали расстояние между столицей и Чумби с невероятной скоростью. Одому из них удалось пройти его в оба конца (примерно пятьсот миль по горной дороге) всего за девять дней. Будучи единственной связью между Лхасой и внешним миром, курьерская служба приносила последние новости о продвижении китайцев. Спустя некоторое время прибыл Фокс и установил радиостанцию.
Жены и дети, путешествовавшие вместе с чиновниками, проследовали прямиком в Индию. Пользуясь случаем, иные из них совершили паломничество по святым буддистским местам Индии и Непала. Даже семья далай-ламы, за исключением Лобсанга Самтена, отправилась дальше на юг и разместилась в хижинах горной станции Калимпонг. Прибыв в Индию, многие беглецы впервые в жизни увидели железные дороги, самолеты и автомашины. Когда первое изумление прошло, они затосковали по своей стране, хоть и не знавшей всех этих прелестей прогресса, но уютной и милой сердцу любого, кто близко познакомился с ней.
Я жил в Чумби в качестве гостя своего друга, занимавшего официальный пост. Мне приходилось часто скучать от безделья, но распрощаться с друзьями не хватало духу. Я чувствовал себя зрителем драматического спектакля с неминуемым трагическим концом и очень печалился по этому поводу, но не мог не досмотреть. Отвлекали только походы в горы на зарисовки.
У меня осталась одна официальная обязанность – информировать министра иностранных дел о новостях, ловившихся моим маленьким приемником. Я узнал, что китайцы остановили наступление и теперь приглашали тибетские власти приехать в Пекин для переговоров. Правительство во главе с далай-ламой решило не принимать приглашения, опасаясь провокации, и направило в Китай делегацию, наделенную пленарными полномочиями. Поскольку вооруженное сопротивление захлебнулось, тибетцы намеревались использовать в качестве козыря стремление красных вернуть далай-ламу в Лхасу. Делегации представителей различных слоев тибетского населения постоянно прибывали в Чумби, тоже умоляя правителя вернуться. Страна погрузилась в депрессию, и теперь я полностью осознал, столь тесна связь короля и его народа. Без божественного присутствия монарха в столице процветания Тибета не мыслилось.
В конце концов далай-ламу просто вынудили принять условия Китая и возвратиться. В результате длительных переговоров в Пекине выработали условия перемирия. Далай-ламе оставалось внутреннее управление страной, гарантировалась свобода религии и вероисповедания. В обмен китайцы хотели определять внешние связи и осуществлять оборону страны. Им предоставлялось право направлять в страну столько солдат, сколько они считали необходимым для гарантированной реализации любых своих будущих требований.
Поскольку дом губернатора располагался в холодной долине, куда редко проникало солнце, далай-лама перебрался в романтического вида храм Дунгкхар. Там он жил изолированно от мира, в окружении монахов и слуг, и мне почти не представлялось возможности побеседовать с ним наедине. Лобсанг Самтен проживал в отдельной комнате в монастыре, где я регулярно навещал его. Вместе с далай-ламой мы часто отправлялись на длительные прогулки. Он любил ходить пешком по окрестным храмам, и все удивлялись быстроте его шага. Никто не мог за ним угнаться. Впервые ему представилась возможность заняться физическими упражнениями, и он использовал ее сполна. Кроме того, его энергия способствовала укреплению здоровья подчиненных: им приходилось тренироваться, чтобы не отставать от хозяина. Монахи отказались от нюхательных смесей, а солдаты – от табака и крепких напитков. Несмотря на общую депрессию, религиозные праздники соблюдались, хотя нехватка материальных средств не позволяла проводить их с той же помпой, что в Лхасе. Приятное разнообразие в нашу жизнь внес визит известного индийского ученого, который привез Кундуну древнюю статуэтку Будды в золотой урне. По этому случаю я сделал свою последнюю и лучшую фотографию далай-ламы.
Чем дольше знатные чиновники жили в долине Чумби, тем ниже становился их уровень жизни. Почти всем приходилось ходить пешком: лошадей отослали назад. Конечно же оставались слуги, аристократам ничего не требовалось делать самим, но они лишились привычного комфорта, приемов и развлечений. Потихоньку знать занялась интригами, сплетнями и распространением слухов, четко сознавая: период ее владычества подошел к концу. Богачи потеряли возможность принимать собственные решения и по любому поводу обращались к далай-ламе. Более того, они сомневались, вернут ли им китайцы собственность. Феодализм уходил в Лету.
Я оставался в долине Чумби до марта 1951 года, а затем решил отправиться в Индию, ибо давно понял, что никогда больше не смогу вернуться в Лхасу, хотя официально и остаюсь на службе у тибетского правительства. Требовалось испросить разрешения уехать. Его мне незамедлительно дали. Выданный кабинетом министров паспорт действовал в течение шести месяцев и содержал пункт, предписывающий индийским властям не препятствовать моему возвращению в Тибет. Однако я с тоской осознавал: Лхаса для меня потеряна навсегда. Через шесть месяцев далай-лама туда приедет и его будут терпеть как реинкарнированного Ченрези, но никогда более не признают правителем свободного народа.
Уже некоторое время я вел переписку с Ауфшнайтером и даже встретился с ним в Джангце, где он доверительно сообщил мне о своем намерении оставаться в Тибете, пока возможно, а затем двинуться в Индию. Расставаясь, мы и не предполагали, что не увидимся долгие годы. Я отвез багаж друга в Калимпонг и сдал там на хранение. Потом не слышал об Ауфшнайтере много лет. Казалось, он просто исчез. Ходили разные слухи, но многие считали его мертвым. И только вернувшись обратно в Европу, я узнал: он проживал в нашей сказочной деревеньке Кийронге до самого прихода китайцев, оставался там практически до последнего момента и еле-еле смог выбраться.
Меня буквально осчастливило письмо от Ауфшнайтера с почтовой маркой Непала. Мой друг оставался в добровольной ссылке на Востоке, стремясь удовлетворить свою ненасытную страсть к исследованиям. Никто другой так глубоко не изучил Гималаи и Запретную страну, как он.
Я уезжал из Тибета с тяжелым сердцем, но не мог дольше оставаться. Меня очень волновала дальнейшая судьба молодого короля. Я знал: теперь жизнь в Потале потечет под зорким взглядом Мао Цзэдуна. Вместо трогательных молитвенных флагов на ветру будут развеваться украшенные молотами и серпами красные знамена, символизирующие господство над миром. Хотя Ченрези, вечный Милосердный бог, может, и переживет эгалитарный режим, как пережил многие прежние нашествия извне. Мне оставалось лишь надеяться, что самый мирный народ на земле не слишком пострадает и не будет деморализован революционными переменами. Почти семь лет назад я проник в Тибет и впервые встретил каменные пирамиды и молитвенные флаги на пограничном перевале по дороге из Индии. Голодного и усталого, меня переполняла радость от встречи с землей, которую я так долго искал. Теперь я имел слуг, лошадей, сбережения. На ближайшее время обеспеченный материально, как же я тосковал, лишившись блестящих перспектив, коими грезил тогда, стоя на границе неизведанной страны! Щемило сердце. Возвышавшаяся вдали гигантская пирамида Чомолха-ри словно посылала мне прощальный привет.
Впереди меня ждал Сикким с господствовавшей над ним огромной массой Кинчинджунга, последней из гималайских вершин, которую мне суждено было видеть. Взяв лошадь под уздцы, я медленно брел в сторону индийской равнины.
Несколько дней спустя я достиг Калимпонга и впервые за многие годы оказался среди европейцев. Они казались странными, я чувствовал себя чужим в их компании. Корреспонденты многих газет спешили встретиться со мной, стремясь получить последние новости с Крыши Мира. Мне потребовалось много времени, чтобы снова свыкнуться с суетой и атрибутами цивилизации. Я повстречал друзей, готовых помочь уладить мои дела. Но расставаться с Индией, где меня что-то еще связывало с Тибетом, не хотелось…
Тем же летом далай-лама вернулся в Лхасу. Бежавшие в Индию тибетские семьи тоже потянулись обратно домой. Однажды я повстречал китайского генерал-губернатора Тибета, остановившегося в Калимпонге по дороге к месту назначения в Лхасе. До осени 1951 года весь Тибет занимали китайские войска, и новости оттуда доходили редко и звучали невнятно. Когда я писал заключительные строки этой книги, многие мои опасения, к сожалению, уже оправдались…
В Тибете, не способном прокормить и своих граждан, и полчища оккупантов, начался голод. В европейских газетах появились фотографии огромных портретов Мао Цзэдуна на крыше Поталы. По Священному городу разъезжали броневики. Верных далай-ламе министров уволили, а в Лхасу прибыл панчен-лама в сопровождении китайских солдат. Китайцам хватило ума признать далай-ламу официальным главой правительства, однако решающее слово всегда оставалось за оккупантами. Они уютно устроились в Тибете и построили сотни миль дорог, связывающих когда-то трудно проходимые земли с Китаем.
Меня неизменно очень интересуют события, происходящие в Тибете. Часть души я оставил там, в этой дорогой моему сердцу стране, и, где бы теперь ни жил, тосковать по Тибету не перестану. Мне часто чудятся крики гусей и журавлей, хлопающих крыльями, пролетая над Лхасой в ясном свете луны. Бог даст, написанная мною книга позволит вам понять и полюбить удивительных людей, чье единственное стремление – жить по-своему, неторопливо и радостно, в мире со всеми – так и не поддержало безразличное человечеств