Покушение Д. В. Каракозова и реформаторский процесс. €

Еще современники отмечали, что мощный поток реформ, точ­нее законодательных актов, провозглашающих преобразования и излагающих их основания, в середине 60-х годов замер. Обычно они, а вслед за ними и историки это связывали и связывают с важ­нейшим событием — покушением на Александра II — и с именем человека, пришедшего на высший государственный пост, — шефа жандармов П. А. Шувалова. В этом есть известная доля истины, но только ее часть.

Можно с большим основанием предполагать, что сложный и многотрудный реформаторский процесс, длившийся целое десяти­летие, должен был замедлиться в любом случае. К середине 60-х годов был принят целый ряд законов, претворение которых на практике требовало значительных усилий. Первоочередные пре­образования — отмена крепостного права, перестройка судебных учреждений и судопроизводства, создание на местах учреждений самоуправления, новые цензурные правила и учреждения — были не только провозглашены, но уже и начали осуществляться. Од­нако события апреля 1866 г. подтолкнули объективный процесс спада, смены интенсивного законотворчества занятиями текущей политикой.

Покушение Д. В. Каракозова на царя среди бела дня, да еще и на «царя-освободителя» было для России, знавшей лишь двор­цовые интриги и верхушечные перевороты, явлением необычай­ным. До сих пор политикой занимались очень немногие, причаст­ные к власти лица. На этот раз российское общество заявило о своем включении в политический процесс. В связи с покушением страна была взбудоражена, радовалась «чудесному спасению» и сокрушалась, что в условиях новой, некрепостнической России оказался возможным столь вызывающий террористический акт. Разумеется, покушение на монарха, со времен Уложения Алексея Михайловича рассматривавшееся как самое тяжкое преступление, не могло не вызвать ответной реакции правительства. Немедленно были учреждены Верховная следственная комиссия, возглавить которую призвали человека с репутацией самого бескомпромисс­ного и жесткого деятеля, М. Н. Муравьева, и одновременно —для

выяснения причин покушения и предупреждения таких актов в дальнейшем —другая Комиссия, из министров, под председатель­ством первого чиновника администрации кн. П. П. Гагарина.¹ Еще до того как стало что-либо известно, а Следственная комиссия опубликовала первые результаты своего расследования, россий­ская публика пыталась чисто умозрительно дать ответ относитель­но причин покушения и личности покушавшегося. Первое, что приходило в голову, что это либо непримиримый польский наци­оналист, либо бывший душевладелец, возмущенный отнятием у него собственности, хотя и «крещеной». Ясно, что создание таких комиссий провоцировало некоторую политическую паузу до окон­чания их деятельности. Тому же способствовали и перестановки в правительственных кругах. Как только выяснилось, что покушав­шийся — бывший студент Казанского, а затем Московского уни­верситета, в отставку был отправлен министр народного просве­щения А. В. Головнин, ближайший сотрудник вел. кн. Констан­тина Николаевича. Естественно, его должен был сменить деятель, который бы сумел «обуздать» студенческое своеволие. Им оказал­ся гр. Д. А. Толстой, представитель уходящего времени. Петер­бургский генерал-губернатор А. А. Суворов и шеф жандармов В. А. Долгоруков должны были уйти как непредотвратившие по­кушения. А это были люди умеренные, нейтральные, не склонные к жестокости. Вместо разменявшего седьмой десяток Долгорукова во главе политической полиции был поставлен человек молодой, не достигший еще и сорока, граф П. А. Шувалов. Почти на деся­тилетие он оказался заметной государственной фигурой.

Петр Андреевич Шувалов — человек, принадлежавший к изве­стной аристократической фамилии, обладатель графского титула, имел все, чтобы сделать большую государственную карьеру, ибо именно из такой среды и рекрутировалась в первой половине XIX в., а отчасти и во время Александра II правительственная верхушка. Он окончил Пажеский корпус, после чего избрал воен­ную стезю — столичный конногвардейский полк, привилегирован­ный, постоянно бывавший при дворе. Его отец был обер-гофмар-шалом высочайшего двора. В 1856 г. Александр II произвел Шу­валова во флигель-адъютанты. Во второй половине 50-х годов Шувалов, как человек способный и энергичный, был поставлен во главе петербургской исполнительной полиции, чтобы поднять ее репутацию. К креслу главы тайной полиции, о котором он не меч­тал, он шел последовательно, готовясь скорее к посту министра внутренних дел. В 1861 г. он на короткое время стал товарищем шефа жандармов, но после сентябрьских студенческих беспоряд­ков покинул должность, оставаясь в свите и выполняя всякого рода поручения. Последняя его должность (1864—1865 гг.) — прибал-

¹ Ее деятельность тщательно и непредвзято исследована И. В. Оржеховским в ст.: Комитет «общественного спасения» 1866 г. // Общественно-политическая мысль и классовая борьба в России в XVIII—XIX вв. Горький, 1973. С. 53—68.

тийский генерал-губернатор. Итак, в критическую минуту россий­ской истории на самый ключевой в тот момент пост пришел дея­тель, выражавший точку зрения аристократической верхушки. Нужно сказать, что специфичность момента, его возможности и риск были осознаны многими.²

Либералы, связавшие свои усилия и имена с преобразованиями предшествующего десятилетия, понимали возможность того, что террористический акт будет истолкован императором или подан ему его окружением как доказательство ошибочности избранного курса на либеральные преобразования. Записка К. Д. Кавелина, поданная через военного министра Д. А. Милютина Александ­ру II, должна была убедить императора, что избранный им путь единственно верный и что нельзя менять курс реформ под давле­нием своекорыстной дворянской оппозиции. Предлагая свою про­грамму борьбы с нигилизмом в сфере духовной и ученой, Кавелин заключал: «Необходимо избегать всякой действительной уступки этой оппозиции, следуя неуклонно избранному Вашим император­ским величеством пути благодетельных преобразований и одина­кового беспристрастия ко всем сословиям русского народа».³ К. Д. Кавелин был прекрасно осведомлен о том, что расчеты дво­рянства на поворот в политике в этот момент оживились, и ока­залось, что Шувалов стал лидером и защитником его интересов в политике. Речь шла не о дворянстве вообще, а о верхушке россий­ского дворянства, получившей среди современников номинацию «аристократическая партия», «партия русского лордства», «пэры», «олигархи». Это была группа титулованного, богатого и влиятель­ного дворянства, уже давно стоявшего у самого престола и наибо­лее близко соприкасавшегося с императором, который, однако, ди­станцировался от этой группы в связи с позицией, занятой ею во время крестьянской реформы. Российская дворянская верхушка наиболее реально претендовала на независимость, политические права и участие в управлении.

При самовластии Николая I, который осаживал даже собствен­ных сыновей и никого не допускал к кормилу власти, претензии олигархов не проявлялись, но когда воцарился Александр II, в числе других проблем всплыла и эта. Ранее других ее ощутил Б. Н. Чичерин, считавший, что олигархическая верхушка много опаснее, чем единовластный монарх, что ее политика будет соци­ально эгоистичной, а не общегосударственной. Результатом его опасений стала статья, первоначально возникшая как рукописная записка «Об аристократии, в особенности русской»,⁴ в которой он доказывал, что российская аристократия не имеет права претен­довать на особую роль в государстве. Продиктована статья была слухами о том, что новый монарх симпатизирует олигархическим идеям.⁵

² Подробнее см.: Чернуха В. Г. Борьба в верхах по вопросам внутренней поли­тики царизма (середина 70-х годов XIX в.) // ИЗ. М., 1988. Т. 116. С. 161 — 186.

³ ИА. 1950. Т. 5. С. 341.

⁴ Голоса из России. Лондон, 1857. Кн. 3. С. 1 —113.

⁵ Чичерин Б. Н. Москва сороковых годов. М., 1991. С. 114.

Недовольное поместное дворянство, воспринявшее «эмансипа­цию» как грубое нарушение прав собственности, однако, в усло­виях преобладания в общественном мнении освободительных сим­патий и настроений не имевшее возможности прямо защищать свои «крепостнические» взгляды, отошло после 1861 г. в сторону, разъехалось по поместьям и за границу. Но к середине 60-х годов эта часть дворянства понемногу пришла в себя, смогла учредить газету «Весть», на которую давали деньги Н. А. Безобразов и В. П. Орлов-Давыдов, и осознала необходимость консолидации. По свидетельству человека осведомленного, аристократа, но тем не менее не принадлежавшего к этой группе, кн. А. И. Васильчи-кова, уже в апреле 1866 г. шли разговоры о создании аристокра­тической партии. Подавляющее большинство ее сторонников в ка­честве образца видело Англию, где аристократия диктовала зако­ны в высшей законодательной палате английского парламента, а в провинции занимала многие влиятельные должности. Идея со­здания аристократической партии вылилась в форму весьма свое­образную. В 1866 г. значительная группа помещиков-аристокра­тов, обвинявшая правительство в неоказании поместному дворян­ству в новых условиях финансовой помощи (кредита), создала своеобразное ипотечное учреждение — Общество взаимного позе­мельного кредита. Его назначение было гораздо шире: имелось в виду, что вокруг него сложится партия российских тори.⁶

Эта партия не имела серьезных идеологов, ее позиция своди­лась преимущественно к недовольству переменами. Вот ее-то че­ловеком в правительстве и оказался Шувалов. Существуют раз­ные мнения относительно его воздействия на политику: одни ут­верждают, что именно он свел ее на путь реакции, другие — что он не смог серьезно прервать прежний курс. Верным представля­ется скорее второй вариант. Приход Шувалова в III отделение, в 1866 г. получившее особое место в управлении, перемены в соста­ве правительственных деятелей ослабили то крыло министров, в котором лидером был вел. кн. Константин Николаевич. Он сам оценивал 1866—1874 годы как «восемь лет шуваловского полно­властия»,⁷ как время усиления в Комитете министров и в Госу­дарственном совете позиции оппонентов принципу бессословно­сти, дистанцирования от поместного дворянства, предоставления его на волю судьбы и частной инициативы, к примеру, в деле по­земельного кредита. Раскол в правительственном лагере обозна­чился явственнее. Как писал в декабре 1873 г. Д. А. Милютин, «уже теперь в Комитете министров большинство членов действует всегда заодно с гр. Шуваловым, как оркестр по знаку капельмей­стера».⁸ На деле расстановка сил в правительстве примерно сба-лансировалась, в нем оказалось два центра: вел. кн. Константина Николаевича и Шувалова, непременно отвергавших предложения

⁶ Чернуха В. Г. Создание Общества взаимного поземельного кредита // Моно­полии и экономическая политика царизма в конце XIX—начале XX в.: Сб. статей. Л., 1987. С. 182—200.

⁷ ГАРФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 108. Л. 64.

⁸ Милютин Д. А. Дневник. М., 1947. Т. I. С. 119.

противной стороны. Конечно, это мешало реформаторской дея­тельности, силы сторон растрачивались в этой бесплодной внутри-правительственной борьбе.

Шувалов пришел в состав российского кабинета без програм­мы, предложить которую, особенно на первых порах, был вряд ли способен, но с набором представлений, свойственных людям его круга. Поданная им сразу после назначения императору всепод­даннейшая записка, имевшая видимость программной, отразила в действительности ее отсутствие. Там было несколько общих фраз и самых общих идей, созвучных моменту. Он говорил о необходи­мости консолидации охранительных сил для противостояния ни­гилизму. Охранительные силы, по его мнению, олицетворялись в основном дворянством, которое нужно было «поддержать», впро­чем, как и «власть». Из конкретных предложений новый шеф жан­дармов высказал заветную мысль помещиков — упразднить Глав­ный комитет об устройстве сельского состояния, с чьей деятельно­стью поместное дворянство связывало не устраивавшую их политику в аграрном вопросе. Это были самые общие положения, которые не мог не разделять император (особенно, разумеется, об укреплении власти, о чем он не уставал повторять).

1866—1874 годы в эпохе «великих реформ» — очень своеобраз­ный период. В это время Шувалов стал неформальным первым ми­нистром, возможности которого были, однако, ограничены как во­лей монарха, так и неоднородностью состава министров, часть ко­торых тяготела к либеральному варианту преобразований и шла за вел. кн. Константином Николаевичем, этот вариант отстаивав­шим. Только в начале 1870-х годов у шефа жандармов сложился довольно отчетливый план преобразований, долженствовавший сохранить крупное поместное дворянство в качестве «политиче­ского» сословия России, чье влияние в уезде и губернии, а также и в общегосударственной политике станет определяющим. Круп­ные землевладельцы должны были безвыборно занять места в зем­ских учреждениях, функции которых в этом случае расширялись, стать мировыми судьями, войти во все (или самые важные) мест­ные учреждения, одновременно получив и места в высшем зако­носовещательном институте — Государственном совете в качестве представителей дворянских интересов. Шувалов ставил своей за­дачей упразднение общины или по крайней мере создание условий для выхода из нее зажиточным крестьянам, которые бы смогли взять на себя в крупных размерах арендование помещичьей земли. Он был сторонником всесословной волости во главе с помещиком. Многое рассматривалось шефом жандармов под углом зрения ин­тересов дворянской верхушки, но эти интересы увязывались им вполне искренне с интересами монархии и возможностью предот­вращения революции, которой будут противостоять организован­ное как политическая сила дворянство и новый класс фермеров.

Влиятельный внешне Шувалов, ведший за собою группу ми­нистров, охотно принявших роль ведомых, был совершенно неспо­собен взять на себя рутинную работу составления программы. Вы­движение и продвижение его программы стало осуществляться только тогда, когда он взял в помощники назначенного в 1872 г.

министром государственных имуществ П. А. Валуева. Немедлен­но учрежденная ими—с благословения монарха, разумеется,— по виду безобидная сельскохозяйственная комиссия (1872— 1874 гг.) должна была обеспечить принятие правительственными кругами и осуществление этой программы, составной частью ко­торой было привлечение цензовых элементов к обсуждению в рам­ках Государственного совета вопросов внутренней политики.

Планам Шувалова не суждено было сбыться: император отверг его олигархические поползновения и в реформах, которые с задер­жками и перерывами все же проводились, поддержал принципы, провозглашенные либеральной программой на заре его царствова­ния.

В это («шуваловское») восьмилетие было утверждено Городо-вое положение 1870 г., повсеместно создавшее в России всесослов­ные органы городского общественного управления с широкими задачами благоустройства городов и развития их экономики, социального призрения, народного здравия и т. д. Земские учреж­дения, ранее созданные, оказались тем самым дополнены анало­гичным городским самоуправлением. Как и в земских учреждени­ях, деятельность городских собраний и думы была поставлена под «надзор» местной администрации, получившей право судить о «за­конности» акций городских выборных депутатов.⁹

1 января 1874 г. завершился последний этап военной реформы провозглашением всесословной воинской повинности. «Защита престола в отечестве есть священная обязанность каждого русского подданного. Мужское население, без различия состояний, подле­жит воинской повинности», — говорилось в ст. 1 «Устава о воин­ской повинности».¹⁰ Утверждение этого Устава и принятие мани­феста о всеобщей воинской повинности, подготовленного военным министром Д. А. Милютиным, сопровождалось борьбой в мини­стерской среде и было делом далеко не легким. Сторонники сохра­нения дворянских прав и привилегий пытались сохранить за дво­рянством особое место в армии. Была сделана (шефом жандармов вкупе с фельдмаршалом А. И. Барятинским) попытка осущест­вить консервативный прусский вариант реформы, при котором бы­ла бы уменьшена роль военного министра, а «хозяином» армии являлся — как в феодальную эпоху — монарх.¹¹ Однако в Алек­сандре II в этом случае верх взял разумный государственный де­ятель, пытавшийся приблизить русскую армию к наиболее пере­довым европейским.

Утверждение Александром II милютинского варианта реформы уже должно было показать Шувалову, что влияние его ограничен­но, как и реформаторские возможности. Вскоре после попытки провести через Комитет министров идею политической реформы он был довольно бесцеремонно отставлен как раз в то время, когда

этим правительственным лидером была осознана необходимость дальнейших преобразований. Либеральной частью российского об­щества отставка шефа жандармов, отправленного послом в Лон­дон, была воспринята с удовлетворением и надеждой на возвра­щение правительства на путь реформ. Либералы сделали многое, чтобы дискредитировать «аристократическую партию», во всяком случае книга Р. А. Фадеева «Русское общество в настоящем и бу­дущем. Чем нам быть?», считавшаяся ее программой, подверглась резкой критике, как тянущая Россию назад в крепостническое прошлое.¹² Естественно было ожидать, что после некоторой за­минки, нужной для перегруппировки правительственных сил, оценки положения, прежде всего экономического и социального, последует выдвижение новой программы продолжения реформ. Создание В. П. Безобразовым, крупным экономистом и одновре­менно влиятельным чиновником, нового издательского предприя­тия — выпуска ежегодника «Сборник государственных знаний» — как будто говорит о том, что либералы начали готовить российское общество к новому этапу реформ.¹³ В правительстве, лишившемся своего лидера, наступила неизбежная апатия, непозволительная в тот момент: симптомом опасности явилось массовое «хождение в народ» молодежи, надеявшейся поднять крестьянство на активные действия. Реакцией правительства на это движение и новую угро­зу явилась записка министра юстиции гр. К. И. Палена о социа­листической пропаганде, рассматривавшаяся в 1875 г. в Комитете министров.¹⁴ Это была попытка отдать себе отчет в настроении общества. Ясно было, что по крайней мере в деревне надо прини­мать меры по смягчению там экономического и социального на­пряжения, делающего крестьян потенциальной благодатной по­чвой для антиправительственной пропаганды.

Однако несомненно надвигавшаяся необходимость ответа на вопрос о следующем этапе правительственной политики была ото­двинута событиями внешнеполитическими. Уже с 1875 г. на Бал­канах стало нарастать восстание славянских народов против Ос­манской империи.

Разумеется, вступление России в войну с Турцией было вызва­но прежде всего причинами внешнеполитическими (и в этом смыс­ле российское правительство отошло от поставленного им в 1856 г. ориентира на приоритет внутренних проблем): давней конфронта­цией, стремлением упрочить свое положение на Балканах и Чер­ном море, поддержать статус великой державы в условиях непод­чинения Турции российскому ультиматуму. Однако когда рассмат­риваешь тогдашние обстоятельства внутреннего состояния России, складывается впечатление, что императору, не определившему для себя отношение к новому, необходимому витку дальнейших преобразований и не готовому к переходу к представительному

⁹ Нардова В. А. Городское самоуправление в России в 60-х—начале 90-х го­дов XIX в.: Правительственная политика. Л., 1984. С. 45—50.

¹⁰ ПСЗП. Т. 49. № 52983.

¹¹ Зайончковский П. А. Военные реформы 1860—1870-х годов в России. М., 1952.

¹² Подробнее см.: Чернуха В. Г. Борьба в правительственных верхах...

¹³ В. П. Безобразов и «Сборник государственных знаний» / Публ. В. Е. Кель­нера. // Книжное дело в России во второй половине XIX—начале XX века: Сб. научных трудов. Л., 1986. Вып. 2. С. 150—174.

¹⁴ Записка Палена опубликована: Былое. 1907. № 9 (21). С. 268—276.

правлению, такое отвлечение российского общества на внешнепо­литические проблемы и единение с общественным мнением на этой почве было просто необходимо.

К середине 70-х годов власти вынуждены были вернуться к аг­рарному вопросу. Многие проблемы, ранее решавшиеся душевла-дельцами-помещиками, легли на правительство, например оказа­ние крестьянам помощи в неурожайные годы. Череда локальных неурожаев, потребовавших забот правительства и общества в деле обеспечения крестьян хлебом, неоднократное рассмотрение в Ко­митете министров вопроса о предоставлении голодающим кресть­янам возможности заработка на строительстве железных дорог, рост недоимок в податях и платежах, выявление фактов неплате­жеспособности крестьян, вынуждающей правительство списывать недоимки и даже говорить о неизбежности отдельных случаев пе­реселения крестьян на свободные земли — все это стало повседнев­ностью. Добавим ухудшившееся финансовое положение, симпто­мом чего стал крах Московского ссудного коммерческого банка, что министр финансов М. X. Рейтерн относил к начавшемуся об­щеевропейскому экономическому кризису. Тревожный разговор с государственным контролером А. А. Абазой в январе 1876 г. о фи­нансовом положении России заставил министра государственных имуществ П. А. Валуева представить императору пространную за­писку о мерах стабилизации падающего курса рубля. Рейтерн, ко­торому Александр II передал эту записку, представил и свои со­ображения, рассматривавшиеся 26 января 1876 г. в Комитете фи­нансов, собравшемся у его председателя, вел. кн. Константина Николаевича.¹⁵ Помещики жаловались на плохой ход хозяйствен­ных дел и обнищание крестьян, в Министерстве юстиции готови­лись процессы по обвинению молодежи в распространении анти­правительственной пропаганды. Даже министр внутренних дел А. В. Тимашев, не причастный к конституционным идеям, «ввиду хода дел» считал необходимым «иметь наготове проект в консти­туционном духе».¹⁶

Словом, Александр II через 20 лет после воцарения оказался в том же положении, что и в самом начале правления. Исчерпав свой либеральный потенциал уже проведенными реформами, как выяснилось, оказавшимися недостаточными, отвергнув «аристо­кратический» вариант политики, предложенный Шуваловым, он был поставлен перед выбором, к которому был явно не готов. И морально, очевидно, война для него была некоей спасительной со­ломинкой. Он долго сопротивлялся втягиванию России в войну, надеясь обойтись дипломатическими действиями, но затем все же склонился к вооруженному вмешательству в конфликт Турции со славянским населением Балканского полуострова. Расхождения во взглядах с наследником престола по данному поводу были всего

лишь проявлением их принципиальных разногласий. Построенные _П0 западным эталонам реформы отца претили цесаревичу, как, _впрочем, и предложения шефа жандармов о проведении последо­вательно сословной продворянской политики, ориентированной не на старорусский, а на английский образец. В дальнейшем эти про­тиворечия начинали — по мере старения императора — становить­ся все более важными.

Примерно три года (1876—1878) сам император и его семья, мужская часть которой почти целиком участвовала в русско-ту­рецкой войне, а также правительство оказались отвлечены собы­тиями на Балканском полуострове. Даже российское общество, по­началу очень сильно занявшееся судьбой сербов и болгар, устав от неожиданно затянувшейся войны, ранее правительства верну­лось к внутренним вопросам.

¹⁵ Записка П. А. Валуева: РГИА. Ф. 908. Оп. 1. Д. 161; Куломзин А. И. и Рейтерн-Нолькен В. Г. М. X. Рейтерн: Биографический очерк. СПб., 1910. С. 140. Рейтерн писал в феврале 1877 г.: «Кризис банковый переходит на все от­расли промышленности и торговли».

¹⁶ Валуев П. А. Дневник министра внутренних дел. М., 1961. Т. 2. С. 392.