Поведенческие постулаты в институциональной теории 1 страница

В явном или скрытом виде все теоретические ис­следования в области социальных наук опираются на некоторые концепции человеческого поведения. Некоторые подходы берут начало в экономической гипотезе ожидаемой полезности или в по­ложениях этой гипотезы, распространяемой на другие социальные науки, что получило несколько расплывчатое название теории ра­ционального выбора. В других подходах поднимаются некоторые весьма фундаментальные вопросы, ставящие под сомнение тради­ционные экономические представления. Хотя мне известно совсем немного экономистов, которые по-настоящему разделяют мнение, что исходные поведенческие постулаты экономической науки дос­товерно отражают человеческое поведение, они (в основном) дей­ствительно считают, что эти постулаты могут быть использованы для построения экономических моделей рыночного поведения и до сих пор являются наилучшими (хотя и менее продуктивными) ги­потезами в политологии и других общественных науках.

Я полагаю, что эти традиционные поведенческие постулаты помешали экономистам всерьез взяться за весьма фундаменталь­ные вопросы и что пересмотр этих постулатов имеет очень важное значение для дальнейшего развития социальных наук. Мотивации "актеров" сложнее (а их предпочтения менее стабильны), чем при­нято считать. Как правило, наиболее спорный (и наименее понят­ный) среди поведенческих постулатов — тот, который молчаливо признает, что "актеры" имеют познавательные системы, дающие правильные модели тех ситуаций, в рамках которых предстоит сде­лать выбор, или, по крайней мере, что "актеры" получают инфор­мацию, ведущую к сближению первоначально расходящихся моде­лей. Очевидно, что это неверно в отношении большинства интере­сных проблем, с которыми мы сталкиваемся. Индивиды делают выбор на основе субъективно выработанных моделей, которые от­личаются от моделей других индивидов, и информация, получае­мая "актерами", характеризуется такой неполнотой, что в боль­шинстве случаев не проявляется никакой тенденции к сближению этих расходящихся моделей. Только признав эти модификации в

принципах поведения актеров, можно понять смысл существования и структуру институтов и объяснить направление институциональных изменений. В этой главе я сначала рассматриваю теорию ожидаемой полезности, затем перехожу к вопросам мотивации и отношений меж­ду сложной окружающей средой и субъективными моделями реально­сти, которыми располагают "актеры", а затем связываю воедино эти рассуждения, чтобы объяснить существование институтов.

Итак, какое же поведение совместимо смиром,где нет институтов (или, по крайней мере, где институты функцио­нируют без издержек)? Я начну с цитаты из работы Марка Маки-ны, раскрывающей содержание понятия "ожидаемая полезность", которое является основополагающим поведенческим постулатом в неоклассической теории:

В качестве теории индивидуального поведения модель ожидаемой полезности содержит в себе многие фундаментальные исходные допущения стандартной теории потребления. Все они предполагают, что объекты выбора, будь то на­боры потребительских благ или рискованвые предприятия, могут быть опи­саны однозначно и объективно и что ситуации, в конечном счета предусмат­ривающие одинаковый набор возможностей (например, возможностей расхо­дования средств), приведут к одинаковому выбору. Все исходные допущения также предполагают, что индивид способен произвести математические вы­числения, необходимые для того, чтобы оценить набор возможностей, на­пример, найти сумму количеств, содержащихся в торговых упаковках различ­ного размера, или просчитать вероятность сложных или зависимых событий. Наконец, вое исходные допущения предполагают, что предпочтения характе­ризуются свойством транзитивности, т.е. если индивид предпочитает один объект (например, набор потребительских благ или рискованный проект) Другому, а этот. второй, объект он предпочитает третьему, то это значит, что потребитель предпочитает первый объект третьему (Макина, 1987, с. 124-125).

За последние двадцать лет этот подход подвергался суровой критике, но нашел и энергичных защитников. Острая критика ис­ходила со стороны представителей экспериментальной экономики, авторов психологических исследований и других эмпирических ра­бот; все они выявили в этом подходе серьезные противоречия эм­пирическим данным'. Вкратце эти противоречия могут быть струп-

Большой круг научных работ по этому вопросу представлен в материалах ^фврсацнм на тему "Поведенческие основания экономической теории" (под ред. логарта и Редера), состоявшейся в Чикагском университете в октябре 1985 года. "а этой конференции собралось множество психологов и экономистов, а также ^DPeдcтaяитeлeй других социальных наук, которые провели плодотворную дис-'^сию о сложных проблемах поведенческого анализа, применяемого экономи­стами. Также см. обэор Марка Макнны в первом номере Journal of Economic ^Prclives за 1987 год, лекцию Фрэнка Хана, прочитанную в том же году на ежегодной конференции Шотландского экономического общества, и работуШау-"» Харгриво-Хипа RatlonaUty In Economics (1889).

Часть Г

пированы следующим образом: нарушение гипотезы транзитивно­сти; проблемы формулировки выбора (различия в формулировке одной и той же альтернативы выбора ведут к тому, что индивид де­лает разный выбор); нарушение шкалы предпочтений, когда поря­док размещения объектов в последовательности присвоенной им оценки предпочтительности противоречит порядку, установленно­му индивидом в ситуации реального выбора; проблемы формули­рования, использования и переработки субъективных вероятност­ных оценок в ситуациях неопределенного выбора.

Многие из этих противоречий выявились в ходе тщательно проведенных экспериментов, которые были посвящены весьма ог­раниченному кругу вопросов. Далее в этой главе я постараюсь по­казать, что эти эксперименты непосредственно не применимы к обсуждаемой сейчас теме — значение поведенческих постулатов для формирования и самого существования институтов. Но все-та­ки они дают основания для критических размышлений над тем кругом вопросов, который мы сейчас рассматриваем.

Наилучшее изложение неоклассических постулатов человечес­кого поведения принадлежит, вероятно, перу Сидни Уинтсра. Он утверждает, что классическая аргументация в защиту этих постула­тов последовательно опирается на семь утверждений:

1. Имеются основания рассматривать экономический мир как мир, находящийся в состоянии равновесия.

2. Индивиды — экономические "актеры" — все время сталки­ваются с одинаковыми ситуациями выбора или с последовательно­стью альтернатив, очень похожих друг на друга.

3. Индивиды имеют устойчивые предпочтения и поэтому оце­нивают результаты индивидуального выбора, исходя из устойчивых критериев.

4. Оказавшись в уже знакомой ситуации, любой индивид спо­собен разглядеть доступные ему возможности получения более вы­соких результатов и воспользуется ими; если речь идет о фирме, то она поступает таким же образом, чтобы не стать жертвой конку­рентной борьбы.

5. Следовательно, не может возникнуть такого равновесия, в котором индивиды нс максимизируют свои предпочтения.

6. Поскольку мир находится в состоянии, близком к равнове­сию, то в нем действуют модели поведения, примерно соответству­ющие постулату о максимизирующем индивиде.

7. Детали адаптивного процесса сложны и, вероятно, специ­фичны для каждого конкретного индивида и его ситуации. Напро­тив, общие закономерности равновесия, ведущего к оптимизации, сравнительно просты; поэтому для лучшего понимания экономиче­ской жизни соображения экономии усилий требуют теоретического

Глава

изучения этих закономерностей и их сравнения с результатами других наблюдений².

Здесь необходимо подчеркнуть следующее. Используемые экономистами поведенческие постулаты вовсе не означают, что действия каждого человека соответствуют принципам рациональ­ного выбора. Но эти постулаты все-таки опираются, в конечном счете, на посылку о том, что действие сил конкуренции ведет к выживанию тех, чье поведение рационально (в описанном выше понимании), и к проигрышу тех, кто не придерживается рацио­нального поведения; поэтому в развивающейся конкурентной сре­де (где имеет силу исходная посылка всех неоклассических теорий о редкости и конкуренции) устойчиво наблюдаемым поведением является поведение тех людей, которые действуют согласно стан­дартам рациональности. Прежде чем перейти к критике этого под­хода и его приложения к институциональной экономической тео­рии, важно отметить и некоторые его позитивные стороны. В тех условиях, которые примерно соответствуют вышеупомянутым принципам, неоктассическая модель очень эффективна для анали­за экономических явлений. Например, при исследовании финансо­вых рынков, где имеется тенденция формирования вышеописан­ных условий, использование этих простых допущений позволило добиться большого успеха³.

Часть

В последние годы социобиологи и экономисты объединили усилия для изучения параллелей между основополагающими черта­ми генетического выживания и эволюционного развития животных и аналогичными моделями поведения людей. Многие экономисты пришли к выводу, что этот подход не только заслуживает внима­ния, но и позволяет сделать важные заключения о человеческом поведении. Джек Хиршлейфер в 1987 году следующим образом срав­нил биологические и социоэкономичсские эволюционные модели:

Все эволюционные модели имеют некоторые общие черты. Во-первых, пред­мет всех моделей — популяция. Даже когда мы говорим об отдельных едини­цах, то если процесс изменений носит эволюционный характер, его можно описать как изменение в популяции микроединиц.Так, эволюционный про­цесс болезни в теле отдельного человека — это результат отношений между | популяциями бактерий, антител, клеток и т.д. Эволюция экономики какою-либо отдельного государства — это результат изменения отношений между популяциями индивидов, торговых организаций и т.п. Эволюционные моде­ли представляют собой сочетание постоянства (наследования) и изменения. Должны быть как неизменные, так и меняющиеся элементы, и даже сам из­меняющийся элемент должен быть наследуемым, если мы говорим о системе как эволюционной. В биологической эволюции упор делается на различия в выживании и репродукции органических типов или свойств от одного поко­ления к другому. Здесь постоянство обеспечивается менделевскнм наследова­нием неизменных моделей кодированных генетических инструкций (генов). Вариации происходят вследствие действия различных сил, включая внутрен­ние мутации генетических инструкций (ошибки в генетическом кодирова­нии), рекомбинацию генов в сексуальной репродукции и внешнее давление естественного отбора. Содиоэкономическая эволюция в основном состоит в различии типов роста и выживания социальных организаций. Главный на­следственный элемент — это груз социальной инерции, поддерживаемый со­знательно передаваемой традицией. Что касается изменчивости, то аналогом мутаций являются ошибки в воспроизведении усваиваемых традиций. Также продолжает действовать естественный отбор. Наконец, имитация я рацио­нальное мышление образуют дополнительные нсгенетические источники со-циоэкономической изменчивости (Хиршлейфср, 1987, с. 221).

В этой эволюционной модели эффективность не обязательно имеет тот положительный смысл, который придают экономисты этому термину, а часто обозначает доминирование одной группы за счет другой. Но также следует отметить, что, как убедительно показал Даукинс, альтруизм может быть частые этой модели⁴. Дан­ный подход позволяет объяснить, каким образом репутация, дове­рие и другие аспекты человеческого поведения, на первый взгляд являющиеся альтруистическими и не сочетающимися с индивиду­альной максимизацией личной выгоды, в некоторых ситуациях оказы­ваются свойствами, наиболее эффективно ведущими к выживанию⁵.

' См. книгу Даукинса The Selfish Gene (197в).

⁵ См., напр., работу Франка If Homo Economlcus Could Choose His Own

Utility Function Would He WantOne with a Conscience (1987).

Глава 3

Таким образом, в рамках модели индивидуальной ожидаемой полезности мы можем построить более широкие модели сложного человеческого поведения, включающего некоторые аспекты аль­труизма. Однако альтернативный подход, представленный Бекке-ром в его исследовании семьи 1981 года, рассматривает альтруизм просто как один из элементов модели максимизации полезности:

благополучие других — часть совокупной суммы благ, которой мы располагаем. Однако этот вопрос глубже, чем семейный альтруизм. Как работы по экспериментальной экономике, так и множество психологических исследований показывают, что "проблема безби­летника", проблемы честности и справедливости входят в функцию полезности и не обязательно вписываются в постулаты максимиза­ции, понимаемые в том узком смысле, который только что опи­сан⁶. Эти проблемы проявляются в том,как голосуют законодате­ли; многие отмечают, что поведение законодателей при голосова­нии невозможно объяснить в узких рамках модели "принципал — агент", в которой агент (законодатель) честно отстаивает интересы принципала (избирателей). Собственная функция полезности аген­та — его суждение о том, каким должен быть мир — играет роль в том, каковы будут результаты его деятельности.

Исследования, которыми мы располагаем по вопросам идео­логии, альтруизма и самоограничения, свидетельствуют о том, что соотношение между материальным богатством и этими, другими ценностями характеризуются кривой с отрицательным наклоном. Иными словами, если цена, которую платит индивид за возмож­ность выражать свои собственные ценности и интересы, невысока, то они будут занимать большое местов том выборе, который дела­ет индивид; но если цена за выражение идеологических взглядов, норм или предпочтений индивида очень высока, то они будут иг­рать значительно меньшую роль в человеческом поведении (Нель­сон и Сильберберг, 1987). Я еще вернусь к этому вопросу, потому что он помогает многое понять в институтах и в их влиянии на принятие решений. Я собираюсь показать, что институты глубоко меняют цену, которую платит индивид, и поэтому ведут к тому, что идеи, идеологии и догмы часто играют важнейшую роль в том выборе, который делает человек.

III

Второй важнейший элемент для нашего понима-иия человеческого поведения — это расшифровка информации,

См., напр., совместную статью Канмана, Нетча н ^sumptions of Economics (19Я6), работу Хернстайна А тмиу Maximization (1988), в также статью Хоффмая -"" ша Fairness: Some Experimental Results (1985).

Талера Fairness and the Behavioral Alternative to и Спитпер Entitlements.

Часть I

поступающей из внешнего мира. Этот вопрос играет незначитель­ную роль, или вообще не играет роли, в стандартных экономичес­ких исследованиях, хотя Лукас (1986) признает: выводы из моделей рационального ожидания не имеют смысла без обучения со сторо­ны игроков, а также вне условии устойчивого равновесия и конку-рендии (эти условия указаны Уинтером), что делает выбор и аль­тернативы хорошо понятными для игроков. На первый взгляд по­сылки об устойчивом равновесии и знании альтернатив весьма привлекательны, потому что наша жизнь состоит из привычных действий, в процессе которых проблема выбора возникает по отно­шению к обычным, повторяющимся и достаточно ясным вопро­сам, так что 90 процентов наших ежедневных действий не требует особых размышлений. Но на самом деле именно существование "встроенного" набора институтов позволяет нам избежать обдумы­вания проблем и столкновения с ситуациями, когда приходится де­лать выбор. Мы легко принимаем решения, поскольку наше взаи­модействие с окружающим миром институционализировано таким образом, чтобы снизить неопределенность. Но как только мы пере­ходим от выбора, касающегося личных и устойчиво повторяющих­ся вопросов, к выбору, выходящему за рамки личного опыта и от­носящегося к неповторяющемуся взаимодействию с миром, неоп­ределенность результатов возрастает. Чем сложнее и уникальное стоящие перед нами вопросы, тем выше неопределенность. У нас просто нет теорий, которые позволили бы надежно предсказать по­следствия наших решений, а информация, которую мы получаем в таких ситуациях, часто не позволяет обновить и тем самым улуч­шить наши модели поведения. 06 этом очень хорошо написал Гер­берт Саймон:

Если мы признаем ценности объективными и данными извне, если мы по­стулируем объективность описания мира "таким, каков он на самом деле, и если мы считаем, что индивид, принимающий решения, располагает неогра­ниченной способностью производить вычисления и расчеты, то из этого пос­ледует два очень важных вывода. Во-первых, нам не нужно проводить разли­чие между реальным миром и его восприятием со стороны индивида, прини­мающего решения. Индивид воспринимает мир таким, каким он действитель­но является. Во-вторых, мы можем предсказать выбор, который будет сделан ра­циональным индивидом, исходя исключительно из наших знаний о реальном мире, и нам не обязательно знать, как индивид воспринимает мир и как вы­рабатывает решение. (Но, конечно, нам нужно знать его функцию полезности.)

С другой стороны, если мы принимаем точку зрения о существенной ограниченности знаний индивида и его способности к вычислениям и расче­там, то мы должны проводить различие между реальным миром и его вос­приятием со стороны индивида. Иными словами, мы должны выработать те­орию процесса принятия решений (и проверить ее эмпирически). Эта теория должна описывать не только мыслительный процесс, но и процессы выра­ботки в сознании индивида субъективного представления о стоящей перед ним проблеме, требующей решения, и его внутреннюю систему координат.

41

В неоклассических теориях рациональный индивид всегда вырабатывает пешение, которое объективно, или по существу, является наилучшим с точки "пения заданной функции полезности. Рациональный индивид когнитивной психологии следует такому процессу принятия решения, который разумен и обоснован с точки зрения доступного индивиду знания и методов расчета (Саймон, 1986, с. S210-S211).

В этих рассуждениях Саймону удалось, на мои взгляд, ухва­тить суть вопроса о том, почему субъективная и неполная перера­ботка информации играет главную роль в принятии решений. Они объясняют, почему идеология, основанная на субъективном вос­приятии реальности, имеет ведущее значение для человеческого выбора⁷. Они вводят понятия сложности и неполноты нашей ин­формации, показывая, как мы пытаемся наощупь расшифровать ее. Саймон обращает внимание на необходимость устойчивых сте­реотипов человеческого взаимодействия для того, чтобы справ­ляться с этой сложностью, и полагает, что эти устойчивые взаимо­действия, которые мы называем институтами, могут быть очень не­адекватными или далеко не оптимальными (что бы мы ни понима­ли под оптимальностью). Короче говоря, такой взгляд на поведе­ние человека близок к моей точке зрения о формировании инсти­тутов, которую я изложу далее в этой главе.

Рональд Хайнер в работе "Происхождение предсказуемого по­ведения" (1983) излагает очень похожие мысли. Он утверждает, что разрыв между способностью человека расшифровывать стоящие перед ним проблемы и трудностью выбора наиболее предпочти­тельных альтернатив (он называет это CD gap') — это главный ключ к пониманию человеческого поведения. Его исследование ос­новано на простой идее о том, чточем шире этот разрыв, тем ско­рее люди выработают упорядоченные и очень немногочисленные стереотипы реакций на окружающий мир, чтобы справиться со сложностями и неопределенностями, которые вызываются наличи­ем разрыва. Более того, Хайнер утверждает, что эта неопределен­ность не только порождает предсказуемость поведения, но и явля­ется источником существования институтов. Его статья — уникаль­ная попытка связать неопределенность и поведение с созданием институтов. Но Хайнер опирается на эволюционный подход и не

Под идеологией я понимаю субъективное восприятие (модели, теории), ко­торым располагают все люли для того, чтобы объяснять окружающий мир. Будь то на микроуровне индивидуальных взаимоотношений или на макроуровне орга­низованных идеологий, дающих целостное объяснение прошлого и настоящего, таких, как коммунизм или религии, — в любом случае теории, создаваемые от­дельными людьми, окрашены нормативными представлениями о том, как дол­жен быть организован мир.

Разрыв (дар) между способностью (competence) и трудностью (difficiUty). — ^рим. перев.

оставляет возможности включения индивидуальных понятий о справедливости в поведенческие решения человека.

IV

Резюмируя вышесказанное, вернемся к семи до­водам в защиту неоклассической экономики, изложенным Уинтером.

1. Концепция равновесия является полезным инструментом для решения некоторых аналитических задач, однако в большинст­ве случаев, с которыми мы встречаемся, существует не одно равно­весие, а множество равновесии. Это множество возникает потому, что "существует континуум теории, которых могут придерживаться люди и на основе которых они действуют, никогда не сталкиваясь с ситуа­циями, заставляющими изменить эти теории" (Хан, 1987, с. 324).

2. Хотя индивиды часто встречаются с повторяющимися ситу­ациями и, как отмечено выше, могут при этом поступать рацио­нально, они также встречаются с многочисленными уникальными и неповторяющимися ситуациями, требующими выбора при недос­татке информации и неопределенности результатов.

3. Хотя Беккер и Стиглер в 1977 году убедительно показали, что изменения относительных цен могут объяснить многие измене­ния в предпочтениях, проблему устойчивости предпочтений нельзя оставлять в стороне. Речь идет не только об аномалиях предпочте­ний, обнаруженных психологическими исследованиями на дезагре­гированном уровне, но и об изменении предпочтений во времени, о чем свидетельствует исторический опыт. Отмену рабства в XIX веке невозможно объяснить, не принимая во внимание изме­нение суждений о легитимиости положения, при котором один че­ловек владеет другим.

4. Каждый индивид хотел бы улучшить результаты своей дея­тельности, но обратная информационная связь может быть так слаба, что он нс в состоянии увидеть более благоприятные для него альтернативы.

5. Конкуренция может быть настолько слабой, а ее сигналы — такими беспорядочными, что адаптация экономических агентов бу­дет происходить очень медленно или в неправильном направлении, и результаты конкуренции, предусматриваемые классической эво­люционной теорией, не будут проявляться в течение очень долгого времени.

6. Ход всей мировой истории дает огромное количество сви­детельств, что поведение человека значительно сложнее простого рационального некооперативного поведения.

7. Принятые экономистами поведенческие постулаты полезны для решения некоторых проблем. Но они не способны решить

Гяана

многие вопросы, стоящие перед представителями социальных на-yg я являются главным препятствием к пониманию существова­ния, образования и развития институтов.

V

Эту главу следует завершить точной и аккуратной поведенческой моделью, которая не только объяснила бы, почему институты являются необходимым продолжением присущих чело­веку способов обработки информации, но и смогла бы предсказать сложное смешение мотиваций, формирующих выбор. Мы продви­нулись достаточно далеко, чтобы это сделать: достаточно подробно объяснили существование институтов и (менее подробно) мотива­цию индивидов, которая способствует формированию институтов и создает механизмы включения альтруизма и иных ценностей, не ведущих к максимизации личной выгоды, в набор альтернатив выбора.

Институты существуют для уменьшения неопределенностей, сопровождающих взаимодействие между людьми. Эти неопреде­ленности возникают вследствие сложности как самих проблем, требующих решения, так и "программ" решения (если воспользо­ваться компьютерной терминологией), которыми располагает ин­дивид. Данное утверждение не следует понимать в том смысле, что институты всегда являются эффективными.

Сложность окружающего мира — предмет рассмотрения сле­дующей главы. Здесь достаточно отметить, что неопределенности возникают из неполноты информации о поведении других индиви­дов в процессе человеческого взаимодействия. Ограниченные воз­можности человека к расчету определяются способностью созна­ния перерабатывать, организовывать и использовать информацию. Эта ограниченная способность в сочетании с неопределенностями при расшифровке поступающий извне информации порождают правила и процедуры, призванные упростить данный процесс. Воз­никающая вследствие этого совокупность институтов структуриру­ет человеческое взаимодействие и тем самым ограничивает набор выборов, с которым сталкиваются индивиды.

Несомненно, что способности сознания перерабатывать ин­формацию ограничены. Но каким образом в процесс принятия ре­шений вступает мотивация индивида? В строгой социобиологичес-кой модели мотивацией индивида служит максимизация его спо­собности к выживанию. Иногда — но не всегда — такая мотивация совпадает со стремлением к максимизации личной выгоды. Слож­ность окружающего мира, с учетом ограниченных способностей к переработке информации, может объяснить субъективные воспри-^чм реальности, формирующие понимание внешнего мира, и даже ^зникающие у индивида ощущения справедливости или несправе-

Частi

дливости институциональной среды. Если взять классические при­меры, то нетрудно понять, почему промышленный пролетарий чувствовал себя объектом эксплуатации со стороны буржуазии или почему американский фермер в конце XIX века винил в своих не­счастьях железные дороги. В обоих случаях имелись готовые идео­логические конструкции, которые объясняли беды пролетариев и фермеров. Но гораздо труднее объяснить, каким образом люди действовали на основании этих идеологических убеждений, стре­мясь решить "проблему безбилетника".

Можно было бы, подобно многим неоклассическим экономи­стам, отбросить в сторону широкий спектр человеческих поступков и вариантов поведения, таких, как анонимная сдача крови, беско­рыстное служение коммунизму или другим идеологиям, глубокая преданность религиозным предписаниям и даже принесение собст­венной жизни в жертву абстрактным идеалам, если бы такие по­ступки, варианты поведения были единичными. Но очевидно, что это не так, и мы должны принять их во внимание, если хотим про­двинуться в понимании человеческого поведения. Даже если наше понимание мотивации слишком неполно, мы все же можем сде­лать важный шаг вперед, ясно представляя себе, что институты ме­няют цену, которую мы платим за наши убеждения, и, следова­тельно, в решающей степени влияют на то, как мотивации, не свя­занные со стремлением к максимизации личной выгоды, определя­ют наш выбор. Мы рассмотрим это в следующих главах. Но внача­ле следует подробно разобраться в том, что же делает окружающий нас мир таким сложным.

Глава 4

Теория трансакционных издержек обмена

Моя теория институтов возникла из теории чело­веческого поведения, соединенной с теорией издержек трансакций. Объединение обеих теорий дает нам возможность понять, почему существуют институты и какую роль они играют в жизни общества. Если к этому добавить еще теорию производства, то тогда мы смо­жем проанализировать роль институтов в функционировании эко­номических систем.

Затратность информации является ключом к пониманию из­держек трансакций, которые (издержки) состоят из издержек оцен­ки полезных свойств объекта обмена и издержек обеспечения прав и принуждения к их соблюдению. Эти издержки оценки и принуж­дения служат источником социальных, политических и экономиче­ских институтов. Далее в этой главе мы сосредоточимся на эконо­мическом обмене; в главе б мною будет предложена модель поли­тического взаимодействия, построенная из тех же элементов.

Признание затратности экономического обмена отличает транс-акционный подход от традиционной теории, которую экономисты по­лучили из рук Адама Смита. В течение 200 лет выгоды от торговли, возникающие благодаря углублению специализации и разделения тру­да, составляли краеугольный камень экономической теории. Развитие специализации достигается расширением рынка, и по мере роста ми­ровой экономики и все более глубокого разделения труда число об­менных операций, связанных с экономическим процессом, расширя­лось. Но длинная череда экономистов, которые, опираясь на этот под­ход, построили элегантную теорию, не принимали в расчет издержки процесса обмена. Между тем включение издержек в процесс обмена мечет за собой очень значительные изменения в экономической теории я имеет весьма разнообразные последствия для экономического поведения'