Таким образом, уголовное законодательство страны состоит из суммы обобщенных постановлений, характеризующих типы преступных деяний, воспрещенных под страхом наказания. 20 страница

Такое различение необходимо² уже и потому, что одновременное привлечение к ответственности, с одной стороны, уже, а с другой — шире понятия соучастия как совместной виновности.

Конечно, правильное отправление правосудия требует, чтобы всякое уголовное дело, рассматриваемое судом уголовным, представлялось на суд во всей его полноте; следовательно, в тех случаях, когда преступное дея­ние было учинено несколькими лицами, предварительное и судебное следствия должны быть направлены против всех подсудимых, так как при неисполнении этого условия одинаково пострадают и обвинение и защита. Но все процессуальные законы, а в том числе и наш Устав уголовного судопроизводства, признавая всю важность этого положения, допускают и исключения из него; так, например, разбирательство уголовного дела не останавливается, хотя бы некоторые из соучастников не были еще известны и разысканы, а равно и в том случае, когда производство относительно их почему-либо приостановлено и даже прекращено.

Вместе с тем общая подсудность может существовать по нашему процессу и для лиц, не имеющих между собой никакого пункта единения, например для лиц, бывших каждое порознь соучастниками в двух совер­шенно отдельных преступных деяниях одного лица. Если А. вместе с Б. совершил подлог, а вместе с В. учинил растрату, то все трое могут оказаться совместно начжамье подсудимых, хотя между Б. и В. никакой объединяющей их деятельности не существует.

Мало того, даже однородность обвинения, за которое одновременно привлечено к суду несколько лиц, еще не дает сама по себе права призна­вать их соучастниками. Соучастие, как совместная виновность, предпо­лагает единение в преступной деятельности в широком значении этого слова, хотя бы таковая как по законной ее характеристике, так и в ее фактическом проявлении представлялась сложной, составленной из ряда

' Проф. Жиряев (с. 6)'приходит к грустному выводу, что окончательное решение вопроса о сущности соучастия, особенно в науке, ему кажется невозможным; нельзя, однако, не заметить, что сам проф. Жиряев, как свидетельствует и название его труда, не отделяя соучастия от стечения нескольких лиц при одном деянии, содействовал путанице понятий.

² Противное мнение защищает Жиряев, в.с., с. 15. Ср. также: Наив, Рппс!ре8 с. 549; ЬеГоП. Соигз, с. 254.

действий, отделенных друг от друга и по месту и по времени, и тем не менее составляющих одно общее целое, и этого именно условия может и не быть у одновременно привлекаемых, хотя бы и по одной и той же статье закона, ибо понятие однородности вины разнствует от понятия совместности вины. Таковы, например, случаи одновременного привле­чения к ответственности лиц, принадлежащих к какой-либо не допу­щенной законом к свободному существованию в России религиозной секте, политической партии или фракции.

174.Соучастие, как и стечение преступников, предполагает общую деятельность и притом деятельность, подходящую под понятие преступ­ного деяния, так как если учиненное несколькими лицами представляется юридически безразличным, то не может быть и преступного соучастия между лицами, его выполнившими, но так как деятельность, хотя бы и подходящая по своим объективным признакам под понятие преступного деяния, становится уголовно наказуемо только в том случае, когда в ней проявляется преступная виновность, то и о преступном соучастии может идти речь только тогда, когда совместно учиненное является преступным по отношению к каждому из соучастников.

Поэтому, если мы предположим, что преступное деяние было-послед-ствием действия (иногда и бездействия) двух лиц, из коих одно или было невменяемым или действовало вне условий вменения, то -другое лицо, коего деятельность находится в причинном соотношении с учиненным деянием, очевидно, будет единым виновником, все равно, было ли оно последнедействовавшим исполнителем посягательства или, наоборот, к его деятельности примкнула деятельность невменяемая, не разрушившая, однако, причинной связи первоначального деяния с последствием. Подго­воривший ребенка поджечь дом, давший умалишенному нож, которым тот учинил убийство, являются с точки зрения уголовного права единствен­ными виновниками поджога или убийства; поэтому при этих условиях нет соучастия, а существует одновиновничество данного лица, совершавшего преступное деяние посредством невменяемого, как своего орудия. При этом, как и в случаях присоединения силы природы или животного, для ответственности первоначально действовавшего безразлична та роль, которую играло в воспроизведении результата присоединившееся лицо, а равно и возможность со стороны первоначально действовавшего непосред­ственно выполнить таковое деяние. Поэтому, например, посредственным виновником убийства, учиненного посредством задушения, может быть лицо, неспособное к физической деятельности; виновником подлога — неграмотный, изнасилования — женщина и т.д.

Но, конечно, если учиненное преступное деяние по законным условиям его состава таково, что оно предполагает наличность специального винов­ного, исключая возможность учинения его какими-либо другими лицами, то лицо, не обладающее этими свойствами, одинаково не может быть как непосредственным, так и посредственным его виновником. Принудивший служащего постановить неправосудное решение или отказать кому-либо в его законных требованиях может отвечать за принуждение, но не может быть признан посредственным виновником неправосудия или притеснения;

вЬспользовавшийся душевной болезнью нотариуса или судебного следователя для составления ими подложного документа будет отвечать как виновник простого, а не служебного подлога.

Такое признание первоначально действовавшего посредственным ви­новником зависит только от отсутствия условий вменения в деятельности содействовавшего лица, а не от сознания виновником наличности этих услрвий; поэтому лицо будет посредственным виновником, хотя бы оно ошибочно предполагало, что возбужденное им и содействующее ему лицо дееспособно.

Таким образом, соучастие может быть сопоставляемо лишь с теми случаями стечения совместно действующих, когда присоединившееся в ка­честве привходящей силы лицо является также уголовно ответственным.

Но и в этом виде стечения виновных понятие соучастия не распро­страняется на ту группу этого вида, в которой каждое лицо, вложившееся в событие, действует вполне самостоятельно, которых деятельность сопредельна, но не совместна.

Если кто-либо нанес другому рану, а на другой день раненого задушило иное лицо, действовавшее совершенно независимо от первого, то хотя бы и оказалось, что возможность задушения обусловливалась поранением, обессилившим жертву, каждое из этих лиц отвечает только за то, что оно сделало, и они не подходят под понятие соучастников; то же должны признать мы и относительно лиц, одновременно, но совершенно не­зависимо друг от друга поджегших дом с разных концов: их виновность сопредельна, но не едина. При этом безразлично, будут ли, по разным соображениям процессуальным, эти лица судиться совместно или нет.

С другой стороны, понятие о соучастии предполагает такую совмест­ную деятельность, при которой видоизменяются общие правила о стече­нии виновных в том отношении, что признается причинная связь, а посему и ответственность за деяние в полном объеме и в том случае, когда самостоятельный характер присоединившейся силы, по общим правилам, должен был бы прервать причинную связь, в силу чего расширяется группа лиц, вполне и солидарно ответственных за совместно воспро­изведенный результат; такова именно ответственность подстрекателей, пособников и даже значительного числа лиц, относимых к группе сообщ­ников или исполнителей.

Таким образом, по моему мнению, к соучастию относятся лишь те со­вершенно своеобразные случаи стечения преступников, в коих является солидарная ответственность всех за каждого и каждого за всех; в силу этого условия учение о соучастии и получает значение самостоятельного института.

Такая солидарность ответственности предполагает, с одной стороны, что каждый соучастник стоит объективно в известном причинном отно­шении к событию, является одной из сил, в него вкладывающихся, почему и самое соучастие должно быть рассматриваемо в прямом соотношении с учением о причинной связи; а с другой, что каждый соучастник является не только индивидуально виновным, но и общником в виновности других лиц, причем эта общность вины, определяющая ответственность соучаст­ников и придающая соучастию своеобразную внешнюю конструкцию,

вовсе не зависит от той роли, которую играет данное лицо в деятельности
других; она только предполагает примкнутие к вине других, и внешним
признаком такового примкнутия является соглашение в его несколько
своеобразном юридическом значении. /

Ограничительный взгляд на соучастие проводило и уложение 1845 г., как это видно из характеристики отдельных типов соучастников в ст. 42 и 13 (изд. 1885 г.), а затем из многих постановлений Особенной части, в коих говорилось об уговоре, как признаке соучастия. Такое же воззрение на существо соучастия усвоено и практикой.

Еще определеннее выражен этот взгляд в действующем уголовном уложении, которое относит к соучастникам только лиц, действовавших заведомо сообща или согласившихся на учинение преступного деяния.

Но такая постановка учения о соучастии вызвала, как было указано, возражения в нашей литературе. Уже проф. Колоколов, определяя соучастие (с. 50) как такое отношение нескольких лиц к единичному ре­зультату, при котором каждый из них виновным образом обусловливает результат, посредством известного положительного действия, и отрицая вместе с тем начало солидарной ответственности соучастников и общ­ность их вины, а признавая лишь индивидуальную ответственность каж­дого, этими положениями, собственно говоря, ставил крест на все учение о соучастии как самостоятельном типе виновности, хотя и посвятил ему целую монографию. Но более полное развитие взгляд г. Колоколова получил у проф. Фойницкого, упрекающего (с. 8) господствующую ныне не только в доктрине, но и во всех кодексах теорию соучастия в схоластичности построения и в допущении презумпций, не оправдываемых природой вещей и стоящих в противоречии с началами уголовного права, а равно в неполноте и в непригодности для объединения и обобщения готового материала.

Схоластической в господствующей доктрине является, по мнению проф. Фойницкого, положенная в основу учения об общей вине пре­зумпция единого умысла, в силу коего "вина каждого становится виною всех в отдельности, своя и чужая вина перестают различаться" (с. 5), между тем как в свободной деятельности соучастников может быть не единство воль, поглощающее индивидуальность, а лишь их сходство и совпадение. Но не говоря уже о том, что понятие общности умысла, о коем говорит доктрина, далеко не тождественно с понятием единства умысла, очевидно, что сходство направления воль имеет место там, где каждая воля направляется на отдельное, хотя и однородное посягатель­ство на правоохраненный интерес, а там, где воли многих направлены на одно посягательство, и притом выполненное их общей деятельностью, таким проявляется не сходство, а общность воль. Общее дело придает каждой единичной воле ту своеобразную окраску, при которой она, сохра­няя, как мы увидим далее, индивидуальные особенности, становится об­щим умыслом, является общею волей, отличной от единичных воль отдельных лиц, не в виде схоластического вымысла, а в виде реальной си­лы, которая, направленная на благое, творит чудеса, а направленная на зло вносит страшную неурядицу в социальный и государственный орга­низм.

Другой схоластический вымысел теории соучастия, по замечанию проф. Фойницког.о, состоит в том, что вместо твердого начала причинности как основы ответственности она ставит соглашение как пре­зумпцию причинности, и тем чрезмерно расширяет пределы наказуемого участия. Но в основе этого возражения лежит прямое недоразумение, так как ни новейшая, ни более старая теория соучастия не устраняли из него услрвия причинности, а всего требовали, чтобы соучастник был или при-чинЬй или условием содеянного; на соглашение же в смысле выражения общности вины доктрина смотрит лишь как на условие, видоизменяющее самостоятельный характер примыкающей силы, а в особенности устра­няющее этим прохождением прекращение причинной связи, что, конеч­но, не одно и то же.

Дальнейший упрек состоит в указании на неполноту понятия о соуча­стии (с. 13), так как оно не объемлет содействия неосторожного или даже умышленного, но вполне самостоятельного и независимого от других, а равно и проявления деятельности известных профессий (служащих, адво­катов, врачей) или известного промысла, которые хотя и соприкасаются с преступлением, но наказываются как самостоятельные проступки. Но этот упрек, казалось бы, падает под собственной тяжестью; доктрина говорит: мы выделяем из стечения преступников ту своеобразную форму, в которой существует солидарная ответственность всех за каждого и каждого за всех, и образуем из этого понятие соучастия в техническом смысле, а ее упрекают в том, что созданное таким образом понятие соучастия не объемлет тех случаев, в которых эта солидарная ответ­ственность не имеет места; на это можно только сказать — да, не объемлет, но и не должно обнимать.

Наконец, последнее возражение, которое особенно оттеняет проф. Фойницкий, говоря (с. 20), что он ввиду его восстает всеми своими силами против непорядка вещей, создаваемого теорией соучастия, состоит в том, что этим путем вводится ответственность не только за себя, но и за других, ответственность не за свою, но и за чужую вину, чем нару­шается коренной принцип современного уголовного права, принцип личной ответственности, но дело в том, что общая вина не чужая вина и лицо, отвечающее за таковую, отвечает за себя, а не за других¹. Если оркестр художественным исполнением классического творения музыкального гения вызвал в очарованной дивной гармонией звуков толпе бешеный восторг и неумолкаемый гром рукоплесканий, то может ли кто-нибудь из исполни­телей в отдел'ьности гордо воскликнуть, — то мне лишь дань, и хотя, конечно, степень вложенного труда и искусства будет у всех его членов далеко не одинакова, это не нарушит принципа воздаяния каждому по делам его: трамбонист или барабанщик принимает аплодисменты и отве­чает поклоном на привет публики наравне с первою скрипкою или со­листом — флейтистом. Так и вложившийся в общее преступное дело подговором или пособничеством не может фарисейски омывать руки, восклицая: не я обагрил кровью жертвы нож убийцы!

' Разговор основного воззрения проф. Фойницкого о преступности как объекте наказуемости изложен далее в учении о наказании.

Конечно, если бы основою наказуемости была личная преступность,/а не преступление, трудно было бы говорить об общей преступности не­скольких лиц; наказывая кого-либо за "выражение чужой преступ­ности", мы бы уничтожили всякие границы судебного произвола, но сов­ременное право считает пока объектом карательной деятельности не пре­ступность, а преступление, и на этой основе построена доктрина о соуча­стии.

I

175. Но признавая общность вины как основу солидарной ответствен­ности характеристическим признаком соучастия, мы таким образом (при­знаем, что каждый из соучастников должен быть виновником и с?ови-новником.

В силу этого условия соучастниками не могут быть, конечно, лица не деесцособные или действующие при условиях, устраняющих вменение, но затем возникает вопрос, распространяется ли понятие соучастников не только на виновников умышленных, но и на лиц, действовавших по неос­торожности.

Несомненно, что такое лицо может быть виновником, может вклады­ваться одновременно с деятельностью других в воспроизведение право-воспрещенного результата, быть наравне с другими одним из образующих его условий, но оно, по самому свойству неосторожности, не может быть общником в вине других, не может нести ответственности за совместность его действия с другими¹.

Это положение одинаково применимо как к неосторожному участию в умышленном действии другого, так и к умышленному участию в неосто­рожном действии другого, а равно, наконец, и к случаям совместного учи-нения неосторожности.

Наиболее очевидна правильность такой постановки в случаях первого рода: кто-нибудь по небрежности оставил на столе склянку с ядом, другое лицо воспользовалось этим ядом для чьего-либо отравления; можем ли мы признать первого неосторожным пособником отравления и какое наказа­ние мы ему назначим? Умышленное действие привходящего лица устра-

В литературе встречаются защитники и противоположного взгляда. Из наших кримина­листов за возможность такого соучастия высказываются: Колоколов, с. 50, 118 и Сергеев-ский. Учение о причинной связи, с. 79, пр. 2; пособия, с. 302 и в особенности, с. 307. Про­фессор Сергеевский находит, что этот вопрос не есть схоластический, а имеет несомненное практическое значение, что из-за непризнания неосторожное соучастие останется безиака-казанным в ряде случаев. При этом и он различает неосторожное подстрекательство, виновничество и пособничество; но ни в "Учении о причинной связи", ни в "Пособиях" автор не дает точных указаний о том, имеет ли он в виду только неосторожное участие в неосторожных преступных деяниях, или неосторожное участие в умышленном деянии, или даже умышленное соучастие (подстрекательство) в неосторожных деяниях. По-видимому (пособия, с. 308), он признает применение соучастия ко всем видам неосторожного совинов-ничества, но в таком случае, ввиду признания им начала ответственности соучастника за все деяние полностью, пришлось бы допустить (как это и делает Колоколов, с. 118), что аптекарь, забывший запереть шкафчик с ядами, чем сознательно воспользовался кто-либо для отравления, пойдет на каторгу как неосторожный пособник к умышленному убийству. Я, с своей стороны, также считаю вопрос о неосторожном соучастии практически важным, но только совершенно с иной стороны: я полагаю, что эта попытка воскресить отжившее учение снова грозит сделать теоретические исследования о соучастии непригодными ни для законодательства, ни для практики.

нило всякую причинную связь неосторожности первого и смерти, а потому не может быть и речи о его наказуемости.

Возьмем второй случай: кто-либо умышленно уговорил близорукого стрелять в лежащего под кустом человека, уверив его, что это заяц, тот выстрелил и убил наповал; признаем ли мы подговорившего участником лишения жизни по неосторожности? Конечно, нет. Мы привлечем к от­ветственности стрелявшего за неосторожность, а уговорившего — за умысел, т.е. не признаем между ними общей виновности и не определим солидарной ответственности.

Остается третий случай — совместное причинение вреда по неосто­рожности. Представим себе, что произошло крушение железнодорожного поезда, причем выяснилось, что причина его заключалась в том, что рабо­чие, поправлявшие путь, уходя на отдых, оставили на нем, по явной неос­торожности, старые рельсы, инструменты, а вновь определенный сторож, который наблюдал за путем, хотя и заметил опасность, грозившую поезду, но благодаря своей неопытности или глупости не сумел выставить предостерегательного знака; мы привлечем к ответственности рабочих, виновных в загромождении пути, сторожа, не выставившего надлежащего знака, и, может быть, даже лицо, определившее на службу заведомо не­способного сторожа, но можем ли мы признать этих лиц, и по закону, и по существу дела, соучастниками? Постановка вопроса, конечно, не изме­нится, когда мы предположим, что неосторожная деятельность обвиня­емых была и одновременна и даже однородна. Зажегший по неосторож­ности легко воспламеняющийся материал и присутствовавший при этом, схвативший по растерянности жестянку с керосином и поливший зажен-ное, могут каждый отвечать за неосторожность, но не будут соучастни­ками. Виновность каждого, несмотря на общую их судимость и ответ­ственность, сохраняет свой индивидуальный характер: индивидуально об­суждается не только размер неосторожности, проявленной каждым винов­ным, но и самое ее бытие; связь между ними имеет чисто объективный характер. Наше Уголовное уложение, ставя условием соучастия согла­шение или, по крайней мере, заведомость об общей деятельности, исклю­чает возможность вопроса о неосторожном соучастии.

176. Следовательно, общность вины предполагает наличность умысла у каждого вкладывающегося в деяние. При этом таким субъективно свя­зующим условием является главный элемент умысла — намерение; что же касается других элементов умысла: мотива, цели или плана, то, за исключением тех деяний, в законный состав коих входит прямое указание на бытие определенной цели или плана, единство этих элементов не пред­ставляется существенным. Участвовавшие в убийстве останутся соучаст­никами, хотя бы один действовал из личной мести, а другой из корысти, хотя бы один душил жертву, а другой ударил ее ножом. Один действовал в состоянии запальчивости, а другой оказал ему содействие вполне хлад­нокровно, побудил выполнить уже задуманный план; самый умысел, в осо­бенности по отношению к соучастникам, не бывшим непосредственными исполнителями, кроме общих элементов или сознания и допущения созна­ния и хотения, должен заключать в себе и представление о совместной

деятельности, направленной к достижению общими усилиями общего по­сягательства на правоохраненный интерес.

Объединение в виновности, умышленное примкнутие к общей деятель­ности может состояться или путем переговоров, взаимного воздействия, прямого соглашения, и притом как во время самого действования, так и во время предшествовавшее, или же это общение может быть выражено такою деятельностью, которая служила была наглядным доказательством соглашения, как для других соучастников, так и для суда; в силу этого мы можем себе представить и как бы одностороннее соглашение как условие соучастия. Подстрекаемый может молча выслушать подговор, не дать никакого ответа или даже высказать сомнение о возможности или необ­ходимости выполнения предложенного и тем не менее потом, выпол­нением того, к чему подговаривали, доказать, что семя упало на добрую почву, что подговор подействовал; точно так же пособником может быть признан и тот, кто, зная, что другое лицо решилось совершить убийство, не говоря, однако, ему ни слова, доставляет орудие убийства; при этом даже можем себе представить, что исполнитель, в момент учинения пре­ступления, и не знал, кто и каким образом доставил ему это орудие.

По объему своему соглашение в вышеуказанном смысле может отно­ситься или ко всему деянию или только какой-либо его части; последнее в особенности возможно, когда самое преступное деяние представлялось сложным.

177. Соглашение, как выражение объединения в виновности, должно предшествовать учинению преступного деяния, по крайней мере предше­ствовать тому акту, в котором выразилось участие данного обвиняемого. Но это соотношение между решимостью действовать сообща и действи­тельным участием, так же как и при совершении отдельного преступного деяния, может иметь различные оттенки.

Так, наше Уложение 1845 г. по примеру большинства современных ему немецких кодексов внесло неизвестное прежде нашему праву разли­чие двух главных видов соучастия: учинение преступления по предвари­тельному всех или некоторых виновных на то согласию или без оного, причем, по смыслу его постановлений, различие относилось именно к "предварительности", так как соглашение являлось условием каждого вида. Предварительность соглашения рассматривались как обстоятель­ство, усиливающее вину, а потому при рассмотрении дел с присяжными заседателями наличность его должна была быть прямо или косвенно ус­тановлена ими. Сверх сего, в Особенной части Уложение 1845 г. упоми­нало еще о третьем виде соучастия — о шайке.

Новые западноевропейские законодательства не сохранили различия двух первых типов, применяя к обоим общие правила о соучастии; но спе­циальные постановления о шайке существуют во многих новых кодексах. Эта же система была принята и при составлении нашего уголовного уло­жения, потому что, как замечает объяснительная записка, различие скопа и сговора, имеющее несомненно правильное теоретическое основание и вытекающее из существа соучастия, не представляет, однако, практи­ческого значения и не должно иметь места в кодексе. К скопу близко

подходят и случаи учинения преступных деяний толпой. Скоп, конечно, предполагает не только общность умысла, но, согласно условиям своего возникновения, общность действия во времени и по месту безотноситель­но, однако, к самому характеру, и объему деятельности. Если несколько человек совершили скопом посягательство на жизнь, положим, мужа и жены, из которых первый умер, а вторая получила только смертельную рану, то за оконченное убийство будут отвечать и те участники, которые наносили удары жене: при совершении скопом поджога за него будут нака­заны и те, которые подкладывали зажженные материалы, и те, которые добывали огонь или стояли на карауле.

Другой вид составляет соучастие по предварительному соглаше­нию — сговор. Если все сговорившиеся совместно выполнили задуманное, то этот вид соучастия будет совершенно сходен со скопом; но в тех слу­чаях, где такого условия нет, сговор может иметь и некоторые своеобраз­ные черты. Во-первых, сговор может быть не на одно, а на несколько преступных деяний, совершаемых одновременно или разновременно в одном и разных местах, так что он может и не предполагать общности действия по месту и времени; во-вторых, при сговоре могут быть такие соучастники, которые не принимают никакого участия в исполнении и притом или случайно, или по свойству той роли, которую они играют в соучастии; в-третьих, ответственность за сговор возможна и тогда, когда сообщники не приступали к выполнению задуманного.

Таким образом, сговор как бы совмещает в себе понятие скопа, но с из­вестным придатком.

В старой доктрине, в особенности немецкой, во время Фейербаха и Грольмана, из понятия соучастия по предварительному соглашению вы­двигался еще, как особый вид, комплот, заговор, в котором предпола­галось не только прямое соглашение между соучастниками, но наличность взаимного подстрекательства, так что каждый из соучастников являлся и подстрекателем, и подстрекаемым, а потому каждый из участников пред­полагался действующим предумышленно и сам рассматривался как тяг­чайшая форма соучастия.

Предварительное соглашение может относиться или к одному или ко многим преступным деяниям; но уже при самой первоначальной поста­новке учения о комплоте Фейербахом и Грольманом последние случаи были выделены в особый вид соучастия — шайку, который и поныне сохранил свое самостоятельное место и в законодательствах и в доктрине, хотя в определении шайки замечается знательное различие.

Со стороны субъективной, шайка предполагает, соглашение на не­сколько преступных деяний, на целый их ряд, и притом соглашение, не периодически повторяющееся, а общее на постоянную преступную дея­тельность. Этим признаком шайка главным образом и отличается от сговора на отдельное преступление, который также может быть повто­ряем.

Соглашение может относиться или к определенному роду преступной деятельности — шайки сбытчиков фальшивых денег, конокрадов, или к разным родам — шайки, составившиеся для поджогов, краж и даже убийств при случае.

Соглашение может состояться на неопределенное время или может быть ограничено известным местом и временем, как, например, шайки мо­шенников, шулеров, отправляющихся, положим, в Нижний Новгород, на время ярмарки.

Преступные деяния, ради коих составляется шайка, по самому условию ее возникновения, намечаются обыкновенно только в общих родовых чертах¹, но утрачивает ли соучастие характер шайки, если предполо­женные ею преступные деяния были намечены индивидуально? Существо шайки, как справедливо замечает Н. Неклюдов (рук. особ., III, с. 304), заключается в постоянном характере сообщества, в обращении членами шайки преступной их деятельности как бы в ремесло, а это, конечно, воз­можно, хотя и в виде исключения, и при определенности задуманных преступных деяний. Почему лица, предположившие совершать в целях грабежа последовательные поджоги в каком-либо городе, будут рассмат­риваться как члены шайки, а лица, согласившиеся также последовательно совершать поджоги, положим, провиантских магазинов, составят простой сговор?

Со стороны объективной, шайка предполагает соглашение нескольких лиц, хотя бы и двух.

Этой возможной малочисленностью шайки разрешается и другой воп­рос, бывший некогда спорным, об ее иерархической организации. При сло­ве шайка, пред нами прежде всего рисуются наши поволжские шайки с атаманами и есаулами или средневековые банды феодальной Европы; но это — уже образ минувшего.

Чем обширнее по своему объему шайка, чем строже она организована, тем более значения и опасности представляет она для общества; но даже и при меньших размерах шайка является наиболее опасным видом пре­ступного соучастия: продолжительная преступная деятельность, опыт­ность, знание лиц и мест, удобных для сбыта плодов, добытых преступле­нием, с одной стороны, облегчают самое совершение преступных деяний, а с другой - дают наибольшую возможность скрыть следы преступной деятельности и скрыться самим от кары закона.

В нашем праве специальные постановления о шайках появились только с Уложения 1845 г. и притом не в общей, а в особенной части, в постанов­лениях о наказуемости составления шаек и об учинении некоторых пре­ступных деяний шайкой, как об обстоятельстве, усиливающем ответст­венность.

При этом уложение не определяло понятия шайки и хотя в ст. 923,924 (по изд. 1885 г.) оно говорило о шайке как о сообществе, составившемся для совершения ряда преступлений, но затем в других статьях упомина­лось (ст. 1633, 1639, 1645) о шайках, составившихся для того или вообще