Общая характеристика политических и правовых учений Западной Европы 3 страница

Политико-правовые учения в Западной Европе XVII в. (на примере Голландии и Англии): общая характеристика. Формирование юридического мировоззрения: идея права как первоосновы общественной жизни. Развитие идеи правового государства.

Гуго Гроций

Гуго Гроций (1583–1645) родился в голландском городе Дельфте. Уже в детстве проявились его необыкновенные способности: в восемь лет он писал стихи на латыни, в 11 — поступил в знаменитый Лейденский университет, ректором которого был его дядя, а куратором — отец; в 14 — публично защитил тезисы по математике, философии и правоведению, а в 15 — получил степень доктора права в Орлеанском университете.

Г. Гроций, при всей широте научных интересов, прежде всего юрист, и право — основной предмет его исследований. В трех книгах «О праве войны и мира» он поставил перед собой цель придать юриспруденции научную форму, которой она, по его мнению, прежде не имела. Наука, думал Гроций, оперирует вечными и неизменными категориями, поэтому ученый-правовед должен найти некие общие признаки права, существующие везде и всегда независимо от изменчивой воли людей. Вот как пишет об этом сам Гроций: «…теперь, когда мне осталось в удел лишь недостойное изгнание из отечества, столь прославленного моими трудами, мне захотелось усердными занятиями в частной жизни прийти на помощь юриспруденции, которой я служил прежде, насколько мог, честно, занимая общественные должности. Многие до сих пор предпринимали попытку придать этой отрасли научную форму, но никто не сумел сделать этого, да, по правде говоря, это и невозможно было выполнить иначе, как тщательно отделив то, что возникло путем установления, от того, что вытекает из самой природы; на подобное обстоятельство до сей поры как раз и не было обращено должного внимания. Ибо ведь то, что вытекает из природы вещи, всегда пребывает тождественным самому себе и поэтому без труда может быть приведено в научную форму; то же, что возникло путем установления, часто изменяется во времени и различно в разных местах, а потому и лишено какой-либо научной системы, подобно прочим понятиям о единичных вещах». В первом случае идет речь о праве естественном, во втором — о праве позитивном, или волеустановленном, как называет его сам Гроций. Факт существования естественного права — вечного и неизменного — доказывается Гроцием с помощью двух методов: «из первых начал» — априори, который «состоит в обнаружении необходимого соответствия или несоответствия какой-нибудь вещи с разумной и общежительной природой (человека. — И. К. — Подробно об этом речь пойдет дальше)»; «из вытекающих отсюда следствий» — апостериори, состоящий в отыскании «того, что признается таковым у всех или, по крайней мере, у наиболее образованных народов» . Таким образом, Гроций предлагает использовать рационально-логический (дедуктивный) и эмпирический (индуктивный) методы исследования. Хотя последний метод и не может привести к абсолютно истинным выводам, Гроций полагает, что согласие во мнениях касательно какого-либо предмета, в данном случае естественного права, — важное свидетельство его действительного существования. Поэтому-то он и стремится привести как можно больше высказываний различных авторов: философов, историков, политических деятелей, писателей, поэтов и т. д.

Продолжая античную традицию, Гроций отождествляет понятия права и справедливости: «…право есть то, что не противоречит справедливости. Противоречит же справедливости то, что противно природе существ, обладающих разумом».

Источником естественного права является природа человека, который отличается от всех прочих существ тем, что наделен разумом, речью и общительностью. «К числу свойств, присущих человеку, — пишет он, — относится стремление к общению, или, что то же, общительность, но не всякая общительность, а именно — стремление к спокойному и руководимому собственным разумом общению человека с себе подобными…» Такого рода общение возможно только при соблюдении всеми участниками определенных правил. Поэтому-то «наряду со свойственной ему (человеку. — И. К.) преобладающей наклонностью к общению, для чего он один среди всех живых существ одарен особым органом речи, следует признать присущую ему способность к знанию и деятельности согласно общим правилам». Отсюда следует вывод, что «мать естественного права есть сама природа человека». Она с неизбежностью порождает некие вечные, неизменные и независимые от чьей-либо воли нормы поведения — естественное право. Вместе с тем Гроций отнюдь не отождествляет нормы морали и нормы естественного права, к последним он относит такие требования, как «воздержание от чужого имущества, так и возвращение полученной чужой вещи и возмещение полученной из нее выгоды, обязанность соблюдения обещаний, возмещение ущерба, причиненного по нашей вине, также воздаяние людям заслуженного наказания». Эти нормы вечны и неизменны, не устает повторять Гроций. Однако как ученый, прекрасно знающий историю и современные ему события, он не может не видеть, что эти нормы действуют далеко не везде и не всегда. В чем же дело? Во-первых, изменчивы отношения (или вещи, по терминологии Гроция), на которые нормы распространяются, что нередко создает иллюзию изменчивости самих норм. Во-вторых, естественное право предписывает правила не вообще, «а в расчете на известный порядок вещей»

Волеустановленное право подразделяется на божественное и человеческое. Божественное право своим непосредственным источником имеет волю Бога, но при этом не совпадает с естественным правом. Бог, полагает Гроций, конечно, не устанавливает чего-либо противного естественному праву, но может сделать из него изъятия. Дело в том, что право, понимаемое как система норм, что-либо предписывает, запрещает или дозволяет, и именно последнее, т. е. дозволение, может быть волей Бога ограничено. Таким образом, божественное право совпадает с христианской нравственностью, а она «предписывает нам более высокую чистоту, нежели может требовать естественное право само по себе».Например, по естественному праву человек должен предпринимать меры для сохранения своей жизни, христианский же закон предписывает «пойти на смерть друг за друга». Короче говоря, божественное право представляет собой систему религиозно-нравственных норм и, собственно, к позитивному (человеческому волеустановленному) праву непосредственного отношения не имеет.

Право волеустановленное человеческое — это право внутригосударственное и международное, или право народов. Его источник — соглашение между людьми, народами и государствами. Именно согласие придает ему общеобязательность. Поэтому, если матерью естественного права является природа человека, то матерью «внутригосударственного права является само обязательство, принятое по взаимному соглашению; а так как последнее получает свою силу от естественного права, то природа может слыть как бы прародительницей внутригосударственного права». А что касается международного права, то оно возникает «в силу взаимного соглашения как между всеми государствами, так и между большинством их».

Получается, что человеческое право имеет конвенциональный характер и не может быть не связанным с пользой и интересами тех, кто его устанавливает: «...польза же послужила поводом для возникновения внутригосударственного права, ибо как самое сообщество, о котором была речь, так и подчинение возникли и установлены ради какой-нибудь пользы. Оттого-то и те, кто предписывает законы другим, обычно тем самым преследуют какую-нибудь пользу или, по крайней мере, должны ее преследовать». Сказанное касается и международного права, нормы которого устанавливаются «в интересах не каждого сообщества людей в отдельности, а в интересах обширной совокупности всех таких сообществ».

Вместе с тем Гроций не противопоставляет естественное право, олицетворяющее справедливость, человеческому, связанному с полезностью. Напротив, они не только взаимопредполагают друг друга, но и выступают в качестве единой нормативной системы, несущей и полезность, и справедливость. .

При такой постановке вопроса, казалось бы, снимается проблема соотношения права и силы, права и принуждения. Действительно, Гроций считает, что невозможно принуждать людей к соблюдению справедливости. Вместе с тем позитивное право в форме законов и иных установлений предполагает возможность принуждения и даже немыслимо без него: «...право не получает своего внешнего осуществления, если оно лишено силы для проведения в жизнь». Носителем такой силы становится государство.

Гроций — сторонник договорной теории происхождения государства, предполагающей существование догосударственного естественного состояния. Оно, согласно Гроцию, отличалось простотой жизни, общностью имуществ и чувством взаимной приязни. Постепенно жизнь усложнялась: развивались искусства, промыслы — земледелие и скотоводство; начали осознаваться различия между людьми, а «из различия способностей проистекли соревнования и даже убийство». Наконец, утверждается частная собственность, причем «не одним только актом личной воли, ибо тогда ведь одни не могли бы знать, что угодно другим считать своим имуществом, чтобы воздержаться от посягательства на него и чтобы многие не претендовали на одну и ту же вещь; но неким соглашением, или выраженным явно, как путем раздела, или молчаливо предполагаемым, как путем завладения». Однако соглашение о разделе собственности отнюдь не гарантировало порядок и безопасность; напротив, еще острее ощущалась потребность в организующей и упорядочивающей силе. В связи с этим люди пришли к идее о необходимости образования государства и «не по божественному велению, но добровольно, убедившись на опыте в бессилии отдельных рассеянных семейств против насилия, откуда ведет свое происхождение гражданская власть», цель которой заключается не в служении чьим-либо корыстным интересам, а в достижении общего блага и обеспечения действия права в общении между людьми. Государство есть «совершенный союз свободных людей, заключенный ради соблюдения права и общей пользы», полагает Гроций. Оно призвано осуществлять ряд функций, к которым относятся: законотворчество, осуществление непосредственного управления и правосудие. Отсюда проистекают и признаки государства: «обладание собственными законами, судами и должностными лицами». Сфера деятельности государства ограничена публичными, т. е. общими, делами, а в частные оно вмешивается «лишь в той мере, в которой это необходимо для поддержания общественного спокойствия».

Государственная власть обладает верховенством, т. е. суверенитетом: это «такая власть, действия которой не подчинены иной власти и не могут быть отменены чужой властью по ее усмотрению». В отличие от Ж. Бодена, полагавшего, что носителем суверенитета является личность правителя (или правителей), Гроций утверждает, что существуют два носителя суверенитета — в общем и особенном смысле слова. «Подобно тому, — объясняет Гроций свою мысль, — как общий носитель зрения есть тело, собственный же есть глаз, так общим носителем верховной власти является государство, названное выше совершенным союзом»; носителем же верховной власти в собственном смысле слова является «или одно лицо, или же несколько, сообразно законам и нравам того или иного народа».

Государство независимо от конкретных исторических примеров и форм правления — это способ и форма бытия народа. В данном качестве государство представлено четырьмя элементами: народом, верховной властью, территорией и общим правом.

Народ, полагает Гроций, представляет из себя некое целое, имеющее «единое бытие» или «единый дух. Существование народа и государства взаимообусловлено: пока существует народ — существует и созданное им государство, сам же народ существует до тех пор, пока сохраняются связывающие его узы — власть и право, распространяющие свое действие на определенную территорию. Гроций, как мы знаем, относит себя к юристам и поэтому анализируeт государство в юридических терминах. Власть, принадлежащая суверену в собственном смысле слова, рассматривается Гроцием как особая, но все же вещь, поэтому частноправовые аналогии кажутся ему вполне уместными. Так, суверен может обладать властью на праве полной собственности, на праве узуфрукта и на праве временного пользования. Например, римские диктаторы получали власть во временное пользование, римские цари владели властью на праве узуфрукта, некоторые же правители обладали на праве полной собственности (с. 135).

Власть на праве полной собственности приобретается либо путем справедливой войны, либо по воле самого народа, который, по мнению Гроция, в целом ряде случаев может безоговорочно подчинить себя правителю. В этом случае правитель волен распоряжаться властью по своему усмотрению вплоть до ее отчуждения. Вместе с тем патримониальная теория государства плохо вписывается в общую канву рассуждений Гроция. Его симпатии явно на стороне владения властью на праве узуфрукта. Такая власть всегда вручается по воле народа и никогда не может быть безграничной.

Во-первых, правитель не обладает правом отчуждения власти и государственной собственности, «доходы от которой предназначены на покрытие расходов государства и поддержания королевского достоинства»

Во-вторых, если государь лишен возможности исполнять свои обязанности, то «регентство принадлежит тем, кому оно поручено основным государственным законом, или, при отсутствии последнего, согласием народа»

В-третьих, власть правителя ограничивается обещаниями, которые он дает подданным или Богу.

В-четвертых, Гроций различает действия правителя как носителя верховной власти и как частного лица; в последнем случае на него распространяется действие всех внутригосударственных законов как на любого другого члена государства .

В-пятых, народ может ограничить власть правителя законами и все действия, совершенные вопреки им, «могут быть объявлены недействительными как полностью, так и отчасти, ибо народ в полной мере сохраняет свои права» .

Наконец, в-шестых, в случае смерти избранного монарха или прекращения династии власть возвращается к народу. Более того, бывают моменты, когда народу следует выразить свое мнение.

Понятие войны у Гроция весьма широкое. «...Война есть состояние борьбы силою как таковое», — пишет он (c. 68). Войны не запрещены правом ни божественным, ни естественным, ни международным. Ведь каждое «живое существо немедленно же после своего рождения дорожит собой, заботится о собственном самосохранении и о собственном благосостоянии, а также о том, что способствует сохранению его благосостояния; с другой стороны, оно стремится избегнуть гибели или всего того, что, по-видимому, может причинить гибель» (с. 83). Поэтому защита себя и своего права с помощью силы в целом ряде случаев вполне оправданна; безоговорочно воспрещается лишь то насилие, которое нарушает чужое право. Сказанное касается как государств, так и частных лиц. Государствами ведутся публичные войны; частными лицами, соответственно, — частные. Последний вид войн оправдывается тем, что «по природе каждый является защитником своего права, для чего нам и даны руки» (с. 181). Однако право на ведение частной войны принципиально ограничивается после создания государства, а именно — судебной власти. Тогда вступает в силу принцип, гласящий, что никто не может быть судьей в своем собственном деле. «И несмотря на то, — пишет Гроций, — что государственные суды установлены не природой, но человеческой волей, тем не менее они несравненно совершеннее созданий природы и пригоднее для спокойствия людей; поэтому и обращение к ним ни для кого не представляет такой важности, как для отдельных людей, нередко слишком проникнутых заботой о самих себе и полагающих возможным осуществить свое право собственноручно, между тем как повиновение столь похвальному учреждению внушает сама справедливость и самый естественный разум» (с. 119). В тех же случаях, когда невозможно обратиться за судебной защитой, человек волен использовать свое естественное право на самозащиту.

Публичные войны ведутся по решению верховной власти в государстве в области таких отношений, «где отсутствует или прекращается действие судебной власти» (с. 196). Они могут вестись как против других государств, так и против частных лиц. Справедливой причиной войны может быть только правонарушение. Те нарушения, которые являются основаниями для судебных исков, одновременно являются справедливыми причинами для объявления войны.

Томас Гоббс

Томас Гоббс (1588–1679), сын сельского священника и выпускник Оксфорда, получивший ученую степень бакалавра искусств, всю свою жизнь посвятил науке — философии. Имея возможность остаться преподавать в университете, он предпочел место гувернера в семействе лорда Кавендиша, графа Девонширского.

Многие годы Гоббс провел в Париже, откуда наблюдал за событиями английской революции и где некоторое время наставлял в науках наследника английского престола — будущего короля Карла II Стюарта. Карл не забыл своего учителя и, когда вернулся на отцовский престол, назначил Гоббсу пенсию, обеспечившую философу безбедную жизнь. Однако этот факт не означает, что Гоббс придерживался традиционных монархических взглядов. При Якове II он испытал гонения: его обвиняли в ереси и атеизме. У Гоббса даже имелись основания опасаться за свою жизнь. К счастью все обошлось, и философ дожил до глубокой старости, скончавшись на 92-м году жизни.

К основным произведениям Гоббса относятся трилогия под общим названием «Основы философии» (ч. I «О теле» (1655), ч. II «О человеке» (1658), ч. III «О гражданине» (1641)) и «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» (1651).

Предмет философии, по Гоббсу, материален — это тела. «Телом является все то, что не зависит от нашего мышления и совпадает с какой-нибудь частью пространства, т. е. имеет с ней равную протяженность» (1, 141). Свойства тел познаются разумом. Поэтому все, не поддающееся рациональному познанию, из предмета философии исключается, т.е. исключается «всякое знание, имеющее своим источником божественное вдохновение, или откровение, потому что оно не приобретено нами при помощи разума» (1, 80). Итак, религия и наука не должны смешиваться. Это принципиальное для Гоббса положение.

Сама же философия состоит из нескольких разделов в зависимости от особенностей тел, подлежащих познанию. «Философия, — пишет Гоббс, — распадается на две основные части. Всякий, кто приступает к изучению возникновения и свойств тел, сталкивается с двумя совершенно различными родами последних. Один из них охватывает предметы и явления, которые называются естественными, поскольку они являются продуктами природы; другой — предметы и явления, которые возникли благодаря человеческой воле, в силу договора и соглашения людей, и называются государством (civitas). Поэтому философия распадается на философию естественную и философию гражданскую. Но так как, далее, для того чтобы познать свойства государства, необходимо предварительно изучить склонности, аффекты и нравы людей, то философию государства подразделяют на два отдела, первый из которых, трактующий о склонностях и нравах, называют этикой, а второй, исследующий гражданские обязанности, — политикой, или просто философией государства» (1, 80).

Так как свойства государства, его смысл и предназначение объясняются, исходя из природы человека, то, как мы уже говорили, Гоббс философии государства предпосылает философию морали, или философию человека, толкующую о его склонностях и нравах. Гоббс принципиально не согласен с тем, что человек — существо общественное. Это — одно из заблуждений античной философии. Человек эгоистичен, подвержен разнообразным страстям и всегда преследует свою собственную выгоду и только на этих условиях вступает в отношения с другими. «Влечение» и «отвращение» — вот что движет человеком. То, к чему человек испытывает влечение, является добром, то, к чему питает отвращение, — злом. Но добро и зло относительны: «...так для наших врагов зло то, что для нас благо» (1, 239). Существует только одно бесспорно общее для всех благо — самосохранение. Жизнь и здоровье, таким образом, — благо, а смерть — зло.

Для доказательства этого положения Гоббс использует гипотезу естественного состояния. Его описанию посвящается раздел «Свобода» в книге «О гражданине» и заключительные главы раздела «О человеке» в «Левиафане». Жить вместе людей заставляет отнюдь не их общительная природа, коей не существует, но страх: «...все крупные и прочные людские сообщества берут свое начало не во взаимной доброжелательности, а во взаимном страхе людей» (1, 287).

Причина взаимного страха на первый взгляд парадоксальна — она заключается в природном равенстве людей. «Природа создала людей равными в отношении физических и умственных способностей...» (2, 93). Но природное равенство означает лишь то, что люди обладают равными возможностями друг против друга: каждый способен убить каждого. Равенство умственных способностей приводит к равенству надежд и желаний, а отсюда проистекает взаимное недоверие, ибо каждый является конкурентом каждого. «Самая распространенная причина, заставляющая людей взаимно желать зла друг другу, является результатом того, что одновременно множество людей стремятся к обладанию одной и той же вещью, однако чаще всего они не могут ни пользоваться одновременно этой вещью, ни разделить ее между собой. Следовательно, ее приходится отдавать сильнейшему, а кто будет сильнейшим, решит борьба» (1, 289). Эта борьба ведется на основании естественного права, по которому природа дала каждому право на все: право на выбор цели и право на выбор средств для ее достижения.

Царящее в естественном состоянии естественное право тождественно свободе. «Естественное право, — пишет Гоббс, — называемое обычно писателями jus naturale, есть свобода всякого человека использовать собственные силы по своему усмотрению для сохранения своей собственной природы, т. е. собственной жизни, и, следовательно, свобода делать все то, что, по его суждению, является наиболее подходящим для этого». А сама по себе свобода состоит лишь в отсутствии внешних препятствий для того, чтобы делать то, что человек считает полезным для себя (2, 98). Господствует принцип «человек человеку волк», и идет война всех против всех. В условиях этой войны не существует понятия справедливого или несправедливого, мерилом поступков является польза. Война всех против всех могла бы идти бесконечно, если бы человек не боялся смерти как величайшего зла. Страх смерти стимулирует разум человека, заставляет его искать более надежные средства для сохранения жизни, кроме своих индивидуальных возможностей. В связи с этим разум человека формулирует естественные законы, некие требования истинного разума. «Естественный закон, lex naturalis, есть предписание, или найденное разумом (reason) общее правило, согласно которому человеку запрещается то, что пагубно для его жизни или лишает его средств к ее сохранению, и пренебрегать тем, что он считает наилучшим средством для сохранения жизни» (2, 98). Истинный разум требует от человека соблюдения своих обязанностей перед остальными людьми ради собственного самосохранения (1, 294). Поэтому-то различие между правом (jus) и законом (lex), по мнению Гоббса, заключается в том, что «право состоит в свободе делать или не делать», закон же «определяет и обязывает», поэтому в отношении одной и той же вещи обязательство (закон) и свобода (право) несовместимы (2, 98–99). Если естественное право — это царство свободы каждого, то естественные законы — это обязательства, накладываемые на каждого разумом каждого. Иными словами, право и закон, jus и lex, выступают как правомочие и обязанность. Сказанное вытекает из смысла естественных законов, сформулированных Гоббсом.

Поскольку первым из благ является самосохранение, то наиболее общее предписание истинного разума гласит: «всякий человек должен добиваться мира, если у него есть надежда достигнуть его; если же он не может достигнуть его, то он может использовать любые средства, дающие преимущество на войне». В первой части этого предписания содержится «первый и основной естественный закон, гласящий, что следует искать мира и следовать ему»; вторая его часть относится к естественному праву «защищать себя всеми возможными средствами» (2, 99). Первый естественный закон определяет цель — мир. Второй естественный закон определяет средства его достижения. «В случае согласия на то других человек должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы у других людей по отношению к себе» (2, 99). В книге «О гражданине» этот закон сформулирован несколько иначе: «право всех на все не должно сохраняться, некоторые же отдельные права следует либо перенести на других, либо отказаться от них» (1, 295).

Третий естественный закон — справедливость, которая состоит в выполнении заключенных соглашений: сама справедливость проистекает из договора. «Ибо там, где не имело место предварительное заключение договора, не было перенесено никакое право и каждый человек имеет право на все и, следовательно, никакое действие не может быть несправедливым» (2, 110). Нарушение же договора является несправедливостью, т. е. нарушением права — injuria (1, 305). Исполняя договоры — поступая правомерно — человек одновременно поступает и разумно, ибо это соответствует интересам его безопасности. Ведь человек, нарушающий договоры, не может рассчитывать на помощь других и на принятие в сообщество.

Итак, в основе человеческого сообщества лежат договоры, которые порождают право, т. е. справедливость. Благодаря им появляются понятия правомерного, справедливого, правильного поведения и несправедливости — правонарушения. Иными словами, право у Гоббса, так же как и язык, носит конвенциальный характер.

Естественные законы, сформулированные Гоббсом (причем предложенный им перечень не исчерпывающий, все эти и иные законы охватываются известным положением «не делай другому того, чего ты не желал бы, чтобы было сделано по отношению к тебе»), — частью моральные, частью юридические — по сути являются принципами мирного разумного человеческого общения. Сам Гоббс называет эти законы моральными, а науку о них — истинной моральной философией. Естественные законы неизменны, вечны и известны каждому находящемуся в здравом уме человеку. Однако их исполнение в естественном состоянии не гарантировано, люди продолжают испытывать взаимное недоверие друг к другу, поэтому фактически справедливость, т. е. право, не может существовать. Слова «справедливое» и «несправедливое» приобретают смысл только тогда, когда появляется принудительная власть, гарантирующая справедливость. Поэтому в естественном состоянии естественные законы являются не более чем предписаниями, которые «суть заключения или теоремы» (2, 123). Превратить же их в законы в собственном смысле слова может только государство, способное обеспечить социальное принуждение.

Всеобщий отказ от права на все может обеспечить мир только в том случае, если оно переносится на одно лицо, берущее на себя ответственность за мир и безопасность людей. Это единое лицо, обладающее властью над всеми, является искусственным телом, т. е. создаваемым людьми. Создание и сохранение этого искусственного тела, или искусственного человека, основывается на определенных правилах, соблюдение которых обязательно.

Создается государство в результате договора каждого с каждым, таким образом конструируется некая общая власть. «Это реальное единство, — пишет Гоббс, — воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия» (2, 133).

При классификации форм правления Гоббс следует античной традиции с одним принципиальным исключением — неправильных форм быть не может. «Неправильные» формы — не более чем отрицательные наименования монархии, аристократии, демократии и выражают лишь мнение говорящего. «Те, кто испытал обиду при монархии, именуют ее тиранией, а те, кто не доволен аристократией, называют ее олигархией. Точно так же те, кому причинено было огорчение при демократии, называют ее анархией» (2, 144), что никоим образом не сказывается на природе этих форм.

Итак, если верховная власть принадлежит одному — перед нами монархия, если нескольким — аристократия, если большинству — демократия. Все три формы при соблюдении принципа абсолютности власти имеют право на существование. Однако одна из них — монархия — все же наиболее целесообразна. Дело совсем не в том, что земная власть должна быть создана по образцу небесной: один Бог на небе — один правитель на земле. Хотя Гоббс и называет государство смертным Богом, подчеркивая бесспорные преимущества, которые дает жизнь в государстве сравнительно с естественным состоянием, он отнюдь не обожествляет людей, стоящих у власти. Они столь же порочны, как и все остальные. Преимущества монархии Гоббс выводит, сравнивая ее с иными формами правления и анализируя «неудобства» власти как таковой.

Материя государства — это люди, которые должны быть структурированы определенным образом. В структуру государства, понимаемого в данном случае как объединение людей, подчиненных единой власти, входят так называемые подвластные группы. «Под группой людей, — пишет Гоббс, — я подразумеваю известное число людей, объединенных общим интересом или общим делом». Гоббс предлагает своеобразную теорию групп применительно к раннему буржуазному обществу. Он подразделяет все группы, во-первых, на упорядоченные, те, в которых «один человек или собрание людей выступают в качестве представителя всей группы», и неупорядоченные, где нет такого представителя; во-вторых, на политические, создаваемые «на основе полномочий, данных им верховной властью государства», и частные, «образованные самими подданными»; в-третьих, на законные и противозаконные (1, 174).