Власть и реформы при петре великой 3 страница

Совершенно новым для России был и блок «протекционист­ских» коллегий, ведавших промышленностью и торговлей, — Берг-Мануфактур-коллегия (впоследствии она разделилась на две) и Коммерц-коллегия. Такое же значение имело и создание Юстиц-коллегии, заменившей сразу несколько судебных приказов и отобравшей у массы других учреждений судебные функции. Это была первая попытка разделения функций власти.

Государственное строительство по шведской модели, как уже было отмечено, не копировало все ее особенности. В некоторых отношениях это было просто невозможно, шла ли речь о несопо­ставимых размерах страны, количестве и соотношении разных групп служащих внутри коллегий или о целых отраслях управле­ния, которые были неведомы в шведском королевстве. Так, пона­чалу дела Поместного приказа передали в Юстиц-коллегию, но потом стало ясно, что сама Юстиц-коллегия выглядит маленькой пристройкой при огромном учреждении, забитом до потолка дела­ми о землевладении. Поэтому вскоре из Поместного приказа была образована специальная Вотчинная коллегия, занимавшаяся толь­ко этими объемными делами, обеспеченными весьма разработан­ным законодательством. Неведом был в Швеции — стране само­управляющихся городов — и центральный орган управления де­лами городов — Главный магистрат. Специфика же России состояла в несравненно большем влиянии государства на дела об­щества, чем это было в Швеции, стране весьма развитого этатиз­ма.

Любопытно, что чем дальше от центральной системы управле­ния и высших эшелонов власти, тем больше и больше возникает различий со шведским прототипом. Это и понятно — самодер­жавие в России принципиально отличалось от шведского абсо­лютизма.

Особенно разительны стали эти несовпадения, когда начали об­суждать проблему создания органа, который бы координировал ра­боту всего центрального аппарата.

В ходе коллежской реформы выяснилось, что среди шведских коллегий, взятых в России за образец, есть Коллегия-канцелярия, или Королевская государственная канцелярия. Из описания ее, сделанного подробно и тщательно Г. Фиком, становится ясно, что это особое координирующее учреждение, ведавшее внешними и внутренними делами королевства, готовившее доклады королю и рассылавшее его указы. По своему положению в системе власти Коллегия-канцелярия заняла бы промежуточное положение меж­ду царем и коллегиями, которые ей должны были подчиняться. Петр I не принял во внимание предложение Фика, как и предло-

_жение известного прожектера А. А. Курбатова, подавшего в 1721 г. царю проект создания «Кабинет-коллегии, или Архикан­целярии империи», построенный по типу шведского учреждения.¹⁴ у царя был собственный план создания промежуточной инстанции между ним, самодержцем, и новыми центральными учреждения­ми — коллегиями, и этот план царь связывал с судьбой Сената, который в условиях начавшейся коллежской реформы не мог остаться в неизменном виде.

Петр I уделял реформе Сената огромное внимание. Только «Должность Сената» — инструкцию, определявшую полномочия, структуру и делопроизводство учреждения, он переписывал в 1718—1722 гг. шесть раз. Именно «Должность Сената» заменяла те разделы первого варианта Генерального регламента, написан­ного Фиком, в которых шла речь о Коллегии-канцелярии. Смысл идеи Петра I был предельно прост и вытекал из идеализации им коллегиального начала в управлении. Он намеревался создать своеобразную суперколлегию — коллегию коллегий: сенаторами должны были стать президенты коллегий, которые бы сами соста­вили в сенатском присутствии коллегию. По мысли Петра, такое устройство Сената гарантирует государство от всевозможных зло­употреблений, позволит заменить его, самодержца, у руля власти во время его отсутствия.

Сенат был полностью подконтролен и подотчетен государю. Петр I отменил прежнюю практику подчинения губерний Сенату. Теперь, после коллежской реформы, губернаторы должны были подчиняться коллегиям, т. е. с децентрализацией военных времен было покончено, и новая схема государственного управления вы­глядела таким образом: Сенат — коллегии — губернские и уезд­ные власти. Сенат был высшим правительственным органом, об­леченным доверием государя, и одновременно сохранял за собой функцию высшего апелляционного судебного органа, «понеже тот высший Сенат от Его царского величества высокоповеренным есть и в особах честных и знатных состоит, которые не только чело-битчиковы дела (т. е. судебные. — Авт.), но и правление государ­ства поверено суть».¹⁵

Планы Петра создать высший доверенный орган власти кол­лежского типа, состоящий из президентов коллегий, не удался — президенты были не в состоянии заниматься и делами своих кол­легий, и делами Сената. Кроме того, оказалась несостоятельной сама идея совмещения сенатских и президентских обязанностей, и в 1722 г. царь был вынужден от нее отказаться, хотя сам принцип коллегиальности при обсуждении дел в Сенате он сохранил. Ис­ключение было сделано только для президентов трех «первейших» коллегий — Адмиралтейской, Иностранных дел и Военной, кото­рые остались и сенаторами, и президентами. Тогда же возникла идея составить Сенат из государственных (тайных) советников. Впоследствии это привело к рассогласованию системы государ-

¹⁴ Лавлов-Сильванский Н. П. Проекты реформ в записках современников
Петра Великого. СПб., 1897. С. 63.

¹⁵ ЗА. № 334. С. 284—300.

ственных чинов с системой должностей в государственном аппа­рате.

Из своего военного опыта и знаний основ камерализма Петр I вынес непоколебимое убеждение в абсолютной ценности писаного законодательства. В полном соответствии с идеями государствове-дов и практиков своего времени царь был уверен в том, что все беды общества проистекают из двух недостатков: неполноты зако­нодательства и неисполнения законов. Вся коллежская реформа осуществлялась исходя из главного принципа: максимальная эф­фективность работы государственного аппарата достигается с по­мощью детальнейшей регламентации деятельности всех учрежде­ний и каждого чиновника. В указе 17 апреля 1722 г. Петр I пре­дупреждал всех, что не допустит попыток «мин чинить под фортецию правды», что понималось им как неисполнение регла­ментов. Соответственно «небрежение законами», их «нехране­ние», Петр I рассматривал как тягчайшее государственное пре­ступление. В последние годы своей жизни Петр I работал над со­зданием всеобъемлющего законодательства, которое бы охватило и регулировало все сферы человеческой жизни, сопровождало че­ловека от рождения и до гробовой доски. Вот почему для царя была так важна реформа государственных органов: только точная, как часовой механизм, государственная машина, составленная из опытных, дисциплинированных, высоконравственных чиновников, могла осуществить задуманное им для блага России.

Что касается сенатской реформы, то, по мысли Петра I, иде­альная государственная машина должна действовать на основе разработанного писаного законодательства. «Наверх» из местного и центрального аппарата должны подниматься лишь дела спорные, требующие высшего арбитража, затем дела, требующие согласо­вания между ведомствами и — это самое главное — дела, не име­ющие для своего решения точной юридической нормы. В «Долж­ности» Сената 1722 г. царь обязывал президентов коллегий пред­ставлять в Сенат лишь те дела, которые «в той коллегии решить невозможно».¹⁶ В сентябре 1724 г. Сенат подтвердил: «На которые дела точные указы имеют, таких отнюдь в Сенат не приносить и доношений не подавать».¹⁷ И только если Сенат не мог решить дело, оно поступало на стол государя. Именно так и строились, по предначертанию Петра I, взаимоотношения государя с разрос­шимся, перегруженным делами аппаратом управления. Это реше­ние снимало прежнюю проблему делегирования высшей власти в системе самодержавия: чиновники действовали строго по утверж­денным государем законам, инструкциям и регламентам, пред­ставлявшим собой оформленное в письменном виде «поручение».

Конечно, Петр I не был настолько наивен, чтобы полагать, что вся государственная система продержится только на иерархично­сти структуры и принципе коллегиальности. Опыт научил царя не доверять своим чиновникам. Поэтому в систему коллегий и Сена-

¹⁶ Там же. № 334.

17 РГАДА. Ф 248. Оп. 31. Д. 1932. Л. 4—6 об.

та он закладывал контрольную, независимую службу генерал-про­куратуры.

Залог успешной работы генерал-прокуратуры Петр I видел в строгой регламентации ее деятельности и в независимости от Се­ната («Генерал- и обер-прокуроры ничьему суду не подлежат, кроме нашего», — так писал он в шестой редакции «Должности генерал-прокурора»). Генерал-прокурор, которым стал П. И. Ягу-жинский, являлся вершиной пирамиды прокуратуры: у него был заместитель — обер-прокурор, а также подчиненные ему проку­роры во всех коллегиях и судебных органах.

Сквозную систему контроля за судопроизводством Петр I при­думал в 1722 г. Тогда же он утвердил при Сенате должность ге­нерал-рекетмейстера, который собирал как жалобы подданных на волокиту в разборе их дел, так и жалобы «в неправом решении», т. е. в нарушении законов, в Юстиц-коллегии. Жалобы на низшие суды не принимались: челобитчик должен был дойти до Юстиц-коллегии через все необходимые инстанции снизу вверх. Генерал-рекетмейстер также имел право доклада царю. Само собой разу­меется, что генерал-прокурор и генерал-рекетмейстер имели свои конторы и делопроизводство.

Наконец, «третьим уровнем» защиты государственных учреж­дений от должностных преступлений наряду с прокуратурой и ре-кетмейстерством стал институт фискальства. Он существовал с 1711 г., но лишь в 1723 г. Петр I перестроил весь институт госу­дарственных доносчиков, установив иерархию фискалитета: про­винциал-фискалы, фискалы центральных учреждений и судов, обер-фискал и, наконец, генерал-фискал со своей Фискальской конторой и прямым подчинением генерал-прокурору.

Логичным завершением всей реформы исполнительно-судеб­ной власти стало создание новой системы местных учреждений, введенных в ходе областной реформы Петра I. Основой реформы стал проект Г. Фика, воспроизводивший устройство шведской об­ластной администрации. Петр I в свойственной ему манере распо­рядился шведскую систему «спускать с русским обычаи, что может быть по старому и что переменить».¹⁸ Шведская система местного управления была трехчленной: приход (кирхшпиль) — дистрикт (херад) — земля (ланд). Петр I взял только два последних звена: дистрикт и землю (или, как ее называли в России, «провинцию»), причем провинция стала основной местной единицей. Все губер­нии были поделены сначала на 45, а затем на 50 провинций, во главе которых стояли провинциальные воеводы. Фактически это означало крушение губернской системы: власть губернатора отны­не распространялась только на провинцию губернского города. Гу­бернатор также ведал военными и судебно-апелляционными де­лами на территории губернии. Причина перемены очевидна: с введением мощной системы коллегий потребность в сильных ре­гиональных центрах исчезла. Местная система соотносилась с цен­тральным аппаратом, принцип коллегиальности действовал и в

¹⁸ ЗА. № 50. С. 60. /','.!'".' ' .' ' ' _ /.' ' _м

местных учреждениях, составной частью их стала камерирская контора, ведавшая сборами налогов и пошлин, а также рентрея, в которой хранились деньги.

С созданием новой системы местного управления процесс бю­рократизации пошел вширь и вглубь. На месте примитивных уез­дов появилась целая «гроздь» учреждений: губерния, провинция, уезд, дистрикт. Произошла значительная дифференциация, спе­циализация управления при соответствующем росте числа чинов­ников и служащих разного уровня. Петр I последовательно про­водил принципы камерализма и единообразия в местном управле­нии. Это достигалось единством внутреннего устройства, четкой соподчиненностью, идентичностью компетенций органов и долж­ностей одного административного уровня на территории всей стра­ны, подлинно военной регулярностью, причем полностью подав­лялись своеобразие традиционного развития и особенности данной местности.

В целом можно сказать, что на втором этапе реформ, в 1717— 1725 гг., Петр I, привлекая европейский, прежде всего шведский, опыт, провел грандиозную по масштабам перестройку и создал но­вый государственный аппарат, отличавшийся от прежнего значи­тельной целостностью, согласованностью отдельных элементов ус­тройства на всех уровнях. В систематизации, последовательном проведении основополагающих принципов камерализма и военной дисциплины заключались сильные черты преобразования. Однако выявившиеся довольно скоро недостатки резко понизили эффек­тивность работы нового аппарата, а в ряде случаев привели к от­мене важнейших элементов нового шведско-русского администра­тивного гибрида сразу же после смерти Петра Великого.

Другим следствием реформы было создание аппарата, состоя­щего из многочисленных учреждений, наполненных несметным по тем временам количеством чиновников: только в центральном аппарате их после реформы стало в два раза больше, чем в при­казном. Резко возросло число бумаг. Камерализм был построен на процедуре правильного, регламентированного составления и дви­жения бумаг, и этот принцип получил в российских условиях слишком буквальное выражение. Бюрократизация управления — естественный процесс в истории всех цивилизованных государств, функционирующих на основе законов, приводимых в действие го­сударственными служащими, и Петр I, осуществляя свои рефор­мы, шел обычным для Европы путем. Но в условиях России мно­гим современникам петровских реформ казалось, что с введением коллегий и провинций, прокуроров и земских комиссаров начал действовать некий «вечный двигатель» бюрократии, сутью кото­рого было не решение дел, а непрерывное движение бумаг, изо­щренная же бюрократичность и бездушие новорожденного монст­ра превосходили все, что раньше люди называли приказной «мо­сковской волокитой», которая казалась простой, естественной и нестрашной для человека. Вся последующая история российской

государственной власти показала, что расчет Петра I на то, что недостатки старого аппарата будут сняты внедрением принципов _камерализма, коллегиальности и военной дисциплины в деятель­ность аппарата, оказался несостоятельным: новая административ-_ная система не только восприняла все пороки старой, но и умно­жила их за счет бюрократизации, вполне естественной в рамках камерализма.

Причины неэффективности работы новой системы управления были многосложны. России явно не хватало квалифицированных, опытных кадров, чтобы воплотить в жизнь камералистские инсти­туты; система финансирования государственного аппарата нахо­дилась в зачаточном состоянии, и, не получая годами и без того скромного жалованья, чиновники «кормились от дел», а попросту воровали. Непреодолима была и сила вековых традиций управле­ния в России. Коллежское управление было делом новым, пра­вильно распределить компетенции между коллегиями сразу не удалось, пришлось их реорганизовывать по ходу работы, что при­водило к неразберихе и волоките. К этому нужно добавить, что коллежское управление не охватило все сферы государственного хозяйства и после реформы еще продолжали действовать около двух десятков центральных учреждений приказного типа,. В зако­нодательстве о работе аппарата было много прорех, и титаниче­ские усилия Петра I по созданию регламентов и инструкций кар­динально дела не меняли.

Но все же главным недостатком в работе коллегий и других новых учреждений было то, что принцип коллегиальности, люби­мый и лелеемый Петром I, в русских условиях оказался нежиз­неспособен. Петр I продвигал его во все сферы управления, для того чтобы предотвратить полную бесконтрольность начальствую­щих чиновников, которые в условиях приказной системы, как пи­сал царь, «делали, что хотели». Новая система лишала начальника его власти: президент был первым среди равных, и все решения достигались путем голосования. Петр I детально разрабатывал все тонкости процедуры голосования, учитывая и такие казавшиеся ему важными мелочи, как, например, размещение чиновников при голосовании, расстояние между голосующими (чтобы не было соблазна общения) или материал, из которого делался шар для го­лосования (дабы не было слышно, в какую ячейку его кладет го­лосующий) , и т.п. Здесь, в сфере реализации принципа коллеги­альности, как, впрочем, и в других сферах жизни, Петр I был убежден, что только с помощью детальной и жесткой регламента­ции всех сторон действия государственной машины, разнообраз­ного и изощренного контроля можно обеспечить требуемые закон­ность и эффективность. Но жизнь, как часто бывает, не вписыва­ется в схему. Отдельные демократические процедуры или даже Целые институты, вводимые в систему власти, построенной на не­демократических принципах, с неизбежностью превращаются в Фикцию. Процедура тайного голосования, обставленная со всеми предосторожностями, не была главной в процессе принятия реше­ний, ибо дело решалось в кулуарах еще до того, как чиновники шли голосовать. Между членами коллегий не было равенства. Как

правило, президентами коллегий становились ближайшие спод­вижники Петра I, его принципалы, обладавшие огромной вла­стью. Оказать сопротивление такому президенту было практиче­ски невозможно, и протоколы коллегий за многие годы не сохра­нили ни одной записи о спорах или разногласиях в коллегии, которые бы разрешались процедурой голосования. Все решения принимались единогласно, и коллежская система в этом смысле напоминала практику учреждений XVII в., когда в приказном приговоре отмечалось, что судья «с товарищи» приговорил... и т. д. Выше отмечалось, что особенностью работы Петра I с ино­странными образцами реформ было то, что царь стремился при­способить иностранные институты к русской действительности, «спустить», по его терминологии, с русским обычаем. А что же имелось в виду под «русским обычаем»? Во-первых, это — само­державие — неограниченная, не контролируемая никем верховная власть; во-вторых — отсутствие какого-либо, пусть даже фор­мального, сословно-представительного органа; в-третьих — тен­денция к полному подчинению церкви самодержцу; в-четвертых, — отсутствие развитого самоуправления в городах и в сельской местности; наконец, в-пятых, — это крепостное состояние значи­тельной части населения страны. В соответствии с этим и «спуска­ли» шведскую систему, точнее — ту ее часть, которая относилась к центральным учреждениям. Но в Швеции того времени колле­гии не были единственными и главными органами власти. Абсо­лютизм в Швеции не имел таких прочных корней, как самодер­жавие в России. В столетнее правление «абсолютистских» швед­ских королей Густава II Августа, Кристины, Карла X, Карла XI и Карла XII их власть никогда не становилась подобной власти мо­сковского царя-самодержца. Создание коллегиального управления на основе камерализма относится в Швеции к началу XVII в., когда сложилась система «херредагов» — периодических собраний глав дворянских фамилий, духовенства, выборных от горожан и крестьян как на местном, так и на общешведском уровне для решения общих вопросов. Шведские коллегии появились как один из элементов разветвленного шведского государственного устрой­ства, в котором ключевую роль играл риксдаг — четырехсослов-ный парламент, а также Государственный совет — риксрод, став­ший высшим коллегиальным органом управления и суда. Риксдаг состоял из знатнейшего дворянства и чиновников и заменял коро­ля на время отсутствия его в стране. Коллегии, укомплектованные в начале их существования одними немцами, были как бы при­водными ремнями всей системы власти, основанной на сословно-представительном начале. На самом низшем уровне власть нахо­дилась в руках выборных магистратов городов и в кирхшпиле — приходе, управляемом кирхшпильфогтом, который работал вместе с пастором и выборными от крестьян. Королевская власть, несмот­ря на ее обширность, регулировалась специальным документом — «Формой правления» 1634 г., которую ни один король не мог на­рушить, как и ликвидировать херредаги, риксдаг или риксрод. Од­ним словом, шведские коллегии действовали в единой, достаточно

целостной и сбалансированной, утвержденной традициями и ре­гламентами системе власти.¹⁹

Однако Петра I совершенно не интересовали никакие другие части механизма власти Швеции, кроме коллегий. Когда 3 ноября 1718 г. обсуждался вопрос о воспроизведении в России шведской системы местного управления, Сенат вынес решение, одобренное Петром: «Кирхшпильфохту и ис крестьян выборным при судах и у дел не быть для того, что всякие наряды и посылки бывают по указом из городов, а не от церквей, к тому жив уездех ис кре­стьянства умных людей нет».²⁰ Росток бюрократического дерева, контролируемого в своем развитии на шведской почве риксдагом и местными выборными органами, был высажен на русскую почву, не имевшую сословного представительства, и поэтому получил в России бурное, неконтролируемое развитие. Единственным гаран­том эффективности работы нового, как и старого — приказного, аппарата оставался самодержец.

Раньше, в допетровское время, государь, управляя государст­вом, опирался, с одной стороны, на почитание подданными иду­щей от Бога власти православного самодержца и, с другой сторо­ны, на систему службы, устойчивую иерархию служилых чинов — «холопей государевых». Эти два начала — традиционное и слу­жилое — соединяли, как мощная система опор и перекрытий, все здание российской государственности, делали власть московских царей реальной, несмотря на несовершенные средства коммуни­кации, слабую систему управления гигантскими пространствами России с редким населением и огромной протяженностью границ. Уже в допетровское время старые основы власти покачнулись. Традиция во многом стала формальностью, служилая система раз­валивалась. Новое время с его представлениями о власти, влияние европейского опыта, разрушение православной исключительности и самоизоляции — все это потребовало иных подходов к реализа­ции доктрины самодержавной власти.

Идеология самодержавия подверглась при Петре I существен­ному подновлению в духе времени. Божественное происхождение царской власти было пополнено популярными тогда идеями «об­щественного договора», «естественного права». В идеологических документах и публицистике той поры говорится о некоей «долж­ности», «обязанности» государя перед народом. Это было чистой риторикой, облекалось в нарочито туманную, юридически неоп­ределенную форму, за которой, в сущности, не было никаких ре­альных обязательств и ответственности. Петр I, несмотря на его особую любовь к законотворчеству и страсть к регламентации, не стремился точно определить характер своей власти как власти первого императора и тем более обозначить свои обязанности.

¹⁹ Palme S. U. Vom Absolutismus zum Parlamentarismus in Sweden — Standische
vertretungen in Europa ira 17. und 18. Jahrhundert. Gottingen, 1969.

²⁰ ЗА, № 52. С. 61.

Точно так же не оговаривались и компетенции Сената в отноше­ниях с верховной властью. Представляется, что Петр I, прекрасно знавший особенности государственного строя тех стран, опыт ко­торых он высоко ценил, исходил из убеждения, что в России иной формы правления, кроме самодержавия, быть не должно. Вполне правдоподобен рассказ токаря Петра I А. К. Нартова, слышавше­го, как царь, беседуя с Я.Брюсом и А. Остерманом, «с жаром го­ворил им: „Говорят чужестранцы, что я повелеваю рабами, как невольниками. Я повелеваю подданными, повинующимися моим указам. Сии указы содержат в себе добро, а не вред государству. Английская вольность здесь не у места, как к стене горох. Надле­жит знать народ, как оным управлять"».²¹ Поэтому в петровский период, ознаменовавшийся созданием нового государственного ап­парата, и речи не заходило не только о каком-то представитель­стве во властных структурах формирующихся сословных групп, но и о делегировании каким-то учреждениям власти самодержца.

Петровские реформы не были просто реформами государствен­ного аппарата. Как уже показано выше, общая концепция преоб­разований далеко выходила за рамки модернизации каких-то эле­ментов властных структур или институтов. Действие давно назре­вавшего кризиса служилой структуры, усугубленного острым политическим кризисом конца XVII в., привело к развалу не толь­ко армии, но и всей иерархии чинов, начиная с бояр и кончая городовыми казаками и ворбтниками.

Столкнувшись с политическим кризисом в верхах, Петр I не мог опираться на людей, участвовавших в правлении царевны Софьи. Стрелецкий бунт 1698 г. особенно болезненно был воспри­нят вернувшимся из-за границы Петром I; он был убежден, что корни боярской крамолы не уничтожены и что «старина» еще мо­жет возродиться. Поэтому, взяв власть из рук боярина Льва На­рышкина, Петр I начинает править страной самостоятельно. Пер­вые его действия вполне традиционны для тогдашней системы вла­сти и политического поведения: царь принимается, как говорили в XVI в., за «перебор людишек» — жестокие казни сотен стрель­цов, конфискации, ссылки, наложение опалы на многих видных бояр, отстранение их от ключевых должностей в управлении, вы­движение на первый план людей незнатных и даже «подлых» (вро­де Меншикова), но безусловно верных и надежных.

Постепенно Петр I переходит от «перебора людишек» к дей­ствиям, ранее невиданным: он последовательно и целенаправ­ленно разрушает организацию Государева двора — складывав­шуюся веками узкую корпорацию высших служилых чинов. Лю­бопытно, что, уничтожая Государев двор, Петр I не издает никаких грозных указов, не ликвидирует ни боярского чина, ни самой Боярской думы. Он попросту обрывает корни, питавшие старые институты, и они постепенно отмирают. Дело в том, что Боярская дума состояла в основном из пожилых людей и попро­сту глубоких старцев. С начала XVIII в. Петр I фактически пре-

²¹ Нартов А. Рассказы о Петре Великом / Подг. Л. Н. Майков. СПб., 1891. С. 82.

крашает пожалования в боярские чины, тем самым обрекая Ду­шу на физическое вымирание. Полное отстранение большинства бояр от дел превращает их чин в пустой звук. Те же из них, кого привлекли к новой службе, получают новые чины; так, бывший боярин Борис Шереметев был для всех уже давно фельдмаршал, граф и мальтийский кавалер, а бывший постель­ничий Гавриил Головкин — канцлер, граф и «президент Посоль­ской канцелярии». Вторым важным «неделанием» Петра I было фактическое прекращение пожалований в стольники, без кото­рых институт Государева двора был обречен на гибель.

Однако и на этом не кончаются преобразования Петра I в дан­ной сфере. Он решается в корне изменить не только наличный состав высшего слоя служилых чинов, но и сам принцип продви­жения по службе. Впоследствии это намерение Петра I отливается в чеканную формулу — «Знатность по годности считать» — и во­площается в «Табели о рангах». Этот один из важнейших доку­ментов русской истории, созданный в 1722—1724 гг., является компиляцией из нескольких подобных европейских актов, и его предназначение не сводится только к установлению принципиаль­но новой лестницы чинов. Он знаменует собой полный разрыв со старой чиновной иерархией. Когда сенаторы, ознакомившись с проектом Табели, пытались намекнуть Петру I на необходимость установить соответствия между новыми и старыми чинами — бо­ярами, окольничими и др., Петр I пренебрег их намеками и спустя несколько дней синодским указом запретил употребление в цер­ковных службах традиционной формулы «князи и бояре», заменив ее нейтральной — «правительствующий синклит».²² Несколькими указами знать ставилась в известность, что прежнего беспрепят­ственного движения наверх, к титулам и должностям, уже не бу­дет, сыновья не наследуют места отцов где бы то ни было. Прин­цип личной выслуги закреплялся особым положением Табели, в котором говорилось, что выходцы из знатных родов не избавляют­ся от службы и начинают ее снизу.²³

Разрушение Государева двора было частью разрушения всей традиционной чиновной структуры. На низших ступенях служи­лой лестницы влияние политического кризиса сказывалось незна­чительно — здесь сильнее действовали другие, общие тенденции распада служилого класса, проявившиеся давно и резко ускорен­ные петровскими преобразованиями. Служилые люди допетров­ской России не представляли собой единой корпорации. Когда под воздействием петровских реформ чиновная структура начала стремительно распадаться, то разлом прошел как раз по тем самым трещинам, которые существовали исстари: служилые по отечеству московские откололись от общей массы служилых по прибору по всей стране и служилых по отечеству окраин. Именно служилые люди, входившие в Государев двор, стали сначала «царедворца­ми», а потом и «шляхетством». Начался процесс формирования со-

Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в.: Формирова­ние бюрократии. М., 1974. С. 105. ²³ ПС31. Т. 6. № 3890.

словия дворянства. Оно пополнялось выходцами из других кате­горий населения, прошедшими по ступеням Табели о рангах до 8-го класса и тем самым заслужившими дворянство. Кроме того, начался под сильным воздействием европейских институтов рас­тянутый во времени процесс кристаллизации корпоративного со­знания дворян, основанного на индивидуальной чести.