Вторая экспедиция в Абиссинию. Вторая экспедиция состоялась в 1913 году

Вторая экспедиция состоялась в 1913 году. Она была организована лучше и согласована с Академией наук. Сначала Гумилёв хотел пересечь Данакильскую пустыню, изучить малоизвестные племена и попытаться их цивилизовать, но Академия отклонила этот маршрут как дорогостоящий, и поэт вынужден был предложить новый маршрут:

Я должен был отправиться в порт Джибутти <…> оттуда по железной дороге к Харрару, потом, составив караван, на юг, в область между Сомалийским полуостровом и озёрами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно большой район исследования.^[12]

Вместе с Гумилёвым в качестве фотографа в Африку поехал его племянник Николай Сверчков.

Сначала Гумилёв отправился в Одессу, затем в Стамбул. В Турции поэт проявил симпатию и сочувствие к туркам, в отличие от большинства русских. Там же Гумилёв познакомился с турецким консулом Мозар-беем, ехавшим в Харар; путь они продолжили вместе. Из Стамбула они направились в Египет, оттуда — в Джибути. Путники должны были отправиться вглубь страны по железной дороге, но через 260 километров поезд остановился из-за того, что дожди размыли путь. Большая часть пассажиров вернулась, но Гумилёв, Сверчков и Мозар-бей выпросили у рабочих дрезину и проехали 80 километров повреждённого пути на ней. Приехав в Дире-Дауа, поэт нанял переводчика и отправился караваном в Харар.

В Хараре Гумилёв не без осложнений купил мулов, там же он познакомился с расом Тэфэри (тогда — губернатор Харара, впоследствии император Хайле Селассие I; приверженцы растафарианства считают его воплощением Господа — Джа). Поэт подарил будущему императору ящик вермута и сфотографировал его, его жену и сестру. В Хараре Гумилёв начал собирать свою коллекцию.

Из Харара путь лежал через малоизученные земли галла в селение Шейх-Гуссейн. По пути пришлось переправляться через быстроводную реку Уаби, где Николая Сверчкова чуть не утащил крокодил. Вскоре начались проблемы с провизией. Гумилёв вынужден был охотиться для добычи пропитания. Когда цель была достигнута, вождь и духовный наставник Шейх-ГуссейнаАба-Муда прислал экспедиции провизию и тепло принял её. Вот как описал его Гумилёв:

Жирный негр восседал на персидских коврах В полутёмной неубранной зале, Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях, Лишь глаза его дивно сверкали. — «Галла»

Там Гумилёву показали гробницу святого Шейх-Гуссейна, в честь которого и был назван город. Там была пещера, из которой, по преданию, не мог выбраться грешник:

Надо было раздеться <…> и пролезть между камней в очень узкий проход. Если кто застревал — он умирал в страшных мучениях: никто не смел протянуть ему руку, никто не смел подать ему кусок хлеба или чашку воды…

Гумилёв пролез туда и благополучно вернулся.

Записав житие Шейх-Гуссейна, экспедиция двинулась в город Гинир. Пополнив коллекцию и набрав в Гинире воды, путешественники пошли на запад, в тяжелейший путь к деревне Матакуа.

Дальнейшая судьба экспедиции неизвестна, африканский дневник Гумилёва прерывается на слове «Дорога…» 26 июля. По некоторым данным, 11 августа измученная экспедиция дошла в долину Дера, где Гумилёв остановился в доме родителей некоего Х. Мариам. Он лечил хозяйку от малярии, освободил наказанного раба, и родители назвали в честь него родившегося сына. Однако в рассказе абиссинца есть хронологические неточности. Как бы то ни было, Гумилёв благополучно добрался до Харара и в середине августа уже был в Джибути, но из-за финансовых трудностей застрял там на три недели. В Россию он вернулся 1 сентября.

Первая мировая война

Начало 1914 года было тяжёлым для поэта: перестал существовать цех, возникли сложности в отношениях с Ахматовой, наскучила богемная жизнь, которую он вёл, вернувшись из Африки.

После начала Первой мировой войны в начале августа 1914 года Гумилёв записался добровольцем в армию. Вместе с Николаем на войну (по призыву) ушёл и его брат Дмитрий Гумилёв, который был контужен в бою и умер в 1922 году.

Примечательно, что хотя почти все поэты того времени слагали или патриотические, или военные стихи, в боевых действиях добровольцами участвовали лишь двое: Гумилёв иБенедикт Лившиц.

Гумилёв был зачислен вольноопределяющимся в Лейб-Гвардии Уланский Её Величества полк. В сентябре и октябре 1914 года проходили учения и подготовка. Уже в ноябре полк был переброшен в Южную Польшу. 19 ноября состоялось первое сражение. За ночную разведку перед сражением Приказом по Гвардейскому кавалерийскому корпусу от 24 декабря 1914 года № 30, он был награждён знаком отличия военного ордена (Георгиевского креста) 4-й степени № 134060 и повышен в звании до ефрейтора. Знак отличия был вручен ему 13 января1915 года, а 15 января он был произведён в унтер-офицеры.

В конце февраля в результате непрерывных боевых действий и разъездов Гумилёв заболел простудой:

Мы наступали, выбивали немцев из деревень, ходили в разъезды, я тоже проделывал всё это, но как во сне, то дрожа в ознобе, то сгорая в жару. Наконец, после одной ночи, в течение которой я, не выходя из халупы, совершил по крайней мере двадцать обходов и пятнадцать побегов из плена, я решил смерить температуру. Градусник показал 38,7.

Месяц поэт лечился в Петрограде, потом вновь был возвращён на фронт.

В 1915 году, с апреля по июнь, хотя активных боевых действий не велось, Гумилёв почти ежедневно участвовал в разведывательных разъездах.

В 1915 году Николай Гумилёв воевал на Западной Украине (Волынь). Здесь он прошёл самые тяжкие военные испытания, получил 2-й знак отличия военного ордена (Георгиевского креста), которым очень гордился. На это Анна Ахматова откликнулась несколько скептически:

Долетают редко вести
К нашему крыльцу.
Подарили белый крестик
Твоему отцу.

Так она писала маленькому сыну Льву.

6 июля началась масштабная атака противника. Была поставлена задача удерживать позиции до подхода пехоты, операция была проведена успешно, причём было спасено несколько пулемётов, один из которых нёс Гумилёв. За это Приказом по Гвардейскому кавалерийскому корпусу от 5 декабря 1915 года № 1486 он награждён знаком отличия военного орденаГеоргиевского креста 3-й степени № 108868.

В сентябре поэт героем вернулся в Россию, а 28 марта 1916 года приказом Главнокомандующего Западным фронтом № 3332 произведён в прапорщики с переводом в 5-й Гусарский Александрийский полк. Используя эту передышку, Гумилёв вёл активную литературную деятельность.

В апреле 1916 года, поэт прибыл в гусарский полк, стоявший возле Двинска. В мае Гумилёв вновь был эвакуирован в Петроград. Описанная в «Записках кавалериста» ночная скачка в жару стоила ему воспаления лёгких. Когда лечение почти закончилось, Гумилёв без спроса вышел на мороз, в результате чего болезнь вновь обострилась. Врачи рекомендовали ему лечиться на юге. Гумилёв уехал в Ялту. Однако на этом военная жизнь поэта не закончилась. 8 июля 1916 года он вновь уехал на фронт, вновь ненадолго. 17 августа приказом по полку № 240 Гумилёв был командирован в Николаевское кавалерийское училище, потом вновь переведён на фронт и оставался в окопах вплоть до января 1917 года.

В 1916 году вышел сборник стихов «Колчан», в который вошли стихи на военную тему.

В 1917 году Гумилёв решил перевестись на Салоникский фронт и отправился в русский экспедиционный корпус в Париж. Во Францию он поехал северным маршрутом — черезШвецию, Норвегию и Англию. В Лондоне Гумилёв задержался на месяц, где встречался с местными поэтами: Гилбертом Честертоном, Борисом Анрепом и другими. Англию Гумилёв покинул в отличном настроении: бумага и типографские расходы оказались там гораздо дешевле, и «Гиперборей» он мог печатать там.

Прибыв в Париж, проходил службу в качестве адъютанта при комиссаре Временного правительства, где подружился с художниками М. Ф. Ларионовым и Н. С. Гончаровой.

В Париже поэт влюбился в полурусскую-полуфранцуженку Елену Кароловну дю Буше, дочь известного хирурга. Посвятил ей стихотворный сборник «К Синей звезде», вершину любовной лирики поэта. Вскоре Гумилёв перешёл в 3-ю бригаду. Однако разложение армии чувствовалось и там. Вскоре 1-я и 2-я бригада подняли мятеж. Он был подавлен, многих солдат депортировали в Петроград, оставшихся объединили в одну особую бригаду.

22 января 1918 года Анреп устроил его в шифровальный отдел Русского правительственного комитета. Там Гумилёв проработал два месяца. Однако чиновничья работа не устраивала его, и 10 апреля 1918 года поэт отбывает в Россию. Друзьям, которые пытались его отговорить, Гумилёв сказал: Я думаю, что большевики не опаснее львов! Жизнь показала другое...

Жизнь в Советской России

В 1918 году был издан сборник «Костёр», а также африканская поэма «Мик». Прототипом Луи, обезьяньего царя, послужил Лев Гумилёв. Время для выхода сказочной поэмы было неудачным, и она была встречена прохладно. К этому периоду относится его увлечение малайским пантуном - часть пьесы "Дитя Аллаха" (1918) написана в форме прошитого пантуна.

5 августа 1918 года состоялся развод с Анной Ахматовой. Отношения между поэтами разладились давно, но развестись с правом вновь вступить в брак до революции было невозможно.

В 1919 году женился на Анне Николаевне Энгельгардт, дочери историка и литературоведа Н. А. Энгельгардта.

В 1920 году был учреждён Петроградский отдел Всероссийского Союза поэтов, туда вошёл и Гумилёв. Формально главой Союза был избран Блок, однако фактически Союзом управляла «более чем пробольшевистски» настроенная группа поэтов во главе с Павлович. Под предлогом того, что в выборах председателя не было достигнуто кворума, были назначены перевыборы. Лагерь Павлович, считая, что это простая формальность, согласился, однако на перевыборах была неожиданно назначена кандидатура Гумилёва, который и победил с перевесом в один голос.

Близкое участие в делах отдела принимал Горький. Когда возник горьковский план «История культуры в картинах» для издательства «Всемирная литература», Гумилёв поддержал эти начинания. Его «Отравленная туника» пришлась как нельзя более кстати. Кроме того, Гумилёв дал секции пьесы «Гондла», «Охота на носорога» и «Красота Морни». Судьба последней печальна: полный её текст не сохранился.

В 1921 году Гумилёв опубликовал два сборника стихов. Первый — «Шатёр», написанный на основе впечатлений от путешествий по Африке. «Шатёр» должен был стать первой частью грандиозного «учебника географии в стихах». В нём Гумилёв планировал описать в рифму всю обитаемую сушу. Это был совместный проект 35-летнего Николая Гумилёва и маститого старца Василия Немировича-Данченко (любовь к Африке и ненависть к большевизму сблизила этих людей)... Второй сборник — «Огненный столп», в который вошли такие значительные произведения, как «Слово», «Шестое чувство», «Мои читатели». Многие считают, что «Огненный столп» — вершинный сборник поэта.^[4]

С весны 1921 года Гумилёв руководил студией «Звучащая раковина», где делился опытом и знаниями с молодыми поэтами, читал лекции о поэтике.

Живя в Советской России, Гумилёв не скрывал своих религиозных и политических взглядов — он открыто крестился на храмы, заявлял о своих воззрениях. Так, на одном из поэтических вечеров он на вопрос из зала — «каковы ваши политические убеждения?» ответил — «я убеждённый монархист».

Арест и гибель

3 августа 1921 года Гумилёв был арестован по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева». Несколько дней Михаил Лозинский и Николай Оцуп пытались выручить друга, но, несмотря на это, вскоре поэт был расстрелян.

24 августа вышло постановление Петроградской ГубЧК о расстреле участников «Таганцевского заговора» (всего 61 человек), опубликованное 1 сентября с указанием на то, что приговор уже приведён в исполнение. Дата, место расстрела и захоронения неизвестны. Распространены следующие версии:

· Бернгардовка (долина реки Лубьи) около Всеволожска. Мост через реку Лубья, на берегу установлен памятный крест.

· Район пристани «Лисий Нос», за пороховыми складами. Глухая местность недалеко от ж/д-станции «Раздельная» (ныне Лисий Нос) ранее использовалась как место проведения казней по приговорам военно-полевых судов.

· Анна Ахматова считала, что место казни было на окраине города в стороне Пороховых.

· Ковалёвский лес, в районе арсенала Ржевского полигона, у изгиба реки Лубьи.

Шестое чувство

Прекрасно в нас влюблённое виноИ добрый хлеб, что в печь для нас садится,И женщина, которою дано,Сперва измучившись, нам насладиться. Но что нам делать с розовой зарёйНад холодеющими небесами,Где тишина и неземной покой,Что делать нам с бессмертными стихами? Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.Мгновение бежит неудержимо,И мы ломаем руки, но опятьОсуждены идти всё мимо, мимо. Как мальчик, игры позабыв свои,Следит порой за девичьим купаньемИ, ничего не зная о любви,Всё ж мучится таинственным желаньем; Как некогда в разросшихся хвощахРевела от сознания бессильяТварь скользкая, почуя на плечахЕщё не появившиеся крылья; Так век за веком - скоро ли, Господь? -Под скальпелем природы и искусстваКричит наш дух, изнемогает плоть,Рождая орган для шестого чувства.

Заблудившийся трамвай

Шёл я по улице незнакомойИ вдруг услышал вороний грай,И звоны лютни, и дальние громы,Передо мною летел трамвай. Как я вскочил на его подножку,Было загадкою для меня,В воздухе огненную дорожкуОн оставлял и при свете дня. Мчался он бурей тёмной, крылатой,Он заблудился в бездне времён...Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон! Поздно. Уж мы обогнули стену,Мы проскочили сквозь рощу пальм,Через Неву, через Нил и СенуМы прогремели по трём мостам. И, промелькнув у оконной рамы,Бросил нам вслед пытливый взглядНищий старик, - конечно, тот самый,Что умер в Бейруте год назад. Где я? Так томно и так тревожноСердце моё стучит в ответ:«Видишь вокзал, на котором можноВ Индию Духа купить билет?» Вывеска... кровью налитые буквыГласят: «Зеленная», - знаю, тутВместо капусты и вместо брюквыМёртвые головы продают. В красной рубашке с лицом, как вымя,Голову срезал палач и мне,Она лежала вместе с другимиЗдесь в ящике скользком, на самом дне. А в переулке забор дощатый,Дом в три окна и серый газон...Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон! Машенька, ты здесь жила и пела,Мне, жениху, ковёр ткала,Где же теперь твой голос и тело,Может ли быть, что ты умерла? Как ты стонала в своей светлице,Я же с напудренною косойШёл представляться ИмператрицеИ не увиделся вновь с тобой. Понял теперь я: наша свободаТолько оттуда бьющий свет,Люди и тени стоят у входаВ зоологический сад планет. И сразу ветер знакомый и сладкийИ за мостом летит на меня,Всадника длань в железной перчаткеИ два копыта его коня. Верной твердынею православьяВрезан Исакий в вышине,Там отслужу молебен о здравьиМашеньки и панихиду по мне. И всё ж навеки сердце угрюмо,И трудно дышать, и больно жить...Машенька, я никогда не думал,Что можно так любить и грустить!

Завещанье

Очарован соблазнами жизни,Не хочу я растаять во мгле,Не хочу я вернуться к отчизне,К усыпляющей мёртвой земле. Пусть высоко на розовой влагеВечереющих горных озёрМолодые и строгие магиКипарисовый сложат костёр. И покорно, склоняясь, положатНа него мой закутанный труп,Чтоб смотрел я с последнего ложаС затаённой усмешкою губ. И когда заревое чуть тронетТёмным золотом мраморный мол,Пусть задумчивый факел уронитБлаговонье пылающих смол. И свирель тишину опечалит,И серебряный гонг заревётВ час, когда задрожит и отчалитОгневеющий траурный плот. Словно демон в лесу волхвований,Снова вспыхнет моё бытиё,От мучительных красных лобзанийЗашевелится тело моё. И пока к пустоте или раюНеоборный не бросит меня,Я ещё один раз отпылаюУпоительной жизнью огня.

***

Ещё не раз вы вспомните меняИ весь мой мир, волнующий и странный,Нелепый мир из песен и огня,Но меж других единый необманный. Он мог стать вашим тоже и не стал,Его вам было мало или много,Должно быть, плохо я стихи писалИ вас неправедно просил у бога. Но каждый раз вы склонитесь без силИ скажете: «Я вспоминать не смею.Ведь мир иной меня обворожилПростой и грубой прелестью своею».

Старые усадьбы

Дома косые, двухэтажные,И тут же рига, скотный двор,Где у корыта гуси важныеВедут немолчный разговор. В садах настурции и розаны,В прудах зацветших караси,Усадьбы старые разбросаныПо всей таинственной Руси. Порою в полдень льётся по лесуНеясный гул, невнятный крик,И угадать нельзя по голосу,То человек иль лесовик. Порою крестный ход и пение,Звонят во все колокола,Бегут, - то значит, по течениюВ село икона приплыла. Русь бредит Богом, красным пламенем,Где видно ангелов сквозь дым...Они ж покорно верят знаменьям,Любя своё, живя своим. Вот, гордый новою поддёвкою,Идёт в гостиную сосед.Поникнув русою головкою,С ним дочка - восемнадцать лет. «Моя Наташа бесприданница,Но не отдам за бедняка».И ясный взор её туманится,Дрожа, сжимается рука. «Отец не хочет... нам со свадьбоюОпять придётся погодить».Да что! В пруду перед усадьбоюРусалкам бледным плохо ль жить? В часы весеннего томленияИ пляски белых облаковБывают головокруженияУ девушек и стариков. Но старикам - золотоглавые,Святые, белые скиты,А девушкам - одни лукавыеУвещеванья пустоты. О, Русь, волшебница суровая,Повсюду ты своё возьмёшь.Бежать? Но разве любишь новоеИль без тебя да проживёшь? И не расстаться с амулетами,Фортуна катит колесо,На полке, рядом с пистолетами,Барон Брамбеус и Руссо.

Перчатка

На руке моей перчатка,И её я не сниму,Под перчаткою загадка,О которой вспомнить сладкоИ которая уводитмысль во тьму. На руке прикосновеньеТонких пальцев милых рук,И как слух мой помнит пенье,Так хранит их впечатленьеЭластичная перчатка,верный друг. Есть у каждого загадка,Уводящая во тьму,У меня - моя перчатка,И о ней мне вспомнить сладко,И её до новой встречине сниму.

В пути

Кончено время игры,Дважды цветам не цвести.Тень от гигантской горыПала на нашем пути. Область унынья и слёз -Скалы с обеих сторонИ оголенный утёс,Где распростёрся дракон. Острый хребет его крут,Вздох его - огненный смерч.Люди его назовутСумрачным именем «Смерть». Что ж, обратиться нам вспять,Вспять повернуть корабли,Чтобы опять испытатьДревнюю скудость земли? Нет, ни за что, ни за что!Значит, настала пора.Лучше слепое Ничто,Чем золотое Вчера! Вынем же меч-кладенец,Дар благосклонных наяд,Чтоб обрести, наконецНеотцветающий сад.

Вечер

Ещё один ненужный день,Великолепный и ненужный!Приди, ласкающая тень,И душу смутную оденьСвоею ризою жемчужной. И ты пришла... Ты гонишь прочьЗловещих птиц - мои печали.О, повелительница ночь,Никто не в силах превозмочьПобедный шаг твоих сандалий! От звёзд слетает тишина,Блестит луна - твоё запястье,И мне опять во сне данаОбетованная страна -Давно оплаканное счастье.

Робота

з теми: «Поети Срібної доби»

учня 11-А класу

Панюкова Дмитра