Если эта прекрасная турчанка Понесет в руках мое сердце, За ее индийскую родинку Я отдам и Самарканд и Бухару. 2 страница

Хан, донельзя обрадованный таким проявлением покорности со стороны московитов, приказал выдать ярлык Василию и даже велел было Юрию Дмитриевичу, в знак подчинения ханской воле, вести под уздцы коня с восседающим на нем великим князем. Но Василий, проявив свойственное ему благородство и не захотев унизить собственного дядю, от этого отказался. Тем не менее и после ханского вердикта Юрий Дмитриевич не умерил свои притязания.

Толчком к продолжению войны послужил следующий эпизод. В 1433 г. во время свадьбы Василия Васильевича его мать, Софья Витовтовна, сорвала драгоценный золотой пояс с другого Василия — сына Юрия Дмитриевича. Чуть раньше кто-то из старых бояр рассказал Софье, что этот пояс принадлежал когда-то Дмитрию Донскому, а затем был украден и оказался в семье Юрия Дмитриевича. Скандал, что и говорить, был громкий: князь на свадебный пир в ворованной вещи явился! Разумеется, Василий Юрьевич и его брат Дмитрий Шемяка тут же покинули Москву. Их отец, Юрий Дмитриевич, не замедлил воспользоваться предоставившимся хорошим поводом и двинул войско на племянника.

В сражении на Клязьме немногочисленные войска Василия Васильевича потерпели поражение от Юрия Дмитриевича, а сам великий князь был схвачен и отослан Юрием в Коломну. На Святой неделе 1434 г. Юрий Дмитриевич вступил в Москву, но оказался в ней нежеланным гостем. Бояре, ратники, посадские были настроены против князя Юрия крайне решительно, ибо все видели в нем узурпатора. Москвичи бежали в Коломну к своему законному государю, и Юрий, видя всеобщее неприятие, вынужден был покинуть Москву.

Через некоторое время вооруженная борьба возобновилась. Юрий сумел вновь победить Василия и вернулся в стольный город, захватив в плен и мать великого князя. Однако вскоре Юрий Дмитриевич умер. Василий Васильевич воссел на великом столе и «взял мир» со своими двоюродными братьями.

Но мир этот продолжался недолго. Василий Юрьевич нарушил его и, подобно своему отцу, направился в Кострому собирать войска против великого князя. Противники встретились при селе Скоретине (район современного города Ростова). Заключив с Василием Васильевичем перемирие до утра, Василий Юрьевич вновь не сдержал слова и внезапно перешел в наступление. Но великий князь успел поднять свои полки, и в битве при Скоретине войска претендента на великокняжеский стол были разбиты, он сам захвачен в плен, отвезен в Москву и там ослеплен по приказанию великого князя. Первый раунд борьбы был окончен.

Следующее пятилетие, до 1445 г., прошло относительно спокойно. Вынужденный внешне примириться с господством двоюродного брата, Шемяка выжидал удобного случая и дождался его. Помогла Шемяке ситуация, сложившаяся в Орде, где при отсутствии всякого порядка шли непрерывные междоусобицы. Каждый, кто обладал хоть какими-то военными силами, либо сражался с конкурентами внутри Орды, либо совершал на свой страх и риск набеги на русские города.

В 1438 г. хан Улуг-Мухаммед, выбитый из Орды своим родственником Киши-Махметом, «изгоном» занял русский город Белев. Великий князь Василий направил против него полки под начальством Дмитрия Шемяка. Выдвинувшись к Белеву, Шемяка, несмотря на желание Улуг-Мухаммеда заручиться поддержкой русских князей «на всей их воле», нанес татарам серьезное поражение. Улуг-Мухаммед ушел из Белева в Казань, но в 1439 г. появился под стенами Москвы. Заняв впоследствии Нижний Новгород, Улуг-Мухаммед укрепился там и в 1445 г. отправил против великого князя войско во главе со своими сыновьями Махмутеком и Якубом.

Шемяка обещал прислать полки на помощь Василию, но не выполнил обещания. И великий князь, беспечно пировавший в ночь перед сражением, оказался перед лицом врага с малочисленной дружиной. Превосходящими силами татар Василий был разбит и попал в плен. Такого поворота совершенно не ожидали и сами татарские царевичи. Они долго думали, как им поступить со столь знатным пленником, и для начала отослали в Москву матери и жене Василия его нательный крест, дабы те не усомнились в скорбном известии. Дмитрий Шемяка через своих посланников склонял татар не отпускать Василия на свободу, однако великому князю удалось освободиться из плена ценой огромного «откупа» в 200 тысяч рублей.

Для сбора этой фантастической суммы вместе с Василием были отправлены на Русь татарские мурзы с отрядами воинов, многие из которых тут же поступали «в службу» к Василию. Разумеется, великий князь был вынужден принимать татар ласково, и по стране распространилось недовольство татарской ориентацией Василия: «Чему еси татар привел на русскую землю и города дал еси им, волости подавал еси в кормление?» Но политика великого князя оказалась дальновидной: с приемом татар на русскую службу Москва усиливалась, а Орда слабела. Тем не менее для большинства современников татарская миграция представлялась неслыханным нарушением их прав, которое к тому же оказалось сопряжено с немалыми материальными затратами.

Недовольство ширилось. Им-то и решил воспользоваться Шемяка. В один из отъездов Василия Васильевича на богомолье в Троицкий монастырь Шемяка со своими сторонниками неожиданно захватил Москву и пленил жену и мать великого князя. Затем Шемяка быстрым маршем двинулся к Троице. И хотя Василий был предупрежден, а охрана выставлена, Шемяка сумел обмануть бдительность сторожей, спрятав своих ратников в возах с сеном. Василий не успел бежать и вынужден был спрятаться в церкви, а затем вышел к своему врагу с иконой на руках, умоляя о милосердии и разрешении постричься в монахи. Милосердие было ему обещано, но Шемяка — уже в который раз — не сдержал слова. Василий услышал: «Пойман еси великим князем Дмитрием Юрьевичем», на простых санях несчастный был отвезен в Москву, ослеплен (отсюда и прозвище князя — «Темный») и затем сослан в Углич вместе с женой. Мать Василия, Софья Ви-товтовна, была также отправлена в ссылку — в Чухлому.

Казалось, Шемяка мог праздновать окончательную победу, но сказалась приязнь между Василием Темным и татарами. Вообще, сторонников у ослепленного князя оказалось гораздо больше, чем врагов: за Василия Темного стояли татарские царевичи Касим и Якуб — сыновья Улуг-Мухаммеда, один из которых когда-то взял великого князя в плен; его поддерживал «нареченный во митрополиты» епископ Иона; за возвращение Василию престола готовы были бороться многие бояре. Усилия сторонников законного великого князя дали свои плоды. Василий Темный, отправившись на очередное богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь, сумел бежать оттуда в Тверь, где заручился поддержкой тверского князя. В 1447 г. Василий победоносно возвратился в Москву и за-няя престол. Но ему потребовалось несколько лет борьбы, чтобы окончательно низвергнуть Шемяку. В 1450 г. Шемяка был выбит из своей вотчины — Галича — и бежал в Новгород — центр оппозиции великому князю, — где и скончался (полагали, что он был отравлен по приказу Василия).

Новгородцы твердо поддерживали Шемяку, и это не прошло им даром. Зимой 1456 г., памятуя о старых обидах, Василий Темный с войском, усиленным татарскими отрядами, двинулся к Новгороду. Захватив город Старую Русу, московские воеводы отпустили основную рать и тут, оставшись с отрядом из двухсот человек, столкнулись с новгородским войском, состоявшим из пяти тысяч всадников. Казалось бы, о сопротивлении не могло быть и речи, но пассионарные московские воеводы нашли выход. Они приказали стрелять по лошадям новгородцев и добились полной победы. Одетые в броню новгородцы валились под копыта коней, демонстрируя полное отсутствие какой-либо воли к сопротивлению.

После поражения у Русы новгородцы думали только о том, как при посредничестве новгородского архиепископа заключить с Василием мир, и получили желаемое на самых унизительных условиях. Сам Василий Темный все же был не полностью удовлетворен результатами похода 1456 г. Он постоянно жаловался митрополиту Ионе, что новгородцы чтут его не так, как следует, и только благодаря заступничеству последнего воздержался от нового похода на непокорную вечевую «республику». Смерть помешала ему до конца реализовать планы полного подчинения Новгорода Москве. Эта миссия вместе с объединением страны досталась его сыну Ивану III.

Государь всея Руси. Наследие, полученное старшим сыном Василия Темного — Иваном III Васильевичем, было завидным. Все русские князья фактически находились в полной воле московского князя, семейные междоусобицы утихли, а угроза со стороны Золотой Орды практически исчезла.

Как уже говорилось, у ордынского хана Улуг-Мухам-меда было трое сыновей: Махмутек, Якуб и Касим. Первые двое со временем сделались врагами. Махмутек, желая обрести независимость, убил своего отца и захватил власть в Казани, создав таким образом Казанское ханство, выделившееся из Орды. Касим, взявший на себя бремя мести за убийство отца, принадлежал к числу наиболее преданных сторонников Василия Темного: именно его участию был в немалой степени обязан Василий II своим возвращением на престол в 1447 г. За верную службу Василий выделил Касиму в пожизненное владение городок на Оке, который стал с тех пор называться Касимовым. Население касимовского служилого ханства долго сохраняло все свои этнографические особенности, включая исповедание ислама.

Крымское ханство также откололось от Орды, после чего собственно Золотая Орда стала включать лишь область, непосредственно прилегающую к Сараю, и перестала представлять для Руси серьезную угрозу. Правда, в 1465 г. золотоордынский хан Ахмат собрался было пойти на Москву, дабы заставить московитов по-прежнему платить «выход», но неожиданное нападение крымских татар спутало все его планы.

В непрекращавшейся борьбе между Касимом и Мах-мутеком деятельное участие принимал Иван III. В 1467 г. некоторые казанские мурзы, недовольные правлением молодого Ибрагима — сына Махмутека, обратились к Касиму с предложением занять казанский трон. Усиленный русским войском, данным ему Иваном III, Касим двинулся к Казани, но не смог достичь успеха. Повторный поход был предпринят через два года, уже после смерти Касима. Когда великокняжеские московские полки и касимовцы снова подступили к Казани, Ибрагим был вынужден заключить мир на условиях, предложенных Москвой.

После замирения с Казанью Иван III смог продолжить политику своего отца в отношении Новгорода. Новгородцы к тому времени потеряли всякую способность сохранять хоть какое-то подобие самостоятельности. В городе боролись две партии: пролитовская, состоявшая из бояр во главе с Борецкими, и промосковская, состоявшая из «младшей чади», то есть простых людей. Поскольку бояре имели доступ к власти и принимали решения, то нет ничего удивительного в том, что в 1471 г. Новгород заключил союз с великим князем литовским и польским королем Казимиром Ягеллоном. Казимир поставил в Новгород своего наместника и обещал «Господину Великому Новгороду» защиту от Москвы. Третьим членом антимосковской коалиции стал золотоордынский хан Ахмат, также находившийся в союзе с Казимиром.

Увидев, что против него создана столь серьезная коалиция, Иван III, политик умный и осторожный, решил также искать союзников. Его взоры, естественно, обратились в сторону враждебного Сараю Крымского ханства. В 1473 г. договор о союзе с крымским ханом Менгли-Гиреем стал реальностью. Крымчаки обещали воевать с литовцами, ожидая от Ивана помощи в борьбе с Ахматом.

Войну против антимосковской коалиции Иван III начал с Новгорода, и не случайно. В «низовских» землях возмущение союзом Новгорода с Казимиром и Ахматом было чрезвычайно велико. Москвичи обоснованно рассматривали поступок новгородцев как измену общерусскому делу и сравнивали поход Ивана III с походом Дмитрия Донского на Мамая.

Летописец писал, что Иван III шел на Новгород «не яко на христиан, но яко на язычник и на отступник пра-вославья». Последнее обстоятельство для этнической диагностики весьма существенно. Как видим, в конце XV в. представители нового этноса московитов перестали воспринимать реликт Древней Руси — новгородцев — как «своих», так как индикатором этнической симпатии в то время являлось вероисповедание. Новгородцев, выбравших союз с католиками, москвичи приравнивали к язычникам.

При общерусской поддержке на Новгород была двинута огромная рать под предводительством лучшего полководца Москвы — князя Даниила Холмского. С русским войском шли и отряды касимовского царевича Да-нияра. Встретившись с новгородскими силами на реке Шелони, москвичи одержали полную победу, поскольку противостояло им хотя и хорошо вооруженное, но необученное ополчение, а литовская помощь так и не пришла. Итоги битвы на Шелони оказались для Новгорода тяжкими. Новгородцы вынуждены были отказаться от планов союза с Литвой и заплатили великому князю большую денежную контрибуцию — свыше 15 тысяч рублей.

Но хотя на помощь Новгороду не пришли литовцы, ему попытался помочь золотоордынский хан Ахмат. Форсированным маршем он дошел до Оки. По приказанию великого князя касимовские царевичи Данияр и Муртаза выдвинулись навстречу Ахмату на рубеж Коломны и Серпухова, готовясь отрезать войско Ахмата от обоза в случае дальнейшего продвижения его к Москве. Золотоордынский хан, узнав об этом, решил не связываться с касимовцами и быстро отступил.

Иван III отчетливо понимал недостаточность достигнутых успехов. Существование сильной литовской партии в Новгороде и союзного Литве золотоордынского ханства ставило под сомнение выполнение Новгородом своих обязательств перед Москвой. Поэтому Иван III стремился к окончательному подчинению Новгорода и низвержению Золотой Орды. Воспользовавшись тем, что «младшая чадь новгородская» жаловалась ему на проли-товски настроенных бояр, просила защиты и называла его «государем», Иван III в 1478 г. предъявил новгородцам новые требования и выступил в новый поход. Программа его была лаконична: «Вечу не быти, посаднику не быти, а государство все нам держати». После непродолжительного сопротивления новгородцы подчинились воле великого князя. Символ старинной новгородской вольности — вечевой колокол — был снят и отправлен в Москву, а десятки знатнейших семейств Новгорода были переведены («испомещены») в области великого княжения как служилые люди.

Так закончилась история последнего этнического осколка Древней Руси, включенного в состав нового этноса. Пример Новгорода — это блестящий пример умирания этнической системы, при котором, как правило, исчезают не сами люди. Люди-то как раз остаются и входят в состав новых этносов, но окончательно исчезает определенная система поведения, некогда связывавшая этих людей воедино, делавшая их «своими». Вместе с независимостью Новгорода исчезли все стереотипы поведения, характерные для вечевой Руси, а сами люди сохранили лишь память о своем происхождении.

Безусловно, присоединение Новгорода к Москве явилось вершиной объединительной политики Ивана IIL Однако этим дело не кончилось. В 1484 г. на Москве «известно учинилось», что тверской князь Михаил Борисович заключил договор с великим князем литовским Казимиром. Такой договор стал прямым нарушением соглашений Михаила с Иваном III, и великий князь московский объявил Твери войну. Помощь с Запада, обещанная Казимиром, как всегда, не пришла, и Михаилу ничего не оставалось, как признать главенство Ивана III и «взять мир». Меж тем тверские бояре целыми семействами покидали своего князя и били челом Ивану III, прося принять их на службу. Лишаясь поддержки своего окружения, Михаил Борисович вновь «уставил ряд» с Казимиром, и это погубило его окончательно. Объявив Михаила изменником, Иван III двинул к Твери войска и осадил город. Преданный ближними боярами, тверской князь бежал в Литву, а на княжение в Тверь был посажен сын Ивана.

Летом 1480 г. золотоордынский хан Ахмат подошел с войском к пограничной московской реке Угре, северному притоку Оки, и стал там лагерем, ибо ждал помощи от своего союзника — Казимира. Ожидания его оказались напрасны: как опытный политик, Иван III предвидел грядущие столкновения с Ахматом, и направленный против него русско-крымский союз действовал. Потому Казимир вынужден был бросить свои силы на защиту Литвы от крымского хана Менгли-Гирея. Московская рать встала на противоположном берегу Угры, но ни Иван III, ни Ахмат не рискнули начать сражение. Знаменитое «стояние на Угре» продолжалось до глубокой осени. Исход его решил рейд русско-татарского отряда под командованием воеводы Ноздреватого и царевича Нур-Даулет-Гирея в тыл Ахмата, в Поволжье. Узнав об угрозе своим владениям, Ахмат быстро отступил. А Иван III, почувствовав силы противостоять хану, изгнал его послов и отказался возобновить выплату дани.

Легко понять, что стояние на Угре было лишь эпизодом в длительной борьбе двух коалиций: новгородско-литовско-золотоордынской и московско-касимовско-крымской. И уж тем более нет никаких оснований считать, будто стояние на Угре ознаменовало собой «свержение ордынского ига». Как мы видим, с Ордой практически перестал считаться еще отец Ивана III — Василий Темный, который включал этнические осколки Золотой Орды в состав своего великого княжества. Да и современники воспринимали войну с Ахматом не как свержение ига, а как войну за веру с нечестивым противником, врагом православия. Представляется, что применительно к событиям 1480 г. стоит говорить не о «крушении ига», которого попросту не было, а о создании системы противостоящих друг другу политических союзов между государствами, возникшими на развалинах Золотой Орды: Великим княжеством Московским, Крымским и Казанским ханствами, Ногайской ордой. При этом Ахмат и Ахматовичи вплоть до формального падения Золотой Орды ориентировались на Литву, а крымские татары — на Москву.

Именно в союзе с крымским ханом решал Иван III и казанскую проблему. Когда одна из вдов казанского царя Ибрагима вышла замуж за Менгли-Гирея, сын Ибрагима, Махмет-Ахминь предъявил свои права на Казань и обратился за помощью к Ивану III. Иван III поддержал претендента, дав ему рать во главе с победителем при Шелони князем Даниилом Холмским. Силы союзников осадили Казань и установили там власть своего ставленника.

В 1491 г. Иван III точно так же оказал поддержку Менгли-Гирею в борьбе с детьми Ахмата. Это было началом окончательного крушения Золотой Орды. В 1502 г. крымский хан достиг полной победы над последним царем Золотой Орды — Шихматом.

В тот же период произошли другие изменения в рамках антимосковской коалиции. В 1492 г. умер великий князь литовский и король польский Казимир. Его сын Александр был избран, подобно отцу, великим князем литовским, а на трон короля польского сел другой сын Казимира — Ян-Альбрехт. Таким образом, личная уния Литвы и Польши оказалась разрушенной. Иван III воспользовался моментом общей неразберихи в польско-литовском государстве и неожиданно вторгся в литовские пределы.

Литовцы и поляки оказались совершенно не готовы к войне, и увенчавший ее мир закрепил за московским государем титул «великого князя всея Руси», ибо к Москве отошли ранее захваченные Литвой земли в верховьях Оки, которые некогда принадлежали местным удельным князьям, перешедшим на московскую службу. И хотя итоги войны были закреплены династическим браком между дочерью Ивана III Еленой и великим князем литовским Александром, вскоре война за северские земли вспыхнула с новой силой. Решающая победа в ней была одержана московскими войсками в битве при Ведроше (1500), что в значительной мере явилось следствием кавалерийских рейдов казанского царя Махмет-Ахминя, отвлекшего на себя крупные силы врага.

Итак, к началу XVI столетия у Ивана III имелись все основания называть себя Великим князем всея Руси. Действительно, вся территория Древней Руси, за исключением части, захваченной Польшей, вошла в состав нового русского государства, которому предстояло теперь шагнуть в совершенно иное историческое время.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Царство Московское

ГЛАВА I

НЕИСТОВЫЕ ЛЮДИ

Рубеж. Изучая историю России XVI столетия, исследователь сталкивается с обилием информации. Если для анализа истории Древней Руси у нас часто не хватало сведений и мы вынуждены были выдвигать известное количество версий, то в истории новой России нас встречает «избыток» фактического материала. Его становится невозможно включить в систему исследования целиком, так как тогда получится то, что в кибернетике называется «шумы». Представим себе следующее: в комнате сидят несколько человек, и вдруг все одновременно начинают говорить о своих семейных делах. В итоге мы ничего не услышим и ничего не узнаем. Обилие фактов требует избирательности. И точно "как же, как акустики выбирают интересующий их звук, мы должны отобрать те факты, которые нужны для освещения избранной темы — этнической истории нашей страны.

В XVI в. Россией последовательно управляло три монарха из числа потомков Александра Невского, и при всех трех — Василии Ивановиче III, Иване Васильевиче IV Грозном и его сыне Федоре — шло неуклонное расширение ареала российского суперэтноса. Василию III выпало завершить объединение всей Русской земли и видеть падение Большой Орды, от власти которой освободился еще его отец Иван III: дань Орде перестали платить в 1480 г. А в 1502 г. Орда распалась, и Россия, вскоре присоединив к себе Рязань, Псков и Черниговское княжество, стала монолитной страной, граничащей на юге и востоке с татарскими государствами.

Казанское ханство, союзное России ханство Крымское и Ногайская Орда, кочевавшая в Рын-Песках, были слабы и тягаться с могучей, все набиравшей силу Россией во главе с Москвой уже не могли. Польско-литовское государство, потерпевшее целый ряд поражений в войнах с турками, находилось в состоянии крайнего неблагополучия, и довольно большие, по существу, силы литовцев и поляков не представляли для Руси серьезной опасности. Войны с поляками и литовцами шли вяло, военное счастье клонилось то в одну, то в другую сторону, хотя за Польшей и стояла военно-политическая мощь всей Западной Европы. Раскол западноевропейского суперэтноса в фазе надлома привел к тому, что пассионарность европейцев погашалась внутри системы — в гражданских войнах Реформации. Казалось бы, ситуация в Восточной Европе была исключительно благоприятна для России и ее народа.

Вот тут-то и выяснилось, что цели и действия русских людей XVI в. принципиально изменились по сравнению с поведением предшествовавших поколений московитов. Пассиопарных людей стало много, а задача объединения и отстаивания рубежей страны была уже выполнена. И тогда пассионарные русские люди обрели новые цели жизни, новые императивы поведения. Мир стал тесен им, они перестали выполнять свои обязанности, и каждый из них захотел стать самим собой: не просто князем, а князем Шуйским, не просто окольничим, а Годуновым, не просто казаком, а Ермаком Тимофеевичем. Идеалом стал не человек, выполняющий долг, а человек, занявший первое место и получивший власть над соперниками и обстоятельствами.

В Москве и на границах. С объединением страны была достигнута политическая и экономическая стабильность. В деревнях можно было тихо-спокойно заниматься сельским хозяйством, платя оброк владельцам земли. Наибольший оброк получали служилые дворяне, так как у них крестьян было мало, а содержать коня и копьеносцев полагалось за свой счет; средний — бояре и минимальный — монастыри. Но богатая земля окупала любые затраты труда и любые налоги, и поэтому население Руси за первые 50 лет XVI в. выросло в полтора раза, достигнув девяти миллионов человек.

Но пассионарным молодым людям, о которых поэт сказал:

И все, кто дерзает, кто ищет,

Кому опостылели страны отцов,

Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет,

Внимая заветам седых мудрецов! —
в деревне делать было нечего, им было там безумно скучно. Деревню предпочитали люди гармоничные — тихие, трудолюбивые, спокойные; они ничего не искали, но землю обрабатывали умело и налоги платили исправно. Пассионарии же стремились покинуть тихую деревню, руководствуясь идеей, сформулированной еще в античности: «Случай пробегает мимо — блажен, кто схватил его за волосы». А в XVI в. в России сделать карьеру можно было только на государственной службе.

Надо сказать, что московские князья сами способствовали росту пассионарности в Москве. Так, Иван III решил, что мятежных новгородцев (а среди них пассиона-риев тоже было довольно много) следует перевести в Москву, дабы за ними было легко наблюдать. С теми же целями перевезли на Москву и множество мелких «княжат» из-под Путивля, Чернигова, Новгород-Северского, Курска. Аналогичным образом поступил Иван III и с наиболее активными «удельными» князьями. В самом деле, мало ли что вытворит в Шуе князь Шуйский или в городе Одоеве князь Одоевский, а в государевой столице они под присмотром, тут «люди ходят». Решение это было вполне логичное, государственное, но привело оно, как всегда, вовсе не к тем последствиям, на которые рассчитывали.

Поскольку в Москве наряду с представителями пассионарной аристократии сконцентрировалось огромное количество пассионарных «послужильцев», «отроков» и просто посадских людей, найти себе сторонников было самым простым делом. И бояре их тут же находили. В итоге жители одной части Москвы поддерживали Шуйских, другие посадские — Бельских и так далее. Москва очень быстро, уже к началу XVI в., превратилась в невероятный очаг пассионарности: все население города было разбито на враждебные партии.

К счастью, не все пассионарии шли в Москву. Ведь, обосновавшись там, надо было кому-то служить или при ком-то быть холопом. И хотя по тому времени это было очень выгодно: тебе и деньги перепадут, и выпить найдется, и служба легкая, и кафтан на тебе с барского плеча, — обнаружилось огромное количество пассионарных людей, которым подобная перспектива казалась неприемлемой, ибо они были слишком независимы и честолюбивы. Человек говорил:

«Ну и что мне с того, что ты боярин Шуйский? Почему я, Ванька, должен тебе кланяться и твои объедки есть? Нет, шалишь!» После этого Ваньке на Москве делать было нечего, и он «вострил лапти» туда, где боярин Шуйский был над ним не властен.

Таким местом были границы государства. Все они в XVI в. были неспокойны и предоставляли целеустремленным людям массу возможностей для реализации своей избыточной энергии. Хотя на южной границе с татарами был мир, но тревожили набегами ногайцы. В Поволжье шли постоянные войны с мордвой, буртасами и казанскими татарами. Но не следует думать, что это были войны религиозные: некоторые язычники поддерживали русских, другие язычники поддерживали татар.

На северной границе войны не было. Обширные территории, простиравшиеся до Белого моря, а на восток до Уральского хребта и дальше, были уже освоены, но суровая природа требовала огромного количества сил от того, кто хотел чего-то добиться в жизни. Богатство и независимость обеспечивались здесь не военной добычей, а «мягкой рухлядью» — драгоценными мехами, служившими эквивалентом золота. Добыть мех можно было двумя путями: либо охотясь самому, либо «объясачивая» инородцев, но ни тот, ни другой путь легким не был. И наконец, на западной границе было необходимо непрерывно отражать натиск литовцев и ливонских немцев.

Заметим, что и само понятие «граница» для XVI в. было иным, нежели сегодня. В современном понимании граница — это некий природный или искусственный рубеж (река, горный хребет, полоса укреплений), отделяющий «своих» от «чужих». Но в то время в условиях сибирских или южнорусских степей определить границы подобным образом часто было просто невозможно. Рубежами, пограничьем растущей России в XVI в. служили огромные пространства Дикого поля (Дикое поле — историческое название степей между Доном и левыми притоками Днепра и Десны. — Прим. ред.) и Сибири. (Подобная ситуация имела место и в XIX в., когда создавались Соединенные Штаты Америки. Янки считали своей границей на юге и западе всю огромную территорию от Миссисипи до Кордильер.)

Россия в начале XVI в.

Разумеется, Русское государство было крайне заинтересовано в решении вопроса о пограничных территориях. Жизненно необходимо было определить границы, пригодные к обороне, потому что устраивать засеки на пространствах от Чернигова до Казани и Нижнего Новгорода было слишком трудным и дорогостоящим делом. На засеках приходилось держать значительное количество служилых людей, обязанности которых заключались в том, что они все время наблюдали за степью.

Сидел на дереве парень и высматривал: не скачет ли в высокой траве чамбул — конный татарский отряд. Увидев врага, нужно было сразу же запалить факел на дереве, посылая сигнал следующей «стороже», спуститься на землю, вскочить на лошадь и нестись во весь опор к ближайшему гарнизону, потому что татары, заметив огонь, всегда пытались догнать сторожей. Сторожили обычно по двое: один наблюдал за степью, другой — за оседланными лошадьми. В гарнизонах, увидев вспышки факелов, поднимали тревогу, отряжали гонцов в другие городки, в Москву и довольно оперативно подтягивали войска. Но легкоконные татары за это время успевали наловить по окрестным деревням пленных и уже начинали отход. Русские гнались за ними на свежих конях, пользуясь определенным преимуществом: лошади татар успевали к тому времени устать. Настигнутых татар рубили, а пленных освобождали и отпускали домой.

Только через 200 лет, в XVIII в., России удалось решить важнейшую проблему обретения естественных границ. Все эти 200 лет активные индивиды пополняли ряды защитников рубежей Отечества. И потому-то в XVI в. мы видим группы пассионариев не только в столице, но и на русском пограничье. Такое разделение пассионариев составляет характерную примету новой фазы этногенеза — акматической.