Гуситские войны. Рыцарство в центральной Европе было обесславлено в период гуситских войн.

Богемия к началу XV века находилась в весьма выгодном экономическом положении, благодаря разработке богатейших тогда серебряных рудников. В Богемию, при поддержке королей Люксембургской династии, направилось большое количество немцев, надеявшихся найти здесь лучшую экономическую конъюнктуру. Экономическое соперничество между туземцами-чехами и пришлыми немцами объединило вначале всех чехов в чувстве ненависти к немцам и обусловило своеобразный чешский патриотизм. В манифесте города Праги, относящемся к началу войны, заключается утверждение, что немцы — природный враг чешского народа. Жижка, гениальный чешский полководец, сражавшийся за славянское дело с поляками и русскими против тевтонского ордена еще при Танненберге, заявлял в своем уставе для гуситского войска, что он взялся за оружие не только, чтобы отстаивать истину божеского закона, но и за интересы богемской нации и всего славянства.

Взрыв этих национальных чувств совпал с сильным религиозным движением, получившим также национальный характер. Вначале вся Чехия восстала дружно; основу вооруженных сил гуситов составляли чешские рыцари; армия отличалась от других средневековых только большим количеством находившихся в ней горожан и крестьян. Консервативные элементы, входившие в состав чешской армии, позволили ей вначале одержать скромные успехи; в 1420 г. было отбито при Праге вторжение немцев, предводимых королем Сигизмундом. Это сражение имело для движения аналогичное значение с канонадой при Вальми во время французской революции. Вначале, ценой усилий чешских умеренных элементов, установилось равновесие между восставшей Чехией и феодальным миром.

Но с развитием движения оно получило резко очерченный социальный характер; все законы отвергались, монастыри разрушались, налоги и арендная плата отменялись. Движение получило облик крестьянской революции, которую поддерживала городская беднота, и вожди задавались мыслью распространить пламя крестьянского восстания по всей Германии. Умеренные элементы отошли от движения, радикальные — взяли верх; гуситская армия, лишенная своей дворянской конницы, начала вырабатывать оригинальную тактику. Как ни фанатичен был дикий энтузиазм чешских ангелов мести, но сразу он не был способен создать пригодную для полевых операций армию. Революционный подъем создает лишь благоприятную почву, на которой тяжелым трудом, в течение длительного времени, [129] может быть создана грозная военная сила. Только на 8-й год войны гуситы оказались способными не только к стратегической обороне, но и к вторжению в Германию.

Тактика Яна Жижки. Ян Жижка, полководец восставшей Чехии, формировал и конницу, пользуясь вооружением убитых рыцарей, но гуситская конница, крайне немногочисленная, могла играть только вспомогательную роль. Существенное значение имела гуситская пехота. Предохранительного вооружения у гуситов не было; противиться в открытом поле натиску рыцарей они не могли Ян Жижка выработал соответствующую тактику. Чешская армия обычно состояла из 5—6 тысяч человек, но доходила и до 20 тысяч. На каждые 15—20 человек при армии следовал боевой воз — вначале простая чешская четверочная повозка, а затем и специально построенная повозка со щитами, с приспособлениями, мешающими пролезть под колесами, и с цепями для скрепления возов между собой, чтобы нельзя было их растащить. Если местность позволяла, гуситская армия наступала, имея повозки в четырех колоннах на одной высоте, с пехотой на повозках и между ними. При столкновении с неприятелем очень быстро строился вагенбург в виде четырехугольника, с большими, выходами спереди и сзади; лошади выпрягались, а возы связывались цепями. Выходы прикрывались рогатками- Внутри из небоевых повозок иногда устраивалась вторая линия — как бы редюит импровизированной крепости. Вагенбург стремились построить на возвышенном месте и при наличии времени усиливали рвом. Некоторые повозки вооружены были пушками, наглухо закрепленными поперек повозки (без возможности поворота пушки или изменения угла возвышения). Конные рыцари ничего не могли предпринять против вагенбурга, им приходилось спешиваться, лезть в гору в тяжелом вооружении и штурмовать вагенбург. Гуситы встречали их пушечным залпом, затем с возов отбивали попытки штурмующих, и, когда последние- достаточно уставали и выдыхались, по знаку полководца, замаскированные до того выходы быстро очищались, отборная часть пехоты устремлялась через передний выход, конница — через задний; обе вылазки направлялись на фланги остановленных линией повозок рыцарей, и начиналось их избиение. Несвоевременная вылазка, пока силы феодалов не втягивались еще полностью в атаку вагенбурга, вела иногда к неудачам. Но, в общем, победы над неорганизованными феодальными толпами, которых приводили в Богемию проповедуемые правоверными католиками крестовые походы, следовали почти непрерывно и наводили мистический ужас на рыцарей. Постепенно гуситы развились в закаленных, дисциплинированных [130] солдат{93}, почувствовавших превосходство над феодалами, смелее предпринимали активные действия, забирались в глубину Германии и стремились, возвратись из похода, похвастаться привезенной бутылкой морской воды — доходили, мол, до моря, дальше дошли бы, да некуда. Мистический страх рыцарей перед этими ангелами социальной мести доходил до такой степени, что, после поражения под Ауссигом. в 1426 году соединенными силами трех гуситских армий 12-тысячной армии Сигизмунда, в 1427 году армия, которая вторглась в Богемию под командой Бранденбургского курфюрста Фридриха I, разбежалась без боя при одном виде гуситов; в 1431 году то же случилось при Таусе с большим ополчением, выставленным всей Германией (наряд призыва был дан на 8200 копий — в действительности явилось меньше) — все разбежались, не посмев и обнажить оружия. Современник, папа Пий II (Энеа Сильвио Пиколомини), описал гуситскую тактику, как колдовскую: бежавшие передавали, что гуситский вагенбург наступал, образуя различные буквы, имеющие магическое значение, обволакивал неприятеля своими возами и т. п.

Значительный интерес представляет относящийся к началу двадцатых годов XV века устав Жижки. Он имеет политическую часть, ясно подчеркивающую массам основные лозунги и цели борьбы, заключает очень подробную регламентацию походного движения, порядка объявления приказов и очень внимательно разбирает вопросы, имеющие отношение к поддержанию дисциплины при движении, на отдыхе, при дележе добычи, при определении лиц, коим разрешалось следовать за армией, устанавливает наказания за важнейшие воинские преступления. Этот чешский устав явился прообразом, который затем копировали и развивали немецкие составители уставов. То, что первый оригинал современных уставов принадлежит Жижке, видно из того, что немецкие подражатели называли свои уставы "Vagenburg-Ordnungen" — уставами для вагенбурга и подразумевали под словом "вагенбург" армию.

Еще глубже было влияние гуситской тактики на востоке Европы, в России, где оно удерживалось еще в XVII веке. "Полкохождение", очерченное в сочинении эпохи начала царствования Михаила Феодоровича — "устав [131] ратных, пушечных и других дел, касатющихся до военной науки" — явно навеяно гуситскими войнами и применялось русскими еще при Алексее Михайловиче в борьбе за Украину.

Гуситское движение оказалось непобедимым, немцы с ним справиться не могли, но оно погибло от внутренних раздоров. Гуситы обвиняли друг друга в ереси и сжигали на кострах. Базельский собор огромными уступками усилил позицию умеренных групп гуситов. Дворянство и города Чехии сформировали свою армию, которая под Лиланом встретилась с армией таборитов. Обе армии построили вагенбург. Буржуазная армия демонстративной атакой и притворным бегством выманила таборитов на преждевременную вылазку. Табориты были атакованы и порублены чешскими рыцарями, на плечах отступавших вагенбург был захвачен штурмом. Остатки таборитов выродились в обыкновенных наемников и встречались в течение XV века на службе у различных государей. Однако, опыт Жижки по созданию дисциплинированной, управляемой, боеспособной пехоты не прошел бесследно для эволюции военного искусства в Европе.

Швейцарцы. Полный переворот в военном деле, переход в военном искусстве от средних к новым векам сделали швейцарцы. Понимание развития швейцарской военной мощи было сильно затруднено искажениями швейцарских писателей, которые отстаивали патриотические легенды о Вильгельме Телле и Арнольде Винкельриде и изображали борьбу швейцарцев за независимость, как революционное движение мирного крестьянства, доведенного до отчаяния австрийскими угнетателями{94}.

Сила швейцарцев сложилась из соединения элементов, внесенных в союз, с одной стороны, лесными кантонами Швиц, Ури и Унтервальден и, с другой — городами, примкнувшими к ним вслед за Берном. Заброшенные в глушь альпийских гор лесные кантоны сохранили много изначальных черт германского родового быта. Кантон являлся той же волостью "гау"; его старшина — амман — бывший гунно. Швицкие крестьяне были свободными; Ури и Унтервальден представляли владения, почти фиктивные, дальнего монастыря. Деление народа на трудящихся и на квалифицированных профессионалов военного дела, столь характерное для средневековья, не распространялось на швейцарцев; занятия последних, при бедности их почвы, были — скотоводство, охота, немного земледелия да вербовка в чужестранные армии. Занимались швейцарцы и разбойничеством: так [132] Швиц занимался постоянно нападениями на владения богатого монастыря Эйнзидель.

Искусно пользуясь борьбой владетельных династий между собой, швейцарцы добивались различных льгот — выхода из-под власти феодалов и непосредственного подчинения императорской власти, права выбора судей и администрации и т. д. Графы Габсбурги уступчиво и снисходительно относились к своим неспокойным вассалам. Наконец, полное разорение Эйнзидельского монастыря Швицем и, самое главное — вооруженная поддержка лесными кантонами кандидатуры на императорский престол Людовика Баварского против Габсбургов вынудила герцога Леопольда Габсбургского предпринять карательную экспедицию против них.

Моргартен. Кантоны, издавна получившие закал в беспрерывной борьбе с соседями, имели укрепления, называвшиеся летцинами, заграждавшие доступ в их горы. Летцина, заграждавшая доступы в Швиц по дорогам, идущим по обе стороны Цугского озера, и препятствовавшая десанту на южном берегу, представляла толстую каменную стену, 12 фут. высотой, длиной 5 верст, опиравшуюся левым флангом в обрывы горы Риги, правым — в Росберг. Стена имела 3 больших башни, дороги пропускались через ворота. Другой доступ через Альтмат был закрыт летциной "Красная башня"{95}. Всего в Швице, который имел 4000 мужчин, способных носить оружие, было 6 летцин, обращавших кантон как бы в обширную горную крепость. К 1315 г. швицкий амман, Штауфахер, оставил незапертой только дорогу, шедшую по восточному берегу озера Эгери на Моргартен — так как здесь удобно было сделать засаду.

Герцог Леопольд Габсбургский собрал свои силы — 2-тысячную феодальную армию — в Цуге и 15 ноября 1315 года выступил, избрав для вторжений свободную, от укреплений дорогу на Моргартен. Но разведка швейцарцев действовала образцово, несмотря на направление демонстративных колонн на другие летцины, через три часа после выступления из Цуга, когда голова колонны подходила к теснине между озером и Моргартеном, где дорога проходит по карнизу обрыва, оказалось, что путь пересечен завалом, за которым держится швейцарский отряд; главные же силы швейцарцев находились еще севернее, в засаде на склонах Моргартена. (Чертеж № 11).

В течение трех часов Штауфахер успел сосредоточить из 4 своих тысяч бойцов к Моргартену не менее трех тысяч и выдвинулся с ними в засаду за пределы Швицкой территории Австрийская колонна сгустилась [133] к голове, задние подходили, передние спешивались и пытались вскарабкаться на гору в обход завала. В это время с высот на центр сгустившейся пехоты полетел град камней, а за ними обрушилась сплоченная масса швейцарцев. Рыцарские кони бились, раздражаемые камнями, всадники были бессильны сойти с дороги Швейцарии, с алебардами — крестьянским оружием (топор на длинном древке — весьма действительное оружие против тяжелого вооружения рыцарей), смяли рыцарей, многих убили, других столкнули и утопили в озере, хвост колонны и герцог Леопольд в панике ускакали.

Швейцарские города. Лесные кантоны были способны на такие подвиги, но решающее значение швейцарского военного искусства для истории было создано союзом их с Берном, союзом крестьян с горожанами. Германские города имели ясно выраженную аристократическую организацию и создавали свою вооруженную силу из рыцарей и наемников, в борьбе с феодалами городские союзы обыкновенно встречали против себя союз графов с [134] крестьянами — например, в 1388 году, при Дефингене, армия союза 39 городов была разбита Вюртембергскими феодалами, на помощь к которым пришло и крестьянское ополчение. Германские города не пытались прибегнуть к массовому призыву горожан в войска. Берн стал на совершенно иной путь. Управление городом было сосредоточено, правда, в руках немногих городских аристократических родов, но они сумели окружить себя декорацией демократических выборных, и контакт между народом и властью не терялся. Берн оперся на союз с лесными кантонами и перенял от лесных кантонов основу устройства армии — поголовную воинскую повинность. Армия, вооруженная: холодным оружием и составленная не из квалифицированных бойцов, естественно строилась в большие квадратные массы{96}. В этих швейцарских "баталиях", где 10 тысяч человек представляли колонну в 100 человек по фронту и 100 в глубину, как и в афинской фаланге, можно было найти место и для неопытного бойца. Это построение, заимствованное у лесных кантонов, воскресило линейную пехоту. При рыцарях пехота могла играть только вспомогательную роль; теперь на нее перешла главная. Борьба велась швейцарцами за узкоэгоистические интересы, но первые два столетия руководящие элементы сумели удержать в народном сознании представление, что борьба идет против господ. Поэтому Берн, который в своем кантоне сохранил все феодальные притеснения крестьян, все же оказался в силах, наравне с городским элементом, мобилизовать и крестьян, вливать их в свою баталию и поддерживать- там дисциплину; сплоченная тактическая единица растворяла духовно городские и крестьянские элементы в одно целое.

Характер армии. Маленькая Швейцария, благодаря призыву народных масс, на полях сражений с могущественными государями, от Моргартена до Нанси, всегда имела значительное, часто двойное превосходство в силах.

В противность средневековым армиям, дисциплинированная и знающая цену послушания швейцарская армия была удобоуправляемой. Во главе ставился один из опытнейших рыцарей. Переходя от успеха к успеху, швейцарцы, с неизжитой природной воинственностью, научились быть храбрыми. Добыча, иногда, по современной расценке, по 15 тысяч рублей на солдата, сделала военную службу заманчивой и для крестьян; часто, когда объявлялся призыв, являлось больше добровольцев, чем требовалось. [135]

На швейцарской армии остался отпечаток разбойничье-насильственного характера горцев лесных кантонов. У неявившихся по призыву швейцарцев разрушались до основания дом и все хозяйство. Конфискация всего имущества плюс смертная казнь — за неустойку в бою; сосед был обязан заколоть солдата, который пытался бы оставить ряды в бою; сосед был обязан заколоть товарища, который пощадил бы неприятеля и взял его в плен, вместо того, чтобы убить на месте.

Тогда как рыцарские армии были заражены известным интернационализмом и охотно щадили пленных, швейцарцы убивали все гарнизоны взятых городов и не щадили населения. Страх должен был предшествовать швейцарской армии. Только после внутренней гражданской войны, когда сами швейцарцы пришли в некоторое смущение перед своими принципами, они приняли в Цюрихе, в 1490 году решение — щадить церкви и женщин{97}.

Вначале, когда призванному швейцарцу приходилось воевать не далее двух — трех переходов от родной деревни, и весь поход продолжался не свыше недели, каждый призванный приносил с собой продовольствие и являлся со своим оружием. Кантон не нес никаких расходов. Но затем, когда походы стали дальними и более продолжительными, отпала необходимость мобилизовать для них все мужское население. Союзное соглашение устанавливало, сколько бойцов должен был выставить каждый кантон. Если поход обещал богатую добычу, являлось много добровольцев. Не шедшие в поход помогали отправляющимся снарядиться и собрать необходимые припасы. В городе Берне имелось 17 коллективов — обществ, имевших целью помогать своим членам исправно снарядиться в поход; каждый из граждан Берна был приписан к одному из этих коллективов, и если сам не мобилизовался, то нес расходы по снаряжению идущих членов. Исправное оружие должны были иметь все граждане кантона — власти делали поверочные смотры. Обучения не было, но граждан, являвшихся на осмотр с вооружением стрелка — лук, арбалет или огнестрельное оружие — испытывали, умеют ли они владеть своим оружием. [136]

ВСТАВКА 136-137 \138]

Бургундского герцога, объединившего под своей властью Бургундию, Лотарингию, Нидерланды и часть Эльзаса, стояло поперек дороги объединителю Франции, Людовику XI. Главным образом, благодаря золоту Людовика XI, подкупившего всех руководителей политики Берна, Берн вступил в борьбу с Карлом Смелым, который перешел в контрнаступление, и швейцарскому союзу пришлось поддерживать Берн. На поле сражения под Муртеном (1476 г,) встретилась Бургундская армия — 20.000 человек, в том числе 1600 копий (1 рыцарь, 3 арбалетчика, 3 с огнестрельным, оружием, 3 пикинера), и швейцарская из 28.000 человек в 3 баталиях. Несмотря на все усилия Карла Смелого создать дисциплину в своей армии и сделать ее удобоуправляемой, преимущество в управлении явно находилось на стороне швейцарцев. Большие баталии швейцарцев легко восторжествовали над разрозненными усилиями отдельных кучек бургундцев. Громадное преимущество бургундцев в артиллерии и огнестрельном оружии — роскошь, которую мог позволить себе лишь Карл Смелый, один из богатейших государей XV века (благодаря Нидерландам) — не сыграло решающей роли. Невозможность усилиями отдельных бойцов остановить неудержимый натиск десятка тысяч людей большой швейцарской баталии, сплоченных в одну тактическую единицу, делала сопротивление феодальной армии безнадежным; все столкновения бургундцев с швейцарцами (Херикур, Грансон, Муртен, Нанси) отличались паникой, возникавшей у бургундцев, когда на них обрушивалась яростная атака швейцарцев, после чего начиналось их избиение и бегство. Сплоченный в тактическую единицу рядовой, плохо обученный боец оказался сильнее индивидуального, квалифицированного, тренированного с детских лет средневекового воина. Муртен сделал эту истину очевидной для всех, и в течение двух последующих десятилетий средневековый строй вооруженных сил на западе Европы отпал; повсюду отмечается стремление создать пехотные части, образовать армию из тактических единиц, а у не из распыленных людей. Копье — это типично средневековое соединение всех родов оружия в рыцарскую, свиту, отпало. Возможность использовать для боя, посредством сплочения в тактические единицы крепких физически, но не квалифицированных бойцов открыла для новой истории, переход к которой в военном отношении образует Муртен, возможность формирования массовых армий в десятки тысяч человек, возможность, которой не имело средневековье; в средневековом анархическом сражении массы не могли играть никакой роли; только высоко подготовленные бойцы, при отсутствии тактической организации, могли приниматься на учет. [139]

Литература

Наши рекомендации