Last but not least, октябрь 1775

Где королевский двор, кареты, толпы слуг?

Исчезло все. Но сердце радо

Здесь в одиночестве лесном найти усладу

Любви и творческий досуг.[55]

Андре Шенье. Версаль

В королевской капелле собралось две тысячи человек. Пьетро преклонил колено перед Людовиком XVI. Над их головами Койпель провозглашал явление мессии, Ла Фосс прославлял воскресшего Христа, а Святой Дух на фреске Жувене слетал на Богоматерь и апостолов – и это было очень кстати, если учесть смысл происходящей сейчас церемонии.

Созданный 31 декабря 1578 года Генрихом III во Франции, раздираемой религиозными войнами, орден Святого Духа остался самым престижным кавалерским орденом французской монархии и одним из самых почетных в Европе. Его целью была защита короля Франции как сакральной особы. В него посвящали обычно представителей высокопоставленной знати королевства. При Людовике XIV членами ордена были Кольбер и Ле Теллье. Сотню кавалеров выбирали, как правило, среди самой высокой аристократии королевства, если они могли подтвердить три степени благородства – даже если фактически наибольшее представительство имели герцогские семьи. Так как они также были награждены орденом Святого Михаила, их чаще всего называли кавалерами королевских орденов.

Пьетро поднялся с колен. По повелению монарха ему вручили орден на шарфе. Прикрепленный к широкой лазурной муаровой ленте, он был похож на Мальтийский крест, с восемью оконечностями и четырьмя ответвлениями. Между ответвлениями располагалась геральдическая лилия; в центре находилась голубка с распростертыми крыльями. Людовик XVI улыбнулся. Пьетро смотрел на его глубоко посаженные глаза, изогнутый нос, толстые губы. Его полнота придавала ему некий парадоксальный шарм. Он внушал какое‑то новое доверие; возможно, потому что со времени своей коронации в Реймсе начал всерьез следить за своими нарядами.

Король наклонился к Черной Орхидее:

– Граф де Брогли поведал мне о ваших подвигах. Он настоял на том, чтобы вам присвоили эту награду, которой отмечен и он сам. Я знаю, что мы многим вам обязаны… Когда я говорю «мы», я хочу сказать: я сам, моя супруга… и Франция, конечно.

Он опять улыбнулся, затем лукаво добавил:

– Но ведь это все одно и то же, не так ли?…

Пьетро не посмел заметить его величеству, что он знал гораздо меньше, чем ему казалось; король даже не подозревал, что Баснописец являлся его дядей – так как он был незаконным сыном его деда – и претендентом на престол. На самом деле, монарх награждал Пьетро, сам точно не зная почему, помимо того, что он действительно имел великие заслуги в деле защиты королевства. Брогли ни с кем не поделился; лишь Морпа, при посредничестве Верженна, уведомили о подробностях дела.

Людовик XVI еще раз спустился с трона:

– Вы уверены, что не желаете стать мушкетером?

Настала очередь Пьетро улыбнуться:

– Нет, ваше величество. Ведь лучшие места уже заняты.

Людовик XVI согласился:

– С другой стороны, тем лучше. Ведь они нам дорого стоят, представьте себе. Я подумываю их упразднить. Пусть это останется между нами, ведь… вы же умеете хранить секреты…

Они обменялись взглядами сообщников, затем король широко развел руками и проговорил:

– Друзья мои… Принимайте нового кавалера!

Черная Орхидея повернулся; под сводами капеллы раздался гром аплодисментов. В первом ряду неистово били в ладоши Анна Сантамария и Козимо. А неподалеку стоял прямо, вытянувшись по струнке, Шарль де Брогли. Он кивнул.

Как только церемония завершилась, Анна подошла к Виравольте.

Пьетро шепнул ей не без иронии:

– Видишь, мой ангел, я получил медаль…

Она обняла его. Козимо подхватил, косо улыбаясь:

– Достаточно было бы и цветка, как в старые добрые времена.

Вдруг все посторонились, вытянувшись в две шеренги и пропуская королеву.

Мария Антуанетта, блистательная в серебристом платье, зашнурованном олеандром, приблизилась со своей обычной грацией.

Все предсказания ее венского детства, казалось, сбылись; он находилась в расцвете красоты или, по крайней мере, искусно создавала такое впечатление. Она все еще была стройна, но Пьетро заметил, что она несколько округлилась. Ее серo‑голубые широко расставленные глаза были все так же необычайно выразительны. Хотя она была сильно напудрена, можно было угадать, что ее волосы утратили цвет, который они имели в детстве, и стали каштановыми. Чтобы скрыть свой высокий лоб, она выбирала все более изощренные прически – на этот раз на ней сверкало бриллиантовое перо, а локоны были перевиты жемчужными нитями и лентами. Ей также не удавалось скрыть свой орлиный нос и отвислую губу, характерную для Габсбургов. Она только что отбросила шаль и накинула на платье мантию с вышитыми геральдическими лилиями и отороченную горностаем, завязав ее на груди лентой персикового цвета. Ее облику в целом всегда была свойственна гармония, даже если ее не хватало в деталях, и из‑за этого ее постоянно сравнивали с наядами из античных мифов. Пьетро улыбнулся, вспоминая, что о ней говорил Гораций Уолпол: она затмевает даже звезды, а когда она появляется на балу, создается впечатление, что если она не танцует в такт, то такт ошибается.

– Наш господин из Венеции! – воскликнула она. – Сегодня вы совершенный француз… Помните ли вы тот день, когда вы были представлены мне и что я вам тогда сказала? И я была права, Орхидея. Я знала, что вы меня защитите от всего на свете…

– Бы еще более величественны, чем обычно, – произнес Пьетро задумчиво.

Он поклонился и поцеловал ей руку, как в былые времена. Королеве пришелся по душе комплимент и, окруженная кавалерами, она повернулась к Анне:

– Берегите же свою Орхидею, маркиза де Лансаль, – сказала она с легкой улыбкой, вновь надевая перчатку. – Хотя я знаю, что ее лепестки все еще… так свежи.

Они поклонились друг другу; затем Пьетро и Анна проводили ее глазами.

– Надеюсь, у тебя по‑прежнему лишь одна королева? – прошептала Анна.

Пьетро улыбнулся и обнял ее за талию.

Рука об руку С королем Мария Антуанетта выходила из капеллы в окружении кавалеров и придворных. Их возвращение в Версаль после коронации вызвало подлинную эйфорию. Королевская чета вновь обрела веру в будущее. Ореол миропомазания придал Людовику чуть ли не миловидность. А королева, которой вскружили голову непрерывные овации, вновь занялась организацией балов, несмотря на ужасный испуг, в который всех повергла дуэль с Баснописцем. Обоим было по двадцать лет, и Франция лежала у их ног. Хотя наследник не спешил появляться на свет, они, казалось, стали нежнее друг к другу. Двор вновь приобрел былой блеск. Конечно, махинации королевы, направленные на возвращение Шуазеля, обернулись поражением. Но какое это имело значение? Мария Антуанетта искренне думала, что в состоянии дать народу те чудеса, которых он ожидал.

Выйдя в Зеркальную галерею, Пьетро тут же обнаружил там Шарля де Брогли. Шеф Тайной королевской службы подошел к нему. Рядом с Марией Антуанеттой раскланивался прославленный композитор Глюк, прекрасно выглядевший в черном бархатном сюртуке с кружевным жабо. А чуть дальше знаки почтения ей оказывала госпожа Виже‑Лебрен; скоро ей посчастливится написать самые известные портреты королевы. Пьетро уже собирался завязать разговор со своим бывшим шефом, когда, словно комета или куколка на пружине, перед ним промелькнула Роза Бертен.

Пристально посмотрев на него, она остановилась и подмигнула.

– Ах, господин де Лансаль! Ваши авантюры вдохновили меня создать шляпку нового фасона… довольно оригинальную. Кроме прочего, она будет украшена шпагой и цветком…

Раздался ее звонкий и краткий смешок, и она процокала вслед за королевой на своих довольно высоких каблучках.

– Я назову ее… шляпка Орхидеи!

Улыбаясь, Пьетро поклонился:

– Вы даже не можете вообразить, как я польщен.

– Говорят, у меня безграничное воображение… так что старайтесь тщательнее выбирать выражения, господин де Лансаль!

Она рассмеялась и исчезла.

Пьетро покачал головой и вновь повернулся к Шарлю. Брогли положил ему руку на плечо.

– Виравольта, давайте вкратце поговорим о наших делах. Мы вышли на след Баснописца благодаря чучелу, найденному на могиле. Еще трое моих людей лишились жизни. Не считая… женщины, бедной Сапфир! И она нас предала? Господи, в будущем придется быть еще бдительней.

Шарль покачал головой, затем продолжил:

– Мы разыскали жилище Баснописца, недалеко отсюда, на дороге Сен‑Сир, Вы себе не представляете, что мы там обнаружили. Кучу животных; одни были набиты соломой, из других извлечены внутренности… И книги по химии. Я продолжаю все это анализировать. Но вы мне говорили, мой друг, что эта пресловутая формула греческого огня снова канула в Лету?

– Думаю, она исчезла раз и навсегда вместе с Баснописцем. Я видел, как он сжег последний, по его словам, документ, в котором она описывалась. Похоже, он все выучил наизусть. И к тому же он порвал, если можно так выразит ся, с лордом Стивенсом…

– Надеюсь. Представьте себе, что случилось бы, если бы этой формулой завладела вражеская держава… Что касается бедного малого… К счастью, никто не узнает, что нам грозило. И проказы короля в Парк‑о‑Серф навсегда забудутся.

– В этом‑то можно не сомневаться! – сказал Пьетро, поднимая бровь и глядя издали на Людовика XVI. – Но что стало со Стивенсом?

– Стормон близок к цели. Все службы поддержки Стивенса во Франции и Англии разгромлены… Дело дошло до. короля Георга. Не хватает только заключительного аккорда. Но доверимся англичанам: они умеют проявить силу. У их разведывательных служб богатый опыт.

– И, без сомнения, он пополнится в будущем, – проговорил Пьетро.

Некоторое время они приветствовали проходящих мимо придворных, затем лицо Пьетро омрачилось.

– Шарль… Мы оба знаем, что произошло. Мы избавили от этой угрозы новоиспеченную королевскую чету, но мне надоело замалчивать ошибки вышестоящих. Надеюсь, вы понимаете. Наши так называемые подвиги не заслуживают этих смешных наград. Если бы вы не настаивали, я бы постарался избежать этого.

Брогли пристально посмотрел на него.

– Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было. Но для власти они необходимы. Защищать корону, Виравольта, – вот моя миссия. И ваша. Неважно, наследник или нет, совершал король ошибки или нет, но Баснописец был опасным безумцем и маниакальным убийцей. Нельзя было обойтись без того, чтобы кто‑то не замарал себе руки. Это политика, мой друг. Ну а в остальном… История будет продолжаться, с нами или без нас.

Он похлопал его по плечу.

– Отныне вам все известно о нашем ремесле.

Они долго молчали. Затем Шарль вновь заговорил:

– Но нас ждут новые дела.

В очередной раз шеф Тайной службы искал выход из щепетильной личной ситуации. Когда его послали в Метц для возобновления былой военной карьеры, он испытал горечь. Конец Тайной службы был не за горами, по всей вероятности. Но все еще оставалась агентурная сеть. Ничему не был положен конец раз и навсегда. Едва закончилось дело Баснописца, как их ум уже начали одолевать мысли о другом и совсем не маловажном деле. Оно было сейчас на первом плане. Брогли подал знак молодому человеку, который выглядел несколько потерянным посреди пышно украшенной галереи и озирался по сторонам с явным интересом. Пока он подходил к ним, Шарль наклонился к Виравольте.

– Ну что ж, я могу вам честно сказать – в Метце смертельная скука. Маневры не представляют никакого интереса, мы тренируемся без какой‑либо конкретной цели, уже лет пятнадцать не было настоящей войны, это прискорбно. Ну, по крайней мере я нахожусь на свежем воздухе. И время от времени знакомлюсь с интересными людьми… Как этот молодой человек, например!

Он представил Виравольте подростка, которому было около семнадцати лет. Однако на первый взгляд он казался не таким уж проворным. Он тщетно пытался спрятать под париком густую рыжую шевелюру. Положив руку на эфес шпаги, он поприветствовал Виравольту. Видимо, он принадлежал к тем парням, которых Шарль де Брогли от нечего делать испытывал, думая их в будущем рекрутировать. Он носил командирские нашивки, и Пьетро тут же узнал, что он и в самом деле возглавлял драгунскую роту Ноай, находившуюся под командованием князя де Пуа. Брогли покровительственно положил руку на плечо своего протеже.

– Жильбер де Лафайетт, – сказал он, старательно улыбаясь.

Пьетро также представился, и Брогли продолжал:

– Наш друг присутствовал на ужине, который я давал совсем недавно. Представьте себе, Виравольта, среди гостей были также его королевское высочество герцог Глостер с супругой. Дело в том, что герцог находится в более или менее добровольном изгнании. Его брат, король Георг III, не может примириться с унижением, вызванным его женитьбой. Она – плод тайной страсти Эдварда Уолпола к прачке… Когда у них родилась дочь, разгорелся скандал. Но эта встреча была чрезвычайно полезна. Глостер критикует во всеуслышание политику своего брата в Америке. Он не боится говорить правду о том, как ограничиваются права поселенцев! Он пи тает отвращение к «Закону о чае» и недавно принятым решениям. По его словам, брат забывает о самих принципах, которые способствовали расцвету могущества английской монархии. О чем он говорит? О борьбе восставших! О битве за свободу, Виравольта! Герцог утверждает, что вот‑вот разразится война. Благодарю, Жильбер.

Мальчик отошел в сторонку, и Брогли вновь наклонился к Виравольте.

– Да, я знаю, о чем вы думаете, он еще слишком зелен. Но он возмужает, поверьте мне. Сейчас он мечтает о том, чтобы бороться под знаменами восставших. Вот где, скорее всего, будет пролегать наша новая граница! Но вы… Чем вы собираетесь заняться?

Пьетро улыбнулся.

– Еще не знаю. Меня прельщает мысль о возвращении В Венецию. Или же продолжу служить королеве здесь, в Версале.

– Или же присоединяйтесь к нам, – сказал Шарль, тоже улыбаясь.

Он положил руку Виравольте на плечо. Но на этот раз в его жесте не было ничего покровительственного.

– Или же, следовало бы сказать… оставайтесь с нами? Они молча смотрели друг на друга. Затем Шарль вновь зашептал:

– Вы же знаете, мне всегда нужен будет Орхидея для наведения настоящего порядка. Итак, подумайте об Америке… Битва за свободу!

– Я подумаю! – засмеялся Пьетро. – Но скажите мне, Кстати… Как дела у наших друзей… У шевалье д'Эона и господина Бомарше?

– А, эти… Не напоминайте мне о них. Бомарше отправился в Англию, чтобы перехватить пасквиль, оскорбительный для короля и королевы… Он его отыскал и после тысячи приключений, из которых половину он просто выдумал, отправился к Марии Терезии, чтобы положить его к ее ногам в качестве подношения. Она сочла его сумасшедшим. Теперь он не знает, что делать, дабы вернуть королевскую милость. Но видели ли вы его «Севильского цирюльника»?

Успех сногсшибательный. В очередной раз пушечное ядро просвистело прямо у него под носом! У этого человека подлинный талант выходить сухим из воды. Надо не спускать с него глаз… В последнее время он хочет ввязаться в американские дела. Он с нетерпением ждет встречи с тайным депутатом повстанцев, Артуром Ли… Ну а д'Эон, господи… – Граф вздохнул и потер глаза. – Он также уехал в Лондон, но размер пенсии, которую он получил после роспуска Тайной службы, показался ему смехотворным… Он возмущается и требует официальной реабилитации. У него остались важные документы, и он грозит их обнародов ать! Мы попытались его переубедить, он еще может быть полезен. Я подослал к нему Бомарше… Д'Эон обвел его вокруг пальца! Видите ли, Бомарше по‑прежнему считает его женщиной. В Лондоне д'Эон позволил ему себя ощупать! Довольно было простейшей уловки, чтобы наш милый друг ничего не заметил. Вы знаете д'Эона. Он еще подлил масла в огонь, сделал вид, что тоже влюблен, позволил называть себя «дра‑кончиком»… Бомарше вернулся, будучи уверен, что вскружил ему голову! В Париже поговаривали даже о свадьбе. Ах, вот так бракосочетание! И для какого Фигаро! Мы все еще ведем переговоры. Д'Эон держит оборону на улице Бруер, как в крепости, но я надеюсь, что в скором времени найду выход из положения. А пока в Лондоне держат пари о том, каков его пол, и Бомарше собирает заклады. Если бы вы знали, как они мне надоели… Друг мой, поверьте: опасность еще не миновала.

Шарль был прав: на горизонте вырисовывалась новая угроза. Дел у Тайной службы будет еще много, несмотря на ее упразднение, вполне вероятно, будут еще новые враги, иные клеветнические пасквили, безумные планы, правительственные маневры и горящие миссии, в которые будут замешаны разбойники и переодетые агенты. Политическая кухня. Государственные соображения. Пьетро покачал головой, на губах его играла понимающая улыбка; затем он прогнал свои мысли, чтобы полностью насладиться этим чудесным днем. Через несколько мгновений он вышел из Зеркальной галереи на террасы.

Он окинул взглядом сады. Вазы Войны и Мира. Партер Латоны| Купальня Аполлона на другом конце Прямого Пути; а слева, рядом с оранжереей… Лабиринт. От боскета осталась лишь тень. По приказу короля во всем парке велись работы. Мария Антуанетта меняла старую мечту Перро и Ленотра на сад в своем вкусе. Скоро на месте Лабиринта возникнет английский сад с деревьями и островками, названный «боскетом королевы». Его звери будут забыты. От басен не останется и следа. Восстанавливая боскеты в их изначальных очертаниях, мечтали об иных визуальных удовольствиях, на основе новых рисунков и чертежей. Создадут другие рассадники, для каждой зеленой комнаты восстановят ограды и решетки, очистят все статуи. Гюбер Робер готовил эскизы купален, озер и искусственных ручьев; он будет заниматься парком до и после ремонтных работ.

Версаль изменится, несмотря на свою вечность; tempus fugit,[56]и однако в этой смеси быстротечности и постоянства было что‑то трогательное.

Так Пьетро стоял на террасе в лучах заходящего солнца; сердце его сжималось от какого‑то необъяснимого чувства. Он смотрел на круглые бассейны, на фонтаны.

Королевские фонтаны… Путь мудрости…

Он говорил себе, что жизнь, текущая в его венах, была похожа на эти круги, на эти хрустальные струи. «Прости, – сказал он себе, – я не могу с собой справиться. Я знаю, что придаю всему слишком большое значение! Это сильнее меня…» Дыхание жизни. Поток. Фонтан. Источник. Жизнь. Стремление к Творчеству. Это великое «наперекор смерти» Он вновь подумал о Лафонтене и его «Амуре и Психее».

Бессильна Муза сей поток запечатлеть;

Когда мой трубный глас пронзает небеса,

Воспеть сих мест мне не под силу чудеса.

«В конце концов, – говорил он себе, – я ведь тоже Баснописец. К чему все это? К чему рассказывать себе все эти басни, эти сказки, эти невероятные истории? Откуда эти фантазии о всемогуществе, о том, чтобы стать Богом, эта мечта отдавать, любить и особенно быть любимым! Откуда эта жажда жизни? Во имя удовольствия почувствовать и заставить почувствовать, мечтать и заставить мечтать, верить и заставить верить, предавать, лгать, любить, быть собой, быть другим, чтобы другой стал собой, в конце концов, ради удовольствия просто быть! Быть всеми нами!»

Он вновь вспомнил о записке Баснописца, которая привела его в самый центр садов.

Зеленый театр.

Имею власть я над тобой, и нет моей фантазии пределов.

«Ну а я, кто же я?» – подумал Пьетро.

Ослепительная Анна Сантамария вслед за ним вышла и сумрака дворца. Рукой в перчатке она сжимала зонтик, кудри, уложенные в венецианском стиле, были части скрыты под шляпкой. Подходя к мужу, она улыбалась. Она была восхитительна, вполне в стиле Помпадур. На всем ее облике лежал отпечаток элегантности, галантности, грациозности, старомодной обходительности, в которой для него заключалась вся прелесть его века. Анна сияла, торжествуя. Она весело заговорила с ним о каких‑то пустяках. Они стояли, любуясь садами. Перед ними, как во сне, двигались стайки придворных, их голоса сливались с журчанием фонтанов; тут виден был зонтик, там кружевной платочек, еще дальше трость или парик… В лучах заходящего солнца промелькнул вдруг силуэт Козимо. Одетый в белый костюм и коричневую куртку, он пересмеивался с юной, хорошо сложенной девушкой со свежими щечками и осиной талией. Они скользили в солнечных лучах.

Пьетро поднял бровь. Анна взглянула на него из‑под шляпы, заговорщически улыбаясь. Какое‑то странное чувство охватило Пьетро, ощущение того, что его предназначение исполнилось, что молодость уходит, но в то же время есть и надежда, что она еще продлится, а с ней и жизнь, и, конечно, любовь, единственное, что имеет цену, – вечная любовь!

Ну что ж! Я знаю, кто я.

Он надел шляпу.

Легенда. Тень. Миф. Басня.

Он потер рукой свой венецианский клинок и улыбнулся.

Я Черная Орхидея.

В полях за дворцом садилось огненное светило, вскоре взойдут звезды; там, далее, за купальней Аполлона, на небе вспыхнуло зарево в память о прошлом Версаля, о тени его бывшего хозяина, бывшего короля, «короля‑солнца».

Пьетро сделал фонтанам почтительный реверанс.

Равномерно покачиваясь на носу корабля, рассекавшего ночной мрак, лорд Стивенс предавался горьким размышлениям о своем поражении. Он сжимал кулаки, его волосы растрепались на ветру, напоминая змей античной Горгоны. Несколько недель он скрывался в Нормандии, чтобы о нем успели забыть. Затем он тайно нанял корабль в порту Гранвилль и отправился в путь. Вернуться в Англию сразу после того, что произошло, было невозможно. Поэтому он устремился к единственной гавани, которая была еще доступна: в Америку. Корабль, плывший по бурному морю, только что оставил позади острова Шозей, избегая коммерческих маршрутов и отклоняясь к юго‑западу, чтобы выйти в Атлантический океан. Это путешествие будет одним из самых изматывающих. Стивенса мутило. Приколотая к груди роза завяла. В небе сгущались черные тучи. Небосклон от края до края поминутно озарялся молниями, на которые сверху как будто давила темная крышка, так что казалось, будто взрывались сами тучи, пронзенные электрическими химерами. Ливень хлестал по бортовому ящику. И все же всклокоченный Стивенс продолжал стоять на носу, отказываясь спуститься в трюм. Пинком ноги он отпихнул одного из матросов, нормандца, который насмешливо сказал ему, опрокидывая стаканчик кальвадоса: «В Нормандии всегда прекрасная погода». На фоне поминутных вспышек плясали паруса, напоминая паруса некой сказочной шхуны, корабля корсаров или призрачных пиратов, возможно, мифических матросов «Летучего голландца». Грозное судно взлетало и вновь падало в черные волны Ла‑Манша, сотрясаясь от шквальных порывов мокрого ветра, и Стивенс, хотя все содержимое его желудка уже изверглось в морскую пучину, держался крепко, уцепившись за поручни руками в железных перчатках.

Итак, они с Баснописцем проиграли.

Он желал нанести роковой удар французской монархии в день коронации, а в случае неудачи поджечь дворец «короля‑солнца», воспользовавшись услугами этого сумасшедшего, который называл себя Жан де Франс, наследник никакого королевства. Он так никогда и не понял ни подлинной причины, по которой тот взял себе такую кличку, ни его ненависти. Почему? О боги, почему? Стивенсу хотелось то плакать, то смеяться, когда он вспоминал о безумной идее, овладевшей им, шефом‑ренегатом английской контрразведки: окончательно нарушить баланс сил на континенте, навсегда разделаться с извечным врагом, напасть на Австрию, Испанию и Пруссию, объединить две Короны, розу и лилию! И в то же время заполучить Америку! Но Стивенс знал, что в данный момент ему, изгнаннику, все еще желающему послужить своей родине, угрожает опасность. Его лишили всех должностей и титулов; за ним яростно охотился лорд Стормон. Он действовал без согласия собственного правительства. Возможно, если бы все завершилось успехом, он смог бы вернуться победителем и положить у ног Георга III останки Франции, как он и намеревался. Он бы поведал королю о приготовлениях Тайной службы Шарля де Брогли к интервенции в Англию; он бы выдвинул в качестве аргумента ситуацию в Америке, слабость королевства, предательство герцога Глостера, и таким образом добился бы у Георга права создать армию и довести до конца свой собственный план: захват Франции!

Но вместо этого его мир рушился! И этот Баснописец, символ эпохи, которая, как опасался Стивенс, уже канула в Лету… Химера, выдумка, пережиток иного времени. Как он мог доверять такому человеку? Как он мог… Возможно, поражение Баснописца – и его самого – возможно, американское восстание, ослабление Франции и Англии тоже были знаками, предвещающими конец? Конец более значительный? Он вспомнил о том, что Баснописец говорил о гниении королевства. И вдруг его посетило видение мира, готового уничтожить себя в решительной схватке, мира, в котором народ больше не уважал ни Корону, ни монархов, ни справедливый миропорядок. В котором больше не верили ни в благородство, ни в род, ни в происхождение. Часто Баснописец говорил, что не за горами тот день, когда французское королевство рухнет, как пустая ракушка, как гнилое яблоко, под ножевыми ударами народа и всех этих философов. Стивенс взревел, но его голос заглушала буря, и лишь новый шквал ветра ответил на его гневный зов.

Он оставался стоять со сжатыми кулаками и помрачневшим лицом, по которому ручьями стекал дождь.

«До конца света, – повторял он. – До того как брызнет кровь королей…»

Он стоял там целую вечность. К утру море утихло. Для досмотра к кораблю подошел обыкновенный фрегат королевского флота. Двое мужчин поднялись на мостик, с саблями на боку, в золоченых эполетах, в треуголках и в королевских мундирах. Обменявшись несколькими словами с капитаном, они решительно направились к Стивенсу.

– Lord Stevens?[57]– произнес один из них, поднося к глазам Стивенса свой мандат.

Стивенс побледнел, а второй офицер продолжал:

– Ian McPherson, British government. Would you please follow us?[58]

Когда Мари Дезарно получила тело сына, она кричала, как во время своих истязаний.

Она бы так ничего и не узнала, если бы аббат Моруа, переговорив с графом де Брогли и осведомившись, каким образом погиб Баснописец, не решился ей все рассказать. Это был нелегкий шаг – воскресить в сердце старухи память о покинутом сыне. Но он счел своим долгом произнести эти жестокие слова. Существовал риск, что Мари узнает правду иным способом и из иного источника. Итак, из рассказа аббата она в смятении узнала все: что ее сын был жив все эти годы, что он захотел отомстить, так никогда и не решившись предстать перед ней. Ее неутолимая боль стала лишь еще острее от этих откровений. В тот же самый момент, когда судьба возвращала ей сына, его снова и уже навсегда уносила смерть! Это было слишком для бедной Мари. Она совсем обезумела. Сначала она даже разозлилась на самого аббата; но вскоре ее гнев обратился на истинных виновников. Труп ее сына был бы брошен в братскую могилу, в которой он мог смешаться с останками его мнимого отца, Жака де Марсия, тоже всеми забытого. Но аббат Моруа добился, чтобы тело было передано ему. Мари покрыла его саваном; некоторое время она собиралась похоронить его на кладбище Сен‑Медар, рядом с бывшими конвульсионистами и покойным дьяконом Франсуа де Пари. Но рассудив, что душа ее бедного сына уже подверглась слишком многим мучениям в течение его жизни, слепая Мари, снедаемая скорбью, решила не наказывать его еще и в ином мире.

Она собралась его сжечь.

Она не видела, как языки пламени лизали саван, но их жар поглотил и ее очерствевшее сердце. На этот раз не раздалось ни одного всхлипывания. Она молилась о том, чтобы нечто пережило его и чтобы однажды из пепла восстал феникс. В тот же вечер в ризнице, при свете свечи, в бреду, который удесятерял ее кровожадность и ее ум, она продиктовала письмо аббату Моруа.

И голосом, изменившимся от ненависти, она повторила: – Я желаю его смерти. Пусть Виравольта погибнет!

В Салоне 1783 года был представлен портрет Марии Антуанетты кисти мадам Элизабет Луизы Виже‑Лебрен. Королева выглядит на нем очень красивой, хотя это красота иного времени; она отмечена сиянием и свежестью молодости. Его называют «портретом с розой», так как королева действительно держит в пальчиках цветок, напоминающий о ее грации и цвете ее щечек. Но если углубиться в скрытые мотивы художницы, не исключено, что под слоем краски можно увидеть не розу, а орхидею.

Мерцание зеркал и золоченых светильников, блестящая поверхность светлого паркета, высокие окна, открытые в сад, фонтаны которого еще были отмечены стигматами после их недавнего великолепного возгорания, – все это оттеняло феерический облик величественной анфилады Зеркальной галереи. Сейчас, глубокой ночью, она была погружена во тьму. Кое‑где, должно быть, остались открытыми двери салонов, и холодный воздух гулял в них, как в призрачной гробнице. Бог знает почему, но королеве не спалось; и бог знает как, невзирая на храпящего у дверей ее спальни гвардейца, она пробралась сюда совсем одна, ступая босыми ногами по паркету галереи, в которой она дала тысячу приемов. Перед ней тянулась облицованная мрамором анфилада с семнадцатью окнами, подобная длинному и темному коридору. Нигде не раздавалось ни малейшего шороха. Царила глубочайшая тишина, лишь тикали старые часы; и в этой тишине, подобно некой еще отдаленной угрозе, слышался глухой, медленно приближающийся гул.

Сегодня утром королева получила оригинальный комод, доставленный Розой Бертен. В одном из ящиков, без какого‑либо объяснения, она с удивлением обнаружила белый конверт.

На конверте стояла печать, состоявшая из одной буквы Б.

А внутри находилась записка.

Величие у нас нередко лишь личина.

И вот причина,

По коей мир подчас и недостойных чтит.

Но, к счастью, лишь ослов пленяет внешний вид;

Лиса же, например, хвалить не станет,

Покамест идолу и в душу не заглянет,

И не решит по ней, чего достоин он.

Так, увидав в саду Бюст славного героя,

Лиса обнюхала его со всех сторон

И молвила, пред ним в раздумье стоя:

«Как благороден лик! какая красота!

Одно лишь жаль, что голова пуста!»

Тут к слову бы сказать, что многие вельможи

Во всем на этот Бюст похожи.[59]

Королева не очень хорошо поняла, о чем все это, но у нее осталось чувство досады.

Это было жестоко. Несправедливо. Ей хотелось плакать.

Великая басня, великая комедия продолжалась.

Мария Антуанетта улыбнулась, затем ее улыбка стала более серьезной, более суровой, пока совсем не исчезла. На ее лицо набежали тень и одновременно волна беспокойства. Она моргнула. Ее плечи, ее шея, ее грудь дрожали. Она поежилась. Белые шторы и подол ее рубашки легко колебались на сквозняке.

Королева Франции дрожала; она была бела, как лилия.

«Да, – сказала она себе. – Как угроза. Как тень…»

Внезапно перед ней предстало мимолетное видение тысячи факелов под балконом.

Ей было двадцать лет.

Поднимался ветер.

Благодарности и источники

Я благодарен всем, кого я называю ниже, и всем тем, не названным по имени, которые изъявили желание поделиться своим интересом и своей страстью, словами и комментариями; тем, кого мне удалось повстречать во время моих исследований и поездок по Франции и за ее пределами.

Огромное спасибо Жилю Перро, которому необходимо отдать должное за его солидный труд «Тайная служба короля» («Файар», 1992), особенно за начало третьего тома «Американский реванш». В этой книге можно найти все, что касается авантюр агентов Тайной службы, с момента ее создания и до американской войны, а именно д'Эона, Бомарше, Брогли и Верженна, чья реальная жизнь превосходит литературные выдумки! Я в ней почерпнул множество необходимых сведений и о Виравольте.

Глава о парфюмерном магазине Фаржона была вдохновлена замечательной книгой госпожи Элизабет де Фейдо «Жан‑Луи Фаржон, парфюмер Марии Антуанетты» (Перрен‑Шато де Версай, серия «Ремесла Версаля», 2004, «Приз Герлен»). Помимо всего прочего, чтение этого произведения доставило мне огромное удовольствие.

Я также углубился в три хрестоматийные биографии Марии Антуанетты: знаменитую книгу «Мария Антуанетта» Антонии Фрейзер («Фламмарьон», 2006), по которой был поставлен фильм Софии Копполы, и две книги справочного характера: «Такой была Мария Антуанетта» Эвелин Левер («Файар», 2006) и «Последнее монархическое бракосочетание. Людовик XVI, Мария Антуанетта» («Файар», серия «Исторические деятели», 2005). Не забудем также и о «Марии Антуанетте» Стефана Цвейга.

Я не смог удержаться от того, чтобы регулярно не обращаться к книге, изданной Грассе в серии «Красные тетради» – «Версаль в эпоху королей» Госслина Ленотра, изобилующей анекдотами и послужившей стимулом к написанию моего романа. В связи с этим я бы хотел выразить особое чувство благодарности, которое я испытываю по отношению к моему другу и редактору Кристофу Батаю, привлекшему мое внимание к книге Ленотра и поддерживающему меня на моем пути уже пятнадцать лет.

Кроме того, я просмотрел следующие книги.

Фундаментальный труд Мишеля Антуана «Людовик XVI» («Файар», 1989), а также «Людовик XV» Франсуа Блюша («Перрен», переиздание 2003 года, серия «Темпюс», особенно часть, в которой говорится о смерти короля).

Серия издательства «Галлимар» «Открытия»: «Версаль, дворец Франции и гордость королей» Клэр Констанс, 1989 года.

Сведения о символике цветов и версальских садов я почерпнул в интереснейшей книге Винсента Бертере «Символика Версаля с точки зрения садов», с фотографиями Алексиса Рибу («Уитьем Жур», 2002), а также в книге Анны Дюма «Растения и их символы» («Шеен», 2004).

О самом дворце и маршрутах прогулок:

«Путеводитель по версальским садам» Людовика XIV. «Меркюр де Франс», 1999.

«Прогулка по Версалю» Мадлен де Скюдери. «Меркюр де Франс», 1999.

«Описание версальского праздника» Андре Фелибьена, «Меркюр де Франс», 1999.

«Версальский дворец», замечательный труд Пьера Верпе, «Версаль, дворец». «Фигаро», серия «Дух места», в частности статья «Стройки Запада», а также путеводители: путеводитель издательства «Галлимар» «Версаль», серия «Энциклопедии путешествий»; «Версаль» главного хранителя музея Беатрикс Соль и Даниэля Мейера («Ар Ли», 2006); «Ваш визит в Версаль» Симона Хоога, почетного главного хранителя национального достояния, и Беатрикс Соль («Ар Ли», 2006).

Компьютерная игра на CD‑ROM: «Версаль, заговор при дворе «короля‑солнца», Cryo Interactive, Réunion des Musées Nationaux et Canal+ Multimedia.

«Картина Парижа» Себастьяна Мерсье.

Муниципальный сайт города Эрбле.

Отрывки из работы Жильбера Форже «Эрбле» (1974), изданной на средства автора, муниципальная библиотека.

Сайт, посвященный истории французской разведки DGSE.

Многочисленные статьи Википедии.

Следует также упомянуть отличную книгу «Разговор Болзано» Сандора Марая, Альбин Мишель («Le Livre de Poche Biblio», 1991).

Наконец и прежде всего я должен сказать спасибо Филомене – она знает, за что.

[1]Перевод А. Зарина. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)

[2]Перевод И. А. Крылова

[3]Кварта – позиция в фехтовании. (Примеч. ред.)

[4]Рипост – контратака; контррипост – атака в ответ на контратаку.

[5]Светлейшая Республика – официальное название Венецианской республики в XVI–XVII вв.

[6]«Бог из машины» – выражение, означающее неожиданную (лат.).

[7]Боскет – элемент ландшафтного дизайна, группа деревьев или кустов, которые благодаря декоративной стрижке образуют сплошные зеленые стены, геометрические объемы, иногда имитирующие архитектуру с арками и башенками и т. п.

[8]Деист – последователь деизма, религиозно‑философского течения, признающего существование Бога и сотворение им мира, но отрицающее большинство сверхъестественных явлений и религиозный догматизм.

[9]Дьявол (итал.).

[10]Янсенист – последователь янсенизма, религиозного движения (XVII–XVIII вв.) внутри католической церкви, осужденного как ересь. Подчеркивало испорченную природу человека вследствие первородного греха, необходимость божественной благодати, а также предопределение.

[11]Жак Боссюэ (1627–1704) – знаменитый французский проповедник и богослов XVII века, писатель, епископ Mo. Франсуа Фенелон де Салиньяк, маркиз де ля Мот (1651–1715) – влиятельный французский мыслитель, воспитатель внука Людовика XIV.

[12]Шарлемань – Карл I Великий (747–814), король франков, затем император Запада, родоначальник французской династии Каролингов, создатель французской государственности. Капетинги – династия, сменившая Каролингов и правившая с 987 по 1328 год.

[13]Перевод Г‑та.

[14]Конфедерация ораторианцев – католическое религиозное общество, возникшее в 1558 году в Риме по инициативе святого Филиппа Нери.

[15]Перевод А.И. Крылова.

[16]Беда (итал.).

[17]Образ действия (лат.).

[18]Перевод И. А. Крылова.

[19]Партер (здесь) – открытая часть сада или парка с газонами, цветниками водоемами, бордюрами из кустарника; часто украшается скульптурой фонтанами.

[20]Алая для Ланкастеров, белая для Йорков (англ.).

[21]«Время веселиться» (англ.)

[22]Будет исполнено, ваше величество. Время веселиться (англ.)

[23]Неизвестная земля (лат.)

[24]Марк Курций по легенде, юноша, добровольно принесший себя в жертву подземным богам во имя Рима.

[25]Туаз – старинная французская мера длины, 1,949 м.

[26]Рокайль – главный элемент орнамента стиля рококо, напоминающий форму завитка раковины.

[27]In fabula – в басне. Ср. с поговоркой Lupus in fabula (букв, «волк в бас не»), употребляющейся в значении «легок на помине» (лат.).

[28]Боже, храни короля (англ.). (Примеч. пер.)

[29]Помещение для азартных игр, заключения сделок, услуг куртизанок и т. д. (umaл.).

[30]Жан Франсуа Мармонтель (1723–1799), Клод Кребийон (1707–1777) известные французские писатели той эпохи.

[31]Перевод А. Зарина.

[32]Мама (итал.).

[33]Перевод Н. Юрьина.

[34]Вперед! (итал.)

[35]Воскрес (лат.).

[36]Фонтанж – головной убор из лент и искусственных буклей, укрепленных на каркасе.

[37]Перевод И.А.Крылова.

[38]Добрый вечер, сэр. Тайная служба (англ.).

[39]Ну (англ.).

[40]Не двигайтесь (англ.).

[41]Последним в Англии (англ.)

[42]Милости прошу (англ.).

[43]Никто не совершенен (англ.).

[44]Полное название «Unigenitus Dei Filius» – «Единородный Сын Божий» (лат.).

[45]Книга об огнях для опаления врагов (лат.).

[46]Из глубины взываю к тебе, Господи (лат.). (Примеч. peд.)

[47]Книга об огнях для опаления врагов (лат.).

[48]Перевод И.А. Крылова.

[49]Биск – густой насыщенный суп с добавлением спиртного. (Примеч. peд.)

[50]Музыка воды и королевский фейерверк (англ.).

[51]Последних по счету, но не по значению (англ.)

[52]Последних по счету, но не по значению (англ.).

[53]Форте – «сильная часть» шпаги, от эфеса до первой трети. Деболе – «слабая часть», первая треть клинка.

[54]Парад – действие защиты, выполняемое оружием с целью предотвратить наступательный удар.

[55]Перевод М. Зенкевича.

[56]Время летит (лат.)

[57]Лорд Стивенс? (англ.)

[58]Йен Макферсон, британское правительство. Следуйте за нами, пожалуйста (англ.).

[59]Перевод Г‑та.