Глава, в которой король занимается семейными делами

Оставшись в одиночестве, король постоял с минуту, потом, словно испугавшись, что королева может вернуться, он подошел к двери, в которую она вышла, отворил ее и выглянул в приемную.

Он увидел там только лакеев.

— Франсуа! — позвал он вполголоса.

Камердинер, поднявшийся при виде короля и вытянувшийся в ожидании приказаний, немедленно подошел, и когда король вернулся в свою комнату, лакей вошел вслед за ним.

— Франсуа! Вы знаете, где находятся апартаменты графа де Шарни? — спросил король.

— Государь! — отвечал камердинер, тот самый, который был допущен к королю после десятого августа и оставил мемуары о последних днях его правления. — У графа де Шарни вообще нет апартаментов; он занял мансарду на чердаке павильона Флоры.

— Почему же офицеру, да еще в его чине, была предоставлена всего-навсего мансарда?

— Его сиятельству предложили нечто лучшее, однако он отказался и заявил, что ему довольно и мансарды.

— Ну хорошо, — молвил король. — Вы знаете, где эта мансарда?

— Да, государь.

— Пригласите ко мне графа де Шарни, я желаю с ним поговорить.

Камердинер вышел, притворил за собой дверь и поднялся в мансарду графа. Когда он вошел, граф стоял, опершись об оконный косяк, устремив взгляд на море черепичных и шиферных крыш, волнами убегавших вдаль.

Камердинер постучал дважды, однако граф де Шарни так глубоко задумался, что не слыхал его стука; тогда камердинер, видя, что ключ торчит в двери, решил войти сам, заручившись приказом короля.

Граф обернулся на шум.

— А-а, это вы, мэтр Гю, — проговорил он, — вас прислала за мной королева?

— Нет, ваше сиятельство, — отвечал камердинер, — меня прислал король.

— Король? — с некоторым удивлением переспросил граф.

— Да, — подтвердил камердинер.

— Хорошо, мэтр Гю; передайте его величеству, что я к его услугам.

Камердинер чопорно удалился, как того требовал этикет, а граф де Шарни со свойственной всем истинным аристократам любезностью по отношению к любому человеку, пришедшему от имени короля, независимо от того, носил ли он на груди серебряную цепь или был в ливрее, проводил его до двери.

Оставшись один, граф де Шарни постоял с минуту, обхватив голову руками, словно пытаясь привести сбивчивые мысли в порядок; собравшись с духом, он пристегнул шпагу, лежавшую до того в кресле, взял шляпу и, зажав ее под мышкой, стал спускаться.

Он застал Людовика XVI в его спальне; повернувшись спиной к картине Ван-Дейка, король только что приказал подать себе завтрак.

Заметив графа де Шарни, король поднял голову.

— А! Вот и вы, граф, отлично! — молвил король. — Не желаете ли позавтракать со мной?

— Государь! Я вынужден отказаться от этой чести, потому что уже завтракал, — с поклоном отвечал граф.

— Я просил вас зайти ко мне, чтобы поговорить о деле, даже о серьезном деле, и потому вам придется немного подождать: я не люблю говорить о делах во время еды.

— Я к услугам вашего величества, — отвечал Шарни.

— А пока мы можем поговорить о чем-нибудь другом — например, о вас.

— Обо мне, государь? Чем я мог заслужить заботу короля о моей персоне?

— Знаете ли, дорогой граф, что мне ответил Франсуа, когда я спросил, где ваши апартаменты в Тюильри?

— Нет, государь.

— Он сказал, что вы отказались от предложенных апартаментов и поселились в мансарде.

— Совершенно верно, государь.

— Но почему же, граф?

— Да потому, государь… потому что я живу один и, пользуясь незаслуженной милостью ваших величеств, счел себя не вправе лишать апартаментов дворецкого, когда мне довольно и простой мансарды.

— Прошу прощения, дорогой граф: вы отвечаете так, будто вы по-прежнему обыкновенный офицер и холостяк; однако вам поручено — и я надеюсь, что в трудную минуту вы об этом не забудете! — важное дело; кроме того, вы женаты: что вы будете делать с графиней в жалкой мансарде?

— Государь! — отвечал Шарни с печальным выражением, не ускользнувшим от внимания короля, как ни мало был он приметлив. — Я не думаю, чтобы графиня де Шарни сделала мне честь, разделив со мною мои апартаменты, будь они просторными, будь они небольшими.

— Но вы же знаете, граф, что хотя графиня де Шарни и не состоит на службе у королевы, они — подруги. Королева ни дня не может прожить без графини. Правда, с некоторых пор я, как мне кажется, стал замечать, что между ними наступило охлаждение… А когда графиня де Шарни приедет во дворец, где же она будет помещена?

— Государь! Я не думаю, что, графиня де Шарни когда-нибудь возвратится во дворец, если на то не будет особого приказания вашего величества.

— Да ну?

Шарни поклонился.

— Не может быть! — воскликнул король.

— Прошу меня простить, ваше величество, однако я уверен в том, что говорю.

— А знаете, меня это удивляет меньше, чем вы могли бы предположить, дорогой граф; я, по-моему, только что вам сказал, что заметил некоторое охлаждение между королевой и моей любимицей…

— Да, ваше величество, вы изволили так сказать.

— Женские капризы! Мы постараемся это уладить. А пока я, кажется, сам того не желая, веду себя по отношению к вам, как тиран!

— Что вы говорите, государь?

— Да ведь я же принуждаю вас оставаться в Тюильри, в то время как графиня проживает… где она проживает, граф?

— На улице Кок-Эрон, государь.

— Я вас об этом спрашиваю по привычке королей задавать вопросы, а также отчасти из желания узнать адрес графини; ведь я знаю Париж не лучше какого-нибудь русского или австрийца и потому не знаю, далеко ли от Тюильри улица Кок-Эрон.

— Совсем рядом, государь.

— Тем лучше. Теперь я понимаю, почему у вас в Тюильри только временное пристанище.

— Моя комната в Тюильри, государь, не просто временное пристанище, — вымолвил Шарни с той же печалью в голосе, какую король уже имел случай заметить. — Напротив, это — мое постоянное жилище, где меня можно застать в любое время суток.

— Ого! — откинувшись в кресле и забывая о еде, воскликнул король. — Что вы хотите этим сказать, граф?

— Прошу прощения, ваше величество, но я не совсем понимаю, что означают вопросы, которые я имею честь слышать от вашего величества.

— Да разве вы не знаете, что у меня добрая душа? Я отец и супруг прежде всего; внутренние дела дворца волнуют меня ничуть не меньше, нежели сношения моего королевства с иностранными государствами… Что это значит, дорогой граф? Не прошло и трех лет после вашей женитьбы, а у графа де Шарни — «постоянное» жилье в Тюильри, в то время как графиня де Шарни «постоянно» проживает на улице Кок-Эрон!

— Государь! Я могу ответить вашему величеству лишь следующее: графиня де Шарни хочет жить отдельно.

— Но вы хоть бываете у нее ежедневно?.. Нет… дважды в неделю?..

— Государь! Я не имел удовольствия видеть графиню де Шарни с того самого дня, как король приказал мне о ней справиться.

— Так ведь… с тех пор прошло уже больше недели?

— Десять дней, государь, — взволнованно произнес Шарни.

Король уловил в словах графа едва заметные нотки страдания.

— Граф! — промолвил Людовик XVI с добродушным выражением, так шедшим «доброму семьянину», как он сам себя иногда называл. — Граф, это — ваша вина!

— Моя вина? — невольно покраснев, торопливо переспросил Шарни.

— Да, да, ваша вина, — продолжал настаивать король. — Если мужчину оставляет женщина, да еще столь безупречная, как графиня, в этом всегда отчасти виноват мужчина.

— Государь!

— Вы можете сказать, что это не мое дело, дорогой граф. А я отвечу вам так: «Ошибаетесь: это — мое дело; король многое может сделать одним своим словом». Ну, будьте со мной, откровенны: вы оказались неблагодарны по отношению к бедной мадмуазель де Таверне, а она так вас любит!

— Она меня любит?.. Простите, государь… Ваше величество, вы изволили сказать, что мадмуазель де Таверне меня….любит?..

— Мадмуазель де Таверне, или графиня де Шарни, — это одно и то же лицо, я полагаю.

— И да и нет, государь.

— Я сказал, что графиня де Шарни вас любит, и продолжаю это утверждать.

— Государь! Вы знаете, что я не могу солгать вам.

— Можете лгать, сколько хотите, я знаю, что говорю.

— И вы, ваше величество, по некоторым признакам, понятным, очевидно, только вашему величеству, заметили, что графиня де Шарни… меня любит?..

— Я не знаю, мне ли одному были понятны эти признаки, дорогой граф; однако я знаю наверное, что в страшную ночь шестого октября, с той самой минуты, как графиня присоединилась к нам, она ни на секунду не отводила от вас взгляда, и в глазах ее читалась душевная тревога, читалась до такой степени ясно, что когда ворота Лей-де-Беф готовы были вот-вот затрещать, я увидел, что бедняжка подалась вперед, чтобы заслонить вас собою.

Сердце Шарни болезненно сжалось. Ему показалось, что он заметил в поведении графини нечто сходное с тем, о чем говорил король; однако боль от его последнего свидания с Андре была еще слишком остра, чтобы он мог поверить и невнятному голосу своего сердца, и утверждениям короля.

— Я потому еще обратил на это внимание, — продолжал Людовик XVI, — что уже во время моего путешествия в Париж, когда королева послала вас ко мне в Ратушу она сама мне потом рассказала, что графиня едва не умерла от горя, пока вас не было, а позже — от радости, когда вы благополучно вернулись.

— Государь! — с печальной улыбкой заметил Шарни. — Богу было угодно, чтобы те, кто по рождению выше нас, имели то преимущество, что могут читать в чужих сердцах тайны, недоступные другим людям. Если король и королева это видели, значит, так оно и было. Однако мое слабое зрение позволило мне увидеть другое; вот почему я прошу короля не обращать внимания на пламенную любовь ко мне графини де Шарни, если ему угодно поручить мне какое-нибудь опасное дело или послать куда бы то ни было с поручением. Я бы с удовольствием уехал из Парижа, даже с риском для жизни.

— Однако когда неделю тому назад королева хотела отправить вас в Турин, вы, как мне показалось, сами пожелали остаться в Париже.

— Я подумал, что для выполнения этого поручения вполне подойдет мой брат, государь, а сам остался в надежде получить другое — более трудное и опасное задание.

— Ну что же, наступило именно такое время, когда я хочу поручить вам одно дело; сегодня оно трудное, а в будущем, возможно, и небезопасное; вот почему я говорил с вами о нынешнем одиночестве графини: я хотел бы видеть ее рядом с подругой, потому что отнимаю у нее мужа.

— Я напишу графине, государь, и расскажу о том, какие добрые чувства вы к ней питаете.

— Как «напишете»? Разве вы не повидаете графиню до отъезда?

— Я лишь однажды посетил графиню де Шарни, не испросив на то ее позволения, государь, и, судя по тому, какой прием она мне оказала, мне не следует к ней приезжать, даже если она сама разрешит… не будь на то особого приказания вашего величества.

— Не будем больше об этом говорить; я обсужу это с королевой в ваше отсутствие, — сказал король, поднимаясь из-за стола.

Он удовлетворенно крякнул, как человек, хорошо покушавший и довольный своим пищеварением.

— Да, признаться, доктора правы: любое дело представляется совершенно по-разному в зависимости от того, занимаемся ли мы им на голодный или на сытый желудок… Пройдите в мой кабинет, дорогой граф; я чувствую, Что могу чистосердечно обо всем с вами поговорить.

Граф последовал за Людовиком XVI, размышляя о том, что материальная, грубая сторона человека иногда лишает коронованную особу величия, в чем гордая Мария-Антуанетта неустанно упрекала своего супруга.