Почему нам следует беспокоиться

Взять хоть эктогенез. Пфицнер и Кавагучи разработали весь этот вне-телесный метод размножения. Но правительства и во внимание его не приняли. Мешало нечто, именовавшееся христианством. Женщин и дальше заставляли быть живородящими.

Олдос Хаксли,

"О дивный новый мир"^[159]

В свете изложенного выше о четырех путях в будущее необходимо задать вопрос: зачем нам тревожиться из-за биотехнологии? Некоторые критики вроде активиста Джереми Рифкина^[160] и многих экологов Европы противостоят новшествам биотехнологии чуть ли не по всему полю. Учитывая весьма реальную пользу для медицины, которую могут принести предполагаемые результаты этих новшеств, и повышение выработки сельскохозяйственной продукции при уменьшении применения пестицидов, такое категорическое противостояние очень трудно оправдать. Биотехнология ставит перед нами серьезную моральную дилемму, поскольку любые наши возражения против прогресса должны быть умерены признанием неоспоримых положительных перспектив.

Над всей генетикой издавна висит призрак евгеники — сознательного выведения у людей определенных свойств с помощью селекции. Сам термин создан Фрэнсисом Гальтоном, двоюродным братом Чарльза Дарвина. В конце девятнадцатого — начале двадцатого века финансируемые правительством евгенические программы получили неожиданно широкую поддержку, и не только среди расистов правого крыла и социал-дарвинистов, но и среди таких прогрессивных деятелей, как фабианцы-социалисты Беатрис и Сидни Вебб и Джордж Бернард Шоу, коммунисты Дж. Б. С. Хэлдейн и Дж. Д. Бернал и феминистка и сторонник контроля над рождаемостью Маргарет Сангер^[161]. В США и других западных странах были приняты евгенические законы, позволяющие государству в принудительном порядке стерилизовать людей, объявленных "слабоумными", при этом поощряя людей с желательными характеристиками иметь как можно больше детей. Говоря словами судьи Оливера Уэнделла Холмса: "Нам нужны люди здоровые, добродушные, эмоционально стабильные, сочувствующие и умные. Нам не нужны идиоты, слабоумные, нищие и преступники"^[162].

Евгеническое движение в Соединенных Штатах начисто прекратилось с открытием правды о евгенической политике нацистов, включавшей в себя уничтожение целых категорий людей^[163] и медицинские эксперименты над теми, кто считался генетически низшим^[164]. Континентальная Европа получила тогда действенную прививку от любых попыток возродить евгенику и даже стала негостеприимной территорией для многих видов генетических исследований. Реакция против евгеники была не всеобщей: в прогрессивной социал-демократической Скандинавии евгенические законы действовали до шестидесятых годов^[165]. В Японии, несмотря на то что эта страна во время Тихоокеанской войны проводила медицинские "эксперименты" без согласия подопытных, движение против евгеники было куда слабее, чем в большинстве других стран Азии. Китай активно преследовал евгенические цели своей политикой контроля населения (одна семья — один ребенок) и суровым евгеническим законом, принятым в 1955 году и напоминавшим западные законы начала века, которые ограничивали право людей с низким IQ на размножение^[166].

Против подобных ранних евгенических программ выдвигались два возражения, которые скорее всего не будут применимы ни к какой евгенике будущего, по крайней мере на Западе^[167]. Первое состояло в том, что евгенические программы не могли достичь поставленных целей при существующих в те времена технологиях. Многие дефекты и аномалии, против которых евгеники, как они думали, боролись путем селекции, проводя принудительную стерилизацию, являлись продуктом рецессивных генов — то есть генов, которые, чтобы выразиться явно, должны быть унаследованы от обоих родителей. Многие с виду нормальные люди останутся носителями этих генов, и соответствующие свойства сохранятся в генофонде, разве что этих людей можно будет тоже выявлять и стерилизовать. Многие другие "дефекты" вовсе не являются дефектами (например, некоторые формы низкого интеллекта) либо имеют своей причиной негенетические факторы, с которыми можно бороться улучшением здравоохранения. Например, в Китае в некоторых деревнях сплошь живут дети с низким интеллектом, и это результат не дурной наследственности, а дефицита йода в питании детей^[168].

Второе главное возражение против прежних форм евгеники состоит в том, что она находится на содержании у государства и носит принудительный характер. Конечно, нацисты довели это до ужасающих пределов, убивая "нежелательных" людей или проводя на них эксперименты. Но даже в Соединенных Штатах суд имел власть объявить некое лицо имбецилом или дебилом (термины весьма растяжимые, как часто бывает с определениями психических состояний) и распорядиться, чтобы это лицо было в принудительном порядке стерилизовано. Из-за распространенной тогда точки зрения, что целый ряд видов поведения наследуется, например алкоголизм или преступные наклонности, государство получало власть над репродуктивными возможностями значительной части своего населения. Некоторые наблюдатели, например писатель-популяризатор Мэтт Ридли, считают, что главная проблема прежней евгеники — содержание за счет государства; евгеника, к которой свободно стремятся отдельные личности, подобной печати на себе не несет^[169].

Генная инженерия недвусмысленно возвращает евгенику в повестку дня, но ясно, что любой дальнейший подход к евгенике будет полностью отличен от его исторических разновидностей, по крайней мере на развитом Западе. Причина в том, что любое из двух приведенных возражений вряд ли будет применимо, и евгеника окажется куда более мягкой и ненасильственной; это слово даже, пожалуй, потеряет свое традиционно пугающее звучание.

Первое возражение — что евгеника технически неосуществима, относится только к методам начала двадцатого века, например, к принудительной стерилизации. Прогресс генетического скрининга уже сейчас позволяет врачам определять носителей рецессивных свойств раньше, чем они решат завести детей, а будущее может дать возможность определять эмбрионы с высоким риском аномалий из-за двух унаследованных рецессивных генов. Информация подобного рода уже сейчас доступна, скажем, людям из популяции евреев-ашкенази, у которых выше обычного вероятность носительства рецессивного гена Тея-Сакса; два таких носителя могут решить воздержаться от брака или от рождения детей. В будущем может оказаться, что генная инженерия зародышевых путей даст возможность исключать подобные рецессивные гены у всех потомков конкретного носителя. Если такое лечение станет дешевым и достаточно простым, можно подумать об исключении подобного гена у всей популяции.

Вряд ли останется существенным и второе возражение против евгеники — что она находится на содержании государства, — потому что мало какое из современных обществ захочет снова вернуться к евгеническим играм. Практически все страны Запада после Второй мировой войны совершили резкий сдвиг в сторону защиты прав личности, а среди них числится право самостоятельно принимать решения о размножении. Мысль, что государство должно беспокоиться о таком общем благе, как национальный генофонд, уже не воспринимается серьезно; она ассоциируется с замшелым расистским и элитистским подходом.

Наметившаяся на горизонте более мягкая евгеника будет, следовательно, вопросом индивидуального выбора со стороны родителей, а не чем-то навязанным гражданину государством. Говоря словами одного комментатора: "Прежняя евгеника требовала постоянной селекции для разведения приспособленных и отбраковки неприспособленных. Новая евгеника в принципе допускала бы конверсию всех неприспособленных до самого высокого генетического уровня"^[170].

Родители уже делают такой выбор, когда с помощью амниоцентеза узнают, что у будущего ребенка высока вероятность синдрома Дауна, и принимают решение об аборте. В ближайшем будущем новая евгеника, вероятно, приведет к повышению числа абортов, почему против этой технологии сильно протестуют противники абортов. Но здесь не будет ни принуждения, направленного на взрослых, ни ограничения их права на размножение. Наоборот, у людей резко расширяется выбор репродуктивных возможностей, поскольку исчезает беспокойство о бесплодии, врожденных дефектах и море других проблем. Более того, можно предвидеть время, когда репродуктивные технологии станут настолько безопасны и действенны, что больше не понадобится уничтожать или повреждать эмбрионы.

Я бы предпочел не употреблять нагруженный ассоциациями термин "евгеника", говоря о будущей генной инженерии, и заменить ее словом "выведение" (breeding) — по-немецки Zuchtung; этим словом переводили изначально дарвиновский термин "отбор". В будущем мы, вероятно, научимся выводить людей во многом так же, как выводим породы животных, только куда более научно и эффективно, выбирая, какие гены передавать детям. Слово "выведение" не несет на себе ассоциаций с зависимостью от государства, но довольно сильно намекает на дегуманизирующий потенциал генной инженерии.

Поэтому любое выступление против генной инженерии человека не должно цепляться за ложный след зависимости от государства или протеста против правительственного принуждения. Евгеника старого типа остается проблемой в авторитарных странах вроде Китая, она может составить внешнеполитическую проблему для западных стран, имеющих дело с Китаем^[171]. Но оппоненты выведения новых людей должны будут объяснить, чем плохо, чтобы родители делали свободный выбор генетического портрета своих детей.

Есть три основные категории возможных возражений: 1) основанные на религии; 2) основанные на утилитарных соображениях и 3) основанные на философских (за неимением лучшего термина) принципах. До конца главы мы рассмотрим первые две категории возражений, а философскими вопросами займемся в части второй.