Глава, в которой вновь появляется мастер гамен

Утром того же дня какой-то человек, одетый в карманьолку, с красным колпаком на голове, вошел, опираясь на костыль, в министерство внутренних дел.

Ролан был невероятно доступен, но как бы доступен он ни был, он, тем не менее, был вынужден — словно он стал министром в период монархии, а не Республики, — итак, он был вынужден, как мы сказали, держать в приемной секретарей.

Человек с костылем, в карманьолке и в красном колпаке, был, таким образом, принужден остановиться в приемной перед преградившим ему путь секретарем.

— Что вам угодно, гражданин? — спросил тот.

— Я хочу поговорить с гражданином министром, — отвечал человек в карманьолке.

Две недели тому назад титулы гражданина и гражданки заменили сударя и сударыню.

Секретари — всегда секретари, то есть люди бесцеремонные, — мы говорим о секретарях министерских!

Секретарь покровительственным тоном заметил:

— Друг мой, намотайте себе на ус: с гражданином министром так просто не поговоришь.

— А как же можно поговорить с гражданином министром, гражданин секретарь? — спросил человек в красном колпаке.

— Надо прежде изложить свой вопрос письменно.

— Я думал, что так делали при тиране, а после Революции, когда все свободны, министры перестали быть аристократами.

Это замечание заставило секретаря задуматься.

— Вообще это не так уж приятно, — продолжал человек в красном колпаке, карманьолке и с костылем, — ты тащишься из Версаля только ради того, чтобы оказать министру услугу, а он тебя еще и не принимает.

— Вы пришли оказать гражданину Ролану услугу?

— Ну еще бы!

— Какую же именно?

— Я пришел, чтобы рассказать про заговор.

— Ну, заговоров у нас и так предостаточно!

— А?

— Так вы за этим пришли из Версаля?

— Да.

— Ну, можете возвращаться в свой Версаль.

— Ладно, я пойду, да только ваш министр пожалеет, что меня не принял.

— Ах, ты!.. Ведь это приказ… А вы изложите свое дело на бумаге и приходите, тогда все пойдет своим чередом.

— Это ваше последнее слово?

— Это мое последнее слово.

— Похоже на то, что к гражданину Ролану труднее попасть на прием, чем когда-то пройти к его величеству Людовику Шестнадцатому!

— Что вы хотите этим сказать?

— Я сказал то, что сказал.

— Так что же вы сказали?

— Я сказал, что было время, когда я заходил в Тюильри, когда хотел.

— Вы?

— Да, мне Достаточно было лишь назвать себя.

— Как же вас зовут? Король Фридрих-Вильгельм или, может, император Франц?

— Нет, я вам не тиран, не работорговец, не аристократ; я всего-навсего Никола-Клод Гамен, мастер мастеров и всеобщий учитель.

— Учитель чего?

— Слесарного дела! Вы что, не знаете Никола-Клода Гамена, бывшего учителя слесарного дела господина Капета?

— Как?! Это вы, гражданин?..

— Никола-Клод Гамен.

— Слесарь бывшего короля?

— Вернее было бы сказать, его учитель, понимаете, гражданин?

— Именно это я и имел в виду.

— Ну, так вот он я собственной персоной! Секретарь взглянул на своих товарищей, словно спрашивая, как ему быть; те закивали.

— Тогда другое дело! — молвил секретарь.

— Что вы хотите этим сказать: другое дело?

— Я хочу сказать, что вы должны написать свое имя на клочке бумаги, а я передам его гражданину министру.

— Написать? А-а, ну да, ну да: написать! Я не очень-то был силен в этом деле и до того, как они меня отравили, эти разбойники; а уж теперь-то и того хуже! Взгляните, что со мной сделал их мышьяк!

И Гамен показал на свои искривленные ноги, согбенную спину, на сведенную, похожую на клешню, руку со скрюченными пальцами.

— Ах вы, бедняга! Неужто это они вас так отделали?

— Они самые! Вот об этом я и хотел рассказать гражданину министру, да и еще кое о чем… Я слышал, его собираются судить, этого разбойника Капета, и то, что я скажу, может статься, не помешает нации, принимая во внимание времена, в которые мы живем.

— В таком случае присядьте и подождите, гражданин; я сейчас напишу о вас гражданину министру.

И секретарь написал на клочке бумаги:

«Клод-Никола Гамен, бывший королевский учитель слесарного дела, просит гражданина министра срочно его принять для дачи важных показаний».

Он передал бумажку одному из своих товарищей, в обязанности которого входило докладывать о посетителях. Спустя пять минут его товарищ вернулся со словами:

— Следуйте за мной, гражданин.

Гамен с трудом поднялся, вскрикнув от боли, и пошел за секретарем.

Тот ввел его не в кабинет официального министра, гражданина Ролана, а в кабинет министра настоящего: гражданки Ролан.

Это была небольшая и очень скромная комната, оклеенная зелеными обоями и освещенная одним-единственным окном, в нише которого, сидя за маленьким столиком, работала г-жа Ролан.

Сам Ролан стоял у камина.

Секретарь доложил о гражданине Никола-Клоде Гамене — тот появился на пороге.

Слесарных дел мастер и в дни своей молодости и процветания не мог похвастаться привлекательной внешностью и произвести приятное впечатление, а уж теперь одолевшая его хворь, бывшая не чем иным, как суставным ревматизмом, изуродовавшая его члены и исказившая черты лица, отнюдь не прибавила ему, о чем нетрудно догадаться, красоты и привлекательности.

Вот почему когда секретарь притворил за ним дверь, честный человек — а надобно заметить, что никто, как Ролан, не заслуживал звания честного человека, — итак, честный человек, как мы сказали, оказался лицом к лицу с гнусным проходимцем.

Первое чувство, которое испытал министр, было ощущение глубочайшего отвращения. Он окинул гражданина Гамена взглядом с головы до ног, но, заметив, что тот дрожит, опираясь на свой костыль, испытал некоторую жалость к ближнему — если только гражданин Гамен мог быть ближним гражданина Ролана; вот почему первое, что сказал слесарю министр, было следующее:

— Садитесь, гражданин; вам, кажется, нездоровится…

— Еще бы! — вскричал Гамен. — Это все с тех пор, как меня отравила Австриячка!

При этих словах на лице министра появилось брезгливое выражение; он переглянулся с сидевшей у окна женой.

— Вы пришли ко мне, чтобы разоблачить это отравление?

— Это и еще кое-что.

— У вас есть доказательства?

— Ну, что До этого, то стоит вам только пойти со мной в Тюильри, и я вам его покажу, этот шкаф!

— Какой такой шкаф?

— Тот, в котором этот разбойник прятал свое сокровище… Да, мне следовало бы подумать об этом, когда я все закончил и Австриячка сказала мне своим слащавым голоском: «Слушайте, Гамен, вам жарко, выпейте этого вина, оно вас освежит». Я еще тогда должен был предвидеть, что вино отравлено!

— Отравлено?

— Да… Ведь я знал тогда, — с затаенной ненавистью прошептал Гамен, — что люди, помогающие королям прятать их сокровища, долго не живут.

Ролан приблизился к жене и вопросительно на нее взглянул.

— Во всем этом что-то есть, друг мой, — шепнула она. — Я теперь вспоминаю имя этого человека: это королевский учитель слесарного мастерства.

— А что за шкаф?

— Вот и спросите у него, что это за шкаф.

— Что за шкаф? — переспросил Гамен, услыхавший последние слова г-жи Ролан. — О, об этом я вам сейчас расскажу, черт побери! Это такой железный шкаф с дверным замком, в котором гражданин Капет прятал свои Денежки и бумаги.

— Откуда вы знаете о существовании этого шкафа?

— А он послал за мной и моим подмастерьем в Версаль, чтобы мы помогли ему доделать замок, который он начал было сам, да не справился.

— Но этот шкаф, наверное, был взломан и разграблен десятого августа.

— Ну, насчет этого можете не беспокоиться!

— Почему?

— Могу чем угодно поручиться, что, кроме него и меня, никто не сможет его найти, а тем более — отпереть.

— Вы в этом уверены?

— Совершенно уверен! Каким он оставил этот шкаф в Тюильри, таким он по сей день и стоит!

— А когда вы помогали королю Людовику Шестнадцатому запереть этот шкаф?

— Точно не могу сказать, это было месяца за четыре до его бегства в Варенн.

— И как это произошло? Вы… простите меня, друг мой: все это представляется мне чрезвычайно важным, и прежде чем отправиться на поиски этого шкафа, я хочу расспросить вас о некоторых подробностях.

— О, в подробностях недостатка не будет, гражданин министр, и представить их не составляет труда. Капет послал за мой в Версаль; жена не хотела меня отпускать. Бедняжка! Она словно предчувствовала, она мне говорила тогда: «Король — в незавидном положении, и ты себя опорочишь!»

— «Но раз он за мной посылает по делу, касающемуся моего ремесла, — возразил я, — да он ведь еще и мой ученик, стало быть, я должен идти».

— «Ладно, — отвечала она, — во всем этом есть какая-то хитрость: в такое время есть дела и поважнее, чем замки!»

— Ближе к делу, друг мой… Итак, несмотря на уговоры жены, вы все-таки пришли?

— Да, но лучше бы я их послушал, ее уговоры: я бы сейчас таким не был… Но они мне за это заплатят, отравители!

— Так что же было дальше?

— Ну да, вернемся к шкафу…

— Да, друг мой, и давайте постараемся от него не отклоняться, хорошо? Все мое время принадлежит Республике, а у меня его так мало!

— Тогда он мне показал дверной замок, который никак не хотел работать; он сделал его сам, из чего я понял, что если бы замок работал, он бы за мной не посылал, предатель!

— Он вам показал дверной замок, который не работал, так? — настойчиво гнул свою линию министр, пытаясь вернуть Гамена к интересовавшему его вопросу.

— Да, и он меня спросил: «Что здесь не так, Гамен?»

Я сказал: «Государь, я Должен его осмотреть».

Он ответил:

«Совершенно справедливо». Тогда я осмотрел замок и сказал: «Знаете, почему он не работает?» — «Нет, — отвечал ой, — иначе я тебя об этом не спрашивал бы».

— «Так вот: замок не работает потому, государь (его еще называли тогда государем, этого разбойника!), он не работает потому, государь… да очень просто, он не работает…» Внимательно следите за моим рассуждением, потому что вы не настолько сильны в слесарном деле, как король, и вы, возможно, меня не поймете… То есть нет, теперь я вспомнил: это был не дверной замок, а односторонний: для сейфа.

— Все это не имеет для меня ровно никакого значения, друг мой, — заметил Ролан, — как вы верно заметили, я не так силен в слесарном Деле, как король, и я не вижу разницы между замком для двери и замком для сейфа.

— Эту разницу я вам сейчас покажу…

— Не стоит. Вы сказали, что объяснили королю…

— Почему замок не закрывался… Хотите, я вам скажу, почему он не закрывался?

— Сделайте одолжение, — махнул рукой Ролан, рассудив, что лучше дать Гамену выговориться.

— Ну, он не закрывался, понимаете? Это потому, что бородка ключа хорошо цеплялась за большую суколду, и суколда описывала полукруг, но дойдя до половины, она не могла отцепиться, как ей положено, потому что не была скошена по краю; вот в чем тут дело! Теперь понимаете? Суколда описывала расстояние в шесть линий, и закраину нужно было выточить на одну линию… Понимаете?

— Отлично понимаю! — кивнул Ролан, не понимавший ни единого слова.

— «Это моя ошибка, — сказал король (его еще тогда так называли этого гнусного тирана!), — ну, Гамен, сделай то, чего не смог сделать я, ведь ты — мой учитель».

— «О, не только ваш учитель, государь, но мастер мастеров и всеобщий учитель!»

— А потом?..

— А потом я взялся за работу, пока господин Капет разговаривал с моим подмастерьем, в котором я всегда подозревал переодетого аристократа; через десять минут все было сделано. Я взял железную дверь, в которую был врезан замок, и сказал: «Готово, государь».

— «Ну что же, Гамен, — сказал он, — пойдем со мной!» Он пошел вперед, я — за ним; он привел меня в спальню, потом — в темный коридор, соединявший его альков с комнатой дофина; там было так темно, что пришлось зажечь свечу.

Король мне сказал: «Держи свечу, Гамен, и свети мне». (Он позволял себе обращаться ко мне на «ты», тиран!) Он поднял деревянную панель, за которой находилась круглая дыра диаметром в два фута; заметив мое изумление, он сказал:

«Я сделал этот тайник, чтобы держать в нем деньги; теперь, как ты видишь, Гамен, нужно закрыть это отверстие вот этой дверцей». — «Ничего нет легче! — отвечал я ему. — Петли есть, замок — тоже». — Я навесил дверь, и оставалось только ее затворить; она захлопывалась сама, потом надо было сверху навесить панель, и готово дело! Ни сейфа, ни двери, ни замка!

— И вы полагаете, друг мой, — полюбопытствовал Ролан, — что этот шкаф был сделан с одной-единственной целью: превратить его в сейф и хранить в нем деньги — и только из-за этого король так беспокоился?

— Да погодите! Это все была уловка: он считал себя хитрым, тиран! Да я-то еще хитрее! Произошло вот что. «Ну, Гамен, — сказал он, — помоги мне сосчитать деньги, которые я хочу спрятать в этом шкафу». И мы с ним пересчитали два миллиона в двойных луидорах, которые мы разделили и разложили в четыре кожаных мешка; но пока я считал его золото, я краем глаза приметил, что его камердинер переносит в сейф бумаги, бумаги, бумаги… и я себе сказал: «Ага! Сейф — это для бумаг, а деньги — так, уловка!»

— Что ты на это скажешь, Мадлен? — спросил Ролан, склонившись над женой так, чтобы Гамен не слышал, о чем они говорят.

— Я скажу, что это сообщение чрезвычайной важности, и нельзя терять ни минуты. Ролан позвонил. Вошел секретарь.

— У вас есть во дворе ратуши заложенная карета? — спросил министр.

— Да, гражданин.

— Прикажите подать ее. Гамен поднялся.

— Ага! — воскликнул он, задетый за живое. — Похоже, я вам больше не нужен?

— Почему же? — возразил Ролан.

— Потому что вы приказали подать карету… Значит, министры и при Республике разъезжают в каретах?

— Друг мой! — отвечал Ролан. — Министры будут ездить в каретах во все времена: карета — для министра не роскошь, а экономия.

— Экономия чего?

— Времени, то есть самого дорогого, что только есть на земле.

— А Мне, стало быть, топать туда пешком?

— Зачем?

— Ах, черт побери, да затем, чтобы показать вам шкаф, в котором спрятано сокровище.

— Это ни к чему.

— То есть как это — ни к чему?

— Ну, разумеется, ведь я приказал подать карету, чтобы отправиться туда.

— Куда?

— В Тюильри.

— Так мы туда поедем?

— Сию же минуту.

— В добрый час!

— Да, кстати… — спохватился Ролан.

— Что такое? — спросил Гамен.

— А ключ?

— Какой ключ?

— Ключ от шкафа… Вполне вероятно, что Людовик Шестнадцатый не оставил его в двери.

— Да уж надо думать, если, конечно, он не такой дурак, каким кажется, толстяк Капет!

— Значит, вам нужно взять инструменты.

— Зачем?

— Чтобы отпереть шкаф.

Гамен достал из кармана новехонький ключ.

— А это что? — спросил он.

— Ключ.

— Ключ от шкафа, который я сделал по памяти; я его тогда хорошо запомнил, подозревая, что придет день…

— Этот человек — большой мошенник! — шепнула мужу г-жа Ролан.

— Так ты думаешь?.. — с сомнением начал он.

— Я Думаю, что ради правды мы в нашем положении не имеем права отказываться ни от чего, что посылает нам судьба.

— Вот он! Вот он! — весь сияя, кричал Гамен, размахивая ключом.

— И вы полагаете, — не скрывая своего отвращения, поинтересовался Ролан, — что этот ключ, хоть и сделан по памяти полтора года спустя, подойдет к сейфу?

— С первого же раза, я в этом уверен! — отозвался Гамен. — Не за красивые же глаза меня зовут мастером мастеров и всеобщим учителем!

— Карета гражданина министра подана, — доложил секретарь.

— Мне ехать с вами? — спросила г-жа Ролан.

— Разумеется! Если там есть бумаги, тебе я их и доверю; честнее тебя человека нет!

Обернувшись к Гамену, Ролан пригласил:

— Едемте, друг мой.

Гамен пошел вслед за супругами, ворча на ходу сквозь зубы:

— Я же сказал, что отплачу тебе за это, господин Капет?

Это? Что такое это? А все то доброе, что сделал ему король.