Упражнение на проверяемые гласные. Вставьте пропущенные буквы и подбе­рите проверочные слова. 2 страница

(М.Пришвин, 241 слово)

ПРОГУЛКА ПО ЛЕСУ

За станцией в глаза ударило яркое вечернее солнце, но дальше стоял тенистый лес. И мы долго шли его прохладной просекой, по корням и утоптанным, упругим тропинкам, возле грязной дороги, среди осин и густого орешника, задевавшего нас бархатистой листвой. Видно было, как длинными иглами неслись с веселого голубого неба, из высокой дымчатой тучи, капли. Потом они замелькали реже, радуга на взгорье стала меркнуть - и шорох сразу замер. В лесу стояли северные сумерки. А лес, молчаливый, темный, тянул­ся на много верст вокруг. И весь этот лесной край был погружен те­перь в грустное и спокойное ожидание ночи. Мелкое болотистое озеро, по берегу которого мы пробирались, ещё белело меж деревьев. Но и оно было тускло и печально, как в лесу. Над­винулись тучи, сливаясь с темнотою леса. И все цепенел теплый солнеч­ный воздух, напоенный пряным ароматом болотных трав и хвои. Светляки золотистыми изумрудами тлели под кустами, дремлющими под таинственный шепот кузнечиков. Чтобы сократить путь, мы повернули от озера в длинный и широкий коридор вековых сосен. И уже с трудом различая дорогу, пошли по глубо­кому песку к поляне, как вдруг что-то зашуршало в сухой перепутанной хвое и оттуда вынырнула большая головастая сова. Она, безззвучно опи­сав дугу, снова пала вниз и плавно потонула в чаще ветвей, во мраке.

Мы пошли через поляну на зеленый огонек семафора, мерцавший за деревьями. Совсем стемнело; тихо зашептался с лесом дождь. А когда мы вбежали на балкон дачи, под парусиновый навес, к чайному столу, осве­щенному свечами в колпачках, дождь уже лил как из ведра. Мы отряхивались и притворно рассказывали, как мы заблудились и как искали дорогу.

( И. Бунин, 256 слов)

ЛЕСНОЙ РУЧЕЙ

Если хочешь понять душу леса, найди лесной ручей и отправляйся по его берегу вверх или вниз. Я иду берегом своего любимого ручья ранней весной. И вот что я тут вижу, и слышу, и думаю. Вижу я, как на мелком месте текущая вода встречает преграду в корнях елей, и от этого она журчит о корни и распускает пузыри. Рожда­ясь, эти пузыри быстро мчатся и тут же лопаются.

Новые и новые препятствия встречает вода, и ничего ей от этого не делается, только собирается в струйки, будто сжимает мускулы в неиз­бежной борьбе. Рябь же на воде, схваченная солнцем, и тень, как дымок, перебега­ет вечно по деревьям и травам, и под звуки ручья раскрываются смолис­тые почки, и травы поднимаются из-под воды и на берегах.

Пусть завал на пути, пусть! Препятствия делают жизнь! Препятствия делают жизнь: не будь их, вода бы безжизненно сразу ушла в океан. На пути появилась широкая низина. Ручей, не жалея воды, наполнил её и побежал дальше, оставляя эту заводь жить своей собственной жизнью.Весь проход ручья через лес - это путь длительной борьбы, и так создается тут время. И так длится борьба, и в этой длительности успе­вает зародиться жизнь. В борьбе своей у ручья есть усилия, струи, как мускулы, скручива­ются, но нет никакого сомнения в том, что рано или поздно он попадет в океан к свободной воде. Привязал меня ручей к себе, и не могу я отойти в сторону, скучно становится. Я сажусь на корни и, отдыхая, слышу, как там внизу, под кручей, перекликаются уверенно струи.

(М.Пришвин, 245 слов)

НА ОЗЕРЕ

Утро, когда начинается этот рассказ, наступило пасмурное, но теп­лое. Обширные луга были политы ночным дождем, а это означало, что не только в каждом венчике блестела капля воды, но всё великое множесто трав и кустов издавало резкий и освежающий запах.

Я шел лугами к одному довольно таинственному озеру. На взгляд че­ловека трезвого, ничего таинственного в этом озере не было и быть не могло. Но впечатление загадочности от этого озера оставалось у всех, и я, сколько ни пытался, не мог установить причину этого явления. Для меня таинственность состояла в том, что вода в озере была соверешенно прозрачная, но казалась по цвету жидким дегтем. В этой водя­ной черноте жили, по рассказам словоохотливых колхозников, караси ог­ромной величины. Поймать хотя бы одного такого карася никому не случалось, но изредка в глубине озера вдруг вспыхивал бронзовый отблеск и, вильнув хвостом, исчезал. Ощущение таинственности возникает от ожидания неизвестного и не совсем обыкновенного. А густота и высота зарослей вокруг озера заставляла думать, что в них непременно скрывается что-нибудь до сих пор невиданное или смертельно любопытное: или стрекоза с красными крыль­ями, или синяя божья коровка в белую крапинку, или ядовитый цветок с полым сочным стволом.

И все это действительно было, в том числе и огромные ирисы с ме­чевидными листьями. Они отражались в воде, и почему-то вокруг этого отражения всегда стояли толпами, как будто булавки, притянутые магни­том, серебряные мальки. На озере, глубоко запрятанном в крутых берегах, лежала илистая тень, и в этой тени серебрились от росы сами по себе серебряные раки­ты.

(К.Паустовский, 244 слова)

ЛЕБЕДЬ

Лебедь по своей величине, силе, красоте и величавой осанке давно и справедливо назван царем всей водоплавающей птицы. Белый как снег, с блестящими прозрачными глазами, с чёрным носом и чёрными лапами, с длинною, гибкою и красивою шеей, он невыразимо прекрасен, когда спо­койно плывет между зелёных камней по темно-синей гладкой поверхности воды. Лебеди прилетают почти всегда попарно; появляются весной доволь­но рано, в начале апреля, когда по большей части все ещё бывает покры­то снегом. Лебединых стай я не видывал: в тех местах Оренбургской губернии, где я постоянно охотился, лебеди бывают только пролётом, а пос­тоянно не живут и детей не выводят, и для меня появление их не во вре­мя пролета было редкостью. Разве иногда нескольким холостым лебе­дям, шатающимся по большим прудам и озерам, понравится какое-нибудь привольное место у меня в соседстве, и они, если не будут напуганы, прогостят на нем недели две или более.

Я помню в молодости моей странный случай, как на наш большой пруд прилетали лебеди. Так продолжалось около двух недель. Наконец, один старый охотник, зарядив свое дрянное ружьишко кусочками изрублен­ного железного прута, забрался в камыш до прилета лебедей. Он, стоя по пояс в воде, дождался, когда они подплыли к нему на несколько метров, выстрелил и убил одного лебедя наповал. Разумеется, остальные сейчас же улетели, но из другой день опять прилетели, сели на середину пруда, поплавали, не приближаясь к опасному камышу, прогоготали между собой, собрались в кучку, поднялись, улетели и не возвращались.

Лебеди легко делаются ручными. Я сам видел их несколько годов, живу­щих лето на отведённом пруду, а зиму проводящих в тёплой избе.

(С.Аксаков, 253 слова)

НОЧЬ

На закате шёл дождь, нудно и однообразно, шумя по саду , вокруг дома и в незакрытое окно в зале тянуло сладкой свежестью мокрой майской зе­лени. Гром грохотал над крышей, гулко возрастая и разражаясь треском; от нависших туч темнело. С наступлением ночи дождь перестал.

Ставни были закрыты, но комната моя была рядом с гостиной, и в отворенную дверь я видела полусвет в зале, а соловьи были слышны во всем доме. Распустив волосы, я долго сидела на постели, все собираясь что-то решить, потом закрыла глаза. Что-то робко треснуло в зале. Я насторожилась, открыла глаза. В зале стало темнее - всё вокруг меня и во мне самой уже изменилось и жило своей жизнью. Соловьи умолкли, маятник в зале тикал осторожно и размеренно, а тишина в доме стала как бы напряженной. Прислушиваясь к каждому шороху, я приподнялась на постели и почувствовала себя в пол­ной власти этого таинственного часа.

Я обулась, накинула шаль на плечи и, осторожно выйдя в гостиную, с бьющимся сердцем остановилась у двери на балкон. Потом убедившись, что в доме не слышно ни звука, кроме мерного тиканья часов и соловь­иного эха, бесшумно повернула ключ в замке. И тотчас же соловьиное щёлканье, отдававшееся по саду, стало слышнее, напряженная тишина ис­чезла, и грудь свободно вздохнула душистой сыростью ночи.

Свежело, я куталась в шаль, а в светлеющем просторе неба, которое на глаз делалось все больше и глубже, дрожала чистой, яркой каплей ма­ленькая звездочка. Я кого-то любила; и любовь моя была во всем: в хо­лоде и в аромате утра, в свежести зеленого ссада, в этой утренней звезде.

(И.Бунин, 250 слов)

ГОРЫ

Туман розовел, таял в небесах, в дыму облаков обозначалось что-то радостное, нежное ... Над горной пустыней, окружавшей меня, сиял легкий лазурный купол. Но ещё долго курились зубчатые утесы под стремнинами, пока не блесну­ло, наконец, солнце. И тогда от тумана не осталось и следа. Небо раск­рылось над горами во всей своей необъятности, далеко зазеленело в чис­том воздухе волнистое плоскогорье. Ветер тянул с севера, но он был ласков, мягок. И, опьяненный этим ветром, я пошел к обрывам, чтобы ещё раз взглянуть на море.

Бесконечная, изрытая равнина сгустившихся облаков - целая страна белых рыхлых холмов - развернулась перед моими глазами. Вместо бездон­ных стремнин и скал, вместо заливов, до самого горизонта простиралась передо мной эта равнина, необозримым слоем повисшая над морем. И вся сила моей души, вся печаль и радость - печаль о той, другой, которую я любил тогда, и безотчетная радость весны, молодости - все ушло туда, где, на самом горизонте, за южным краем облачного слоя, длинной яркой лентой сияло море.

Колокольчик однообразным дорожным напевом говорил о долгом пути, о том, что прошлое отжито, что впереди - новая жизнь. Долго я оборачивался и глядел на сизые зубцы скал, виднеющихся на сини

пустого неба ... А тройка, под заливающийся звон и топот, кати­лась и катилась все ниже и ниже, всё глубже и глубже, в лесистые живо­писные пропасти, все дальше и дальше от перевала, вырастающего и уплы­вающего в небо.

Здесь, в этих молчаливых горных долинах, стояла прозрачная тиши­на первых весенних дней, красота

бледно-ясной лазури, черных голых де-ревьев, прошлогодних коричневых листьев, слежавшихся в кустах, первых фиалок, диких тюльпанов. Здесь ещё только начинали зеленеть горные скаты, отдыхая от стужи и снега.

(И. Бунин, 258 слов)

НОЯБРЬ

Несколько дней лил, не переставая, холодный дождь. В саду шумел мокрый ветер. В четыре часа дня мы уже зажигали керосиновые лампы, и невольно казалось, что лето окончилось навсегда и земля уходит все дальше и дальше, в неуютную темень и стужу. Был конец ноября - самое грустное время в деревне. Кот спал весь день, свернувшись на старом кресле и вздрагивал во сне, когда тёмная дождевая вода хлестала в окно.

Однажды ночью я проснулся от страшного ощущения. Мне показалось, что я оглох во сне. Я лежал с закрытыми глазами, долго прислушивался и, наконец, понял, что я не оглох; а попросту за стенами дома наступила необыкновенная тишина. Умер дождь, умер шумный, беспокойный сад. Белый и ровный свет наполнял комнату. Я встал и подошел к окну: за стеклами все было снежно и безмолвно. В туманном небе на головокру­жительной высоте стояла одинокая луна, и вокруг неё переливался желто­ватый круг.

Трудно было оставаться дома в первый зимний день. Мы ушли на лес­ные озера. У берегов наросла стеклянная полоска льда. Лед был такой тонкий, что даже вблизи его было трудно заметить. Я увидел в воде у берега стаю рыбок и бросил в них маленький камень. Камень упал на лёд, рыбки, блеснув чешуей, метнулись в глубину, на льду остался белый зер­нистый след от удара.

В лесах становилось все сумрачнее, все тише, и, наконец, пошел густой снег. Зима начала хозяйничать над землей, но мы знали, что под рыхлым снегом, если разгрести его руками, еще можно найти свежие лес­ные цветы, знали, что в печах всегда будет трещать огонь, и зима пока­залась нам такой же прекрасной, как лето.

( К. Паустовский, 258 слов)

СТЕПНЫЕ ПОЖАРЫ

Рано весной, как только сойдет снег и станет обсыхать прошлогодняя трава, начинаются степные пожары. Это обыкновение выпаливать прошло­годнюю сухую траву для того, чтобы росла новая, не обходится без дур­ных последствий. Чем раньше начинаются степные пожары, тем они менее опасны, ибо опушки лесов ещё сырые, на низменных местах стоят лужи, а в лесах лежат сугробы снега. Если же везде сухо, то степные пожары про­изводят иногда гибельные опустошения: огонь, раздуваемый и гонимый ветром, бежит с неимоверной быстротой, истребляя на своем пути все, что может гореть.

Чтобы предотвратить такое бедствие, лет сорок или пятьдесят тому назад в общем употреблении было одно средство: предварительно опалить кругом стога, лес, гумно и деревню. Я своими глазами видел, как целые толпы крестьян и крестьянок, с метлами в руках, производили такое опаливание; они шли по обеим сторонам нарочно пущенного и бегущего, как ручей, огня, тушили его боковые разливы и давали ему надлежащее направление.

При сильном ветре, обыкновенно бывающем весной и усиливающемся от пожаров, особенно если трава сухая, это предохранительное опаливание - дело довольно трудное. Случалось, что не могли сладить с огнем, и он уходил в поле, так что самая предосторожность производила ту же беду, от которой защищались. Таким же образом выжигают залежи, поросшие вы­сокой травой, и прошлогоднее жнивье.

Не рассуждая о неосновательности причин, для которых выжигают сухую траву и жнивье, я скажу только, что пожары в темную ночь представляют великолепную картину: в разных местах то стены, то реки, то ручьи огня лезут на крутые горы, спускаются в долины и разливаются морем по гладким равнинам.

(С.Аксаков, 248 слов)

УЛЫБКА ДЕЛОВОГО ЧЕЛОВЕКА

Древние китайцы были людьми, умудрённые жизненным опытом. У них была пословица, текст которой гласил: "Человек без улыбки на лице не должен открывать магазин". Улыбка говорит: "Вы мне нравитесь. Я рад вас видеть». По словам заведующего отделом найма большого универсального магазина, он скорее бы принял на работу девушку-продавщицу, не закончившую начальную школу, но обладающую очаровательной улыбкой, чем доктора фи­лософских наук с постным лицом.

Вы должны испытывать радость, общаясь с людьми, если хотите, что­бы люди испытывали радость от общения с вами Я просил тысячи деловых людей всё время улыбаться кому-либо в те­чение целой недели, а затем рассказать на занятиях о результатах. И вот письмо члена неофициальной фондовой биржи: "Я женат уже более 18 лет,- пишет он, - но в течение этого време­ни редко улыбался жене, я был очень брюзгливым человеком. Однажды ут­ром, причёсываясь, я посмотрел в зеркало на свою угрюмую физиономию и сказал себе: "Билл, ты сегодня избавишься от своего мрачного вида: ты будешь улыбаться". Садясь за стол завтракать, я приветствовал жену улыбкой и словами: "Доброе утро, дорогая." Она была озадачена и потря­сена.. Такая перемена в моём поведении принесла за последующие два меся­ца больше счастья в наш дом, чем за целый прошлый год.

Идя на работу, я приветствую всех улыбкой и добрыми словами. Вскоре я обнаружил, что все улыбаются мне в ответ. Я убеждаюсь в том, что улыбка приносит мне много долларов ежедневно. Мой сосед по конто­ре, брокер, утверждает, что я сильно переменился: когда я улыбаюсь, я выгляжу действительно приятным человеком.

Улыбка ничего не стоит , но много даёт. Она длится мгновение, а в памяти остаётся порой навсегда. Она создаёт счастье в доме, порождает атмосферу доброжелательности в деловых взаимоотношениях и служит паро­лем для друзей. Если вы хотите нравиться людям, соблюдайте золотое правило - улыбайтесь. Один из преуспевающих страховых агентов в Амери­ке сказал, что человека с улыбкой на лице всегда принимают радушно.

Линкольн однажды заметил, что большинство людей счастливы настолько, насколько они решили быть счастливыми. Он был прав. Не так давно я наблюдал наглядную картину, подтверждающую справедливость этой истины. На одном из обедов в Нью-Йорке я наблюдал за женщиной, которая получила значительное наследство и страстно хотела произвести на всех приятное впечатление. Она израсходовала немалое состояние на одежду и драгоценности, но ничего не предприняла в отношении выражения своего лица. На нем так и было написано, что она вечно всем недовольна и эго­истична. Она не отдавала себе отчёта в том, что известно каждому: вы­ражение лица женщины гораздо важнее её одежды.

(Д. Карнеги, 400 слов)

ЗАПАДНЯ

Максим не был профессиональным браконьером, но жажда добычи зас­тавила его охотиться. Однажды, плывя на лодке по направлению к клюк­венному болоту, он увидел лося: тот был в двух шагах от него и тоже плыл по воде.

Ружья у Максима не было, не было даже топора, и он ловко набросил
аркан на рога плывущего зверя. Сохатый помотал головой и только уско­
рил свое движение по воде, лодка тянулась за ним, как на моторе. Зверь
выбрался на берег и побежал. Он проскочил между двумя большими валуна-­
ми... Что произошло в следующую секунду, Максим не понял. Но оказалось, что,когда зверь пронесся между валунов, лодка, которую он волочил, была шире, и ее борта, сдавленные каменными глыбами, захлопнулись, как створки капкана. Максим оказался в плотной деревянной западне, а лось, оборвав веревку, удалился.

Сначала Максим сидел скорчившись и плакал. Потом стучал ногой в борт лодки и кричал, чтобы его услышали. К счастью, у него был нож, однако резать, точнее ковырять им борт было очень неудобно. Ладони го­рели, а в борту лодки появилась только узкая впадина шириной в санти­метр и длиной не больше ладони - прорезать лодку насквозь пока не уда­валось. Он подолгу отдыхал, думал о жизни и смерти, о силе и мудрости природы, о том, что могучий лось посадил его в ловушку.

Как-то быстро стемнело, и через щель вверху стали видны звезды. В эту пору вместе с ночью в лес уже приходил холод, но внутри своей тюрьмы Максим почти не замерз. Видимо, надышал, да и почти все время работал. Хорошо еще, что не было дождя. И Максим снова хватался за ножик, ковырял и ковырял,доску. И вдруг несчастье - сломался нож!

Спас его знакомый мужик, из той самой деревни, где было два жилых дома. Утром он собирался на рыбалку, вышел осмотреть озеро, узнать, откуда ветер, сильная ли волна? И заметил на другом берегу странный серый предмет между камнями, которые утром выглядят совсем белыми. Это была как будто лодка. Откуда там быть лодке на рассвете? Уж не случи­лось ли чего? Он прыгнул в лодку, переплыл озеро и, разрубив топором доски, ос­вободил пленника.

Когда они уже отгребали от берега, вдруг послышался треск ломаю­щихся сучьев. Оба обернулись: вдоль отмели, по лесной опушке, проходил крупный лось. Максим тотчас узнал своего быка.

- Жаль, ружья не прихватил, - проворчал спаситель Максима.

- Да к черту твое ружье! - так цыкнул на него Максим, что тот опустил весла.

Он стоял в лодке, завороженно глядя на огромного рогатого зверя, и вдруг непроизвольно стянул с головы кепку. Стояла нетронутая тишина. Только дважды невдалеке фыркнул уходящий лось.

(В. Потиевский, 400 слов)

ПОДВИГ

Пристав справлял именины. В числе гостей был воинский начальник, священник и прапорщик Федоров. Он был героем дня и украшением праздни­ка. .За чаем прапорщик откровенно и просто рассказывал о том, за что ему дали офицерские погоны и золотой крест.

Наши войска отступали под сильным напором врага. Последний полк должен был разрушить мост на пути неприятеля. Полк охранял саперов, минировавших огромный мост, а казачьи разъезды рыскали на неприятель­ской стороне и не допускали к мосту разведчиков врага, который двигал­ся с тяжелой артиллерией. Я, будучи тогда унтер-офицером, предложил командиру полка отчаян­ный план: взорвать мост вместе с проходившими по нему вражескими войс­ками.

Наши саперы приготовили небольшую землянку около моста, поставили воды, хлеба и стали со мной прощаться. Полковник, ротный командир, офицеры - все прощались, много хорошего говорили, чуть до слез не до­вели. Батюшка пришел, исповедал. Жутко мне стало, а молчу. Застучали доски, и саперы закрыли меня. Потом покрыли шинелью, чтобы земля не сыпалась сквозь щели. Сразу темно стало. Я поднял голову, а передо мною четыре дыры, приготовленные заранее, и сквозь них и мост, и ре­ка, и дороги видны. Дышать немного тяжело - сырой землей пахнет.

Сначала проскакали казаки, а затем минут через десять неприятель­ская кавалерия. Проскакали и остановились около моста. С коней быстро послезали и четверых отправили под мост. Мучило меня только одно: вдруг неприятель раздумает идти по мосту. Но вот снова все стихло, опять никого. Потом вижу пыль за мостом, кавалерийский полк идет, за ним пехота, артиллерия. Ну, думаю, пора, а то еще задохнусь, и зря та­кой заряд пропадет. И соединил провода. Как шарахнет, будто вся земля взорвалась! Чем-то меня ударило, и я куда-то полетел. С бледными лицами, боясь вздохнуть, все слушали рассказ прапорщи­ка. Он смолк.

- Ну а как же вы спаслись? - осторожно и тихо спросил воинский начальник.

- Ничего не знаю. Очнулся я в госпитале. Сестра милосердия передо мной, прибежали доктора. Потом генералы пришли. На другой день сам ко­мандующий армией пожаловал, поздравил меня с присвоением звания пра­порщика, надел золотой крест и сказал: "Молодец, Федоров, твоя заслуга
великая никогда не забудется". И он приказал меня отпустить на месяц домой и сто рублей подарил на дорогу.

- А как же вы все-таки спаслись?

- Не знаю, доктор и сестра говорили, что меня замертво привезли с позиции, сказали, что я взорвал целое войско, и приказали меня вылечить. Да сказали, что я был зарыт в землю и взрывом выбросило меня из земли. Как это случилось - не знаю. Должно быть и берег отвалило взры­вом..

(В. Гиляровский, 400 слов)

ХРАНИТЕЛЬ МЕЛИХОВА

В сороковом году он вернулся в Серпухов к матери, отучившись в Краснодарском художественном училище, с хрустящим дипломом в карма­не... Приятели Авдеева, работавшие в Серпуховском краеведческом музее, предложили: "Поезжай в Мелихово. Там филиал открылся. Будешь директо­ром".

В июле, под теплым проливным дождем, отправился в Мелихово. От станции шел босиком - двенадцать верст были сплошной лужей. Дядя Миша, сторож открытого недавно филиала и единственный экскурсовод, встретил многозначительной фразой: "Погода - истинно чеховская". Этот дядя Миша мальчиком знал Чехова, бегал с его записками и письмами в близлежащие деревни...

Авдеев увидел запущенный сад, заросшие ряской пруды, в крапиве и лебеде, провал на месте бывшего дома Антона Павловича. Флигелек, где написана была "Чайка", обветшал, крыша позеленела от мха, кое-где и прохудилась. Не прекращался июльский дождь. Авдеев понял, что не смо­жет здесь остаться - уж слишком одиноким и печальным представилось житье здесь...

Но впоследствии он поймет, что остался в нем июльский мелиховский дождь, помог прорасти и укорениться памяти о чеховской земле, о не­большом владении, где так неутомимо трудилась когда-то чеховская душа и, конечно же, не могла не оставить зерна скромности, подвижничества, духовной сосредоточенности. В августе сорок первого добровольцем ушел на фронт...

В сорок четвертом году Авдеев дошёл до Прибалтики. И вот здесь-то , на берегу Рижского залива, настигла его контузия, принесенная дурной миной... Очнулся Авдеев в госпитале, в полной тьме, из разговоров ране­ных понял, что на улице день и солнце, и понял также, что теперь он ничего не видит... Каждую ночь ему снились "зрячие" сны: то он на этю­дах, то идет вязкой, черной тропой под июльским дождем в Мели­хово - он часто, кстати, видел эту тропу... Казалось, проснется и вновь различит краски...

Через четыре года произошло счастливое событие: частично верну­лось к Юрию Константиновичу зрение. В это время и вспомнилось ему Мелихово, теплый проливной дождь, лужи в пузырьках... Авдеев подумал, что среди мелиховского сада можно обрести душевную сосредоточенность, а с нею отыщется и дело, которое бы оттеснило ностальгическую тоску по краскам и превратило бы его метания и недовольство собой в осмысленное, освещенное большой целью движение по жизни.

А место директора мелиховского музея опять пустовало - никто бо­лее одного лета там не задерживался. Когда Авдеев пришел в городской отдел культуры, ему сказали: "Вот тебе печать, поезжай и директорс­твуй". Дом Антона Павловича заново возводили из бревен-столбов - полу­чился, по мнению Юрия Константиновича, вечный дом. Вообще Авдеева тя­нет к слову "вечный". Вечная дорога, вечные места, вечные страницы...

В прошлом марте застал Юрия Константиновича в кабинете, над руко­писью книги, в которой он рассказывает о возрождении Мелихова.

ПУРГА

В горах послышался шум, потом налетел сильный порыв ветра с той стороны, откуда мы его вовсе не ожидали. Вслед за первым порывом нале­тел второй, потом третий, пятый, десятый, и каждый порыв был продолжи­тельнее предыдущего. Хорошо, что палатки наши были накрепко привязаны, иначе их бы сорвало ветром.

Пурга - это снежный ураган, во время которого температура понижа­ется до пятнадцати градусов и ветер бывает так силен, что снимает с домов крыши и вырывает с корнем деревья. Идти во время пурги нельзя: единственное спасение - оставаться на месте . Обыкновенно всякая снеж­ная буря сопровождается человеческими жертвами.

Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли - ничего не было видно. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение. Новый порыв ветра - и туманная картина пропа­дает.

После полудня пурга разыгралась со всей силой. Хотя мы и были за­щищены утесами и палаткой, однако это была ненадежная защита. То ста­новилось жарко и дымно, как на пожаре, когда ветер дул в лицо, то хо­лодно, когда пламя отклонялось в противоположную сторону.

К сумеркам пурга достигла своей наибольшей силы, и по мере того
как становилось темнее, страшнее казалась буря. Больших трудов нам стоило поддержать костер. Скверно то, что каж-­
дый порыв ветра выносил из него угли и засыпал их снегом. Около палат-­
ки намело большие сугробы, после полудня появились вихри необычайной силы. Они вздымали с земли тучи снега и рассыпались белой пылью, потом зарождались снова и с воем носились по лесу. Каждый такой вихрь остав­лял после себя след из множества поваленных деревьев. Иногда на мгно­вение он затихал, и потом опять начиналась пляска снежных привидений. После полудня небо стало понемногу расчищаться, но вместе с тем стала, подниматься температура. Сквозь густую завесу туч в виде неясно­го пятна чуть-чуть выглянуло солнце.

(А. Арсеньев, 318 слов)

БОЙЦЫ

Тигр долго выслеживал кабана, и, наконец,он с ним встретился. Глухое бешенство охватило тигра, когда он увидел,что кабан вдруг очутился у него под ветром и заметил его присутствие. Но он был слишком хорошим охотником, чтобы прямо продолжать преследование: он сделал боль­шой круг назад, сам зашел под ветер к кабану и только тогда ринулся до­гонять.Секач тоже может бежать быстро; нападая, короткие расстояния он пролетает невероятно быстро для такого на вид неуклюжего тяжелого зве­ря, но ему все-таки не сравниться с тигром.Низко припав к земле, вытя­нув хвост, хищник, как желтая змея, скользил между кустов, и ветер говорил ему, что добыча приближается. Охотничья горячка так захватила этого еще молодого зверя, что в пылу преследования он стал забывать об осторож­ности - то его лапа с громким плеском погружалась в холодную лужу, то камышинка трескалась под ней,и уже не раз пугливые табунки уток и ны­рков с громким шумом крыльев срывались перед ним. Но ветер, раз выдавший кабану следовавшего за ним тигра, теперь равнодушно относил в море эти предостерегающие звуки; только крики птиц доносились до секача, и опыт шепнул ему на ухо: "Кто-то идет за тобой..."

Едва шум, который тигр произвел после первого прыжка, коснулся его настороженных ушей,он бросился вперед, разом остановился, врезавшись ко­пытами в грязь, круто повернулся и сам ринулся навстречу неизвестному врагу.Секач не знал, не видел того, кто дерзко преследовал его, но и те­перь, когда перед ним очутился тигр, страх ни на мгновение не задержал его стремительного полета.Удар пришелся в бок, но и тигр успел призем­литься передними лапами на хребет кабана, и острые зубы впились ему в загривок. Жажда жизни вспыхнула,как острый луч солнца:рванувшись, секач выбежал на отмель, и тут тигр, словно пиявка, досыта напившись крови,от­валился от него.Бесформенной кучей лежали бойцы на отмели; кровь черным пятном расплылась вокруг них на песке.

(Марз,301 слово)

В ВАГОНЕ

Провожающий офицер идет по платформе, раскланиваясь, ускоряя шаги и все более отставая от вагонов, паровоз отрывистее и резче кидает из-под цилиндров горячим паром. Скоро в вагоне станет тепло и уютно и, беспорядочно громоздя вещи по диванам, пассажиры начнут располагаться на ночь. Седой, строгий, но очень вежливый старичок-кондуктор в пенсне на кончике носа не спеша проходит среди этой тесноты и пунктуально переписывает билеты, наклоняясь к фонарику своего помощника.

Воздух в полях после города кажется необыкновенным, и, как всегда, я до поздней ночи стою в сенях вагона, отворив боковую дверь и напряжённо гляжу против ветра в темные снежные поля. Вагон дрожит и дре6езжит от быстрого бега, ветер сыплет в лицо снежной пылью, свет фонаря в сенях прыгает, мешаясь с тенями. И, качаясь, я хожу от двери к двери по холодным сеням, уже побелевшим от снега.

Плывут, бегут смутные силуэты холмов и кустарников, с мгновенным глухим рокотом проносятся под колесами чугунные мостики, в далеких, чуть белеющих полях мелькают огоньки глухих деревушек.И, щурясь от вет­ра, я с грустью гляжу в эту темную даль, где забытая жизнь родины мерца­ет такими бледными тихими огоньками.