Плащ и кинжал 6 страница
Мэллори рассеянно разбирал почту, голова у него побаливала, мысли разбегались. Все та же тоска неизбежной профессиональной корреспонденции, обычная доза восторженных посланий и “прошу не отказать в моей просьбе”. Похоже, без личного секретаря и впрямь не обойтись.
Вот именно, и не окажется ли наилучшим кандидатом на этот пост мистер Тобиас из Центрального статистического бюро? Быть может, предложение работы по совместительству побудит мальчонку к более решительным действиям – в архивах Бюро хранится уйма информации, с которой хотелось бы познакомиться поближе. Вот, скажем, досье леди Ады, если такое сокровище вообще существует. Или досье скользкого мистера Олифанта, с его вечными улыбочками и туманными заверениями. Или лорда Чарльза Лайелла, орденоносного вождя униформистов.
Да нет, куда там, одернул себя Мэллори. Большие люди, до них не доберешься. Вот прощупать Питера Фоука – и на том бы спасибо. Фоук... Ну до чего же мерзкая личность, так и норовит сделать какую-нибудь гадость, прямо землю носом роет. Ничего, мы еще разоблачим его интриги, так или иначе – но разоблачим.
Сейчас, роясь в корзинке с почтой, Мэллори был в этом совершенно уверен. Все темные тайны выйдут на свет божий, как кости из сланцевых отложений. Случай позволил ему краем глаза взглянуть на темные делишки радикальской элиты. Теперь – это потребует лишь времени и труда – он вытащит из окаменевшей матрицы всю тайну.
А это что еще такое? Пакет совершенно непривычных размеров, толстый, почти квадратный, чуть не сплошь облепленный разноцветными марками французской экспресс-почты. Конверт цвета слоновой кости, глянцевый и удивительно плотный, был изготовлен из какого-то необычного водонепроницаемого материала, чего-то вроде слюды. Мэллори вынул свой шеффилдский нож, выбрал самое маленькое из его лезвий и вскрыл странное послание.
Внутри оказалась машинная перфокарта “наполеоновского” формата; начало не предвещало ничего хорошего. Встревоженный Мэллори вытряхнул карту на стол. Получилось это только с третьей попытки – изнутри конверт оказался влажноватым. И добро бы просто влага – судя по резкому, неприятному запаху, перфокарту обрызгали какой-то химической заразой.
Перфокарта без единой дырочки, но зато с аккуратно напечатанным текстом: “ДОКТОРУ ЭДВАРДУ МЭЛЛОРИ, ДВОРЕЦ ПАЛЕОНТОЛОГИИ, ЛОНДОН. ВЫ НЕЗАКОННО ХРАНИТЕ СОБСТВЕННОСТЬ, УКРАДЕННУЮ В ЭПСОМЕ. ВЫ ВЕРНЕТЕ ЭТУ СОБСТВЕННОСТЬ ЦЕЛОЙ И НЕВРЕДИМОЙ, СЛЕДУЯ ИНСТРУКЦИЯМ, ПУБЛИКУЕМЫМ В КОЛОНКЕ ЧАСТНЫХ ОБЪЯВЛЕНИЙ ЛОНДОНСКОЙ ДЕЙЛ И ЭКСПРЕСС. ДО ТЕХ ПОР, ПОКА МЫ НЕ ПОЛУЧИМ УКАЗАННУЮ СОБСТВЕННОСТЬ, ВЫ ПОДВЕРГНЕТЕСЬ РЯДУ НАКАЗАНИЙ, АПОГЕЕМ КОТОРЫХ В СЛУЧАЕ НЕОБХОДИМОСТИ ЯВИТСЯ ПОЛНОЕ И ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ВАШЕ УНИЧТОЖЕНИЕ. ЭДВАРД МЭЛЛОРИ, НАМ ИЗВЕСТНЫ ВАШ ИНДЕКС, ВАША ЛИЧНОСТЬ, ВАШЕ ПРОШЛОЕ И ВАШИ УСТРЕМЛЕНИЯ. МЫ ПОЛНОСТЬЮ ОСВЕДОМЛЕНЫ О КАЖДОЙ ВАШЕЙ СЛАБОСТИ. СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕСПОЛЕЗНО. БЫСТРОЕ И ПОЛНОЕ ПОВИНОВЕНИЕ ВАША ЕДИНСТВЕННАЯ НАДЕЖДА. КАПИТАН СВИНГ” [[96]].
Мэллори застыл в изумлении, на него накатила волна воспоминаний. Снова Вайоминг, утро, когда он встал с походной койки и обнаружил, что под боком у него пригрелась гремучая змея. Ночью он чувствовал рядом какое-то странное шевеление, но не понял, что это и почему. И вот оно – внезапное чешуйчатое доказательство.
Ну-ка, ознакомимся с этой штукой получше. Камфорированная целлюлоза, облитая чем-то вонючим, – и крохотные черные буквы начинают почему-то бледнеть. Гибкая перфокарта раскалялась. Мэллори уронил ее на стол, с трудом подавив крик удивления. Карта изгибалась, корежилась, темнела по краям, от нее стали отслаиваться тонкие, как луковая шелуха, чешуйки. Затем взвилась тонкая струйка желтоватого дыма, и Мэллори собразил, что эта штука вот-вот полыхнет огнем.
Он выхватил из корзинки первый попавшийся журнал – пухлый серый том “Ежеквартальных докладов Ирландского геологического общества” и торопливо прихлопнул перфокарту. После двух резких ударов та распалась в волокнистое месиво, прилипшее к обгорелой полировке стола.
Мэллори вскрыл какое-то из попрошайных писем, вытряхнул из конверта содержимое, а на его место смахнул пепел. Стол, похоже, не слишком пострадал...
– Доктор Мэллори?
Мэллори виновато поднял глаза и увидел совершенно незнакомого человека. Высокий, чисто выбритый лондонец, очень неприметно одетый, с худым серьезным лицом, в левой руке – пачка газет и блокнот.
– Очень неудачный препарат, – сымпровизировал Мэллори. – Законсервирован в камфоре! Кошмарная методика! – Он закрыл конверт и непринужденно сунул его в карман.
Незнакомец молча протянул ему визитную карточку.
На карточке Эбенезера Фрейзера значились его имя, фамилия и телеграфный номер; внизу стоял миниатюрный оттиск государственной печати. И ничего больше. На обороте – гравированный портрет, та же самая костлявая физиономия, закаменевшая в суровую, не допускающую никаких шуточек маску. Это что же, он всегда такой или только на работе?
Мэллори поднялся, чтобы предложить Фрейзеру руку, но тут же сообразил, что пальцы у него измазаны едкой гадостью. Поэтому он только поклонился и тут же снова сел, украдкой вытирая руку о штанину. Кожа большого и указательного пальцев казалась сухой, как от формальдегида.
– Надеюсь, вы вполне здоровы, сэр? – осведомился Фрейзер, усаживаясь за стол. – Оправились от вчерашнего нападения?
Мэллори покосился в угол. Те пятеро так и сидели кучкой, очень, похоже, заинтересованные как странным поведением коллеги, так и неожиданным появлением Фрейзера.
– Ерунда, – отмахнулся Мэллори. – В Лондоне такое может случиться с каждым.
Фрейзер скептически приподнял бровь.
– Я очень сожалею, мистер Фрейзер, что эта досадная неприятность прибавила вам хлопот.
– Не стоит беспокойства, сэр. – Фрейзер открыл кожаный блокнот и извлек из кармана по-квакерски скромного сюртука самописку. – Вы бы не отказались ответить мне на несколько вопросов?
– Правду говоря, сейчас я несколько занят... Бесстрастный взгляд Фрейзера заставил его умолкнуть.
– Я здесь уже три часа, сэр. Ожидал удобного момента для беседы.
Бессвязные извинения Мэллори Фрейзер пропустил мимо ушей.
– Часов в шесть утра прямо у входа во дворец я стал свидетелем любопытной сцены. Мальчишка-газетчик кричал, что левиафанный Мэллори арестован за убийство.
– Я? Эдвард Мэллори? Фрейзер кивнул.
– Ничего не понимаю. Зачем газетчику выкрикивать такую идиотскую ложь?
– Газеты шли отлично, – сухо заметил Фрейзер. – Я вот тоже купил.
– И что, скажите на милость, имеет сказать обо мне эта газета?
– Ни слова о каком бы то ни было Мэллори. Вот, взгляните сами. – Фрейзер уронил на стол лондонскую “Дейли-экспресс”.
Мэллори взял газету, положил ее в корзинку.
– Какая-то дикая шутка, – неуверенно предположил он. – От уличных мальчишек можно ждать чего угодно...
– Когда я снова вышел на улицу, маленький негодник уже сделал ноги, – продолжал Фрейзер. – Но многие из ваших коллег слышали его вопли. Здесь все утро только об этом и говорят.
– Ясненько, – протянул Мэллори. – Это объясняет некоторые... Да уж! – Он кашлянул, прочищая горло. Фрейзер бесстрастно за ним наблюдал.
– А теперь взгляните на это, сэр. – Полицейский вынул из своего блокнота лист бумаги, развернул его и пододвинул к Мэллори.
Машинный оттиск дагерротипа. Труп, лежащий на прозекторском столе, половые органы скромно прикрыты тряпочкой, живот вспорот до самой грудины, судя по всему, одним кошмарной силы ножевым ударом. Мраморно-бледная кожа груди, ног и вздувшегося живота жутковато контрастирует с глубоким загаром рук и лица.
Это был Фрэнсис Радвик.
Под снимком стояла подпись: “НАУЧНОЕ ВСКРЫТИЕ БРЮШНОЙ ПОЛОСТИ. "БАТРАХИАЛЬНЫЙ" ИНДИВИД ЗАРЕЗАН И ВСКРЫТ В ПРОЦЕССЕ КАТАСТРОФИЧЕСКОЙ АУТОПСИИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ”.
– Силы небесные! – вырвалось у Мэллори.
– Из официального полицейского досье, – пояснил Фрейзер. – Судя по всему, снимок попал в руки какого-то шутника.
Страшно. Страшно и странно.
– И что бы это значило?
Фрейзер открутил колпачок самописки.
– Сэр, что такое “батрахиальный”?
– Относящийся к земноводным, в первую очередь – к лягушкам и жабам, – неохотно ответил Мэллори. – От греческого “батрахос”, лягушка. – Он с трудом подыскивал слова. – Однажды – несколько лет назад, во время дискуссии – я сказал, что его теории... что геологические теории Радвика...
– Я слышал эту историю сегодня утром, сэр. Складывается впечатление, что среди ваших коллег она достаточно широко известна. – Фрейзер перелистнул блокнот. – Вы сказали мистеру Радвику: “И вы напрасно приписываете ходу эволюции батрахиальную медлительность вашего собственного интеллекта”. – Он сделал паузу. – В покойнике действительно было что-то лягушачье, не так ли, сэр?
– Это произошло в Кембридже, во время публичных дебатов, – медленно проговорил Мэллори. – Мы были очень возбуждены...
– Радвик тогда заявил, что вы “сумасшедший, как шляпник”, – задумчиво заметил Фрейзер. – Говорят, вы восприняли это замечание весьма болезненно.
Мэллори побагровел.
– Он не имел права так говорить, да еще с этаким аристократическим апломбом...
– Вы были врагами?
– Да, но... – Мэллори отер пот со лба. – Не думаете же вы, что я имею какое-либо отношение...
– Не по собственному умыслу, в этом я уверен, – заверил его Фрейзер. – Но ведь вы, сэр, родом из Сассекса? Из города под названием Льюис?
– Ну и что?
– Насколько я понимаю, десятки подобных снимков были отосланы из почтовой конторы Льюиса.
– Десятки? – потрясение переспросил Мэллори.
– Да, разосланы вашим коллегам по Королевскому обществу, сэр. Анонимно.
– Господи Боже, – выдохнул Мэллори. – Они хотят меня уничтожить! Фрейзер промолчал.
Мэллори снова взглянул на снимок – и вдруг его сердце сжалось от сострадания.
– Ох, Радвик, Радвик, несчастный ты сукин сын! Это что же они с ним сделали!
Фрейзер наблюдал за ним с вежливым интересом.
– Он был одним из нас! – Мэллори захлестнул неподдельный гнев. – Хреновый теоретик, но блестящий полевой работник. А какое несчастье его семье!
Фрейзер сделал пометку в блокноте.
– Семья... Нужно будет сделать запрос. Возможно, им тоже указали на вас как на убийцу.
– Когда убили Радвика, я был в Вайоминге. Это все знают!
– Богатый человек может использовать наемников.
– Я не богатый человек. Фрейзер снова промолчал.
– Не был богатым, – поправился Мэллори, – в то время не был...
Фрейзер неспешно листал блокнот.
– Я выиграл деньги.
Фрейзер вскинул на секунду глаза и снова занялся своим блокнотом.
– Понятно, – горько усмехнулся Мэллори. – Драгоценные коллеги успели заметить, что я слишком уж много трачу. И заинтересовались – с чего бы это вдруг. И начали строить догадки.
– У зависти длинный язык, сэр.
Мэллори ощутил приступ головокружительного страха, опасность повисла в воздухе, словно осиный рой. Мгновение спустя – под тактичное молчание Фрейзера – он снова взял себя в руки. Нет, они его не запугают, не лишат рассудка. Надо что-то делать. Свидетельством чему – эта мерзость. Мэллори мрачно склонился над жуткой полицейской фотографией.
– Здесь написано: “Продолжение следует”. Это угроза, мистер Фрейзер. Намек, что последуют аналогичные убийства. “Катастрофическая аутопсия” – это выражение отсылает к нашему научному спору. Можно подумать, что Радвик погиб из-за этого спора!
– Ученые воспринимают свои разногласия очень серьезно, – заметил Фрейзер.
– Если я верно вас понял, мои коллеги считают, что эти снимки разослал я, да? Что я, подобно беспринципным политикам, нанимаю убийц? Что я опасный маньяк, который похваляется убийством своих соперников?
Фрейзер молчал.
– Боже мой! – обреченно вздохнул Мэллори. – Ну и что же мне делать?
– Мое руководство предоставило мне в этой операции полную свободу действий, – официальным тоном объявил Фрейзер. – Мне придется просить вас, доктор Мэллори, довериться моему благоразумию.
– Но что мне делать с уроном, нанесенным моей репутации? Мне что, подходить к каждому человеку в этом здании и умолять его о прощении? И говорить... говорить ему, что я не какой-то там изверг?
– Правительство не допустит, чтобы видный ученый подвергался подобным издевательствам, – бесстрастно заверил его Фрейзер. – Не далее как завтра комиссар полиции сообщит Королевскому обществу, что вы стали жертвой злонамеренной клеветы и свободны от каких-либо подозрений по делу Радвика.
Мэллори потер подбородок.
– Вы думаете, это поможет?
– В случае необходимости мы сделаем публичное заявление для газет.
– А не может ли статься, что подобная огласка возбудит против меня еще большие подозрения?
– Доктор Мэллори, – вздохнул Фрейзер, – мое Бюро существует для раскрытия и уничтожения заговоров. У нас есть немалый опыт. У нас большие возможности. Неужели вы думаете, что мы не справимся с какой-то жалкой кучкой преступников? Мы схватим всех причастных к этому заговору, и рядовых исполнителей, и главарей, и сделаем это скорее, если вы, сэр, будете со мной откровенны и расскажете все, что вам известно.
Мэллори откинулся на спинку кресла.
– Как правило, мистер Фрейзер, я человек откровенный. И если бы эта история не была такой темной и скандальной...
– Положитесь на мой здравый смысл.
Мэллори взглянул на стеллажи красного дерева, на подшивки журналов, на переплетенные в кожу тома и огромные атласы. В воздухе библиотеки висел едкий запашок недоверия, подозрительности. Вчера, после уличной стычки, Дворец казался ему спасительным убежищем, теперь же здесь стало тесно и душно, как в крысиной норе.
– Здесь не место ее рассказывать, – пробормотал Мэллори.
– Да, сэр, – согласился Фрейзер. – Но вы занимайтесь своими делами как обычно. Ведите себя уверенно, словно ничего не случилось, и тогда ваши враги могут решить, что их маневр не удался.
Совет казался вполне разумным. По крайней мере это было какое-то реальное действие. Мэллори встал.
– Заниматься повседневными делами? Да, пожалуй что и так.
Фрейзер тоже поднялся.
– С вашего разрешения, я буду сопровождать вас, сэр. Думаю, мы решительно покончим с вашими неприятностями.
– Знай вы всю эту проклятую историю, вы бы так не говорили, – проворчал Мэллори.
– Мистер Олифант полностью меня проинформировал.
– Сомневаюсь, – фыркнул Мэллори. – Он предпочел закрыть глаза на худшую ее часть.
– Я не лезу во всю эту чертову политику, – все так же мягко заметил Фрейзер. – Идемте, сэр?
Лондон накрыло пологом желтой мглы.
Он висел над городом в мрачном величии, подобный студенистому, с грозовой плотью военному кораблю. Его щупальцы – грязь, поднимающаяся из дымовых труб, – скручивались и извивались в полном безветрии, чтобы расплескаться о мерцающую облачную крышу. Невидимое солнце лило тусклый, жидкий свет.
Мэллори изучал улицу; было что-то зловещее в этом лондонском летнем утре – должно быть, из-за жутковатого янтарного света.
– Мистер Фрейзер, насколько я понимаю, вы родились и выросли в Лондоне?
– Да, сэр.
– Вам когда-нибудь случалось видеть такое? Фрейзер взглянул на небо.
– Разве что в детстве, сэр, в те времена угольные туманы были просто страшные. Но радикалы построили высокие дымовые трубы, теперь всю эту гадость уносит в провинцию. Обычно уносит.
Необычайное зрелище захватывало. Мэллори впервые в жизни пожалел, что лишь поверхностно знаком с положениями пневмодинамики. В этом неподвижном, как крышка кастрюли, облаке было что-то нездоровое, ему недоставало естественной турбулентности. Словно кто-то взял и начисто отключил динамику атмосферы.
Зловонная подземка, обмелевшая, насыщенная сточными водами Темза, а теперь еще и это.
– Сегодня вроде бы не так жарко, как вчера. – В голосе Мэллори не было особой уверенности.
– Вчера было солнце, сэр.
На улицах царила сутолока, какая бывает лишь в Лондоне. Все кабриолеты были разобраны, паробусы забиты, улицы запружены телегами и какими-то невообразимыми колымагами, ноздри задыхающихся лошадей почернели, в неподвижном воздухе висела густая, как смрад выгребной ямы, брань кучеров. Чуть не каждый паровой экипаж волочил за собой прицепную тележку на широких, с резиновыми шинами колесах, доверху нагруженную припасами, – летний исход аристократии из Лондона превращался в паническое бегство. Тоже ведь не дураки, усмехнулся про себя Мэллори.
Дизраэли жил на Флит-стрит; перспектива тащиться через весь город пешком ужасала. Немного посовещавшись, Мэллори с Фрейзером решили плюнуть на неизбежную вонь и попытать счастья в подземке.
Однако тут же выяснилось, что Британское братство саперов и шахтеров бастует. У входа на станцию Глостер-роуд обвисли в полном безветрии знамена и транспаранты, пикетчики возводили из мешков с песком заграждения, все это несколько напоминало действия оккупационной армии. Откровенная наглость забастовщиков не вызывала у собравшейся толпы ни малейшего негодования, люди смотрели на происходящее с любопытством и некоторой робостью. Возможно, они искренне радовались, что эту вонючую дыру заткнули, но скорее – попросту боялись “кротов”. Одетые в каски стачечники выплеснулись из лондонских подземелий, как воинственная орда мускулистых чумазых кобольдов.
– Не нравится мне это, мистер Фрейзер.
– Мне тоже, сэр.
– Давайте поговорим с этими ребятами.
Мэллори пересек улицу и подошел к кряжистому багроволицему кроту, который что-то орал и настырно совал людям листовки.
– В чем тут дело, брат сапер?
Крот оглядел Мэллори с головы до ног и усмехнулся, не выпуская изо рта слоновой кости зубочистку; в его правом ухе висела большая позолоченная серьга. Или даже золотая – Шахтерское братство, владевшее множеством ценных патентов, было очень и очень богатеньким профсоюзом.
– Вот вы, мистер, вы спросили меня вежливо, как человека, и я вам тоже скажу все, как есть, как человеку. Это все эти долбаные пневматические поезда, это ж надо было какому-то мудаку их придумать. Мы сразу так и говорили, петицию лорду Бэббиджу послали, что не будут эти трижды долбаные туннели проветриваться, с какого бы им хрена? А к нам тогда пришел какой-то козел и начал вешать нам лапшу, что все, значит, будет как в аптеке, уж я-то знаю, я, говорит, ученый – он, значит, ученый, а мы, получается, говно. А теперь под землей – вонь, как у того козла в жопе, и вся его хрень ученая плитой накрылась, широкой и мохнатой.
– Это – серьезное дело, сэр.
– А то не серьезное.
– А вы знаете, как звали консультировавшего вас ученого?
Крот поговорил с парой своих собратьев.
– Лорд по фамилии Джефферис.
– Я же знаю Джеффериса! – удивленно воскликнул Мэллори. – Он заявлял, что птеродактиль Радвика не мог летать. Он якобы доказал, что это была “малоподвижная планирующая рептилия”, не способная махать крыльями! Да этот ублюдок вообще ничего не понимает! Его следует под суд отдать за мошенничество!
– А вы что, мистер, вы тоже ученый?
– Только не такой, как этот ваш Джефферис, – отрезал Мэллори.
– А хрен ли с вами таскается этот приятель, лягаш долбаный? – Крот возбужденно дернул себя за серьгу. – Вы с ним что, так вот все и запишете в свои блокнотики?
– Ни в коем случае, – с достоинством отозвался Мэллори. – Просто мы хотели знать всю правду о происходящем.
– Если вы, ваше ученое превосходительство, хотите узнать всю эту в рот конем долбаную правду, сбегайте вниз и наскребите себе с потолка ведерко тамошнего протухшего говна. Золотарей с двадцатилетним стажем, даже их наизнанку выворачивает, такая там вонища!
Крот шагнул в сторону и загородил дорогу юной особе в кринолине с ленточками.
– Вниз нельзя, милочка, сегодня поезда не ходят... Мэллори двинулся дальше.
– Ну, это ему так с рук не сойдет! – зловеще пробормотал он. – Когда ученый берется за промышленную консультацию, он должен быть твердо уверен в своих выкладках!
– Все дело в погоде, – примирительно сказал Фрейзер.
– Вовсе нет! Все дело в этике ученого! Я сам получил подобное предложение – один йоркширский малый задумал построить оранжерею, наподобие грудной клетки бронтозавруса. Каркас, говорю я ему, получится отличный, никаких проблем, только вот швы между стеклами обязательно потекут. Он подумал, подумал, да и бросил свою затею. Я сам, собственными руками отрезал себе возможность получить гонорар за консультации – зато сохранил честное имя ученого. – Мэллори откашлялся и сплюнул в канаву. – Джефферис, конечно же, олух, но все равно не верится, чтобы он мог дать Бэббиджу такой идиотский совет.
– Никогда не видел, чтобы ученый так откровенно говорил с кротом...
– Тогда вы не знаете Неда Мэллори! Я уважаю всякого честного человека, знающего свое дело.
Фрейзер задумался. Судя по выражению лица, у него остались некоторые сомнения.
– Опасные бунтовщики, эти ваши шахтеры.
– Прекрасный радикалистский профсоюз. Они и раньше поддерживали партию и до сих пор это делают.
– И перебили немало полицейских – тогда, в смутные времена.
– Веллингтоновских полицейских, – уточнил Мэллори.
Фрейзер мрачно кивнул.
Не оставалось ничего другого, как идти к Дизраэли пешком. Ноги у Фрейзера были длинные, походка размашистая, он поспевал за Мэллори без малейшего труда и не имел особых возражений против вынужденной прогулки в компании подопечного. Они повернули назад и вскоре оказались в Гайд-парке, где Мэллори надеялся глотнуть свежего воздуха. Листья деревьев совсем увяли в липком неподвижном воздухе, а зеленоватый свет, струившийся на землю сквозь ветви, казался мрачным, почти зловещим.
Небо превратилось в чашу, полную дыма, бурлящего и с каждой минутой делающегося все гуще и гуще. Устрашающее зрелище вызвало среди лондонских скворцов настоящую панику, огромная их стая с криком кружила над парком. Мэллори восхищенно наблюдал за птицами. Стайная активность представляла собой весьма элегантный пример групповой динамики. Просто удивительно, как систематическое взаимодействие такого большого числа особей может образовывать в воздухе настолько изящные формы: трапеция, затем скошенный треугольник, постепенно превращающийся в слабо изогнутый полумесяц, затем середина полумесяца вспучивается, по нему проходит нечто вроде волны... Можно написать очень интересную статью.
Мэллори споткнулся о корень. Фрейзер поддержал его за локоть.
– Сэр?
– Да, мистер Фрейзер?
– Поглядывайте, пожалуйста, по сторонам – за нами может быть хвост.
Мэллори огляделся, без особого, правда, толку: парк был переполнен, однако среди гуляющих не замечалось ни кашлюна, ни его дружка в котелке. Никто не прятался за кустами, никто не размахивал дубинками.
На Роттен-роу небольшой отряд конных амазонок – “очаровательных наездниц”, как их называли газеты (нельзя же писать “состоятельных куртизанок”), – сгрудился вокруг лежащей на земле всадницы: гнедой мерин выбросил ее из седла (женского, разумеется, седла). Подойдя поближе, Мэллори и Фрейзер увидели, что несчастный мерин попросту запарился, обессилел и упал; весь в мыле, он лежал чуть поодаль и тяжело дышал. Наездница не получила ни царапины, только перемазалась в траве. Она крыла последними словами Лондон и его поганый воздух, и подружек, подбивших ее послать коня в галоп, и некоего господина, подарившего ей эту клячу.
Фрейзер из деликатности сделал вид, что не заметил этой малопристойной сцены.
– Сэр, при моей работе быстро учишься ценить пребывание на открытом воздухе. Сейчас рядом нет ни дверей, ни замочных скважин. Не могли бы вы проинформировать меня о своих неприятностях самыми простыми словами – описать события так, как вы видели?
Мэллори ответил не сразу. Он испытывал сильное искушение довериться Фрейзеру; из всех этих облеченных властью людей, к чьей помощи он мог бы прибегнуть, один лишь этот полицейский казался способным заглянуть в корень проблем. И все же доверяться было опасно – опасно не для него одного.
– Мистер Фрейзер, эта история затрагивает репутацию благородной леди. Прежде чем я начну говорить, я должен взять с вас слово джентльмена, что вы не повредите ее интересам.
Фрейзер шел, заложив руки за спину, и молчал.
– Это – Ада Байрон? – спросил он после минуты размышлений.
– Абсолютно верно! – поразился Мэллори. – Это что же, Олифант вам рассказал, да?
– Нет, – покачал головой Фрейзер. – Мистер Олифант очень сдержан. Но нам, профессионалам с Боустрит, часто поручают притушить ту или иную семейную неприятность Байрона. Мы, можно сказать, стали специалистами в этой области.
– Но вы угадали почти сразу, мистер Фрейзер! Как это возможно?
– Печальный опыт, сэр. Мне знакомы эти ваши слова, мне знаком этот благоговейный тон – “интересы благородной леди”. – Фрейзер оглядел мрачный парк, его изогнутые скамейки из тика и чугуна, заполненные мужчинами с расстегнутыми воротничками, женщинами, раскрасневшимися, обмахивающимися веерами, ордами вялых, одуревших от зловонного зноя городских детишек. – Все эти герцогини, графини – их роскошные усадьбы сгорели в смутные времена. А радикальные аристократки могут выпендриваться сколько угодно, но никто не назовет их на прежний манер “благородными леди” – разве что королеву или нашу так называемую королеву машин.
Инспектор осторожно переступил через маленький птичий трупик: посреди посыпанной гравием дорожки лежал, раскинув крылья и выставив сморщенные коготки, мертвый скворец. Через несколько ярдов им обоим пришлось замедлить шаг, чтобы проложить себе дорогу среди нескольких дюжин подобных трупов.
– Возможно, вам лучше будет начать с самого начала, сэр. С покойного мистера Радвика и той давней истории.
– Ладно. – Мэллори отер с лица пот и брезгливо взглянул на платок, испещренный крупицами копоти. – Я – доктор палеонтологии. Из чего следует, что я – преданный сторонник партии. Я родился в семье довольно скромного достатка и только благодаря радикалам смог защитить докторскую. С отличием. Я полностью поддерживаю правительство.
– Продолжайте, – кивнул Фрейзер.
– Два года я провел в Южной Америке, но это не было самостоятельной работой, руководил раскопками лорд Лаудон. Когда мне предложили возглавить собственную экспедицию, причем щедро финансируемую, я согласился без малейших колебаний. Как выяснилось позднее, то же самое – и по сходным причинам – сделал и несчастный Фрэнсис Радвик.
– Вы оба получили деньги от Комиссии по свободной торговле Королевского общества.
– Не только деньги, но и приказы, мистер Фрейзер. Я провел через американский фронтир пятнадцать человек. Разумеется, мы вели раскопки и мы сделали великое открытие. Но кроме того, мы провезли контрабандой оружие, чтобы помочь краснокожим сдерживать янки. Мы составили карты дорог от самой Канады, подробно занося на них характер ландшафта. Если когда-нибудь вспыхнет война между Британией и Америкой... – Мэллори запнулся. – Ну, в Америке и так уже идет самая настоящая война, не так ли? Мы поддерживаем южных конфедератов, хотя и не признаемся в этом публично.
– И вы даже не подозревали, что эта секретная деятельность чревата опасностями?
– Опасности? Конечно, всем нам грозили опасности. Но не дома, не в Англии... Когда убили Радвика, я был в Вайоминге; я ничего не знал о его смерти, пока не прочел заметку в канадской газете. Для меня это было настоящим потрясением. Я ожесточенно спорил с Радвиком в вопросах теории, и я знал, что он отправился на раскопки в Мексику, но понятия не имел, что нас объединяет общая тайна. Откуда мне было знать, что Радвик тайно работает на Комиссию; я знал только то, что он добился больших успехов. – Мэллори вздохнул. – Пожалуй, я даже ему завидовал. Он был чуть постарше меня и учился у самого Бакленда [[97]].
– Бакленда?
– Один из величайших умов в нашей области. Его уже нет на свете. Правду говоря, я не слишком хорошо знал Радвика. Он был малоприятным человеком, холодным и высокомерным. Лучше всего ему давались заморские раскопки, на хорошем расстоянии от добропорядочного общества. – Мэллори отер платком шею. – Когда я прочел о его смерти в каком-то притоне, меня это вовсе не удивило.
– Вы не знаете, был ли Радвик знаком с Адой Байрон?
– Нет, – удивился Мэллори, – ничего такого я не знаю. Мы с ним занимали в ученых кругах не слишком высокое положение, никак не на уровне леди Ады! Возможно, они были представлены, но если бы она ему благоволила, я бы об этом услышал.
– Вы назвали его блестящим.
– Блестящий полевой работник, а не в светском смысле.
– Похоже, мистер Олифант полагает, – сменил тему Фрейзер, – что Радвика убили техасцы...
– Я знать не знаю ни о каких техасцах, – раздраженно оборвал его Мэллори. – Да и кто там что знает о том Техасе? Какая-то богом забытая страна! Если техасцы и вправду убили несчастного Радвика, то королевскому флоту следует в порядке возмездия обстрелять их порты или что еще в этом роде. – Он покачал головой. Все это грязное дело, которое когда-то казалось столь дерзким и изобретательным, теперь представлялось чем-то подлым и бесславным, на уровне мелкого жульничества. – Дураки мы были, что связались с этой Комиссией, – что Радвик, что я. Горстка богатых лордов плетет себе тайные интриги, чтобы поизводить янки. А эти янки, их республики и без того рвут друг другу глотку из-за рабства, или местного самоуправления, или еще какой чертовой дури! Лордам игрушки, Радвик погиб, когда мог бы жить себе да жить и откапывать новые чудеса. Вспоминать стыдно!