Этническая война – народная война
Но вот вопрос, лежащий на поверхности: а точно ли все войны без исключения ведут сами народы? Точно ли их первопричиной всегда являются осознанные или неосознанные этнические, племенные цели и интересы?
Нет, конечно. Выше мы говорили о генезисе войн, об их вечной основе и подоплеке, об их скрытой сущности – о норме, словом. Но нет нормы без исключений. В частности, речь может идти и об антинародных войнах, продиктованных, к примеру, династическими соображениями (одна из важнейших издержек монархии)[204]. Это легко проиллюстрировать на примере России.
Русский этнос, будучи живым, предприимчивым, многодетным и сильным, всегда вел активную экспансию во всех направлениях, кроме западного. Мы сами, без приглашений и понуканий, устремлялись на Север, на Урал, в Поволжье, в Сибирь, в Дикое Поле, на юг… Это было народное движение. И русское правительство, если вело военную поддержку этой народной экспансии в данных направлениях, получало в итоге добротный результат многовековой прочности. Эти завоевательные войны – с югрой, вогулами и остяками, с татарами Казанского, Астраханского, Сибирского, а там и Крымского ханств, с народами северокавказского предгорья, с турками Прикубанья и Приазовья – были войнами народными в обоих смыслах, то есть, во-первых, этническими, а во-вторых, вершившимися в интересах всего русского народа в целом. При этом царское правительство каждый раз самым тщательным и всесторонним образом рассматривало возможные территориальные приобретения с точки зрения национальных русских интересов: не только Сибирь, но и Малороссию присоединяли со всей ответственностью, рассчитывая ресурсы, неторопливо взвешивая все ближайшие и отдаленные последствия такого шага.
Так, в общем и целом, было до тех пор, пока на русском троне сидели русские цари. Включая даже европоцентричного Петра Первого, ведь войны, ведшиеся им в Прибалтике и на Юге, продолжали именно вышеописанную традицию.
Однако, когда на троне появились носители русской фамилии «Романовы», не имевшие в жилах русской крови или имевших ее слишком мало, к подобным народным войнам добавились войны династические, которые смело можно назвать антинародными (здесь приятным исключением явился лишь великий государь император Александр Третий, вообще не ведший войн).
Ложно понятый династический интерес, начиная с Екатерины Второй, вступил в противоречие с интересами и стремлениями русского этноса, что привело не только к огромным и бессмысленным русским человеческим жертвоприношениям, но и заложило страшные мины замедленного действия под всю русскую государственность. Собственно, русский народ расплатился утраченным статусом нации именно за династические притязания своих немецких господ.
Катастрофическим по своим последствиям безумием был первый же раздел Польши (Екатерина Вторая) с последуюшим созданием Царства Польского в границах России (Александр Первый). Ведь так, во-первых, был уничтожен естественный буфер между русскими и агрессивной Европой, что аукнулось нам уже при Наполеоне (вторично эту ошибку повторил Сталин); во-вторых, нам силком сунули в объятья страшнейшего смутьяна и революционера, что икнулось нам, образно говоря, Пилсудским и Дзержинским в 1917-1920 годы и далее; а в-третьих, мы приняли в согражданство миллионы евреев, бедственные последствия чего вообще неисчислимы.
Захваченная между делом Финляндия (начала Екатерина Вторая, продолжил Александр Первый) тоже не пошла нам впрок. Чего стоит только огромная зловещая роль финнов в революциях 1905 и 1917 годов! А русско-финская война 1939 года, обернувшаяся нашей пирровой победой, а затем – убийственной блокадой Ленинграда? А ведь русские никогда не вели этнических войн с финнами, предпочитая их втихую ассимилировать[205]. Недаром финский эпос «Калевала» вообще не содержит упоминаний о фино-славянских вооруженных конфликтах: их не было. Царям бы и Сталину учесть этот факт… Но нерусский Сталин, к сожалению, унаследовал имперские традиции поздних Романовых, за что неминуемо наступила поздняя, но жестокая расплата. Так, опрометчивый захват в 1939 году Львовщины, уже тогда бывшей эпицентром начавшегося украинского этногенеза, аукнулся нам потерей всей Украины…
Польшу и Финляндию нам удалось удерживать всего немногим более ста лет, после чего пришлось отпустить, причем уже необратимо, нажив себе в их лице, о-о-очень мягко выражаясь, недоброжелателей.
Глубоко ошибочным было завоевание Закавказья (Николая Первого не зря титуловал «дураком» его собственный внук – мудрый царь Александр Третий), а также Туркестана. Мы так и не смогли переварить эти заглоченные второпях куски, они встали нам поперек горла, и их пришлось завоевывать вторично, но рано или поздно мы все равно были вынуждены их исторгнуть. И неудивительно. Ведь экспансия царских войск и администрации не сопровождалась, не поддерживалась народной экспансией, массовой колонизацией[206]. У народа не было для этого ни сил, ни желания. К чему же были столь кровопролитные жертвы?
Нельзя не вспомнить здесь о том, что именно Закавказье – грузинские меньшевики, армянские дашнаки, азербайджанские мусавватисты – приложило максимум усилий для развала царской России. А сколько пламенных революционеров дали нам эти территории, и каких! А как финансировали революцию и конкретно большевиков, предвкушая падение монархии и отделение своих республик, нефтяные магнаты Баку, грузинские монополисты марганцевых рудников и т.п.[207]…
А забудем ли мы про Туркестанское восстание, разом полыхнувшее в 10 азиатских губерниях в 1916 году, когда изнемогавшая на фронтах Россия осмелилась привлечь казахов – не на фронт, разумеется, не под пули, боже упаси! – а всего лишь на тыловые работы?! Это был настоящий удар в спину всему русскому народу, это был подлинный пролог, зачин той грандиозной этнической войны всех народов против русских, которая развернулась чуть позже под флагом Гражданской войны и кончилась порабощением, закабалением, геноцидом и этноцидом русских, превращенных решением Х съезда РКП(б) в 1921 году в бесправного вечного донора – и если бы только бывших народов империи!
Захват горного Кавказа тоже дорого нам обошелся. Чего стоит «Дикая дивизия», поддавшаяся на большевицкую пропаганду и провалившая поход Корнилова на Петроград и тем предопределившая весь дальнейший ход событий? А ударившие в спину Добровольческой армии горцы, в первую очередь чеченцы и ингуши? А Чеченская война, которую мы ведем с переменным успехом (нынче русские в фазе поражения) почти непрерывно с 1920-х годов, не говоря уж о 1830-х? А сегодняшнее бремя бессмысленного и невыгодного «стратегического союза» с Арменией – наследие той имперской политики, которое нам уже слишком дорого обошлось (в первую очередь – разрушением действительного необходимого нам союза с Азербайджданом, который буквально вброшен нами в объятия США)?
Сколько русской крови было пролито, чтобы сначала завоевать эти территории, а потом, после распада империи, вернуть их в СССР! Сколько ресурсов затем перекачано туда из России, надрывавшейся и хиревшей год от года на фоне поднимающихся и расцветающих за ее счет национальных окраин!
Особняком стоят Балканские войны, трагически воспетые Верещагиным. Политический выигрыш от этих совершенно не нужных русскому народу войн следует по справедливости считать проигрышем. Первый же избранный царь новой Болгарии, за свободу которой пролиты реки русской крови, был отчаянным германофилом. В благодарность за свободу и царский трон он политически уложил свою страну не под освободителя Александра Второго, а под Вильгельма. В результате «благодарная» Болгария братски воевала против России и в Первую, и во Вторую мировую войну.
Достаточно этих примеров, чтобы понять: да, бывают войны, ведущиеся не только не в соответствии, но и прямо против народных интересов. Их успех (если он вообще есть), как показывает практика, недолговечен, эфемерен и не стоит затраченных жертв. А ведь именно успех есть критерий практики. А практика – критерий истины.
Так что подобные войны вполне заслуживают названия неистинных, а значит несправедливых и преступных.
Истинная война – этническая война. Народная.
СУБЪЕКТ ИСТОРИИ – ЭТНОС
Металися смятенные народы…
А. С. Пушкин
Кто творит мировую историю?
Ответом на этот вопрос были озадачены весьма многие выдающиеся умы. Постепенно развенчивая одного претендента на роль субъекта истории за другим, историософы пришли к мысли, что историю творят:
– не боги, как это утверждают все религии;
– не цари и герои, как утверждали многие историки, в частности Т. Карлейль;
– не идеи, как полагали философы-просветители;
– не заговорщики, как думают конспирологи, в особенности причастные к спецслужбам;
– не массы, как убеждали нас марксисты (имелись в виду «трудящиеся массы», то есть – простой народ, люди физического труда[222]).
Основной постулат этнополитики гласит: субъект истории – народы, этносы. Их физические и духовные потребности поднимают те самые массы и сподвигают тех самых героев на достижение общих целей и задач. Их физические и духовные способности предоставляют (или не предоставляют) для этого средства, в том числе царям и заговорщикам. Любой заметный след в истории – это след, оставленный этносами: их военные подвиги, их памятники культуры. «А если что и остается чрез звуки лиры и трубы…», – заметил наш Гаврила Державин, имея в виду именно культуру и войну как единственные средства остаться в памяти людской.
След в истории… А что такое, собственно, история как феномен? История с большой буквы? Над этим вопросом тоже немало поломали голову непростые люди, от Геродота до Поршнева, который недаром озадачился проблемой неуловимости начала истории homo sapiens. А вот Карл Поппер, например, договорился до того, что никакой Истории нет вообще, а есть лишь миллионы индивидуальных, личных, частных историй. Но дело в том, что, с одной стороны, эти миллионы историй канули в вечность, не оставив зримого следа, они ускользнули от взгляда историков и тем самым пропали для истории как таковой. А с другой стороны, писаная или творимая историками история – это еще тоже не История, что понимал уже «отец истории» Геродот. И только «миллионы частных историй», отлившиеся, выразившиеся объективно в заметных исторических фактах и артефактах, дают нам представление об Истории, ее процессах и законах[223]. Исторические факты и артефакты (концентраты культуры, как я их называю) позволяют опытному историософу воссоздать былую жизнь, как палеонтолог Кювье брался восстановить весь облик динозавра по одной из его костей. Но адекватно воссоздать былую жизнь – значит постичь жизнь как таковую с ее законами. Поэтому мне ближе всего определение, данное Дионисием Галикарнасским и закрепленное в чеканной формуле лордом Боллингброком: «История – есть практическая философия, которая учит нас с помощью примеров».
Итак, для нас основной интерес и ценность во всемирной истории – это копилка фактов и артефактов, позволяющих вновь и вновь собирать ее как некий пазл прогрессирующей сложности. И тут уж неоспоримая истина, что творцом этих фактов и артефактов являются этносы. Даже если след в истории прочно и обоснованно связан с неким именем конкретного деятеля, мы понимаем, что сам этот деятель есть продукт своего племени, мотивированный не только личной, но и коллективной, племенной мнемой. Племя может оставлять свой след в истории не только путем массовых деяний, например, войн, переселений или великих строек, но также и таким образом – посредством личного следа, оставляемого соплеменником, как бы делегируя ему полномочия представителя племени среди народов и веков. Что, конечно же, никоим образом не умаляет его персональной заслуги.
Точно таким же образом этносы, в свою очередь, являются делегатами кровнородственных общностей более высокого порядка – суперэтносов и рас. С одним существенным отличием: этнос сам является историческим деятелем в масштабах реального времени (так же, как и его отдельные представители), суперэтносы же, а тем более расы, имеют совершенно иные масштабы своего поприща, не уловимые невооруженным глазом. Только вооружившись мысленным аппаратом, позволяющим видеть отдаленнейшие перспективы и ретроспективы, а также гигантские ареалы – от континента до всего земного шара, мы различаем движения суперэтносов и рас в истории. Например, можем судить о «съедении» славян германцами, растянувшемся на пятнадцать столетий. Или о «съедении» белой расы – цветными, протекающем сегодня в более быстром темпе, но также исчисляемом столетиями.
Поэтому именно этносы предстают перед наблюдателем как непосредственные деятели, творящие историю «здесь и сейчас». Раса же, как и суперэтнос, давным-давно утратила эту роль. Она присутствует в мире, но действует не органично и самостоятельно, а через этносы, причем зачастую крайне противоречиво, разнонаправленно, вплоть до взаимоистребительных войн этносов одной расы (русские и немцы, хуту и тутси, китайцы и вьетнамцы и т.д.). Так повелось уже после Великой Неандертальской войны и эпохи первичного этногенеза. А порой раса проявляется даже и через отдельных людей: ведь творческие или спортивные достижения, научные открытия белых, черных и желтых людей неизменно записываются именно на счет соответствующей расы. И это справедливо, ибо генетически обусловлено.
Отрадно сознавать, что данная точка зрения завоевывает все более места на плацдарме здравомыслия, что выражается в издании учебников для вузов с такими, например, формулировками: «Человеческая история – это история не только государств, выдающихся личностей или идей, но также (я бы сказал: прежде всего. – А.С.) история народов-этносов, которые образуют государство, выдвигают (я бы сказал: порождают. – А.С.) из своей среды выдающихся деятелей, создают культуры и языки, трудятся и воюют, делают великие и малые изобретения, совершают героические подвиги и трагические ошибки»[224]. Вот формула, которую я назвал бы идеальной, если внести в нее мои две поправки.
Надо в связи со сказанным остановиться на двух существенных моментах.
Во-первых, как уже говорилось, многие (хотя не все) современные этносы имеют смешанное, в той или иной степени, происхождение. Но реально действовать в истории в качестве субъекта они начинают, лишь достигнув определенной степени гомогенности – и обычно при отчетливой доминанте одного из протоэтносов, являющегося основой смешения. В нашем, русском случае это славяне, в испанском – иберы, в английском – англо-саксы, в китайском – хань, в японском – автохтоны-монголоиды полинезийского типа. И т.д. То и другое необходимо для четкого самосознания «Мы», без чего невозможно ни коллективное осознание общих целей, ни коллективное стремление к их достижению.
Как уже говорилось, основным и наиболее приметным способом проявления себя в истории для этноса является война, особенно – агрессивная, завоевательная. Либо напротив, национально-освободительная. Ибо для ведения подобных войн нужна повышенная этническая сплоченность, повышенное ощущение единого «Мы», которое, естественно, не может возникнуть и быть органичным у этнической мозаики. Именно поэтому основные территориальные приобретения были сделаны русскими после завершения объединения раздробленных земель вокруг Москвы; англичанами – после завершения постнорманнской метисации (последнего этнического вливания); испанцами – после объединения Арагона и Кастилии; китайцами – в годы императора-объединителя Цинь Ши-хуанди, затем в эпоху Западной Хань; монголами – после объединения с чжурчжэнями и т.д.
Не менее, если не более характерен пример латиносов, которые подняли кровавую войну с Испанией за независимость, обошедшуюся небогатой людьми Центральной и Южной Америке в миллион убитыми (столько же погибло за все наполеоновские войны в Европе). Но подняли они эту войну именно и только тогда, когда европейцы, местные индейцы и завезенные негры перемешались настолько, что составили новую единую (хотя и вторичную) расу. О которой наиболее знаменитый руководитель повстанцев Симон Боливар в 1819 г. высказался с острым пониманием собственного расового единства и своеобразия: «Следует вспомнить, что наш народ не является ни европейским, ни североамериканским, он скорее являет собой смешение африканцев и американцев, нежели потомство европейцев... Невозможно с точностью указать, к какой семье человеческой мы принадлежим. Большая часть индейского населения уничтожена, европейцы смешались с американцами, а последние – с индейцами и европейцами. Рожденные в лоне одной матери, но разные по крови и происхождению наши отцы – иностранцы, люди с разным цветом кожи»[225]. Как известно, для обозначения своей новообретенной этничности латиноамериканцы сознательно используют как этноним слово «метисы». Именно эти метисы и составили основное число руководителей повстанческого движения. Они уже твердо определили себя как отдельный народ и не видели причин жить одной жизнью с Испанией, а тем более – под ее диктатом. (Любопытно, что в то же время сохранившие чистоту крови индейские племена поддерживали испанское правительство, на что обратили внимание многие, в т.ч. Л. Гумилев. Видимо, их, слабых и отсталых, устраивал протекторат сильной европейской нации, с которой уже могли и хотели соперничать метисы-латиносы.)
Тут самое время перейти к во-вторых: к вопросу о великих и малых народах. Нам сегодня навязывается точка зрения, что такое разделение народов недопустимо, неполиткорректно; все-де народы равновелики. Это такое же глупое и наглое псевдо-демократическое вранье, как если бы нам заявили, что нет разницы между Львом Толстым или Менделеевым с одной стороны, и подзаборным бомжом – с другой. Но на самом деле, как писал своему сыну лорд Честерфильд, – несмотря на полное анатомическое сходство и наличие одинакового количества рук, ног и прочего, джентльмен отличается от своего кучера более, нежели тот – от своей лошади.
Отличить великий народ от всех прочих очень легко, так же, как и великого человека от заурядности: по их следу в истории и культуре.
Выше говорилось, что каких-то две тысячи лет тому назад номенклатура этносов мира была во много раз богаче современной. Несколько тысяч этносов исчезло за это время почти без следа. Но абсолютному большинству живущих нет никакого дела до этих погибших этносов, и никому их не жалко. Как говорят французы, «Кола жил – Кола помер», вот и все, комментировать нечего. А вот эллинов – жалко до слез, египтян – жалко, римлян – жалко. Жалко загадочных майя и даже кровожадных ацтеков. Ибо это были поистине великие народы, оставившие великое наследие, которым мы живем до сих пор и за которое благодарны этим ушедшим в мир иной этносам. Мы думаем о них, спорим об их судьбе, восхищаемся их величием. И надо быть просто неблагодарной скотиной, моральным уродом, чтобы поставить их на одну доску с незначительными народами, которые уже ушли или еще уйдут, так ничего существенного и не дав миру.
Я знаю современное российское законодательство и потому воздерживаюсь от оценок живых народов нашего времени. Я только хочу призвать своего читателя к здравомыслию и к отвержению постыдной неблагодарности в отношении этносов, живых или мертвых – неважно, от которых мы получаем гораздо больше, чем сами им даем.
Ну и, конечно же, я хотел бы, чтобы русские люди сделали все, чтобы наш русский народ был таким субъектом истории, о котором всегда будут думать с восхищением и благодарностью.
ЦЕЛЬ НАЦИИ – НАЦИЯ
Непрямые потомки древних римлян, эллинов, ассирийцев,
видоизменившись до неузнаваемости, живут по сей час,
но уже не являются ни римлянами, ни эллинами, ни ассирийцами.
Лев Гумилев
В чем смысл жизни человека?
Если говорить о едином для всех людей, общем смысле жизни, то он может иметь только сугубо биологическое значение, вложенное в нас, в нашу жизнь самой Природой: выжить самому и оставить по себе жизнеспособное потомство в максимальном количестве. Никакого иного общего для всех смысла жизни нет.
Если же говорить о смысле жизни конкретного индивида, то этот (помимо биологического) смысл жизни проясняется только после его смерти, и то не весь и не сразу. Только post mortem мы, сторонние наблюдатели, можем сказать, что смысл жизни покойного NN состоял в том-то и том-то. Эта сумма личности может с годами изменяться и переоцениваться (без малого триста лет спорят о смысле жизни Петра Великого, две тысячи лет спорят о Христе и т.п.). Так обстоит дело, если подходить к смыслу жизни NN объективно. А субъективно для него смысл жизни состоит в том, чтобы найти себя и быть собой – и тем приблизить к оптимуму тот самый объективный смысл. Поиск себя может быть успешным или неуспешным («лишние люди» в русской литературе), а может и вовсе привести к абсурду – мало ли кто о себе что думает и кем себя считает! Принимать это всерьез не стоит. Как писал Чехов: «Была огромная жажда жизни, а ему казалось, что хочется выпить». Это уж как кому… Но в любом случае объективный результат прояснится лишь посмертно.
В чем же смысл жизни нации, если брать ее как коллективную личность?
Тут я вижу полнейшую аналогию с вышесказанным.
Нелепо даже ставить вопрос о некоей провиденциальности в коллективно-личной судьбе этноса: вот, мол, к чему предназначены немцы, евреи или русские. О том, к чему мы были предназначены, пусть ломают копья историки, когда немцев, евреев или русских уже не будет на Земле. Как ломают они копья по поводу египтян, эллинов, римлян или майя.
А мы, пока живы, должны сосредоточить усилия на трех направлениях.
В первую очередь, решать задачи своего биологического выживания, сохранения и преумножения.
Во вторую очередь – решать метаполитическую задачу расширения своего коллективного этнического царства «Я – могу». Во всех отношениях: демографическом, территориальном, военном, экономическом, культурном и т.д. Такова сверхзадача всего живого.
В третью очередь, нам надо самым внимательным образом изучать собственное своеобразие, искать в себе не «общечеловеческие» черты («общечеловеки» никому не интересны и не нужны), а свои национальные, особенные. И выстраивать свой образ жизни и деятельности под это своеобразие. Тут уместно сослаться на пример японцев. Сёгуны Токугава на 300 лет закрыли страну от внешнего мира. За эти годы японский национальный характер выварился в самом себе, кристаллизовался, закалился и, что самое главное, был осознан японской нацией как ценность и ресурс. Именно поэтому, открывшись для мира после «революции Мэйдзи» в 1867 г., Япония молниеносно (по историческим меркам) освоила европейские и мировые достижения, обогатив их национальным колоритом и модернизировав по-своему, по-японски. Результат всем известен: Япония пока что единственная азиатская страна, входящая в Большую Семерку. Не считая приближенной к этому кругу России, конечно.
Не могу в этой связи не вспомнить чрезвычайно популярный в определенных кругах тезис одного из наших русских великих путаников о том, что-де значение имеет не то, что нация думает о себе здесь и сейчас, а то, что Бог думает о ней в вечности. Не знаю более идиотской мысли. Во-первых, потому, что самосознание этноса – важнейший залог его будущности, ибо весь свой образ жизни и деятельности он как коллективная личность выстраивает по данному лекалу. Во-вторых, потому, что знать мысли Бога – невозможно, адекватно их понимать – тем более, а домысливать за Него – глупо, пошло и преступно. А потому даже и ставить в повестку обсуждения этот вопрос – напрасно и вредно. Думаю, что всякому, кто читал Канта, это ясно, как дважды два.
Итак, резюмирую: смысл жизни любой нации – сама нация. То есть, как всякий живой организм, нация должна быть биологически благополучна и во всех отношениях тождественна самой себе. Такая постановка задачи открывает широчайший простор для творческой мысли, ибо содержит в себе множество общих и частных задач и проблем теоретического и практического характера. Особенно потому, что самотождественность не есть константа, застывшая однажды и на все века (типичная ошибка всех, кто пытается искать национальный характер без учета его изменчивости). Ведь не меняется только идиот от рождения – либо покойник. А пока мы живы и не впали в маразм, мы можем и должны меняться в меняющихся обстоятельствах. Но меняться своеобразно (!), оставаясь собой по большому счету. Такая вот диалектика.
Совместимы ли названные цели и задачи этноса, нации – с целями и задачами человечества в целом (которого, как мы уже знаем, вообще-то не существует)? В чем-то да, в чем-то нет. Например, в вопросе народонаселения. Ведь естественный предел стремления нации – вырасти до размеров человечества и заменить его таким образом полностью собой. Но тут эгоизм нации неизбежно сталкивается с целым фронтом иных национальных эгоизмов. Где каждый за СЕБЯ, но при этом все – против ТЕБЯ. Отсюда – естественный подход к демографическим проблемам, заключающийся примерно в следующем. Да, перенаселенность земного шара есть серьезная угроза человечеству. Это реальная проблема. Но решать ее, господа, мы за свой счет не станем. Сокращайтесь сами, кто хочет. Можем помочь сократиться и тем, кто не хочет. А сами будем, несмотря ни на что, не сокращаться, а увеличиваться.
Некоторые важнейшие аспекты осуществления поставленных выше целей будут рассмотрены в разделе «Жизнь и смерть этноса». Здесь же осталось ответить только на один вопрос: почему мы говорим о смысле жизни именно нации, а не этноса вообще, не рода, племени, народа?
Потому, что нация есть высшая и последняя фаза развития этноса. Далее следует смерть этноса – через вхождение в статус суперэтноса с последующим захирением (типичный пример отрицания отрицания) или по каким-то иным причинам, неважно. А за смертью – подведение итогов, выяснение объективного смысла жизни нации, до которого самой нации уже не будет никакого дела. У любой другой фазы развития этноса впереди есть ступенька, которую надо пройти, чтобы преобразоваться в фазу более зрелую. И эта ступенька – есть непосредственная и ближайшая цель, заслоняющая конечную, отдаленную. У нации таких ступенек – промежуточных целей – уже нет. Она вся устремлена на конечный результат.
Не следует при этом понимать дело так, что целью нации является скорейшая славнейшая смерть. Славное бессмертие личности в отсутствие самой личности – не та цель, к которой стремится желающий жить. А надо понимать дело так, что фаза нации позволяет этносу наконец сосредоточиться на себе самом, любимом, ни на что более не отвлекаясь. Это фаза разумного этноцентризма.
Ну, а если иметь в виду биологический, главный смысл жизни, то он, конечно же, один для всех: для микроба, зверя, человека, этноса… Что ж тут обсуждать? Это императив, которому должно следовать без рассуждений.
_______________________________________________
[1] The New Encyclopaedia Britannica, v. 4., p. 582, c. 2.
[2] Об идейной какофонии без какой-либо перспективы найти приемлемое для большинства решение проблемы, которая царит в западной этнологии, хорошее представление дает исследование «Теория этничности: хрестоматия классических работ» (Theories of Ethnicity: a Classical reader. – N.Y., 1996). Пересказывать которую я считаю бессмысленным, так как это лишь погрузит нас в хаос плохо обоснованных мнений и уведет нас от понимания сути дела.
[3] Козлов В. И. Этническая общность (этнос). – БСЭ, т. 30, с. 298, стлб. 1.
[4] Ленин В. И. ПСС, 5 изд., т. 1, с. 154. Бесконечное схоластическое толкование взглядов Ленина советской пропагандистской машиной завершилось созданием таких, например, отшлифованых и ограненых бриллиантов мысли: «Люди еще разъединены в обособленных национальных государствах. Однако мы уверены, что интернациональный характер пролетариата приведет их через классовую борьбу с буржуазией к всемирному братству. “Земляк” и “соотечественник” уступят место “землянину”. Понятие “человечество” освободится от внутренней противоречивости, условности и станет основным в жизни людей. Этнические формы общности постепенно изживут себя, и нации сольются в единое человечество. Но для этого оно должно стать коммунистическим» (Рогачев П. М., Свердлин М. А. Нации – народ – человечество. – М., Политиздат, 1967. – С. 190).
[5] Сталин И. В. Марксизм и национальный вопрос. – Соч., т. 2. – М., 1946. – С. 293. В другом месте он обвиняет О. Бауэра в том, что тот «смешивает нацию, являющуюся исторической категорией, с племенем, являющимся категорией этнографической» (там же, с. 301). Однако в данном споре прав был именно Бауэр, признававший за нацией биологическую природу, а не Сталин, от этой природы безосновательно открестившийся. Непонятно, почему нация, якобы в отличие от племени, «сложилась исторически»; а племя – как? Внеисторически? Понятно, что любая общность складывается исторически; никакого противоречия с ее природным происхождением тут не наблюдается и исключать этот признак нет никаких оснований.
[6] Своеобразный тандем, в котором доктор исторических наук, этнограф Николай Николаевич Ч. взял на себя поставку доброкачественной и разнообразной научной фактуры, а учитель биологии Ирина Абрамовна Ч. обеспечила ее «правильную» идейную интерпретацию.
[7] Чебоксаров Н. Н., Чебоксарова И. А. Народы, расы, культуры. – М., 1971. – С. 10.
[8] Там же, с. 32.
[9] Там же, с. 11-12.
[10] Там же, 24.
[11] Там же, с. 26-27. Чебоксаровы не заметили существенного противоречия, содержащегося в таком подходе, на которое указал В. Д. Соловей: «Определять русскость через русскую культуру, а русскую культуру как атрибут русскости, определяемой через русскую культуру, значит очутиться в порочном логическом круге». Это замечание, сделанное по поводу русского этноса, имеет, однако, универсальный характер.
[12] Там же, с. 27.
[13] Там же, с. 37. Сравним: Соломон Брук в 1992 г. на вопрос о перспективных направлениях исследований в этнологии и этнографии ответил: «Надо оторвать этнос от территории и языка и делать больший упор на духовные ценности» (Филиппова Е. И., Филиппов В. Р. Камо грядеши? // Этнографическое обозрение. – 1992. – № 6. – С. 14). Веяние времени?
[14] Настолько порочный, что авторы в итоге доходят до смехотворного утверждения, будто «наши предки имели коричневую кожу, черные волосы, карие глаза, а блондины со светлыми глазами появились путем мутаций, сосредоточившихся главным образом в Северной Европе у берегов Балтийского и Северного морей» (там же, с. 121). Боюсь ошибиться, но подозреваю, что сей абзац был вписан рукою Ирины Абрамовны, не пощадившей ученые седины Николая Николаевича. Правду сказать, подобная точка зрения бытовала в их время. Якобы очагом возникновения «западного ствола рас» (куда втиснуты заедино европеоиды и негроиды), как раз служат благодатные Средиземноморье и Передняя Азия, откуда-де все и расползлись, неизвестно зачем и почему, по своим нишам. Протоевропеоиды потащились через кордоны каннибалов-неандертальцев в безжизненную, оледенелую Европу (за мороженой мамонтятиной? строганинки захотелось?). Протонегроиды – через безводную Сахару и непроходимые Атласские горы в испепеляющую, душную Африку. После чего постепенно превратились в «нормальных» европеоидов и негроидов со всей причитающейся им морфологией. И были-де протоевропеоиды в основном темнокожи (хотя и не чернокожи), черноволосы и кареглазы, но на окраине своего видового ареала, т. е. в северном и балтийском регионе у них, в соответствии с теорией геногеографии Н. И. Вавилова, возобладал-де рецессивный ген, и они стали белокурыми, белокожими и светлоглазыми! (Почему он не возобладал на других окраинах, на юге Африки, например? На Индостане?) Ничем, кроме теоретических выкладок выдающегося ботаника, эта концепция не подтверждена, никакие исторические факты ее не подкрепляют, откуда взялся пресловутый рецессивный ген, по-прежнему неизвестно. Но при всем том концепция имеет «нужный» политический подтекст и пользуется огромной популярностью у «борцов с расизмом», среди которых с огорчением можно заметить даже академика В. П. Алексеева. Такая попытка развернуть историческую последовательность вспять, «против течения», совсем не вызывает понимания.
[15] Козлов В. И. Динамика численности народов: методология исследования и основные факторы. – М., 1969.
[16] Элез А. Й. Критика этнологии. – М., 2001. – С. 189-190, 175.
[17] Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. – Л., ЛГУ, 1989. – С. 41.
[18] Там же, с. 208-209.
[19] Там же, с. 31.
[20] Там же, с. 83.
[21] Там же, с. 74-79.
[22] Указ. соч., с. 51-53.
[23] Там же, с. 53.
[24] Указ. соч., с 180-181.
[25] Селедки разных пород отличаются количеством позвонков в позвоночнике, что, в свою очередь, обусловлено содержанием солей в воде ареала обитания той или иной популяции. Этот фактор, как выяснилось, тотально влияет на сельдь как таковую, на весь ее организм и поведение. Поэтому исландская селедка не может жить там, где живет голландская, норвежская селедка умрет при попытке переселить ее в зону проживания исландской, а тем более иваси и т.д. Но у человека-то это не так.
[26] Биологической приспособляемостью объясняют, например, необычно большой объем легких у жителей высокогорных Анд или выработку особых ферментов и неспособность расщеплять этиловый спирт у некоторых народов Севера, питающихся сырым китовым жиром, сырой рыбой и мясом и пр. Приходится признать, что некоторые локальные этнические популяции за тысячелетия жизни в особых условиях приобрели некоторые биологические изменения. Но не таков столбовой путь большинства народов мира. Да и трудно определить, где мы имеем дело с приспосабливанием, а где – с т. н. «захуданием» в результате нехватки необходимых для нормального развития условий, как у пигмеев или негритосов.
[27] Впрочем, слишком благоприятные условия тоже могут тормозить развитие, лишая человека стимула для оного (тасманийцы, амазонские племена и пр.).
[28] Этнические аберрации могут иметь как комическую, так и трагическую проекцию. Так, известный писатель Юрий Маркович Нагибин всю жизнь считал себя тайным евреем, чье происхождение надежно скрыто от советских инстанций; причастность к еврейству наполняло жизнь самого писателя, как ему казалось, более высоким содержанием, делало ее более значительной. Убедившись под конец жизни, что в его жилах течет русская кровь без малейшей еврейской примеси, Нагибин был буквально убит этим откровением, пережил его как величайшую трагедию, жизненный крах. Нам смешно, а вот писателю, потерявшему, как оказалось, фундамент самоуважения, было не до шуток!
[29] Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. – М., «ФЭРИ-В», 2006. – С. 14.
[30] Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. – М., 1973. – С. 42.
[31] Там же, с. 19.
[32] Там же, с. 32.
[33] Echanove Trujillo C.A. Sociologia mexicana. – México, 1948, p.182.
[34] Бромлей, там же, с. 27.
[35] Бромлей Ю. В., Подольный Р. Г. Человечество – это народы. – М., 1990. – С. 16.
[36] Там же, с. 31.
[37] Там же, с. 15.
[38] Там же, с. 31-32.
[39] Там же, с. 114-124.
[40] Там же, с. 20.
[41] Ближе многих к сути дела подошел этнограф Р. Ф. Итс, писавший в своей книге «Века и поколения» (М., Мысль, 1976), что «этнос – группа людей, связанная единством происхождения, общностью материальной и духовной культуры, общим языком как непременным условием общения внутри этноса», но полагавший, что этнос носит «первоначально биосоциальный, а впоследствии историко-социальный характер» (с. 254). Он также выстраивал верную цепочку: племя – народность – нация. Но, отравленный марксизмом-ленинизмом, полагал при этом, что племя соответствует доклассовой эпохе, народность – раннеклассовой, а уж нация – непременно эпохе капитализма или социализма (с. 255). В высшей степени показательно, что в своем учебнике (!) «Введение в этнографию» (Л., ЛГУ, 1974) в главе «Понятийный аппарат этнографической науки» (!) Итс вообще не дал такой дефиниции: «этнос»…
[42] Глава опубликована в журнале «Политический класс» №2 за 2007 год под заглавием «Соловей русского национализма. Триумф биодетерминизма и актуальное переопределение природы этничности в постсоветской социологии».
[43] Соловей. С. 20.
[44] С. 57.
[45] C. 29-33.
[46] Там же, с. 30.
[47] С. 18-19.
[48] Там же, с. 56-57.
[49] Там же, с. 36-37.
[50] Там же, с. 306.
[51] Там же, с.
[52] Там же, с. 40.
[53] Пытавшийся защитить первую из этих двух позиций Б. Ф. Поршнев, на мой взгляд, не преуспел в этом.
[54] Соловей, там же, с. 44-45.
[55] Там же, с. 45.
[56] Там же, с. 47.
[57] Там же, с. 48.
[58] Там же, с. 49.
[59] Там же, с. 29-30.
[60] Зарубежная наука также развивается, преодолевая ветшающий конструктивизм, в данном направлении. Так, современный исследователь Петер ван ден Берге тоже сводит этничность к генам, считая что этническая группа обязательно воспроизводит в своем поведении и мышлении те образцы, которые заложены в генотипе ее членов. Он пишет также: «Есть многочисленные свидетельства того, как естественный отбор способствует сплочению близких организмов, ибо поддерживая себе подобных, они тем самым способствуют своей выживаемости» (Berghe P. L. van den. The Ethnic Phenomenon. – N.-Y., 1981. P. 239).
[61] Элез А. Й. Критика этнологии. – М., 2001. – С. 189-190, 175.
[62] Соловей В. Д. Указ. соч., с. 52.
[63] Ложные теоретические посылки влекут за собой, что естественно, серьезные промахи на практике. В результате, например, один из самых мозаичных, разобщенных и неустойчивых народов Европы – французы – фигурирует у Гумилева как «яркий пример монолитного этноса» (с. 106). Хотя вряд ли есть в Европе еще другой народ, столь же страдающий от своей этнической неоднородности. Экстраполяция подобных аберраций на текущую политику может породить обширные трагические последствия.
[64] Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. – Л., ЛГУ, 1989. – С. 49.
[65] Гумилев Л. Н. Указ. Соч. – С. 48.
[66] Гумилев Л. Н. Указ. Соч. – С. 169.
[67] Гумилев Л. Н. Указ. Соч. – С. 172. То же на с. 93: «Итак, этнос – коллектив особей, выделяющий себя из всех прочих коллективов». И др.
[68] Гумилев Л. Н. Указ. Соч. – С. 142.
[69] Гумилев Л. Н. Указ. Соч. – С. 142.
[70] Гумилев Л. Н. Указ. Соч. – С. 15.
[71] Гумилев Л. Н. Указ. Соч. – С. 109. По сути, гумилевский «суперэтнос» – полный аналог тишковской «политической нации» и такой же научный нонсенс.
[72] Нельзя в принципе допускать, чтобы некто брал уже известный, «классический» термин, придавал ему совершенно новое содержание, а потом бы требовал считаться с этой новацией как с классикой: это явное нарушение научной этики. Увы, с Гумилевым именно так и получилось, и не один раз.
[73] Подобную же ошибку некогда сделал Ленин, создавая периодизацию революционного движения в России: он объявил началом его – восстание декабристов, которое на деле было венцом длительного периода развития дворянской оппозиционности, начиная с «кондиций» верховников при воцарении Анны Иоанновны – через дворянские перевороты 1741 и 1762 гг. – к фронде екатерининских времен, Радищеву, панинскому проекту ограничения самодержавия, убийству Павла Первого и дворянской сатире эпохи Александра Первого. Таким образом, ярчайшее событие внутриполитической истории России предстало без корней и истоков, возникшее вдруг и чуть ли не случайно, чего в истории вообще-то не бывает. Гумилев точно таким же манером ведет отсчет этногенеза с пассионарных толчков, игнорируя весь предшествующий период развития, к этим толчкам подводящего и их объясняющего.
[74] В разделе «Политическая история и ее субъект» подробно излагаются основы метаполитической концепции, заложенные книгой Андрея Московита (И. М. Ефимова) «Метаполитика» (самиздат, 1978; Л., 1990 и др.). Основной закон метаполитики, о котором здесь идет речь, – прирожденное свойство всякого живого биологического субъекта, в том числе коллективного (например, этноса), стремиться к беспредельному «расширению или сохранению царства “Я – могу”», то есть границ своих личных возможностей. Столкновение подобных стремлений двух и более субъектов и лежит в основе политики всех времен и народов.
[75] Понятно, что труды В. Б. Авдеева, В. Д. Соловья и других новейших авторов не могли быть знакомы Гумилеву. Но при желании он мог бы читать довоенных русских авторов, корифеев расологии и антропологии. Он этого делать не стал, как не стал и пристально разбираться в учении Дарвина, а в результате просто запутался в вопросах, связанных с биологией человека: с расами и этносами. В частности, главнейший, по словам Гумилева, вопрос, занимавший его («почему этносы не похожи друг на друга»), легко объясняет теория Дарвина об изменчивости, расхождении признаков и метисации. Говоря упрощенно, дарвинист никогда не сможет стать гумилевцем.
[76] В оправдание Гумилева надо напомнить, что он был от природы большой шутник и мистификатор (чего стоит написанная в лагере блатным языком повесть о подвигах испанской флотилии XVI века!). И вполне возможно, порой разыгрывал публику, красиво морочил ей голову, подсовывая те или иные теорийки. Но в итоге маска приросла к лицу…
[77] Гумилев Л. Н. Указ. Соч. – С. 308.
[78] Гумилев Л. Н. Указ. Соч. – С. 312.
[79] Пучков П. И. Некоторые проблемы протоэтногенеза. – В кн.: Исчезнувшие народы. – М., Наука, 1988. – С. 4.
[80] Вспомним замечательный пример у Дарвина, когда два чистых, беспримесных овечьих стада, произошедших от одних производителей, через пятьдесят лет естественной дивергенции накопили столько различий, что выглядели, как две отдельные породы.
[81] О фратриях см. далее в этой же главе в главке «Род, фратрия, племя». Вкратце, это часть племени, обязанная заключать браки только с другими частями того же племени, но не внутри себя.
[82] Арутюнов С., Козлов С. Единственные люди в мире. Кровные родственники, заблудившиеся в дебрях глобализации. – Независимая газета, 08.11.06.
[83] У андаманцев, коих осталось всего одна тысяча человек, язык, как и у басков, айнов, буришей, нивхов, кетов, – тоже ни на что не похожий изолят, что свидетельствует об их весьма древнем происхождении.
[84] Алексеев В. П. В поисках предка. – С. 186. Отметим, что наиболее близко к человеку стоящие приматы – шимпанзе – живут популяциями, тоже представляющими собой закрытые объединения (своего рода изоляты по 20-100 особей), все члены которого знают друг друга и не допускают к себе чужаков. Таковы выводы большинства наблюдателей.
[85] Есть в мире племена, например, !ко-бушмены, у которых и сегодня элементарной ячейкой является нуклеарная или расширенная семья, но их проявленность в истории под вопросом. Однако в далекой древности даже народы, поднявшиеся сегодня к вершинам культуры и цивилизации, могли существовать в подобной форме. «Достаточно правдоподобно звучит гипотеза, что ранние гоминиды жили небольшими группками – не более нескольких десятков особей – периодическми расщеплявшимися на более мелкие подгруппы» (Панов Е. Н. Этология человека: история и перспективы. – В кн.: Поведение животных и человека: сходство и различия. – Пущино, ОНТИ, 1989. – С. 57).
[86] Морган Л. Древнее общество. – Л., 1934. – С. 38.
[87] Бромлей, Подольный. Указ. соч., с. 160-161.
[88] Чебоксаров Н. Н. Этногенез. – БСЭ, т. 30, с. 298, стлб. 3.
[89] Косвен М. О. Очерки истории первобытной культуры. – М., Издательство АН СССР, 1953. С. 105-106. Корнями принцип деления родов на фратрии уходит гораздо дальше – в царство приматов, где раскол стада дело обычное. К примеру, японский исследователь Н. Каяма наблюдал такой раскол у макаков. При этом из 16 изначально бывших в стаде матрилиний (группировки внутри обезьяньих стад складываются вокруг обезьян-матерей) семь ушли в новое стадо А, а девять остались в первоначальном стаде Б. После чего самцы из стада А стали в поисках сексуальных контактов ходить в стадо Б и наоборот. Чем не прототип фратрий! Специалисты утверждают: «Деление группы у макаков, с нашей точки зрения, может рассматриваться как модель аналогичного процесса в популяциях древнейших гоминид» (Бутовская М. Л., Файнберг Л. А. У истоков человеческого общества. – М., Наука, 1993. – С. 22).
[90] Как утверждает современная генетика, близкородственное скрещивание ведет к накоплению летальных и сублетальных генов в большей степени, чем благоприятных, в результате чего небольшая популяция может вымереть. Насколько небольшая? Этот вопрос решается только экспериментально, в связи с чем изучение этносов-изолятов особенно важно.
[91] Формозов А. А. Памятники первобытного искусства. – М., Наука, 1966. – С. 30.
[92] Советский историк В. Н. Даниленко полагал, что вычленение индоевропейского праязыка из более архаичной языковой общности произошло «с завершением эпохи мезолита и таким образом датируется примерно Х тысячелетием до н.э.», а его коллега А. Г. Кифишин относил это событие к XIV тысячелетию до н.э. Обе позиции являются в достаточной мере гадательными (как и гипотеза о некоем «ностратическом» праязыке, куда, наряду с индоевропейским, картвельским, уральским и алтайским входили, якобы, также дравидский и семито-хамитский). Датировать как это вычленение, так и постепенный распад самого индоевропейского языка минимум на 12 семей (славянская, германская, индийская, иранская, балтийская, романская, кельтская, греческая, албанская, армянская, хеттская и тохарская плюс неизвестное количество бесследно вымерших) я лично не решаюсь, т.к. достаточных данных у меня нет. Условно примем датировку д.и.н. П.И. Пучкова: не ранее XV тыс. лет до н.э.
[93] О том, что в историческое время в паре «язык – религия» первый является ведущим, а вторая – ведомым, свидетельствует то обстоятельство, что перемена национальной религии не вела, как правило, к перемене национального языка. Хотя образованные слои католических народов выучили латынь, православных – греческий, а мусульманских – арабский, но в целом соответствующие народы, однако, не перешли на названные языки, а продолжали говорить по-французски, по-русски, по-татарски и т.д. Нельзя не упомянуть также о том, что в мире существуют редкие народы-атеисты, у которых нет религиозных верований, но свой язык, тем не менее, имеется.
[94] Об этом ученые знали уже давно, см., например: Аркин А. С. О расовых особенностях в строении мозговых полушарий человека. – Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова, кн. 3-4, 1909.
[95] Авдеев В. Б. Указ. Соч. – С. 194-196.
[96] Там же, с. 405.
[97] Термин «этническая психология» (Völkerpsychologie) был предложен еще во 2-й половине XIX в. немецкими философами и лингвистами Г. Штейнгалем и М. Лацарусом. Они с 1859 года издавали журнал «Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissensehaft», в котором обосновывали, что язык, религия, право, искусство, наука, быт, нравы и пр. объясняются психологией народа как носителя коллективного разума, воли, чувств, характера и пр. С тех пор этнопсихология выросла в отдельную науку.
[98] А в глубокой древности такое погребение, между прочим, практиковалось не только у дикарей Африки, Полинезии или Южной Америки и т.п., но и у ирландцев.
[99] Поршнев, там же, с. 102-103. Но вот вопрос: протоязык (т.н. ностратический язык) вполне обходился без синонимов; значит ли это, что на данном этапе преждевременно говорить о человеке? Конечно, нет.
[100] Поршнев утверждал категорически: «Человеческие языковые знаки в своей основе определяются как антагонисты тем, какие воспринимаются или подаются любым животным» (там же, с. 118). Очевидно, что тут Поршнев не вполне прав. Он также отрицал и мимику и пантомиму у животных (кроме обезьян с их богатой мимикой – с. 122), и тут он уже вполне неправ. Кроме того, поведение животных ярко демонстрирует их острую потребность в языке, отчасти удовлетворяемую за счет телепатии (даже в контакте человека и животных, иногда в разительном виде, как у знаменитого дрессировщика Владимира Дурова). А острая потребность не остается в природе без ответа. Сегодня ученые Института проблем экологии и эволюции им. А. Н. Северцова пришли к выводу, что животные, вполне обладая в области психики всем, что есть в человеке, в том числе способностью к обобщению и абстрактно-логическому мышлению, в известной степени обладают и способностью к речи.
[101] Дерягина М. А., Бутовская М. Л. Этология приматов. – М., МГУ, 1992. – С. 116-119. Также см. кн.: Линден Ю. Обезьяны, человек и язык. – М., Мир, 1981.
[102] Там же, с. 422. Как тут не вспомнить Киплинга с его чудо-паролем «Мы с тобой одной крови»!
[103] И даже не абсолютно адекватная: «мысль изреченная есть ложь», как с поэтическим перехлестом выразился Тютчев.
[104] Поршнев, указ. соч., с. 132.
[105] Там же, с. 135.
[106] Поршнев не случайно категорически настаивал на том, что животные не мыслят, не могут мыслить. Однако еще ученик Дарвина Гексли отмечал у животных «хорошо развитую рассудочную деятельность». Отсылаю читателей к работе на эту тему Л. В. Крушинского «Элементарная рассудочная деятельность животных и ее роль в эволюции» (В кн.: Философия и теория эволюции. – М., 1974), а также к более поздним работам этологов.
[107] Васильев С. В., Дерягина М. А. Формы коммуникации у обезьян и этапы происхождения речи. – В кн.: Поведение приматов и проблема антропогенеза. – М., Наука, 1991. – С. 22-25.
[108] Там же, с. 507.
[109] Уже цитировавшийся выше Формозов резюмирует: «Все говорит о том, что для наших далеких предков гравировки и росписи на скалах были не пустой забавой, а частью тайных, сокровенных религиозных церемоний, без которых первобытный человек не мыслил благополучия своей общины» (Памятники первобытного искусства, с. 64).
[110] Поршнев, указ. соч., с.139.
[111] Там же, с. 150.
[112] Рубакин Н. А. Психология читателя и книги. Краткое введение в библиологическую психологию. – М., Книга, 1977. – С. 48-50.
[113] Там же, с. 59.
[114] Там же, с. 67-73.
[115] См. в кн: Русский народ. Историческая судьба в ХХ веке. – М., 1993.