Глава четвертая 6 страница

Бок о бок с национальным самосознанием у словенцев разви­валось общеславянское самосознание. Оно выражалось и в при­зыве Кумердея и Водника иметь моральную опору в России, и в попытках создания общеславянского языка Маяром, Цафом и не­которыми другими. Разочарование в австрийском правительстве всегда влекло за собой у словенских национальных деятелей рост русофильских настроений. «В этом чувстве,— пишет Мелик,— не существенно, является ли Россия абсолютистской или демократи­ческой..., но важно лишь то, что она существует и своим существо­ванием дает им опору в национальной борьбе, будит надежду на лучшее будущее»⁵². «Словенски народ» прямо писал в апреле 1869 г.: «Каждый словенец станет скорее по национальности рус­ским, чем прусаком. Мы — славяне и хотим остаться ими»⁵³ В ши­роких кругах интеллигенции обсуждался вопрос о необходимости для словенцев (как и для всех славян) общеславянского языка — «высшего языка науки и культуры», как его называли. Видные культурные деятели того времени М. Плетершник (будущий созда­тель знаменитого словенско-немецкого словаря), Ф. Левстик, Г. Блаж (известный русофил, корреспондент «Словенского наро­да») и другие на страницах «Словенского народа» агитировали за принятие в качестве общеславянского русского языка. За это еди-нодуЩно проголосовала словенская молодежь на своем втором съезде в Любляне в 1869 г.⁵⁴

За стремлением сделать русский язык общеславянским стояли политические планы. Об этом прямо писал Блаж, указывая, что введение русского языка в качестве общеславянского будет иметь для словенцев благоприятные Последствия и в культурном, и в по­литическом отношениях. «Нам, словенцам, не надо было бы забо­титься о том, что'будет с нами в случае распадения габсбургского государства»⁵⁵. Конечно, словенские политики не могли открыто писать о всеславянской федерации. Однако анализ статей Ф. Лев-стика, напечатанных весной 1871 г. в «Словенском народе», дает возможность утверждать, что он поднял вопрос о создании на Бал­канах и Дунае федерации под покровительством России/Наряду, с этим он развивал проект всеславянской федерации, куда бы входили южные славяне вместе с Объединенной Словенией⁵⁶. Лю­бопытно воспоминание известного словенского филолога первой половины XX в. М. Мурко, который в школьные годы гостил во владениях словенского национального деятеля Штирии доктора Плоя. Там он имел возможность ознакомиться с «Памятной кни­гой», где оставляли свои записи гости хозяина. Среди них внима­ние Мурко привлекла запись В. Зарника, сделанная им в конце 60-х годов. В ней Зарник выражал пожелание, чтобы славяне объ­единились в федерацию под главенством русского царя⁵⁷. Близ­кого мнения придерживался и Ф. Левец, который в письме к сло­венскому писателю Я. Керснику в 1869 г. замечал: «Ведь у нас нет будущего! Мы будем или пруссаками или русскими»⁵⁸.

Мысли о цеобходимости славянской федерации появились и у представителей словенского рабочего движения. 1 мая 1873 г. в Париже было объявлено о создании «Славянского республикан­ского общества, целью которого провозглашалось образование рес­публиканской славянской федерации «путем свободного соглаше­ния свободных народов». В числе подписавших воззвание был сло­венский рабочий Ф. Железникар, участник Парижской Коммуны, впоследствии один из создателей Югославянской социал-демокра­тической партии⁵⁹. Программа Славянского республиканского об­щества, несомненно, возникла под влиянием идей А. И. Герцена и М. А. Бакунина.

Планы славянской федерации (в форме республики или под главенством русского царя) появлялись у наиболее радикальных словенских политиков. Это означало прежде всего отказ от австро-славизма, отказ от надежд на Габсбургов, попытку найти новый вариант решения словенского национального вопроса.

Таким образом, к началу 70-х годов сложились три государст­венные программы словенцев. Первая из них, господствовавшая, в буржуазных политических кругах, предполагала сохранение Сло­вении в составе Австрийской монархии; вторая — создание неза­висимой Югославии; третья — образование всеславянской федера­ции. Ядром всех трех программ являлась программа Объединен­ной Словении, провозглашенная в революционном 1848 г. и не схо­дившая с повестки дня вплоть до конца второй мировой войны.

Глава седьмая

БОСНИЯ И ГЕРЦЕГОВИНА

Боснийское средневековое феодальное государство было уни­чтожено в XV в. туркамй-османами, которые за период с 1463 по 1592 г. подчинили своей власти всю Боснию и Герцеговину. После завоевания османы начали перестраивать административное уп­равление Боснией и Герцеговиной в соответствии с существовав­шей системой управления в Османской империи. Первоначально эти областзи являлись санджаками Румелийского эялета, но в 1580 г. был образован Боснийский эялет (позднее пашалык), вклю­чивший в себя собственно Боснию, Крайну, Новопазарский санд­жак, Герцеговину с Рашкой, Требиньскую и Зетскую области. В административном отношении Боснийский эялет подразделялся на санджаки — Боснийский, Герцеговинский, Зворницкий, Клиш-ский, Зачазманский, Крчский и несколько позднее Бихачский¹. Более мелкими единицами в структуре административного деления были нахии (или кадилуки), джематы и махалы. Администрацию провинции возглавляли визири (отсюда довольно распространен­ное, наряду с эялетом и пашалыком, название провинции — визир-лук), которые сосредотачивали в своих руках гражданскую власть и военное руководство войсками в эялете. При визирях существо­вал аппарат чиновников, состоявший из казначея, хранителей пе­чати и оружия и некоторых других. Центр провинции (а вместе с тем и резиденция визиря) до 1553 г. находился в Сараеве, до 1588 г.— в Травнике, до 1638 — Бане Луке, до 1852 г.— в Травнике, до 1878 г.— в Сараеве. Введенные в 1580 г. принцип администра­тивного деления и система управления провинцией просущество­вали с незначительными изменениями вплоть до 30-х годов XIX в., хотя количество санджаков и нахий в пашалыке не было посто­янным.

Границы провинции после Систовского мира 1791 г. сохраня­лись практически неизменными. Ее территория составляла немно­гим более 60 тыс. кв км², а население насчитывало в 1807— 1808 гг.— 1.251.200, а в 1876 г.— 1.263.700 человек³.

В ряду европейских владений Османской империи Босния и Герцеговина занимали особое место, их политико-административ­ное положение имело специфические черты. Одной из причин этого, была значительная удаленность провинции от центра империи и ее пограничное положение, что обуславливало необходимость защи­щаться от внешних врагов своими военными отрядами. Порта со­здавала здесь прочную систему обдроны, опираясь главным обра­зом на местных крупных феодалов. Еще в XVI в. в районах, гра- ничивших с Австрией и Венецианской республикой, убыли созданы особые военно-административные единицы —капитании, осущест­влявшие охрану границ⁴. Во главе таких капитании стояли выход­цы из самых богатых феодальных семей провинции — капитаны, власть которых постепенно превратилась в наследственную. Капи-тании просуществовали вплоть до 1835 г., ко/да в ходе админи­стративных преобразований визиря Мехмед-^аши Веджихи были ликвидированы. Впоследствии бывшие капитаны стали назначать­ся начальниками округов (муселимами).

Ввиду ослабления военных сил Осмайской империи в конце XVII и XVIII вв. Боснийский эялет в ходе войн с Австрией и Вене­цианской республикой все более должен был рассчитывать на соб­ственные силы. Благодаря глубоко укоренившейся системе само­обороны местные беги и янычары добились фактического само­управления и слабо подчинялись власти травницкого визиря, ост­рота конфликтов с которым иногда приводила к настоящим войнам.

Важную роль в системе местного административного управле­ния Боснии и Герцеговины играли аяны — старейшины спахийских организаций и вспомогательных военных и янычарских отрядов; представители высшего духовенства и богатые торговцы. Капита­ны и аяны, составлявшие так называемый беговат, являлись ре­шающим политическим фактором в Боснии и Герцеговине в тече­ние всего XVIII и первых десятилетий XIX в. Увеличение роли аянов стало особенно заметным в период ослабления центральной власти в Турции. Невозможность осуществлять свою власть без поддержки аянов заставляла визирей считаться с их реальной си­лой. В первые десятилетия XIX в. вошло в обычай созывать так на­зываемое вече аянов — совещательный орган, который перестал существовать в результате административной реформы в 1835 г. Аяны оказывали помощь государственным властям в решении важнейших дел, в том числе контролировали уплату налогов и вы­полнение повинностей райей⁵.

Особенности социально-политического развития Боснии и Гер­цеговины обуславливались и тем немалым торговым значением провинции, по территории которой пролегали торговые пути из центра империи на Адриатику и в Центральную Европу⁶.

Социально-политическая специфика Боснии и Герцеговины определялась и наличием гораздо большего, чем в ряде балкан­ских земель, исламизированного населения. В настоящее время в научной (особенно боснийской) литературе все чаще рассматри­вается вопрос о появлении и развитии боснийско-мусульманского этноса ⁷. В 70-е годы XIX в. среди населения Боснийского вилайе­та (с 1865 г.) православные составляли 37,6%, католики — 12,7, а мусульмане — 48,9% ⁸. У последних сохранялся сербский язык и формировалось особое национальное самосознание. Ислам нало­жил отпечаток не только на религиозную сторону, но и на образ жизни и¹ культуру славян-мусульман Боснии и Герцеговины. В то же время они проводили четкую разделительную грань между собой и мусукьманами-турками. Несмотря на приобретенное внеш­нее сходство ом не отождествляли себя с последними. В XIX в. боснийские мусульмане «ощущали себя особой этнической общ­ностью, как по отношению к иноверцам, так и прочим мусульма­нам»⁹. Наряду с аполитическим и культурным размежеванием в среде местного населения Боснии и Герцеговины исламизация уве­личила социальную Хпропасть между феодалами, в абсолютном большинстве принявшими ислам, и зависимым крестьянством, ос­тавшимся христианские.

Вплоть до конца XVIII в. Турция в своей политике в Боснии и Герцеговине опиралась ща местных крупных землевладельцев, поддерживая их интересы, Постепенный упадок феодальной си­стемы Османской империи \не мог не отразиться на положении в подвластных ей балканских землях. Ослабление султанской вла­сти, а вместе с тем и власти боснийско-герцеговинского визиря, сопровождалось усилением политических позиций крупных фео­дальных владельцев, появлением сепаратистских тенденций в эяле-те. Политика Порты, направленная на государственную центра­лизацию и укрепление своей власти на местах, встретила резко не­гативную реакцию со стороны бегов Боснии и Герцеговины. Слож­ность внутриполитического положения в Боснийском пашалыке усугублялась существованием там целого комплекса противоре­чий: в начале XIX в. наряду с религиозными усилились противо­речия, с одной стороны, между боснийско-герцеговинским господ­ствующим классом и центральной властью Османской империи, и с другой — между боснийско-герцеговинскими крупными земле­владельцами и зависимым от них крестьянством. В социально-эко­номическом отношении первая половина XIX в. характеризовалась убыстряющимся процессом распада спахийской системы и внедре­ния чифтликчийских отношений, что сопровождалось резким ухуд­шением положения боснийско-герцеговинских крестьян.

Попытки Порты укрепить свои позиции в Боснии и Герцеговине путем проведения реформ наталкивались на упорное сопротивле­ние бегов. Местные феодалы-мусульмане усматривали в реформах ущемление своих землевладельческих интересов и своего влияния в административно-политических делах. Кроме того, попытки ре­форм расценивались ими, а также янычарскими предводителями, как уступки христианскому населению. Этот аргумент использо­вался для вовлечения в борьбу против центрального правительства широких слоев мусульманского населения. Ввиду упорного сопро­тивления бегов султанскому правительству не удалось последова­тельно провести ни одну из реформ. Власть наместников Порты в этой провинции оставалась номинальной. Реальная власть принад­лежала местным аянам ¹⁰. Автономные начала в Боснии и Герцего­вине существовали фактически, хотя и не были оформлены юри­дически.

В 20-е годы центром сопротивления реформам стал г. Сараево. Инициатором и главной движущей силой оппозиции выступили янычары. Борьба длилась с переменным успехом. Роспуск янычар- ского корпуса в 1826 г. вызвал в Боснии и Герцеговине особи ак­
тивное противодействие. Движение против реформ возглавили
крупные феодалы-аяны, недовольные падением своего влияния в
Боснии и Герцеговине. /

В 1831 г. вспыхнуло восстание под руководством Гусейна-бега Градашчевича, установившего связи с албанским правителем Му-стафой-пашой Бушати. Гусейн-бег выступил йод лозунгом борьбы против начатых Портой военных преобразований — создания в Боснии и Герцеговине новой регулярной армии вместо янычарских корпусов. Выдвигалось требование предоставления Боснийскому эялету самоуправления с правом избрания визиря из своей среды при сохранении верховной власти сул/ана и уплате ежегодной дани. Боснийское войско нанесло крупное поражение султанской армии на Косовом поле. Гусейн-бег Градашчевич был провозгла­шен боснийским визирем. Но отказ Герцеговины присоединиться к восстанию, начавшиеся междоусобные конфликты в повстанче­ских кругах ослабили их силы и облегчили султанским войскам подавление мятежа.

Лишь после этого Порте удалось провести в Боснии и Герцего­вине ряд административных преобразований. В 1833 г. Герцегови­на была выделена в отдельный Мостарский визирлук. Босния (Травницкий визирлук) была разделена на 6 санджаков и 42 нахии. Нахии подразделялись на общины. Административная власть в ви-зирлуках принадлежала султанским наместникам. В 1845 г. при них были созданы меджлисы (советы), членов которых назначала Порта. В их состав входили представители христианского и' му­сульманского населения. Подобные меджлисы были созданы в санджаках и нахиях.

С разгромом восстания Гусейн-бега оппозиция реформам в Боснии и Герцеговине не прекратила своего существования. Бос-нийско-герцеговинские феодалы, опасавшиеся за свои права и зе­мельные владения, ощущали настоятельную необходимость про­должать борьбу в защиту своих политических и экономических привилегий. Особое недовольство бегов вызывало уменьшение их политической роли и влияния в местных диванах и меджлисах в связи с введением в систему управления Боснией и Герцеговиной института чиновников, назначавшихся Портой. Все это, наряду со стремлением играть решающую роль в административно-политиче­ских делах, обуславливало дальнейшее выступление против рефор­маторской деятельности турецкого правительства и порождало идеи о боснийско-герцеговинской автономии с преобладающей ролью в управлении местного, крупнопоместного феодального эле­мента. В этот период в среде феодалов появляются мысли об авто­номии Боснии и Герцеговины по образцу Египта или Сирии и пе­рехода всей полноты власти в провинции в руки местных феода­лов ^и.

В 1837 г. против реформ выступили феодалы Сараева и Бос­нийской Крайны. В последней движение продолжалось с большим размахом и в 40-е годы. Поэтому преобразования, проводившиеся в Османской империи — Танзиматские реформы, вводились в Бос­нии и Герцеговине с трудом и большим запозданием (например, уничтожение спахийской системы, провозглашенное в 1834 г.).

Полностью сломить сопротивление реформам боснийско-герце-говинских феодалов Порте удалось лишь в начале 50-х годов, при­бегнув к самым решительным мерам. В Боснию была направлена большая регулярнаяХармия во главе с Омер-пашой Латасом. Бе-говские четы были разбиты и в значительной мере уничтожены. В 1851 г. в Боснии и Герцеговине утвердилась власть центрального^ правительства. Энергичный политик Омер-паша Латас в 1851 г. ликвидировал остатки спкхийской системы и в последующие годы осуществил ряд административных преобразований.

Было введено новое административное деление на каймакамлу-ки и мюдирлуки (срезы), которое в значительной степени терри­ториально отличалось от ранее существовавших санджаков и ка-дилуков (нахий). По этой реформе Боснийский эялет был разделен на шесть каймакамлуков— Сараевский, Травницкий, Банялук-ский, Бихачский, Зворницкий и Новопазарский; Герцеговинский — на три: Мостарский, Требиньский, Плевальский. В двух провин­циях в целом было 9 каймакамлуков и 60 мюдирлуков ¹². Нахии же практически утратили свое значение как территориально-адми­нистративные единицы. Вся лолнота власти в каймакамлуках на­ходилась в руках каймакамов, в мюдирлуках — мюдиров. Судеб­ная, власть сосредотачивалась, соответственно, у каймакамов и ка­диев. В качестве совещательного органа" при них существовали меджлисы ¹³. Следует отметить, что Герцеговинский эялет наравне с Боснийским имел свою правомочную администрацию (до 1865 г.), но в вопросах, касавшихся экономического и политического разви­тия обеих провинций, подчинялся боснийскому визирю.

Наряду с выступлениями консервативно-феодального характера^ еще в начале XIX в. в Боснии и Герцеговине появляются первые признаки зарождения национально-освободительного движения христианского населения, на которое оказывала заметное влияние борьба за освобождение от турецкой власти в Черногории и Сер­бии. Активную роль в этом движении играли представители мест­ного духовенства, пытавшиеся найти поддержку в России. Так, в< 1803 г. пивлянский архимандрит Арсений Гагович, прибыв в Пе­тербург с политической миссией, заявил там, что «народ герцего­винский, а равно и все христиане, под игом магометан стенающие,, считают, что приспело, наконец, время их освобождения». Гагович говорил о стремлении балканского населения войти в состав Рос­сии, а в случае, если это невозможно, предлагал основать «славя­но-сербское царство» под скипетром одного из русских великих князей¹⁴. Такого рода предложение, несомненно, было увязано с политическими замыслами черногорского митрополита Петра Не-гоша и некоторых сербских деятелей. Заметное влияние на бос-нийско-герцегбвинское население оказало Первое сербское восста­ние 1804—1813 гг, нашедшее отзвук в ряде крестьянских выступ лений и особенно в восстании в Боснийской Крайне 1809 г.,
возглавленном Й. Янчичем, поддерживавшим свя^ь с сербскими
повстанцами и австрийцами¹⁵. Повстанцы боролись за уничтоже­
ние турецкого владычества. /

В 30—40-е годы общественно-политические /процессы, происхо­дившие в Сербском княжестве и Хорватии, оказывали определен­ное воздействие на развитие национальных/воззрений ряда пред­ставителей зарождающейся боснийско-герцеговинской интелли­генции— учителей, а также духовенства. Представители католиче­ского духовенства — Иван Франо Юкич, Мартин Недич, Яков Бал-тич, Блажо Иосич, которых привлекала/идея культурного и поли­тического единства южнославянских народов, начали активную пропаганду иллиризма в Боснии и Герцеговине. Они выступали против турецких реформ, выдвигали требования предоставления христианскому населению провинции политических прав и религи­озной свободы. Одну из своих задач они видели в просвещении боснийской молодежи — православной и католической.

В национальном вопросе один из ярких представителей этого движения И. Ф. Юкич оставался до конца верен выдвинутой им концепции «бошнятства» — он утверждал, что в Боснии и Герцего­вине один народ — «бошняки», который является составной частью иллирского народа. Но его национальная концепция, как утверж­дает югославский историк Т. Крушевац, была оторвана от реаль­ности и не имела глубоких корней ¹⁶. Юкич, бесспорно, ориентиро­вался на Загреб, но фактически он стоял на нейтральной почве между сербами и хорватами, что способствовало его сближению с сербскими кругами в дальнейшем.

Значительное влияние на развитие национально-освободитель­ного движения в Боснии и Герцеговине оказали идея государст­венного объединения югославянских народов под главенством Сербского княжества и националистическая пропаганда, направ­лявшаяся в 40-х годах И. Гарашанином, который в своем извест­ном «Начертании» важное место отводил Боснии и Герцеговине (см. об этом с. 137). Его программа нашла отклик среди боснийско-герцеговинской интеллигенции и деятелей церкви, зажиточных крестьян, мелких торговцев. В 40-е годы в Боснии и Герцеговине возник ряд тайных организаций, руководимых и финансируемых сербскими правящими кругами. Они ставили перед_собой задачу укрепить связи с Сербией и содействовать реализации объедини­тельных планов Гарашанина.

В 40—50-е годы XIX в. представители боснийско-герцеговин-ского христианского населения разрабатывали и направляли Пор­те адреса и меморандумы, которые отражали их цротест против турецкого управления. Так, в меморандуме 1 мая 1850 г., автором которого являлся Юкич, содержались требования равноправного участия христиан и мусульман в управлении, свободы вероиспове­дания, собраний и союзов, отмены харача, призыва христиан на военную службу, свободы торговли и занятий ремеслом без учета религиозной принадлежности, запрета сгона кметов с земли, орга- пизации почтового и других средств сообщения, гласности бюдже­та, строительства школ и создания типографии для христианского населения¹⁷. Такого рода требования являлись достаточно передо* выми для отстало^ в экономическом и политическом отношениях провинции Османской империи. По существу они предусматривали введение местной административной автономии в Боснии и Герце говине¹⁸, а также содержали элементы преобразований буржуазно-демократического характера.

В конце 50—начале\60-х годов вспыхивает ряд восстаний под руководством Л. Вукал(\вича в Герцеговине (1852—1853, 1857— 1858 и 1861 —1862 гг.) ¹⁹. Программа восставших в основном содер­жала требования аграрного характера, но в то же время была на­правлена и против национального гнета. Так, повстанцы выступали за уравнение в правах (религиозных, имущественных, судебных) мусульман и христиан. Одним из требований восставших было присоединение к Черногории и таким образом завоевание незави­симости. Национально-освободительной борьбе в Герцеговине во многом способствовала Черногория, которая оказывала поддерж­ку герцеговинским выступлениям. Герцеговинско-турецкие конф­ликты нередко приводили к черногоро-турецким войнам. Ряд по­граничных земель Герцеговины черногорский князь Данило рас­сматривал составной частью княжества, распространял на них свои постановления, назначал там сердаров.

Одновременно в адресах и меморандумах, выработанных в ход^ восстаний, особенно в ходе последнего (1861—1862 гг.), ставился вопрос о необходимости местной административной автономии для Боснии и Герцеговины²⁰.

Следует отметить, что специфика общественно-политического положения Герцеговины в составе Османской империи состояла в административном и судебном самоуправлении некоторых погра­ничных с Черногорией герцеговинских областей, сохранивших ста­рые племенные названия (Езера, Шаранци, Пива, Дробняк). Их зависимость от турецкой власти выражалась в уплате десятины и таможенной пошлины. Население обязано было содержать воен­ные отряды для охраны черногорской границы, но за счет Турции. По свидетельству С. Стратимировича, относившемуся еще к началу XIX в., пивляне были фактически независимыми, их автономный статус подразумевал лишь незначительную дань Турции, в селах же управляли местные кнезы²¹.

В ходе^ национально-освободительной борьбы в 50 — начале 60-х годов южным и юго-восточным областям Герцеговины уда'-лось сохранить систему местного самоуправления. После восста­ния 1862 г. она была также распространена и на некоторые другие районы (Рудину, Б аняны, Зубцы и др.)« С 1858 г. население юго-восточной Герцеговины перестало платить налоги Турции, с этой территории были выведены все турецкие войска, практически лик­видирован османский чиновничий аппарат²².

В этот период начали создаваться местные органы власти под непосредственным влиянием черногорской государственной систе- мы. Административно-судебные функции были переданы в руки назначаемых капитанов и сердаров. Черногорский /сенат стал для герцеговинцев пограничных областей высшим судебно-админист-ративным органом. В 1858 г. черногорский князь/Данило присвоил Луке Вукаловичу и еще некоторым старейшинам титул воеводы (Л. Вукалович был произведен в воеводы 3/бцев, Крушевицы и Драчевицы и управлял этими областями самостоятельно: собирал налоги, назначал сердаров, выполнял судебные функции и др.). Несмотря на то, что в конечном счете Порте удалось подавить вос­стания в Герцеговине, наряду с сохранением системы самоуправ­ления в ряде областей, часть пограничных с Черногорией земель (Грахово, часть Банян, Дробняка и др.) вошла в состав фактиче­ски независимого Черногорского государства²³.

Один из наиболее ярких представителей национально-освободи­тельного движения в Боснии и Герцеговине, испытавший значи­тельное влияние Гарибальди,— М. Любибратич в 60-е годы после­довательно отстаивал идею автономии и Боснии и Герцеговины. Он считал возможным в этот период также присоединение их к Сербии²⁴. После событий конца 50 — начала 60-х годов в Боснии и Герцеговине М. Любибратич продолжал активно выступать за объединение сил христиан и мусульман-славян в борьбе за нацио­нальное и социальное освобождение ²⁵. Это особенно отчетливо проявилось при попытках поднять восстания в Боснии и Герцего­вине в 1867, 1872 гг. Идея совместной вооруженной борьбы хри­стианского и мусульманского населения провинции за националь­ную свободу и против отживших феодальных порядков занимала центральное место в системе взглядов М. Любибратича. В период подготовки восстания 1872 г. он выступил за создание народной скупщины и временного правительства²⁶. В 1875 г. после начала восстания он приложил немало усилий, чтобы осуществить свои проекты и создать временное правительство в Герцеговине. Но все действия М. Любибратича, находившегося под значительным серб­ским влиянием, были парализованы сторонниками черногорской ориентации в Герцеговине. Позднее им были предприняты попытки создать временное правительство в Боснии.

В 60—70-е годы все большую роль в развертывании националь­но-освободительной борьбы начинает играть молодая торговая сербская и хорватская буржуазия Боснии и Герцеговины, а также формировавшаяся местная интеллигенция, большинство которой составляли учителя²⁷. Определенное положительное значение на этом этапе развития освободительных процессов имела деятель­ность церкви, которая, с одной стороны, помогала развитию про­свещения и образования в Боснии (создание школ при церквах и монастырях), а с другой —содействовала организации антиосман­ской борьбы. И не случайно, что 'среди руководителей будущих восстаний 1875—1878 гг. в Боснии и Герцеговине было много пра­вославных священников.

В 1860 г. группа национальных деятелей из Боснии-и Сербии, возглавляемых публицистом М. Баном, образовала в Белграде тайный комитет, главной целью которого была подготовка восста­ния в Боснии с, последующим ее присоединением к Сербии. Но эта организация просуществовала недолго²⁸.

Руководители\Сербского княжества во второй половине XIX в. по-прежнему важнейшей целью своей внешней политики считали освобождение и объединение югославянских народов вокруг Сер­бии. В 60-х годах активизировалась деятельность сербского прави­тельства, направленная на организацию антиосманских восстаний в пограничных с княжеством областях Османской империи, в пер­вую очередь в Боснии. В 1862 г. по инициативе И. Гарашанина в Белграде был создан специальный комитет, который должен был вести пропаганду за пределами Сербии и координировать работу тайных боснийских организаций по подготовке восстания, целью которого для княжества было присоединение Боснии²⁹. Комитет имел ряд агентов в Боснии и Герцеговине. Сербский князь Миха­ил и И. Гарашанин стремились привлечь к осуществлению своих планов организации восстания в Боснии и народную партию в Хор­ватии, а также сербов-граничар с Австрийской Военной границы. В 1867 г. в результате соглашения между лидером хорватской пар­тии народняков И. Штроссмайером и И. Гарашанином было до­стигнуто соглашение о создании Главного комитета в Загребе для подготовки восстания в Боснии³⁰. Подготовкой к восстанию среди граничар руководили А. Орешкович и Д. Ковачевич — бывшие гра-ничарские офицеры, бежавшие в Сербию. В 1867 г. А. Орешкович также приступил к разработке проекта организации восстания в Боснии³¹.

Во второй половине 60 — начале 70-х годов на подготовку пла­нов восстания были-направлены усилия выходцев из Боснии и Гер- . цеговины, участников восстаний там Н. Окана и М. Любибратича ³². К началу 70-х годов после отставки И. Гарашанина и смерти кня­зя Михаила попытки княжества создать сеть сербских агентов и организовать восстания в Боснии практически прекратились. Тем не менее эта деятельность сербского правительства оказала опре­деленное влияние на политическую просербскую ориентацию фор­мирующейся национальной сербской буржуазии и интеллигенции в Боснии.

Свой вклад в формирование национальной сербской идеологии среди населения Боснии и Герцеговины, а также в развитие серб­ского национального самосознания сербов этих областей внесла во второй половине 60-х годов организация сербской молодежи Омладина. Хотя официально она занималась культурно-просвети­тельными задачами, ее деятельность имела и политический харак­тер. Члены Омладины активно выступали за освобождение и объ­единение сербского народа.

В середине 60-х годов в рамках реформ управления провинция­ми в Османской империи Боснийский и Герцеговинский визирлуки были объединены в единую провинцию — Боснийский вилайет (1865 г.). В административном отношении вилайет подразделялся на семь санджаков, а они в свою очередь — на казы или срезы.