Спустя несколько часов

Маленькая гостиная на первом этаже, почти полностью занятая очень удобной кожаной тахтой. В потолке две неяркие лампы, а посредине, над тахтой, висит писанный маслом портрет очень старого, очень почтенного джентльмена, одетого по моде 1860‑х годов.

За сценой звучит музыка фокстрота.

Розалинда сидит на тахте, слева от нее – Хауорд Гиллеспи , нудный молодой человек лет двадцати четырех. Он явно страдает, а ей очень скучно.

Гиллеспи (вяло) . В каком смысле я изменился? К вам я отношусь все так же.

Розалинда . А мне вы кажетесь другим.

Гиллеспи . Три недели назад вы говорили, что я вам нравлюсь, потому что я такой пресыщенный, такой равнодушный, – я и сейчас такой.

Розалинда . Только не по отношению ко мне. Раньше вы мне нравились, потому что у вас карие глаза и тонкие ноги.

Гиллеспи (беспомощно) . Они и сейчас карие и тонкие. А вы просто кокетка, вот и все.

Розалинда . Кокетки меня интересуют только те, что в модных журналах. Мужчин обычно сбивает с толку то, что я вполне естественна. Я‑то думала, что вы никогда не ревнуете. А вы теперь глаз с меня не спускаете, куда бы я ни пошла.

Гиллеспи . Я вас люблю.

Розалинда (холодно) . Знаю.

Гиллеспи . И вы уже две недели не даете себя поцеловать. Мне казалось, что после того, как девушку поцелуешь, она… она завоевана.

Розалинда . Это в прежнее время так было. Меня каждый раз надо завоевывать сызнова.

Гиллеспи . Вы шутите?

Розалинда . Как всегда, не больше и не меньше. Раньше были поцелуи двух сортов: либо девушку целовали и бросали, либо целовали и объявляли о помолвке. А теперь есть новая разновидность – не девушку, а мужчину целуют и бросают. В девяностых годах, если мистер Джонс похвалялся, что поцеловал девушку, всем было ясно, что он с ней покончил. Если тем же похваляется мистер Джонс выпуска тысяча девятьсот двадцатого года, всем понятно, что ему, значит, больше не разрешается ее целовать. В наше время девушка, стоит ей удачно начать, всегда перещеголяет мужчину.

Гиллеспи . Так зачем вы играете мужчинами?

Розалинда (наклонясь к нему, доверительно) . Ради первой секунды – пока ему только любопытно. Есть такая секунда – как раз перед первым поцелуем – одно шепотом сказанное слово – что‑то неуловимое, ради чего стоит все это затевать.

Гиллеспи . А потом?

Розалинда . А потом заставляешь его заговорить о себе. Скоро он уже только о том и думает, как бы остаться с тобой наедине – он дуется, не пробует бороться, не хочет играть – победа!

Входит Досон Райдер – двадцати шести лет, красив, богат, знает себе цену, скучноват, пожалуй, но надежен и уверен в успехе.

Райдер . По‑моему, этот танец за мной, Розалинда.

Розалинда . Как приятно, что вы меня узнали, Досон. Значит, я не слишком накрашена. Познакомьтесь: мистер Райдер – мистер Гиллеспи.

Они пожимают друг другу руки, и Гиллеспи уходит, погрузившись в бездну уныния.

Райдер . Что и говорить, ваш вечер – большая удача.

Розалинда . Да, кажется… Не берусь об этом судить. Я устала… Посидим немного, вы не против?

Райдер . Против? Да я в восторге. Вы же знаете, я ненавижу торопиться и торопить других. Лучше видеться с девушкой вчера, сегодня, завтра.

Розалинда . Досон!

Досон . Что?

Розалинда . Интересно, вы понимаете, что влюблены в меня?

Райдер (поражен) . О, вы замечательная девушка.

Розалинда . А то ведь со мной, знаете ли, сладить трудно. Тот, кто на мне женится, не будет знать ни минуты покоя. Я скверная, очень скверная.

Райдер . Ну, этого я бы не сказал.

Розалинда . Правда, правда – особенно по отношению к самым близким людям. (Встает.) Пошли. Я передумала, хочу танцевать. Мама там, наверное, уже голову потеряла.

Уходят. Входят Алек и Сесилия .

Сесилия . Вот уж повезло – в перерыве между танцами оказаться с родным братом.

Алек (мрачно) . Пожалуйста, могу уйти.

Сесилия . Ни в коем случае. С кем же мне тогда начинать следующий танец? (Вздыхает.) С тех пор как уехали французские офицеры, балы уже стали не те.

Алек (хмурясь) . Я не хочу, чтобы Эмори влюбился в Розалинду.

Сесилия . Да? А мне казалось, что ты именно этого хочешь.

Алек . Я и хотел, но как посмотрел на этих девиц, что‑то засомневался. Эмори мне очень дорог. Он уязвимая натура, и я вовсе не хочу, чтобы сердце у него оказалось разбитым из‑за девушки, которой он безразличен.

Сесилия . Он очень красивый.

Алек (все еще хмурясь) . Замуж она за него не выйдет, но разбить человеку сердце можно и без этого.

Сесилия . Чем она их привораживает? Хорошо бы узнать секрет.

Алек . Ах ты, хладнокровный котенок. Счастье еще, что у тебя нос курносый, а то никому бы спасения не было.

Входит миссис Коннедж .

Миссис Коннедж . Господи, да где же Розалинда?

Алек (в тоне милой шутки) . Да уж, ты знала, у кого спросить. С кем же ей быть, как не с нами!

Миссис Коннедж . Отец созвал восемь холостых миллионеров, специально чтобы представить ей.

Алек . Ты их построй по ранжиру, и шагом марш по всему дому.

Миссис Коннедж . Я не шучу – с нее станется в вечер первого бала удрать с каким‑нибудь футболистом в кафе «Кокос». Ты пойди влево, а я…

Алек (непочтительно) . А может, тебе лучше послать дворецкого поискать в погребе?

Миссис Коннедж (на полном серьезе) . Неужели ты думаешь, что она там?

Сесилия . Да он шутит, мама.

Алек . Мама уже представила себе, как она пьет пиво прямо из бочки с каким‑нибудь чемпионом.

Миссис Коннедж . Пойдемте же, пойдемте ее искать.

Уходят. Входят Розалинда и Гиллеспи .

Гиллеспи . Розалинда, я вас спрашиваю еще раз – неужели я вам совершенно безразличен?

Быстро входит Эмори .

Эмори . Этот танец за мной. Розалинда. Мистер Гиллеспи, это мистер Блейн, познакомьтесь.

Гиллеспи . Мы с мистером Блейном встречались. Вы ведь из Лейк‑Джинева?

Эмори . Да.

Гиллеспи (хватаясь за соломинку) . Я там бывал. Это… это на Среднем Западе, так, кажется?

Эмори (с издевкой) . Более или менее. Но меня всегда больше прельщало быть провинциальным рагу с перцем, чем пресной похлебкой.

Гиллеспи . Что?!

Эмори . О, прошу не принимать на свой счет.

Гиллеспи, отвесив поклон, удаляется.

Розалинда . Очень уж он примитивен.

Эмори . Я когда‑то был влюблен в такой вот примитив.

Розалинда . В самом деле?

Эмори . Да, да, ее звали Изабелла – и ничего в ней не было, кроме того, чем я сам ее наделил.

Розалинда . И что получилось?

Эмори . В конце концов я убедил ее, что мне до нее далеко – и тогда она дала мне отставку. Заявила, что я все на свете критикую и к тому же непрактичен.

Розалинда . В каком смысле непрактичен?

Эмори . Ну, понимаете, вести автомобиль могу, а шину сменить не сумею.

Розалинда . Что вы намерены делать в жизни?

Эмори . Да еще не знаю, избираться в президенты, писать…

Розалинда . Гринич‑Вилледж?

Эмори . Боже сохрани, я сказал «писать», а не «пить».

Розалинда . Я люблю деловых людей. Умные мужчины обычно такие невзрачные.

Эмори . Мне кажется, что я вас знал тысячу лет.

Розалинда . Ой, сейчас начнется рассказ про пирамиды!

Эмори . Нет, у меня была в мыслях Франция. Я был Людовиком XIV, а вы – одной из моих… моих… (Совсем другим тоном.) А что, если нам влюбиться друг в друга?

Розалинда . Я предлагала притвориться влюбленными.

Эмори . Нам бы это легко не прошло.

Розалинда . Почему?

Эмори . Потому что именно эгоисты, как ни странно, способны на большую любовь.

Розалинда (поднимая к нему лицо) . Притворитесь.

Долгий, неспешный поцелуй.

Эмори . Милых вещей я говорить не умею. Но вы прекрасны.

Розалинда . Ой, только не это.

Эмори . А что же?

Розалинда (грустно) . Да ничего. Просто я жду чувства, настоящего чувства – и никогда его не нахожу.

Эмори . А я только это и нахожу кругом и ненавижу от всей души.

Розалинда . Так трудно найти мужчину, который удовлетворял бы вашим эстетическим запросам.

Где‑то отворили дверь, и в комнату ворвались звуки вальса. Розалинда встает.

Слышите? Там играют «Поцелуй еще раз».

Он смотрит на нее.

Эмори . Так что?

Розалинда . Так что?

Эмори (тихо, признавая свое поражение) . Я вас люблю.

Розалинда . И я вас люблю – сейчас.

Поцелуй.

Эмори . Боже мой, что я наделал?

Розалинда . Ничего. Не надо говорить. Поцелуй меня еще.

Эмори . Сам не знаю, почему и как, но я полюбил вас с первого взгляда.

Розалинда . И я… я тоже, сегодня такой вечер…

В комнату не спеша входит ее брат , вздрагивает, потом громко произносит: «Ох, простите», – и выходит.

(Едва шевеля губами.) Не отпускай меня. Пусть знают, мне все равно.

Эмори . Повтори!

Розалинда . Люблю – сейчас. (Отходят друг от друга.) О, я еще очень молода, слава богу, и, слава богу, довольно красива, и, слава богу, счастлива… (После паузы, словно в пророческом озарении, добавляет.) Бедный Эмори!

Он снова ее целует.