Соотношение своего и общего в государстве

— Так не будет ли вот что началом нашей договоренности: мы сами себе зададим вопрос, что можем мы называть величайшим благом для государственного устройства, т.е. той целью, ради которой законода­тель и устанавливает законы, и что считаем мы величайшим злом? Затем нам надо, не правда ли, рассмотреть, несет ли на себе следы этого блага все то, что мы сейчас разобрали, и действительно ли не соответ­ствует оно злу.

— Это самое главное.

— Может ли быть, по-нашему, большее зло для государства, чем то, что ведет к потере его единства и распадению на множество частей? И может ли быть большее благо, чем то, что связует государство и спо­собствует его единству?

— По-нашему, не может быть.

— А связует его общность удовольствия или скорби, когда чуть ли не все граждане одинаково радуются либо печалятся, если что-нибудь возникает или гибнет.

— Безусловно. [...]

— То же можно сказать и о таком государстве, которое более всего по своему состоянию напоминает отдельного человека. Например, когда кто-нибудь из нас ушибет палец, все совокупное телесное начало напрягается в направлении к душе как единый строй, подчиненный на­чалу, в ней правящему, она вся целиком ощущает это и сострадает части, которой больно; тогда мы говорим, что у этого человека болит палец. То же выражение применимо к любому другому ощущению че­ловека — к страданию, когда болеет какая-либо его часть, и к удоволь­ствию, когда она выздоравливает. [...]

98 Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

Правителями государства должны быть философы

[...]

— Пока в государствах не будут царствовать философы либо так на­зываемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основа­тельно философствовать и это не сольется воедино — государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстране­ны те люди — а их много, — которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол, да и не станет возможным для рода человеческого и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно. Вот почему я так долго не решался говорить, — я видел, что все это будет полностью противоречить об­щепринятому мнению; ведь трудно людям признать, что иначе невоз­можно ни личное их, ни общественное благополучие. [...]

К н и г а ш е с т а я

Еще раз о подлинных правителях государства

[...]

— Попытаюсь разобрать это, если смогу. Я думаю, всякий согла­сится с нами, что такой человек, который обладал бы всем, что мы от него требуем для того, чтобы он стал совершенным философом, редко рождается среди людей — только как исключение. Или ты так не счи­таешь?

— Я вполне с тобой согласен. [...]

— Если установленная нами природа философа получит надлежа­щую выучку, то, развиваясь, она непременно достигнет всяческой добродетели; но если она посеяна и растет на неподобающей почве, то выйдет как раз наоборот, разве что придет ей на помощь кто-нибудь из богов. Или и ты считаешь, подобно большинству, будто лишь немногие молодые люди испорчены софистами — некими частными мудрецами и только об этих молодых людях и стоит говорить? Между тем кто так говорит, они-то и являются величайшими софистами, в совершенстве умеющими перевоспитывать и переделывать людей на свой лад — юношей и стариков, мужчин и женщин.

— Кто же это делает?

— Те, кто густой толпой заседают в народных собраниях, либо в судах, или в театрах, в военных лагерях, наконец, на каких-нибудь иных общих сходах и с превеликим шумом частью отвергают, частью одоб­ряют чьи-либо выступления или действия, переходя меру и в том и в

Глава 2. ИДЕЙНЫЕ ИСТОКИ ПОЛИТОЛОГИИ 99

другом; они кричат, рукоплещут, и вдобавок их брань или похвала гул­ким эхом отражаются от скал в том месте, где это происходит, так что шум становится вдвое сильнее.[...]

К н и г а в о с ь м а я