Война как биологический фактор
В. В. БУНАК
Период кровавой борьбы, в какой вступила европейская история последнего десятилетия, явился для большей части русской интеллигенции совершенной неожиданностью. Убаюканная долгими годами относительного спокойствия, она полагала, что кровавые столкновения народов, этот пережиток средневековья, окончательно отошел в область прошлого. Иначе обстояло дело в Западной Европе. В литературе, как научной, так и общественной, и художественной, и отнюдь не только в Германии, постоянно раздавались голоса, обсуждавшие перспективы ближайших войн с точки зрения экономической, социальной, исторической и, наконец, биологической. Мощные политические течения, проходившие под флагом национализма, - пангерманизм, панлатинизм, панславизм, панбританизм и пр. - служили стимулами, вызывавшими к жизни разнообразные дискуссии о войне, о милитаристической организации и её положительных сторонах в области социально-экономической, этической и, как сказано, даже биологической. С другой стороны, из противного лагеря шла критика этой системы и указание на глубокий вред её во всех отношениях и, в частности, на особую губительность войны в биологическом отношении. Воспитанное на пацифистских идеях, русское общество оставалось чуждым этим вопросам. Если национально-исторические или социально-экономические проблемы милитаризма и освещались в русской литературе, то биологическая сторона вопроса оставалась совершенно незамеченной. Разумеется, и повсюду эта область является наименее исследованной. В современных условиях русской действительности этот пробел может быть восполнен, и заинтересован ные научные, правительственные и военные круги обратят внимание на эту область и приступят к организации собирания материалов и учету фактов, могущих осветить эти проблемы.
Едва ли не первым, кто обратил внимание на биологическое значение войны в жизни человечества, был Чарльз Дарвин, основатель господствующего направления в современной биологии. В своей книге «Происхождение человека» Чарльз Дарвин с полной ясностью указал, что война и военные организации являются несомненным фактором
отбора, вызывая уничтожение или численное сокращение одних физических типов и преобладание или распространение других. Процесс биологической эволюции, в котором естественный подбор является одним из самых существенных (если не исключительным) факторов, в значительной степени осуществляется при помощи войн, которые ведут народы между собой.
Если мы обратимся к человеческим племенам, находящимся в примитивной стадии культуры, правильность этого положения выступает с большей ясностью. В самом деле, какие условия обеспечивают победу или ведут к поражению у примитивных народов? Здесь имеют значение физическая сила, ловкость и выносливость, инстинкт племенной солидарности и взаимопомощи, идеологическое богатство племени, выражающееся в степени развития его религиозных и социальных представлений, уровень его материальной и технической культуры, его приспособленность и соответствие требованиям окружающей среды и т.д. Всё это факторы естественного порядка, т.е. определяющиеся наследственными задатками преобладающего типа племени, его расовыми особенностями. При прочих равных условиях: у примитивных человеческих племен, представляющих собой не смешанные, т.е. чистые расовые типы, можно предположить, что племя, одерживающее военную победу над другим, превосходит его по своим наследственным качествам, и таким образом определенный расовый тип оказывается благоприятствуемым в своем распространении по сравнению с другим; другими словами, мы имеем перед собой действие определенного естественного отбора. Если к тому же иметь в виду, что войны примитивных народов нередко отличаются чрезвычайно тяжелыми условиями для побежденных, сопровождаются умерщвлением женщин и детей, обращением их в рабство, иногда даже съедением пленных, - то значение войны как фактора отбора в борьбе племени за выживание не может быть отрицаемо. Это «отбирающее» дей ствие войны имеет благоприятные для человечества в целом результаты. Оно является непременным условием его физической и общественной духовной эволюции, ибо только тогда, когда от размножения устраняются менее ценные в этом отношении элементы, а более ценные имеют пре имущество, положительные особенности, которые доставляют племени победу, могут быть закреплены. Отбор при помощи войны сказывается, таким образом, двояко: доставляя преобладание более приспособленному типу, расе в целом, т.е. проявляясь в межрасовых отношениях (интеррасовый отбор), или обеспечивая в пределах каждого племени преобладание лучше организованным особям (интрарасовый отбор).
Существуют попытки применить этот ход рассуждения и к войнам народов, давно вышедших из стадии примитивной культуры. Предполагается, что даже войны, ведущиеся современными народами Европы, обеспечивая преобладание одним расовым типам и уничтожая или ставя в неблагоприятные условия размножения другие, являются отражением
тех же биологических оснований конкуренции рас, которые знаменуют собой начальные стадии физической и культурной эволюции человечества и представляют собой «культурное» выражение, так сказать, «зоологических», неискоренимых фактов конкуренции и - основанной на ней - эволюции. Такого рода допущения сопряжены с очевидными трудностями: прежде всего войны, которые ведутся в Европе, это состязание не «рас», а «народов»; «народ» - как политическое и культурное целое - отнюдь не совпадает с понятием определенного наследственного, т.е. расового типа; все европейские народы включают несколько расовых типов, в большинстве случаев одних и тех же, смешанных в населении в различных пропорциях.
Другой фактор, с которым мы встречаемся, относится к способам и приёмам ведения войны «культурными» народами. Перечисленные выше «наследственные» факторы играют в успехе или неуспехе войны, несомненно, далеко не столь большое значение, как внешние условия: культура, техника, искусство, традиция. Конечно, и эти факторы могут быть не одинаково распространены среди различных расовых типов; но становясь быстро широким достоянием масс, они утрачивают эту зависимость и имеют скорее внешнее, усвоенное воспитанием, значение, чем глубокое наследственное, которое одно и приходится иметь в виду, говоря о биологических основах войны.
Наконец, очень существенно то, что войны современных народов далеко не представляют собой войны на «уничтожение» масс населения, так как это уничтожение происходит, и является явной или скрытой целью военных состязаний.
Останавливаясь прежде сего на этом последнем факте, необходимо отметить, что для воюющих народов - и только их, а не расы - мы можем иметь в виду: действительное уничтожение более или менее обширных масс населения тем менее осуществимо, чем выше в ряду культурного развития они стоят. Если в колониальных войнах мы еще встречаемся с прямым или косвенным массовым истреблением населения, то в войнах европейцев этому способу борьбы отводится лишь второстепенное место. Женщины и дети побежденной и даже занятой неприятелем страны в значительной части остаются невредимыми и имеют возможность продолжать свой род. И мужчины воюющих стран далеко не все принимают участие в борьбе со всеми её опасностями.
Правда, в войнах, ведущихся в настоящее время, производятся попытки восстановить старый способ войны на уничтожение, и даже в усиленном виде: прекращение торгового обмена, сухопутная и морская блокада границ, вызывающая в стране недостаток сырых или технических продуктов, имеют следствием вымирание целых слоёв населения. Может
быть, этому способу борьбы, являющемуся рафинированным продуктом европейской культуры, и принадлежит будущее, и он заменит собой непосредственное вооруженное состязание народных масс. Однако до настоящего времени ни в одной из войн девятнадцатого столетия этот способ борьбы не был решающим; он лишь усиливал или ослаблял те со отношения, какие определялись на поле сражения живой военной силой. Задача уничтожения или численного сокращения народной массы противника, с которым ведётся война, осуществляется в европейских войнах преимущественно другим путем - косвенным: этой цели служат социальные и экономические ограничения, налагаемые на побежденный народ, - в целом или на отдельные его части, обитающие в пограничных зонах, включаемых в состав государства победителя. Эти неблагоприятные внешние условия, понижая шансы в борьбе за существование побежденных, должны быть фактором, препятствующим их размножению или заставляющим их покидать свою территорию, эмигрировать в колониальные страны и пр. Однако и это орудие не всегда достигает цели. Побежденное население иногда не только не прекращает свой рост, но даже его усиливает. Процессы социального расслоения, происходящие в населении и оказывающие, как давно установлено в демографии, существенное влияние на его рост, действуют нередко в противоположном направлении: известно, что порабощенные социальные классы размножаются быстрее, чем высшие, и усиленный прирост побежденных народов является для них характерным, так в Прусской Силезии и Познани польское население в последние десятилетия росло в числе быстрее, чем привилегированное германское. Подобное же явление может быть констатировано и в ряде других случаев. Отчасти в связи с этим стоит и этот давно известный факт, что победа приносит государству для его развития нередко больше вреда, чем пользы. Во всяком случае нужно признать, что войны, имеющие своей целью или результатом изменение в неблагоприятную сторону социально-экономического положения народов далеко не всегда ведут к уменьшению его численности, равно как и наоборот, благоприятные внешние условия у победителей не всегда обеспечивают их численное усиление. Другой род войн, характерных для новой европейской истории, это войны за территорию, преимущественно, за пограничную или имеющую особое значение для экономической жизни народа - прибрежную по лосу, богатые естественными ресурсами районы и проч. Последние относятся скорее к предыдущей категории — войн экономического характера, и к ним приложимы те соображения, какие высказаны раньше.
Собственно территориальные войны, представляющие, разумеется, известную абстракцию, ибо в действительности все эти элементы по большей части тесно связаны один с другим, — имеют задачей рас ширить поприще деятельности народа и обеспечить лучшее приложение сил большим его массам, которые, если население достигает известной плотности, не находят себе применения и обречены на эмиграцию или сокращение прироста. Эти войны, достигающие, в случае успешного исхода, своей цели в экономическом отношении, в национальном от ношении встречаются с тем же фактором, какой оказывает свое влияние в конкуренции национальностей: поскольку туземное население завоеванных областей остается в местах своего обитания, оно не может быть исключено из экономической жизни страны и, пользуясь также ее благами, нередко успешно соперничает с пришлыми победителями. Итак, мы видим, что в борьбе народов военные успехи или не успехи ещё не являются исключительным фактором, определяющим их судьбу. Если отдельные европейские и внеевропейские национальные элементы и обнаруживают тенденцию к сокращению или расширению, то это обстоятельство определяется, может быть, не столько военными удачами, сколько первенством в культурном соревновании. Так, границы французского языка в бывших германских Эльзас- Лотарингии или итальянского языка в Южной Австрии отнюдь не обнаруживали отступления. Вообще национальные мотивы в качестве стимулов вооруженной борьбы являются одними из самых призрачных (и в то же время опасных, ибо они постоянно создают поводы для новых войн: наступающая народность ссылается на свои давние исторические права на спорную область, обороняющаяся видит в этом посягательство и угрозу своей независимости. История показывает, что национальное сознание никогда не может быть объективным). Т.е. нужно заключить, что численное увеличение или сокращение отдельных народов, хотя для их судьбы войны и не проходят бесслед но, определяется не только непосредственно военным соревнованием. В этом смысле «отбирающее» действие войны в конкуренции народов имеет значение очень второстепенное, если вообще оно может иметь его. Мы говорили до сих пор о народах, т.е. о различных агломератах наследственных или расовых типов, объединенных общностью исторического и культурного движения, представляющего нечто целое. Эти расовые типы слагают разные народы различно или одинаково, но - по отношению к их совокупности - сказанное выше, очевидно, остается в силе. Мы можем поэтому сказать, что «интеррасового» отбора войны культурных народов не производят, и в этом отношении их биологи ческое значение мы имеем все основания отрицать.
Этот вывод не встречает противоречия, если расширить понятие рас, как это делают некоторые антропологи, включением в него не только физических признаков, на которых собственно строится классификация рас, но и некоторых психических особенностей - темперамента и характера, проявляющихся определенным образом в социальной жизни и точно так же в значительной мере имеющих наследственную основу, глубокое биологическое происхождение и также связанных с отбором. В этом смысле можно говорить о нации или народе, насколько она (или он) представляет нечто цельное, - как о «психической» расе, и о войне народов - как о соревновании различных «психических» рас. Мы не будем далее углубляться в эту чрезвычайно сложную область. Так это или нет, означают ли войны народов борьбу различных расовых, наследственных типов или лишь состязание вариантов одного общего расового типа, обязанных своим происхождением различию условий среды, - во всяком случае, мы не имеем основания, по развитым выше соображениям, считать, что преобладание или сокращение расового типа определяется военной победой или поражением. Вопрос об интеррасовом военном отборе приобретает большую сложность, если мы обратимся к народам, принадлежащим к резко различным культурным типам, например, европейцам и азиатам.
Войны этих народов, при различии их культурного строя, не имеют тех особенностей, какие отличают борьбу народов одной европейской культуры; и в то же время состязание этих народов, при значительном различии их расового состава, можно рассматривать, до известной степени, как борьбу рас. Казалось бы, здесь «отбирающее» действие
войны должно проявиться с наибольшей ясностью. Однако целый ряд фактов показывает, что биологические условия взаимодействия победителей и побежденных и здесь чрезвычайно сложны. Так, азиатское племя турок, победивших греческое и армянское население Малой Азии, является, безусловно, политическим и экономическим хозяином
этой области. Однако мы напрасно стали бы искать в населении Малой Азии представителей центрально-азиатского расового типа: их нет ни среди победителей, ни среди побежденных. Подобным же образом, бесследно для распространения северного европейского типа, прошли многочисленные завоевания германцев (вандалов) в Северной Африке и Южной Италии. Англичане, с большим успехом упрочившие свою
расу в Южной Австралии, в сходных широтах северного полушария Старого Света, в Пенджабе и Бенгалии, несмотря на все усилия и полную покорность побежденных туземцев-индусов, оказались на это совершенно не способными. На протяжении истории Китая множество различных завоевателей покоряло страну и оседало в ней, однако пре
обладающий тип населения серединного царства и до сих пор остается цельным и единым. Напротив, другой культурный восточноазиатский народ - японцы, подвергшийся завоеванию и колонизации в эпоху еще более давнюю, и в настоящее время позволяет ясно различать несколько различных расовых типов, из которых сложился этот народ. Из этих фактов явствует, что при столкновении различных рас, какое происходит в завоевательных войнах, имеющих несомненно характер войн на «уничтожение», судьба рас определяется далеко не только победой или поражением и даже не только внешними климатическими и т. п. условиями. Действующие здесь факторы несомненно очень сложны, и, несомненно, чисто биологическим моментам следует приписать значительную роль в этом процессе. Каковы эти биологические факторы? Об этом можно высказываться только предположительно. Здесь нужно иметь в виду явление доминирующей и рецессивной наследственности при скрещивании, различную имуннентность рас по отношению к эндемическим болезням, своеобразные условия социального отбора, в какие становятся победители и побежденные, и многое иное. О колониальных войнах европейцев, ведущихся ими с туземцами- дикарями, находящимися в примитивной стадии культуры, говорить не стоит, ибо это, собственно, не войны, а систематическое истребление туземцев. Хотя и здесь положение колонизаторов бывает весьма раз лично, но о военном «отборе» здесь не может быть и речи. Итак, резюмируя эти замечания, мы имеем основание совершенно отрицать возможность интеррасового военного отбора: как при стол кновении народов, так и рас. В интеррасовом отношении современные войны очевидно совершенно не имеют биологического значения. Но если это так, если такое могущественное средство борьбы, как война, не оказывает биологического «отбирающего» действия, то можно спросить, проявляются ли биологические факты эволюции в жизни человеческого общества вообще и как именно? И как может быть объяснена пестрая картина смены - исчезновения и нарождения - народов и наций? Разве не военные победы доставляли господство и вели к гибели мощные империи и государства? Рассмотрение, даже самое беглое, относящихся сюда исторических фактов отвлекло бы нас слишком далеко в сторону от темы, имеющей в виду определить биологическое значение войны в жизни современного человечества. Имела ли война значение биологического фактора в историческом прошлом человечества или нет, от этого не меняется роль ее в настоящем. Необходимо только отметить, что военные поражения, низвергавшие могущественные империи, являлись обычно лишь внешним выражением глубокого внутреннего процесса разложения, и, разумеется, не им как первоисточнику должна быть приписана гибель государства и наций.
Процесс внутренней эволюции определяет судьбу нации гораздо в большей степени, чем ее военные успехи, и если мы можем предполагать действие биологических факторов в истории человечества, то именно ь этих явлениях внутринациональной конкуренции и отбора. И действительно, многое говорит за то, что такой внутренний отбор, такое мирное замещение биологических типов, субституция их, постоянно имеют место.
Здесь мы подходим к вопросу действий войны как средства от бора, происходящего внутри государства, «интранационально». Такое внутриплеменное «отбирающее» действие войны может сказаться в дифференцировании плодовитости и смертности различных типов, т.е. большей плодовитости и меньшей смертности одних групп населения по сравнению с другими, происходящих вследствие войны, военного строя и всех присущих им атрибутов. Здесь мы, разумеется, не имеем непосредственных и точных данных и можем прибегать лишь к фактам, указывающим на эти процессы косвенно.
Что касается избирательной плодовитости, обусловленной войной, то свидетельство статистических фактов довольно бесспорно. Служба в постоянной армии, добровольная или принудительная, отрывает на три или четыре года от семьи в самом важном для размножения возрасте. Долгая казарменная жизнь отзывается уменьшением числа детей у семейных или, как это установлено в большинстве европейских стран, более поздним средним возрастом вступления в брак. Демографическая статистика с несомненностью устанавливает, что поздний брачный возраст постоянно сопровождается меньшим числом детей в семье. Существуют вычисления, показывающие, что если бы все население страны вступало в брак в тридцатилетием возрасте — прирост населения прекратился бы. Плодовитость лиц, служащих в армии и не служащих, оказывается таким образом различной, и имеет явно избирательный характер. Она меньше у военных и больше у прочего населения. Если теперь принять во внимание, что привлекаемые к военной службе обладают лучшим здоровьем и высшими физическими качествами, чем массы не служащих в войсках, то отбирающее действие войны для нас станет ясным. Военный строй имеет своим последствием то, что менее ценные в физическом отношении элементы могут размножаться и растить детей с большей легкостью, чем более ценные, призываемые к военной службе. Это есть, несомненно, биологическое действие войны, и в этом её значение как фактора отбора проявляется с очевидностью.
Подтверждением могут служить давно установленные наблюдением факты, что физические качества населения после продолжительных войн понижаются. Точные исследования Лапужа относительно призывных 1891-1893 годов, т.е. родившихся в годы Франко-Прусской войны, когда значительная часть наиболее крепкого мужского населения принимала участие в походе, показала, что средний рост их меньше среднего роста призывных, родившихся в невоенные годы. Большая доказательность этих фактов очевидна сама по себе. В сравнении с ней теряют всякое значение указания на плодотворные действия военного строя в смысле физического воспитания мужского населения, достигаемого военной службой. Если такое благоприятное действие военной службы в действительности имеет место и не осуществимо другими путями, биологический результат его представляется недоказанным. Улучшенное физическое развитие, наблюдающееся у прошедших военную службу, еще не гарантирует такового же у их потомства, ибо внутренним, чисто наследственным задаткам, принадлежит во всяком случае не менее важная роль в определении физического развития. Переходя теперь к вопросу о роли психических признаков в военном внутриплеменном отборе, мы можем найти некоторое освещение ее в явлениях избирательной смертности, связанной с войной, на которую точно также обращено внимание демографией. Каковы психические особенности, понижающие или повышающие шансы смертности в во йне, - об этом мы, разумеется, не можем иметь точных данных, хотя, примерно говоря, очень вероятно, что лица с выдающимся мужеством, решительностью, энергией и прочими положительными психическими свойствами, подвергаются риску смерти в гораздо большей степени, чем лица, не имеющие этих достоинств. Более объективные факты мы находим в официальной статистике потерь умерших во время войны.
Известно, что во всех войнах процент убитых и раненых из командного состава выше, чем рядовых солдат, хотя смертность от болезней среди последних много выше. Так во Франко-Прусской войне 1870-1871 г. смертность среди солдат и низшего командного состава составляла три процента, среди командного состава восемь процентов (смертность
от ранений). Число раненых солдат составляло одну седьмую общего состава, среди командного состава одну четвертую. Больные солдаты составляли 3/5, командный состав 1/7 (Вестергаард). Преобладающая часть командного состава военного времени рекрутируется из запаса, включающего в себя представителей всех интеллигентных профессий, из лиц, занимающих лучшее социально-экономическое положение, и т. д. Таким образом, война имеет следствием отбор, направленный в пользу менее культурных слоев общества. Разумеется, социальное расслоение не совпадает с психолого-биологическим. Однако некоторое соответствие между социальными и биологическими типами в человеческом обществе отрицать невозможно, иначе процесс социальной
дифференциации был бы совершенно необъясним. Более образованные, если и не обладают монополией выдающихся психических свойств, по выражению известного социолога Штейнмеца, то, во всяком случае, как по среднему уровню различных психических свойств, так и по проценту выдающихся по одаренности лиц, превосходят средний уровень массы. Многочисленные антропометрические и психологические исследования, произведенные в школах, университетах, войсках, вполне подтверждают это положение. Поэтому можно сказать, что военный отбор, действующий посредством повышенной смертности среди командного состава, сопровождается относительным сокращением числа представителей более высоко стоящих, по психическим свойствам, наследственных типов в пользу представителей типов, представляющих меньшую психическую ценность. Со временем эти потери пополняются выделением из уровня массы новых, поднимающихся в высшие слои элементов; но первые, после войны, периоды проявляются с этой неблагоприятной стороны очень ощутительно. Ряд следующих друг за другом больших войн может в корне надолго подорвать духовные силы нации, чему история представляет много примеров. Известное выражение - десяток крупных побед может разрушить государство — справедливо не только со стратегической точки зрения, но и с точки зрения социально-исторической. Губительные последствия наполеоновских войн для Франции представляют всем хорошо известный факт.
Таким образом мы приходим к заключению, что биологическое действие войны в области внутриплеменных отношений является весьма вероятным. Война является несомненным фактором отбора, сокращая более сильные в физическом и психическом отношении типы и способствуя увеличению типов, менее сильных в этих отношениях.
Другой вопрос, к которому мы теперь приходим, заключается в том, распределяются ли эти наследственные физические и психические типы равномерно среди различных расовых компонентов данного племени, или отбор какого-нибудь из последних означает одновременно отбор, направленный в сторону определенного расового типа? Другими
словами, - являются ли различные расовые типы, какие различаются среди населения Европы, вполне однородными по их гигиеническим и психическим свойствам, или же некоторые из этих свойств присущи в большой степени представителям одного расового типа и в меньшей степени представителям другого. Не являются ли субъекты, принадлежащие, например, к длинноголовому, светловолосому и высокорослому типу, так называемому «северному», преимущественными носителями личной инициативы, энергии и предприимчивости по сравнению с представителями другого, встречающегося в Европе, расового типа, так называемого «альпийского», характеризующегося широкой формой головы, переходными по цвету волосами и глазами и низким ростом. Разумеется, здесь не приходится говорить о причинной связи между теми или иными расовыми особенностями и гигиеническими, и психическими свойствами.
Эта связь может быть только внешней, основывающейся на единстве происхождения и общности биологических задатков носителей данного расового типа. В такой форме вопрос ставился многими антропологами и вызвал самые различные отношения. Многочисленные антропологические работы Аммона, Лапужа, Розе Пфицнера, исходивших из идей крупных историков прошлого века, Клемма и графа Гобино, привели названных авторов к положительному решению вопроса. Они показали, что различные социальные типы одного народа не одинаковы по своим антропологическим особенностям. С другой стороны, демографические исследования поучительно резюмированные в статистико-географических картах Риклея, показывают, что на области, с преобладанием того или иного расового типа, обнаруживают явное различие в целом ряде экономических и социальных признаков: политической окраске, размере годового дохода, величине занимаемого помещения, количестве лиц, получающих высшее образование, количестве представителей художественных и научных профессий и далее в таких признаках, как относительная частота брачных разводов и т. д. В этом отношении особенно интересны наблюдения Лапужа во Франции, которые установили определенную замену одного расового типа другим, происшедшую в течение истекшего столетия: серии черепов, относящихся к ранним периодам девятнадцатого века, в некоторых областях Франции, где не было никакого нового переселения посторонних элементов, содержат гораздо больший процент представителей длинноголового типа, чем серии черепов из тех же кладбищ, относящихся к более позднему времени. Это явление может быть объяснимо только одним способом:
постепенным сокращением числа представителей длинноголовой расы и увеличением представителей широкоголовой, или, другими словами, определенным отбором, являющимся результатом невидимой мирной борьбы расовых типов и вызывающим незаметную субституцию (замещение) одного расового типа другим. Увеличивающийся в численности расовый тип как бы вытесняет другой, который принужден искать себе место в жизни на других поприщах, путем эмиграции в крупные центры или колониальные страны, или, наконец, просто сокращаться вследствие воздержания от брака или позднего вступления в брак. Этот сокращающийся в численности элемент характеризуется длинной формой черепа и состоит, видимо, в значительной степени из представителей так называемой «северной» расы. Одновременно он же является, как следует из упомянутых исследований Лапужа, носителем духа предприимчивости, личной и социальной энергии, а также и большой умственной силы. На этом основании некоторые крайние представители этого течения, в том числе и сам Лапуж, рассматривают всю историю, политическую или социальную, как выражение борьбы двух главных расовых типов Европы: длинноголового — северного и широкоголового - альпийского. Эти типы, смешанные в различных пропорциях в населениях всех стран Европы, определяют своими взаимоотношениями их историю и культурный прогресс. Сокращение численности длинноголовых блондинов, являющихся творцами всей европейской культуры, и представляет собой неизбежное следствие их высоких психических качеств и огромной энергии. Жертвы своего благородного призвания — они гибнут и уступают место представителям другого расового типа, характеризующегося посредственностью в своих психических качествах. Вместе с ними гибнут блеск и высокие достиже ния европейской культуры; напряженность её духовных и социальных стремлений и открытий грозит Европе застоем и, в заключение - как это имело место в других странах, изживших себя, - гибелью. Следы этого печального явления Лапуж видит в современной истории Франции, духовный упадок которой он признает безоговорочно.
Во всех этих теориях, разумеется, многое преувеличено, и они не остались без возражений со стороны антропологов и социологов. Но каковы бы ни были взгляды отдельных авторов, факты, приводимые ими, безусловно, заслуживают внимания, и с этой точки зрения несомненное замещение одного расового типа другим, какое мы наблюдаем с начала XIX века в некоторых областях Франции, безусловно, представляют большую важность. Позволительно спросить, не является ли это сокращение длинноголового населения, которое констатировано Лапужем во Франции, результатом того, несомненно происходящего, как мы констатировали выше, военного отбора, какой имел место в результате долголетних наполеоновских войн. Если мы объективно взвесим разнообразные факты, приведенные школой Аммона-Лапужа, отбросив все их крайности и непроверенные утверждения, и будем в то же время строго держаться биологических принципов, нам представляется, что вопрос должен быть решен положительно, и что военный и интранациональный отбор имеет несомненно интеррасовый характер, т. е. в результате войны происходит сокращение и увеличение не только некоторых неопределенных физических и психических типов, как мы показали это выше, но и определенно расовых типов. Война, таким образом, есть несомненный фактор отбора, но этот отбор осуществляется не между воюющими народами, а внутри их самих, и происходит бессознательно и незаметно, не поддаваясь контролю и воздействию сознательной воли. Т.е., если войне свойственно биологическое значение, то совершенно не то, о котором думают и говорят её инициаторы и защитники. Не к сокращению одного народа на счёт другого ведет война, а к замещению в среде самого народа, одинаково как побежден ного, так и победившего, одного расового элемента другим. Этот вывод является вполне объективным; мы пришли к нему путем совершенно независимым от несколько экстравагантных исканий Лапужа. Для безусловных противников взглядов этого автора наш вывод одинаково приемлем. Впрочем, может быть, с одной оговоркой — следует сказать: замещение не «расовых» элементов, а «наследственных», гигиенических и психических, оставляя вопрос - об отношении последних к расовым - открытым. В таком виде утверждение о вызываемом войной замещении биологических типов решается положительно общими биологическими фактами и бесспорными указаниями статистики.
Итак, мы видели, что хотя биологическое значение войны и её роль как фактора отбора являются несомненными, многое в этом вопросе требует ещё длительного изучения. Антропологические исследования в войсках и в населении, тщательная разработка военно-санитарной статистики, исследования в области военной психологии и пр., могут выяснить многое. Может быть, в настоящее время, когда проблемам войны и империализма отводится столь большое место в политических интересах, можно было бы уделить внимание к научной стороне вопроса и приступить к собиранию материалов, могущих всесторонне осветить чрезвычайно важную и сложную проблему войны.