Гносеологическое измерение
J
Книга посвящена рассмотрению оснований исторического процесса. В ней анализируются столь значимые проблемы современного обществозна-ния, как наличие в совокупном общечеловеческом опыте жизневоспроизводства неких сквозных зависимостей, схем, структур, специфицирующих природу традиционных единиц истории, начиная с народа (государство, нация) и кончая родом Hm sapiens в целом (тотальность цивилизации).
Для обществоведов, широкого круга читателей.
УДК 101.1::31б ББК 87
© В-В.Ильин, 2003
ПРЕДИСЛОВИЕ
"И стория" — концепт сложного свойства, происходящий от греческого гетторш (свидетельство, рассказ о прошедшем), в практике словоупотребления передает следующие смыслы: 1) повествование 2) происшествие 3) процесс развития 4) социальная жизнь 5) прошлое 6) изучение прошлого. Данные символы-измерения "истории" выражают двойственную ее природу: история есть а) прошлое в виде ассоциированных фактов, событий, свершившегося — объективная история, корпус явлений (смыслы 2—5) б) мыслительное освоение прошлого — субъективная история, корпус представлений (смыслы 1,6).
По-нашему, дихотомия (а) и (б) — образец невыверенной риторики: факты истории и факты историков как образования неразличимы идеально они представляют мир, данный в единой оптике. Попробуем разобраться.
Казалось бы, прямая задача историка — установление "чистых" фактов, раскрытие существа вещей как они есть "на самом деле". Именно в этом ключе "науку рассуждений" противопоставляли "науке наблюдений" "большой окуляр" Ранке и фактограф Фюстель де Куланж, редуцировавшие историческое исследование к плоскому Документофиксаторству. Обещание полноценной истории достигалось изучением исключительно и непосредственно текстов в самых мельчайших подробностях, верой лишь тому, что они показывают, решительным удалением из рассмотрения современных идей, заносимых "ложною методою"1, отказом от "обобщений", избеганием общих взглядов", неприятием "рамок"2.
При всем этом, однако, возникает вопрос, как желаемого Добиться, соблюсти "независимость историка" (Фенелон), радикаль-
Куланж Ф. де. История общественного строя древней Франции. СПб., 1907. Т. 3. 2 С. XVI. См.: Revue internatinale de lenseiquement. T. IX. P. 411.
| Предисловие |
но отсечь от "незаинтересованного" свидетельствования связанную с характером поиска предпосылочную (принадлежность эпохе, стране, семье, школе) тенденцию? Обратимся к мнению авторитетов.
Статус удостоверяющих историческую фактуру "очевидцев" про-блематизирует В. Битнер, утверждая: "Писать историю переживаемого времени уже потому нельзя, что рискуешь многого не знать, еще больше знать неточно или иметь превратное о нем понятие... можем ли мы, современники потрясающих событий... отнестись к фактам, известным лишь из газет да от немногих... участников, — отнестись объективно, как того требует историческая истина"1. (Между делом озаботимся: много ли мы, "очевидцы", знаем, к примеру, о смерти Сталина, процессах космополитов, трагичном бунте в Новочеркасске, печальных московских событиях октября 1993 г.?)
В унисон ему — А. Франс: "Писать историю — дело чрезвычайно трудное. Никогда не знаешь наверное, как все происходило, и чем больше документов, тем больше затруднений для историка"2.
Аналогично.— Ф. Энгельс: "Ясной картины экономической (и любой. — Авт.) истории какого-нибудь периода никогда нельзя получить одновременно с самими событиями, ее можно получить лишь задним числом, после того, как собран и проверен материал"3 и Лукиан: "Единственное дело историка — рассказать все так, как оно было. А этого он не может сделать, если боится Артаксеркса (или кого-то еще. — Авт.), будучи его врагом, или надеется получить в награду за похвалы, содержащиеся в его книге, пурпурный кафтан (или что-то еще. — Авт.)"4.
Леви-Стросс (в отличие от Риккерта) прямо указывает, что оценка входит в задачу историка: "История никогда не является просто историей чего-то, но всегда историей для чего-то"5.
Наконец, Гегель определенно, даже категорично настаивает на "партийности" исторической деятельности, сопоставляя ее с деятельностью судебной: "По отношению к судье предполагается... что свою служебную обязанность он исполнял нелепо и плохо, если бы он не имел интереса, и притом даже исключительного интереса к праву, если бы это право он не ставил себе целью, и притом единственной целью, и если бы он стал воздерживаться от вынесения приговора. Это требование к судье можно назвать партийным отношением к праву, и эту партийность обыкновенно очень хорошо
1 Цит. по: Сеньобос Ш., Уоллес М. История России в XIX—XX столетии. СПб., 1906. С. 3.
2 Франс А. Соч. М., 1959. Т. 6. С. 7.
3 Маркс К., Энгглъе Ф. Соч. Т. 22. С. 529-530.
4 Лукиан. Избранное. М., 1962. С. 418.
5 Lévi-Strauss К. La pensée sauvage. P., 1962. P. 340-341.
умеют отличать от партийности субъективной... В беспартийности, требуемой от историка, упомянутое различие стирается в пошлой, самодовольной болтовне, и оба рода интереса отвергаются, когда желают, чтоб историк не привносил от себя никакой определенной цели и воззрения, сообразно которым он выделял бы, устанавливал и обсуждал события, но чтобы он рассказывал о них как раз в той случайной форме, в какой он их находит, в их безотносительной и никакой мыслью не проникнутой частности"1.
Что в итоге? Обескураживающие суждения Ш. Сеньобоса: "Исторического характера, присущего фактам, не существует, есть только исторический способ, которым мы познаем их. История не наука: она только особый процесс познавания"2 и П. Валери: "Дайте мне перо и бумагу — и я сочиню вам учебник истории"3.
И радикализм Сеньобоса, и волюнтаризм Валери, разумеется, сгущение красок. История не есть компендий документально обоснованных призраков, предвзятых ангажированных конструкций.
Вместе с тем нельзя не признать: по страстной, беспорядочной энергетике, бодрости чувственных валентностей история похожа на "величайшую поэтессу" (Энгельс).
"Поэтически-театральное" закулисье истории сказывается в ряде моментов.
Гносеологическое измерение
1. Как познающий субъект историк не в состоянии выступать в тоге беспристрастного, незаинтересованного наблюдателя. Сомнительны директивы Фюстеля де Куланжа, требующего от историка "независимости от самого себя, свободы по отношению к собственным мнениям, отречения от настоящего... полного забвения тех вопросов, которыми занимаются вокруг него" восприятия фактуры такой, какой она казалась современникам, а не позднейшим аналитикам4. Риторический вопрос, как, собственно, этого достигнуть, разумеется, безответен.
Историк, несомненно, имеет очень определенные убеждения в глубине души, которыми во время профессиональных занятий не жертвует. Как подчеркивает Б. Кроче, мотивированный отбор фактов обусловливается практическими соображениями приятия или неприятия чего-либо — "из этого возникает объективное качество, припи-
2 Гегель Г.В.Ф. Соч. М., 1956. Т. III. С. 330-331. Сеньобос Ш. Исторический метод в применении к социальным наукам. М., 1902.
3 С5-
4 Валери П. Об искусстве. М., 1976. С. 190.
См.: Гиро П. Фюстель де Куланж. М., 1898. С. 131, 137.
сываемое вещам, вследствие чего говорят о "фактах, имеющих значение", и "фактах, значения для истории не имеющих"1.
2. Как познающий субъект историк не может избежать квалифицирующих суждений, оценочных актов. "По сравнению с другими учеными, — отмечают Ланглуа и Сеньобос, — историк находится в очень трудном положении, ему не только не приходится никогда, как химику, не наблюдать непосредственно факты, но и документы, которыми он вынужден пользоваться, очень редко передают точные наблюдения. Историк не располагает научно установленными протоколами наблюдений, заменяющими в позитивных науках непосредственные наблюдения. Он постоянно находится в таком положении, в каком был бы химик, если бы знал об известном роде опытов только по пересказам своего лабораторного служителя. Он должен извлекать пользу из очень смутных свидетельств, какими не удовольствовался бы ни один другой ученый"2. Немцы, к примеру, "повсюду, даже в науку, вносят с собой воинственный дух. Они вступают в документ, как в завоеванную страну, и тотчас же превращают его в имперскую землю"3.
3. Много раз говорилось и нет нужды повторять, что факты как компоненты знания не могут быть "чистыми", неконцептуализиро-ванными. Комбинирование фактами протекает как упорядочение их в некое целое посредством трактовки в терминах познавательных значимостей. Последнее реализуется в актах миропонимания, которого из документов не дедуцировать. Прибегнем к традукции.
Сумма внутренних углов треугольника равна 180°. Но это по "понятию". Вскрывая операциональное его наполнение, возможно проводить измерения. Очевидно, возникает разброс значений в интервале — Де ° 180 " + Де °. Как к нему (разбросу) относиться? Однозначно ответить невозможно. Сторонники евклидовой геометрии опытными отклонениями от "понятия" пренебрегут, толкуя их в качестве погрешностей деятельности на эмпирическом уровне. Сторонники неевклидовой геометрии отклонения радикализуют. Представители параболической геометрии акцентируют разброс в положительную сторону представители гиперболической геометрии — в отрицательную. Кто прав? Каждый по-своему.
Как ни странно, позиция оправдана принятием теории, обслуживаемой эмпирическими показаниями. В элементарной геометрии, как иных точных науках, подобное никого не шокирует — почему это должно шокировать кого-то в истории? Релятивность значения суммы внутренних углов треугольника определяется приро-
1 Crce B. Zur Therie und Geschichte der Histrigraphie. Tübingen, 1915. S. 97—98.
2 Ланглуа Ш., Сеньобос Ш. Введение "в изучение истории. СПб., 1899. С. 52.
3 Гиро П. Указ. соч. С. 133.
Предисловие ________________________________________
дои поверхностей, способом их освоения, принятыми системами отсчета. Понимание этого в качестве общего места методологически основательной исследовательской культуры не подрывает статуса геометрии как науки. Почему же в соответствующих случаях создается прецедент для подрыва высокого реноме научной истории?
Проблема: как установить факты в отсутствии действующих лиц (актантов, фигурантов), конкретных обстоятельств, факты вызыва-юших, — просто не снимается. Определенный план ее снятия — анализ причин, события породивших. Анализ задним числом следов, отпечатков, контуров, сцепленных с фактами (действиями). Характер профессиональной исторической деятельности, следовательно, — реставрация, реконструкция, — сродни деятельности палеонтологической. Между тем тут нужно думать: выдвигать, отбрасывать, перебирать гипотезы, толковать, перетолковывать, размышлять. Остракизм в отношении мысли в ходе освоения фактуры неуместен. Кто сказал, что восприятие данных прозрачно? Галилей видел пятна на Солнце, перипатетики — нет. Не потому, что "плохо видели", а потому, что отказывались видеть. Факт представлен в теории и через теорию. Иного в науке не дано. Как указывает Б. Кроче, "пусть не доверяют тем историкам, которые заявляют о своем желании руководствоваться только фактами, не внося в них ничего своего. Самое большое, это результат их наивности и самообмана"1.
Онтологическое измерение
1. Гипертрофия случайного: история — стохастический процесс, динамика которого во времени не выявима. Случайное действительно как важная краска входит в палитру исторического. Для подкрепления мысли сошлемся на мнения столь несхожих, но равно глубоких исследователей, как Маркс: «История носила бы очень мистический характер, если бы "случайности" не играли никакой роли»2 и Ренан: "Несомненно, в истории нужно признать значительное участие силы, каприза и даже того, что можно назвать случаем"3. Последовательная доктринацйя "случайного" сбивается на эфемерности типа "непостижимого", питаемые постулатами "уникальности" исторических актов (фактов), "непричинных" стимулов человеческих деяний и т.п.
Показательна в этом отношении линия:
Кроче Б. Эстетика как наука о выражении и как всеобщая лингвистика. М.,
2 1920. Ч. 1. С. 152-153.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 33. С. 175.
П. Будущее науки. Киев, Д902. Т. 1. С. 29.
Предисловие
• ЯСПЕРСА:"Если мы постигаем в истории общие законы... то собственно история остается вне нашего познания. Ибо история всегда неповторима"1.
• КСЕНОПОЛЯ:"Фактами историческими являются только факты индивидуальные... факты повторяющиеся — универсальны, историческими не являются"2.
• ПОППЕРА:"История отличается своим интересом скорее к... единичным... событиям, чем к законам или обобщениям"3.
Не вызывает удивления, что безнадежно зависшие на волнах бытия уникумы, думающие о непонятном своем и действующие сообразно оному, концептуализируются вполне поэтическими приемами вживания, сопереживания, трансформирующими историю в художественное творчество, интуитивно-символическое конструирование внеобъектных реалий (Дильтей, Шпенглер, Кроче).
2. Гипертрофия закономерного: история — ортоидный процесс, линейная динамика которого запрограммирована волей Провидения, рока (Вико, Гегель, Данилевский). Пестрая череда исторических мигов — не сумбурно-хаотическое нагромождение. Каждое явление — ячейка сети предопределение существующего. Проявление скрытых мировых сил, подчиняющих ток истории "генеральному плану" (реализация по обстоятельствам то "свободы", то "разума", то "блаженства", то "счастья" и т.д.), сказывается в "опосредующей деятельности, которая, дав объектам действовать друг на друга соответственно их природе и истощить себя в этом взаимодействии, не вмешиваясь вместе с тем непосредственно в этот процесс, все же осуществляет лишь свою собственную цель"4. По аргументативной культуре, атмосфере дискурса это откровенно отсылает к поэзии, по поводу которой для подобных случаев правильно высказывал О. Тьер: "Все, что пытались делать в этом направлении, было жалко и лживо"5.